Вода, дрова, помои - троеборье офицерской жены

Дорогим моему сердцу родителям...
Которые вечно с нетерпением ждали письма и наши редкие встречи.
 
Бесценным мои дочуркам...
Чье детство  было переполнено  нелегкими  испытаниями,  как из-за жёстких условий гарнизонного быта, так и от беспомощности неопытных родителей.  Но именно они были тем самым смыслом, который помог все это пережить.

Верным подружкам моим....
С кем делили мы свои беды и радости. Чья поддержка и понимание помогали все пережить и сохранить главное. Чье незаменимое участие спасало в горькие минуты отчаяния.

...посвящаю я мой дневник.



Глава 1 Филино

Комсомольская свадьба.

Зима 1976 года выдалась морозная.
В аэропорту Хабаровска Лину никто не встретил.
Всего полгода знакомы и замуж! Правильно ли? Да и живого общения за это время было немного – всего три недели. Все остальное - письма. Так они постепенно и узнавали друг друга.
Они оба мечтали создать семью, чтобы  раз и навсегда покончить с одиночеством. Он потому что, отбыл к месту службы на дальние рубежи Родины и, не хотел быть всеми забыт. Она, потому что устала ждать определенности от своего горе-жениха. За расставанием после школы  потянулись инфантильные, полудетские письма с описанием погоды и повседневных малозначительных событий.  Линины нежные слова любви оставались без ответа. Преданность ее   постепенно вытесняли обида и безнадёга.
В поселке ходили слухи, что родители Толика мечтают о более достойной партии для своего сына. В столице много девушек. Найдет и получше. «Может и правда ищет» - сомневалась иногда Лина, впадая в отчаяние. Бороться за любовь она не умела. Она умела только любить.
Лину родня любила за добрый и веселый нрав,  за трудолюбие и стремление к учебе, а еще, конечно, за скромность. И жалели, что  ее и любовь тратится не на того парня. Ведь в его семье ее никогда не оценят.
Однажды брат Лины ненавязчиво, но как-то очень внушительно сказал: «У меня есть друг хороший, я его для тебя берегу,  ты проживешь с ним  жизнь, как один день». Но тогда Лина даже слышать ничего не хотела, так как все еще жила надеждой. Любящие родственники, безусловно, желали Лине счастья, уговаривали забыть несостоявшегося жениха и переключить внимание на кого-нибудь другого. Друг брата, кстати, казался им прекрасной кандидатурой.  Со временем Лине тоже показалось, что это так.
С  Сергеем все было по-другому.  Даже не произнеся ни слова,  он одним только взглядом внушал уверенность и спокойствие. Он был решительным и надежным. Впервые Лина почувствовала себя необходимой, а еще  защищенной. «Я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете» - писал Сергей. И у нее не было даже мысли  усомниться в его словах или спросить, как именно  он представляет себе это счастье.
Мама и тетушка хлопотали с нарядами. Справили новое зимнее пальто. Волнения по поводу грядущего замужества Лины докатились и до дальних родственников. Доставали, кто что мог. Прислали сапоги к новому пальто,  импортные белые туфли, кто-то кримпленовый белый костюм с серебряной нитью.  А как же!  Дядя Боря сказал, что Сережа организует «комсомольскую свадьбу». Нельзя же в грязь лицом. Появлению Сергея в жизни Лины близкие были  рады. Отдавали хорошую девушку в хорошие руки.
Она улыбнулась своим мыслям. Как-то все быстро произошло. Сергей написал, что и заявление осенью уже подал  и обо всем договорился. Из офицерского общежития перебрался к своему самому близкому другу – брату Лины, чтобы достойно встретить невесту.
В железнодорожной кассе потребовали пропуск. Он пришел по почте, удостоверял личность Лины и  цель поездки. В верхнем углу стоял штамп «ЗП», зона пограничная.
Поезд шел вдоль границы. Лина впервые видела контрольно-следовую полосу с высоким проволочным ограждением, небольшие приграничные поселки, извилистые  речки. Деревья между сопок невысокие, кустистые. А снега так мало, что везде видно сухую прошлогоднюю траву. После высоких уральских снегов и великорослых сосен все казалось непривычным и удивительным, словно это совсем другой мир.
Дальнереченск. Небольшой приземистый вокзал. Лина все с тем же пропуском попросила билет до Филино. Сзади молоденький лейтенант подступил с расспросами:
—  Девушка, а Вы к кому в Филино? К Ковалеву?
—  Нет, — Лина немного смутилась.
— А к кому? Я там всех знаю. Ковалев девушку ждет. А Вы к кому? — не унимался лейтенант.
—  К Коштомскому. Он мой брат.
— О! Да Вы Захарова Сереги невеста! Он Вас ждет! А что же Вы телеграмму не дали?
—  Я давала телеграмму.
—  Не было, может позже пришла. Пока меня не было. Вместе поедем. Одеты вы как-то не очень. У нас такие ветра -  с ног сбивают. И морозы тут ого-го!
Лина и сама почувствовала уже, что модное пальто, а тем более элегантные  сапожки и перчатки-эластик,  никак не сочетаются со здешним климатом.
Стемнело. Дорога прошла незаметно в компании со словоохотливым лейтенантом.
—  Вот наш гарнизон, добро пожаловать, —  улыбнулся парень, показав на множество огней впереди. Лина удивилась. Брат Валера и Сергей писали, что весь гарнизон состоит из трех пятиэтажек. А тут все в огнях. Целый город.
Лейтенант проводил Лину до самой двери и деликатно откланялся. Она неуверенно позвонила. И тут  же за дверью поднялся шум шагов, и голоса:
—  Она?
— Наверняка, она.
—  Неужели! Да хоть бы! —  голос Светы.
Дверь распахнулась, и на пороге возник Сергей, в шлепанцах на босу ногу, галифе и спортивной куртке нараспашку.  Глаза растерянные и немного испуганные, как будто он увидел приведение.
Из-за спины Сергея выглядывали  радостные лица Валеры  и его жены Светланы.
—  Я же говорил - она, — рассмеялся брат, а Света удивилась:
—  Как ты нашла-то нас?
— Телеграмма, понимаешь, сегодня только пришла, вечером.  Не знал, что делать. Вдруг разминемся, где тебя искать, — виновато оправдывался Сергей.
—  Я уже в это время  к Дальнереченску подъезжала, —  объясняла Лина.
—  Да ты кофту не снимай, у нас холодно, — предупредила Света, — и возьми вот на полке носки шерстяные.
Из комнаты выбежала очаровательная маленькая девчонка  с любопытными черными, как угольки глазами. Это Наталька, племянница Лины. Она с интересом выглядывала из-за матери, на всякий случай, крепко обняв ее за ноги. Весной у Светы с Валерой родится еще малыш. Лина берегла для Натальки маленькую немецкую куклу Дюймовочку. Это сокровище подарила Лине в детстве ее тетушка Лия, бабушка Наташи.  Кукла была пластмассовая, но сделана качественно, как все игрушки, которые любят и умеют делать немцы. Ручки и ножки крутились во все стороны, на ногах калошки и сползшие красные носочки. А какая замечательная прическа! Размером Дюймовочка была всего пять сантиметров, но за счет калош очень устойчива. Тщательно выполненные черты детского лица, пальчики, коленки и даже пуп на живете делали куклу особенно милой и смешной.  Лина поставила на стол перед  Наталькой свой подарок:
—  Это твое наследство, — засмеялась она, — от бабушки Лии.
В маленькой, неуютно загроможденной и холодной кухне,  семья отметила встречу. В ванной комнате стоял титан. Лина видела такой в квартирах своих подруг,  но как им пользоваться, понятия не имела.
—  Воду только ночью дают, объясняла Света, —  набираем полностью и перекрываем оба крана. Из этого вода идет. Натопишь, будет теплая. Ну а второй, чтобы набирать в него воду. Если забудешь закрыть, вода убежит к нижним соседям, останемся без воды до следующей ночи.
—  Тебе хватает постирать и для кухни?— поинтересовалась Лина.
—  Экономненько трачу. Привыкнешь!—  обнадежила Света.
—  А дрова где брать?
—  Валера присылает с солдатиками.
В городке это практиковалось. Офицеры заняты на службе,  дежурные по полку или солдаты рабочей роты   по просьбе командиров доставляли им вязанки дров для титанов. Но это в банные дни, а каждодневные подогревы воды осуществлялись кипятильниками и электрическими  плитками.
У Коштомских  квартира двухкомнатная – распашонка. В дальней изолированной комнате располагалась семья брата. Посередине обогреватель. Стол всегда застелен покрывалом и простыней. На углу в полной боевой готовности утюг и марля. Здесь рубашки и брюки хозяина после стирки приобретают  щегольский вид. А уж после этого отглаживаются и все остальные вещи.
Вдоль комнаты, на кухне и в ванной натянуты веревки, на которых сохнет одежда, постельное белье и Наталькины колготки, кофточки и платьица.
В комнате, где поселили Сергея, окно завешано темно-синим солдатским одеялом. Чтобы сохранить хоть какое-то тепло. Если заглянуть за одеяло, взору откроется толстый слой белого непрозрачного льда, который покрывает стекла и рамы. Возле стены  солдатская железная кровать, заправленная по всем казарменным правилам. Рядом такая же точно, но совершенно пустая, вызывающе  демонстрирующая  голые пружины.  Возле пустой кровати  квадратный стол казенного вида. Очевидно, мебель эта позаимствована  временно из запасов офицерского общежития на время проживания  брачующегося лейтенанта у друга и родственника.
Лина слегка растерялась. Незаметно было, чтобы Сергей ждал ее и готовился, если даже  кровать поставил только для себя одного. В этом сквозило какое-то пренебрежение к будущей невесте. Настроение испортилось. Столько хлопот и  волнений, столько трепетных писем. Ради чего?  Захотелось развернуться и уехать, но как же обидеть родственников. Все с такой любовью и надеждой собирали ее на Дальний восток.
…

—  Тебе что, штамп в паспорте важнее? — наседал Сергей, — тогда ложись, я на голой койке могу полежать. Холодно только, сама видишь.
Лина не знала, что тут можно возразить. Хотелось немного привыкнуть друг к другу, узнать поближе.  Но с другой стороны, в семье всегда учили свои интересы не ставить выше других. Тем более, что в ближайшие дни они будут женаты, ведь она уже пообещала выйти за Сергея. И Лина уступила.
Но поехать в ближайшее время в Рождественку, где в сельсовете была договоренность о регистрации, не случилось. Судьба  снова подавала ей знак: «Еще не поздно  все переиграть. Уезжай». Лина простыла в дороге и на другой же день начала покрываться герпесом. Все губы и щека были обезображены и раздуты. Согреться было трудно, пойти некуда. И видок тот еще! Даже дома завязывалась косынкой, как медицинской маской, чтобы не пугать жениха и родственников. Да и городок, как оказалось, действительно состоял из трех пятиэтажек. А море огней, которые она видела в первый вечер, это расположение полка. Казармы, медсанчасть, штаб, кочегарка и прачечная, общежитие и столовая,  словом все, что необходимо для жизни воинской части. К одной пятиэтажке был пристроен маленький гарнизонный магазинчик, куда офицерские семьи ходили за продуктами. Медицинского пункта и вовсе не было.
Все каникулы Лина не выходила из дома. Вязала тапочки для Натальки, перестирывала вещи Сергея, толклась возле Светы. Пыталась быть полезной. И в Рождественку они поехали только перед самым отъездом Лины. Впереди распределение и нужно будет предоставить   документ, что муж военнослужащий, чтобы уж не заморачиваться ни с какими бумажками, а ехать сразу сюда.
Выехали рано утром. Метель, мороз. Из Дальнереченска маленький неуклюжий автобус на Рождественку шел долго, почти два часа, и сотрясался  будто  вот-вот рассыплется. Сельсовет искать не пришлось. Посреди села стояла прямоугольная  изба с пристроенным  крытым крыльцом. Гордо развивался красный флаг.  Из трубы рвался столб дыма.
Внутри оказалось тепло. Напротив входа массивный письменный стол, нагруженный картонными папками с веревочными завязочками. За столом над  раскрытой огромной тетрадью, расчерченной и исписанной аккуратным убористым почерком, сидела маленькая женщина в очках. Волосы ее были зачесаны назад и уложены в некое подобие прически. На плечах женщины пуховый платок, мечта всех жительниц холодных регионов Советского союза.
Пуховый платок, это не просто головной убор и согревающая шаль. В советское время пуховый платок, это показатель статуса  семейной женщины из рабочей или крестьянской среды. Это знак состоявшейся хозяйки, хорошей работницы, уважаемого члена общества. Приобрести его можно было только на рынке или через знакомых. И стоил он  дорого. Пусть две зарплаты, но на такую обнову  упорно копили.  А много ли могли отложить рабочие женщины. И главное даже не в том, чтобы собрать необходимую сумму. Важнее было  не ошибиться в качестве.  Не все разбирались, какой  именно использован пух, хороша ли пряжа, как ухаживать за изделием. Но уж если повезло кому, то не было предела радости и гордости от такой покупки.
Итак, за столом сидела женщина средних лет с добродушным лицом и что-то писала. Она подняла глаза на вошедших. Они еще на крыльце так отчаянно стряхивали снег с пальто и шинели, стучали о пол сапогами, что не услышать их было нельзя.
— Здравствуйте, —  бодро поздоровались молодые и огляделись.
—Здравствуйте, здравствуйте, молодежь! Проходите, присаживайтесь, — заворковала женщина, —  с чем к нам пожаловали?
— Да вот, жениться к вам приехали, — с улыбкой весело объявил Сергей.
—  Ааа, припоминаю. Это Вы к нам осенью приезжали?
— Да, Вы сказали, можно. Вот, невесту привез.
Она внимательно и ласково посмотрела из-под очков.
—  Валентина! — позвала она, обернувшись вглубь избы.
— Иду, —  из-за перегородки вышла другая женщина, чуть помоложе. В руках ее была тряпка. Платок на голове повязан сзади, —  я тут на окне прибрать собралась, — она приветливо поздоровалась.
— Валя, принеси, пожалуйста,  книгу регистрации, у меня в том шкафу, ты помнишь. Видишь, лейтенант невесту привез. Поженим их сейчас, — и она дружелюбным жестом  пригласила молодых присесть напротив.
Валентина мгновенно исчезла за перегородкой и вскоре возникла снова. Двигалась она бесшумно, Лина краем глаза приметила, что на ногах ее обрезанные валенки в виде тапок, но больше похожие на калоши. «Удобно и тепло,— подумала Лина,— добрые обе какие».
Хозяйки, развернули книгу и принялись переписывать данные документов молодоженов.  Сергей расхрабрился и, заметив за перегородкой рядом с печкой проигрыватель в открытой полке шкафа, спросил:
— А с музыкой у Вас как? Свадебный марш там и все такое…
—А это, пожалуйста. Сколько угодно. Смотри там на полочке. Найдешь, можешь поставить.
Сергей отыскал пластинку Мендельсона, сдул с нее пыль и…
Изба наполнилась хриплым шипением и торжественным звучанием фанфар:
«Та-та-та-таам! Та-та-та-таам!»
Они немного послушали музыку и, взглянув друг на друга, и  рассмеялись своей забавной свадьбе.
— Рубль двадцать с Вас, молодой человек. За бланк. И расписывайтесь, — хозяйка сельсовета развернула   книгу, — вот здесь и здесь. И ты, девушка. Здесь и здесь.
— Теперь держите ваш документ, — и она протянула свидетельство Сергею,— Поздравляем вас! Живите счастливо!
—  Но смотри, парень, документ потеряешь, новый выписать можно, а жену потеряешь, не вернешь, — придержав брачное свидетельство, произнесла женщина и пристально посмотрела лейтенанту в глаза.
—  Это точно, — подтвердил Сергей, забирая свидетельство о браке, —  спасибо Вам! Будем стараться, ничего не терять.
Они попрощались с душевными хозяйками сельсовета и вышли на крыльцо. Вечерело. Мороз обжигал щеки и нос. До автобуса оставалось полчаса. Зашли в сельский магазин. Было удивительно, что в одном помещении размещалось столько всего разного: продукты, одежда, хозяйственные принадлежности, игрушки. Позже они поймут, как это удобно. Все гарнизонные  магазины такого же типа.  Маленькие и вместительные, где в одном месте есть все, что нужно.
Потоптавшись у прилавка, они купили бутылку водки, селедку и бисквитный торт, пестрящий красными розочками с зелеными листочками из маргарина. Больше купить было нечего. Дома уже готовили празднично-прощальный ужин: варили картошку с тушенкой. Завтра Лина должна возвращаться в Пермь. Оставался один семестр и защита диплома.
Вечером, уложив Натальку спать, они еще посидели вчетвером за разговорами, полными светлых воспоминаний и радужных надежд.
А утром Сергей проводил Лину  в Дальнереченск. Отпуск его закончился, пора на службу. Лина запомнила: стоит на перроне, в шинели, перехваченной портупеей,  и хромовых сапогах. Ресницы заиндевели на морозе. Он помахал рукой и ободряюще улыбнулся, словно хотел сказать: «Все будет хорошо!»
Поезд набирал скорость, и маленький приграничный городишко быстро скрылся из виду. Потянулись бесконечные дальневосточные пейзажи: сопки, кустистые деревья на равнинах и стелющаяся сухая прошлогодняя трава.
Комсомольская свадьба.


Здравствуй, Приморье!

Летать на самолетах для Лины  давно  было делом  обыкновенным, еще со студенческих времен. Маршрут  Пермь – Набережные Челны  стал привычный и от того скучный, как старый выцветший халат. 
Другое дело Дальний восток.
Вчера,  первого июня 1976 года, довольно заунывно и в алфавитном порядке, выпускникам Пермского музыкально-педагогического училища  вручили дипломы. Директор, завуч и педагоги говорили какие-то слова.  Эти воспоминания в памяти не отложились по причине абсолютной ненадобности.  На празднование выпускного вечера Лина не осталась. Днем собрались в общежитии у друзей, отметили окончание скромно в узком кругу и разъехались. Ночевать осталась у подружек в поселке Судозавод .
Диплом  выглядел  невзрачно, вкривь и вкось заполнен ужасным почерком классного руководителя.  Обидно, что у свидетельства  многолетнего упорного труда оказался такой несолидный  вид.
— Подари на память кофточку, — попросила Верочка,  младшая сестренка самой близкой               
подружки.
— А в чем я к мужу поеду? —  растерялась Лина.
— Ты себе там купишь.
Кофточки  всего две. И подружек самых близких две.
«Нашла о чем жалеть! Подружки дороже! —   подумала Лина, — Куплю, конечно».
Нарядов не было ни у кого. Все жили одинаково скромно.
Вечером  Верочка горько плакала на кухне.  Так никто и не понял, о чем именно. Лине вдруг подумалось, что плачет она от того, что ей тоже хочется уехать далеко-далеко из этой убогой,  обшарпанной коммуналки, где нет личного пространства и невозможно хоть немного побыть одной.
Любой девчонке хочется быть счастливой.  Но, сколько их на самом деле счастливых? И существуют  ли они вообще?
А надеются все.  Все  стремятся к зыбкому женскому счастью. Никто не знает, за что судьба одних награждает, а других карает. Может это везение, как счастливый билет.  А может,  надо быть всегда исключительно правильной и хорошей и тогда судьба пощадит тебя, а не сбросит  с «розовых» романтических небес  и не хватит  что есть сил о землю.  Добрые наивные подружки.
С собой только портфель  с  паспортом и новеньким, хоть и  неказистым дипломом, да футляр со скрипкой.
В Самолете не было грустно.  Лина тогда еще не знала, что оставляет все лучшее в ее жизни.  Годы учебы, которые казались такими утомительными, будут помниться всю жизнь, как самые счастливые.  Занятия у музыкантов с восьми  утра и до восьми вечера. По выходным областная библиотека и творческие задания. Практика в детском саду, в школе, в пионерском лагере.  Лекторская практика, концертные агитбригады. Все наполнено музыкой, патетикой и романтикой.
Интересно было, весело, хотя  не так уж и легко. Со второго курса Лина жила одна. Родители уехали на КАКМАЗ.  Дом продали.  Вскоре за ними потянулся и старший брат. Немного пожила «на квартире» у соседей, потом в общежитии, затем у подруг. Постоянно курсировала туда-сюда. Из дома в дом. Ведь чтобы подготовиться к занятиям, нужен инструмент и время. Все друзья и особенно их родители понимали, как непросто так «болтаться»,  одной, без родных и относились доброжелательно, проявляли заботу. Матери подружек старались накормить, обогреть, поддержать.
Потом, спустя годы и совсем повзрослев, Лина не раз вспомнит их с благодарностью.  Погостив у одной подружки, она  ехала к другой или в общежитие. Причем,  всегда находились какие-то общие дела, уроки и прочее. Ноты, тетрадки и учебники жили в разных концах города. И никак  не удавалось собрать их в одном месте. Заехав после уроков к одним, ей непременно надо было успеть к другим,  так как  утром  обязательно понадобятся те нотные тетради или учебники, которые находятся в другой части города. И все эти переезды приходились на поздние вечерние часы. 
В детстве Лина была озорной и непоседливой. Мать,  всячески стараясь уберечь ее от глупостей и несчастий, пригибала, как умела,  ее бунтарский характер. Из дома -  ни на шаг. В город - ни под каким видом. В музыкальную школу на электричке две остановки – ни за что!
Поступив в музпед, Лина, что называется, успела прыгнуть на ходу в последний вагон своего судьбоносного поезда.  Только уже через год она останется одна в родном, но  совершенно незнакомом ей городе.
А как страшно  по темноте бежать с  очередной остановки к дому, где, конечно же, ждали. Тем и запомнились годы учебы: бесконечные скитания, поздние поездки по городу и вечный страх перед пустым пространством за спиной, перед мрачными силуэтами прохожих,  приближающимися шагами сзади. А какими черными дырами зияли неосвещенные подъезды  многоэтажек.  Взбегая вверх по лестнице, Лине казалось, что весь  дом слышит биение ее сердца.  Оно бешено колотилось у самого горла и перехватывало дыхание.
Она  не думала, какой будет ее семейная жизнь, какой будет работа. Была в себе уверена.
Никакой работы не боялась. Училась хорошо, практику вела уверено. Учителя были, как говорится, от Бога.  Всему научили,  даже большему , чем возможно.
В самолете она безмятежно спала. Усталости накопилось  уйма.   Восемь часов перелета до Хабаровска  Лина просто не заметила.
В аэропорту встретил Сергей.  Небритый и  какой-то непривычно  рассеянный, словно приезд  жены для него  был чем-то  малозначительным.
—  И это все?  —  удивленно спросил он, после небрежного поцелуя, окинув беглым взглядом  поклажу жены.
—  Да, пальто почтой  отправила.
Дальше все, как в тумане. Поезд. Мягкий двуспальный вагон. Нахальные мужские руки, губы.  Неужели  это  навсегда?
—  Эй! Молодожены!  —  резкий стук в дверь купе,— Открывайте! Проспали!!!! Ружино!
Проводница, откровенно хихикая,  застряла в дверях, мешая одеваться и разглядывая с неприкрытым бесстыдством   неловкие торопливые сборы  Лины и Сергея.  Кое-как набросив  одежки и скинув все в портфели,  они почти на ходу спрыгнули с поезда.  Тогда еще не было дипломатов, а убогие чемоданы советского производства молодежь не признавала. Портфели носили все: мужчины и женщины, офицеры и студенты, старые и молодые.
Дороги, дороги.  Сопки. Низкие  косматые деревья. Все незнакомое, устрашающе  чужое.
Рядом муж, которого Лина совсем не знает. Он уверенно  и  бережно  держит ее за руку.  Это согревает и  успокаивает. В ней зарождается  радужная надежда. Все хорошо.
Здравствуй, Приморье! Давай дружить!


Сюрприз

В гарнизоне строят четвертую пятиэтажку. В ней Лина и Сергей получат квартиру, а пока жилья нет, опять нырнули под крыло брата. Ужасно неловко. Мужчины на службе. Света с двумя малышами. А у Лины нет совершенно никакого опыта ни  ведения хозяйства, ни  воспитания малышей. «Вот тебе и дипломированный педагог! —  думала Лина, — И что с такими крохами делать?» Поэтому она старалась быть полезной в чем-то другом. Чистила картошку, готовила под Светиным руководством незамысловатую еду. В магазин ходили вместе. Лина болталась с девчонками на улице, а Света делала покупки. Кое-как удалось уговорить Свету принять хоть какие-то деньги на питание. Ведь нельзя же просто сесть на шею родственникам только потому, что они к тебе хорошо относятся.
Стыдно сказать, но с деньгами-то Лина вовсе не умела обращаться. Никогда толком не приходилось планировать или распределять бюджет, чтобы  прожить от зарплаты до зарплаты. С первого курса Лина была казначеем в своем училищном  профсоюзе. Постоянно кто-то что-то сдавал, тут же кто-то брал взаймы, а кто-то возвращал долги. Вечно полные карманы денег и полная неразбериха, где, чьи и за какой месяц. Была еще своя стипендия тридцать рублей и родители присылали каждый месяц  столько же. А что еще надо девчонке?!  Другая бы уже заначку завела и на обновки накопила. Но Лина на деньги внимания не обращала. Просто поразительная бездарность в плане экономии. Она совершенно не помнила, в каком кармане что лежит.
—  Лин, привет! Одолжи трешку  до стипендии, — спрашивал кто-нибудь из ребят.
— Ага, сейчас, — она запускала руку в портфель или карман плаща и непременно добывала нужную сумму.
—  Ты хоть записывай, кому что даешь, — смеялись девчонки.
—  Да ладно, — отмахивалась она. И правда, ко  дню сдачи в кассу деньги собирались. А если не хватало, то  вкладывала из своих.
Сдавать взносы полагалось каждый месяц. Какая же это была тоска, заполнять скучные бланки в кассе! Еще и подпись ставить полагалось точно такую, как в паспорте. Это не всегда получалось, так как почерк у нее был не лучше, чем экономические способности. Лина ненавидела свою общественную работу всей душой, но других желающих быть казначеем не находилось. Ей просто не повезло с самого начала, а дальше каждый раз все за нее голосовали. И возможности как-то откреститься от этой обузы не было.
—  Как же я ненавижу эти деньги общественные! – пожаловалась однажды Лина своей «квартирной хозяйке» в родном Комсомольском поселке, —  вечно с толку сбивают!
—  Взять хочется, ага? – посочувствовала тетя Зоя.
Лина рассмеялась:
—  Да что Вы! Зачем? Просто никогда точно не знаю, сколько своих, сколько чужих. Вечно кто-то ловит в коридорах и сует то пятерку, то рубль. Какие-то долги отдают. А я и не помню, кому и  когда давала.
В общем,  экономист из нее получился никакой. Поэтому покупать продукты на две семьи она опасалась. Хотелось быть полезной! А после суматошной студенческой жизни, разовые поручения Светы казались Лине ничтожно несущественными. И чувствовала она себя бездельницей, а еще  полной дурой.
Летом  Филино  утопало в зелени.  Вокруг гарнизона раскидистые  поля, где растут  ирисы,  пионы и саранки (так местные жители называли тигровые лилии).  А запах этих лугов… Сладкий, земляничный запах. Его ни с чем не сравнить!  Гулять за территорию гарнизона они ходили редко. Всегда держали какие-то дела. Иногда Лина одна ходила встречать Сергея со стрельбища. Но далеко идти было страшновато. Она выросла среди высоких деревьев,  а раскидистые просторы приморских лугов ее пугали.
—  Что же мы, Сереж, так и будем у Коштомских на шее сидеть? – спрашивала она, — Что-нибудь слышно? Когда наш дом сдадут?
Сдать обещали «вот-вот», но Сергею  в ближайшее время нужно отбывать на уборку хлеба в Оренбургскую область, а Лине родители уже отправили пианино и кое-какое барахлишко,  необходимое  для  жизни.
И что с этим со всем делать?
Сергей приходил молчаливый и усталый. Его  руки  и ногти были до того забиты побелкой, что уже толком не отмывались. 
— Ты что в маляры переквалифицировался? — спрашивала она мужа.
—  Да,  ленкомнату в роте в порядок приводим.
Лина поверила и не стала больше расспрашивать. Но через несколько дней Сергей объявил о переезде. Оказывается, он тайком ремонтировал комнату в бараке под снос. Готовил сюрприз.  Там еще жили несколько семей прапорщиков и сверхсрочников. В основном из местных жителей. Они тоже ждали квартиры. 
Квадратная комната  девять метров. Дощатые полы, изрядно потертые и кое-как покрытые краской, сквозь которую проступают неровные бугры плохих попыток предыдущего ремонта.  Свежевыбеленные стены пахнут известью. Небольшое ветхое окно подслеповато глядит на бесконечное поле, где Лина любит  собирать  пионы.  На ее родном  Северном  Урале такие цветы трудно вырастить.  Даже в саду у мамы с трудом приживались  низкорослые и слабые ирисы. А эти высокие, с крепкими стеблями, сочной листвой и насыщенным  ароматом  лета.
У окна стол, изготовленный славными мастерами из рабочей роты Сережи. Четыре толстых нестроганых бруска  выглядели  устрашающе, но обнадеживали своей устойчивостью. Столешницу, такую же прочную и нестроганую, маскировала новенькая клеенка  с незатейливыми  цветочками.

Напротив  входной двери стояла железная солдатская кровать. Спать на ней было невозможно, так как  провисала она почти до самого пола.  И молодожены  устроились рядом на полу.
Слева от входа,  разумеется, тоже на полу, «уютно» расположилась электрическая   плитка с единственной конфоркой.
Так Лина начала свою самостоятельную кулинарную деятельность.  Света выделила молодоженам увесистую чугунную сковородку, покрытую толстым слоем  светло-зеленой  эмали. Сковородка была вместительная. С двух сторон ушки вместо традиционной ручки. В ней сварили  свой первый ужин – макароны. Там же прополоскали, насколько это было возможно. И в ней же слегка обжарили с маслом рыбные консервы. К счастью, в советское время добра этого было  всегда и везде в изобилии. И было с чем подать к столу  картошку. А иногда можно просто поесть сардины или сайру прямо из банки с черным хлебом. Чем не еда?
Еще из Светланиных принадлежностей в новой комнате ребят поселились тарелки, ложки и многофункциональный литровый ковшик. В нем кипятили чай, варили яйца и картошку.  Из него же удобно было поливать  руки над раковиной на кухне. Кухня общая. Лина не любила там появляться.  Она, как и соседние  комнаты, была пустой, обшарпанной, и наводила тоску.
 Соседка по площадке Лена Лунева - девушка немногим старше Лины,  из местных жительниц, общительная и незлобивая, совершенно не донимала  расспросами.  Ей было не до того.  Правда,  привыкнуть к ней оказалось трудновато. Речь ее изобиловала  грязными выражениями и  матом, причем из ее уст это звучало, как нечто обыденное и вполне естественное. Она не просто выражала так  свои эмоции, а с успехом заменяли матюгами   любые части речи.  В словах  ее не слышалось никакой агрессии. Просто она так жила и общалась.  Все равно с кем. С мужем,  соседями, своими двумя малышами.
При этом она была изворотливой  хозяйкой. Всегда успевала приготовить и постирать. Отлично вязала на спицах своим ребятишкам прекрасные кофточки, штанишки, шапочки и прочую одежонку.
Прапорщик Лунев вечно занят на работе. Приходил поздно. Сам был тихий и незаметный.
Слышно было только звонкоголосую Ленку, которая постоянно что-то ему рассказывала, смеялась, материлась и гремела посудой.
Удобства на улице. Хорошо, что лето. Зимы здесь неласковые, снега мало, зато ветры и морозы сильные.
Перевез Сергей жену в барак, чтобы немного успеть побыть  вдвоем  до отъезда на уборку хлеба. Новый дом никак не принимала комиссия. Прожили вместе чуть больше недели, а потом Сергей оставил жену на попечительство друга Валеры и отбыл в Оренбургскую область, как они тогда выражались, – «на целину». К этому времени они уже знали, что Лина беременна. Оба родителя не ожидали, что так все быстро произойдет. И не были к этому готовы. Беречь будущего ребенка - это целая наука, о которой Лине не было известно ничего. А воспитание ее не позволяло ни при каких обстоятельствах делать себе поблажки.
Переехать в квартиру было делом нехитрым. Валера прислал солдатика в  помощь, и Лина перебралась  в новый дом. Квартира, хоть и была новой, казалась очень неряшливой. Оконные и дверные блоки  плохо открываются и закрываются. Из-под краски, ощетинившись,  мохрится плохо  проструганное дерево.  Стекла на окнах  обильно  заляпаны краской. Зато есть кладовка. А это важно, когда никакой мебели еще нет. Узкие половицы прогибаются под ногами и жалобно поскрипывают. Между ними кое-где приличные щели. Валера снова прислала помощника с инструментом и листами оргалита.  За несколько дней парнишка выстелил пол в комнате и кухне. Лине хотелось побыстрее остаться одной, но солдатик не торопился возвращаться в казарму. И работа слегка затянулась. Утром ей приходилось рано подскакивать, так как помощник приходил сразу после построения, и весь день деваться было некуда. Нужно  быть дома, чтобы парень  шевелился. Но Лина еще не умела никем руководить, стеснялась присутствия молодого человека в квартире. И когда, наконец, работа была закончена, сама занялась побелкой стен и покраской пола.  Следить за питанием  она не умела. Увлекалась ремонтом, порой забывала про еду, а вспомнив, обнаруживала, что забыла купить хлеб или чай. Хорошо, когда ничего не было забыто, тогда  и картошка с рыбными консервами и черным хлебом были  замечательной едой. А еще и чай с пряниками – вкуснотища.
То, что беременной женщине нужно правильно питаться и нежелательно дышать краской,  а тем более, скакать по столам и красить потолки, ей не приходило в голову.  Она  итак считала, что ей  очень повезло,  ведь  рядом брат и есть к кому обратиться с любой проблемой.
Пришел контейнер от родителей.  Пианино Лины, ее девичий шкаф, кровать, холодильник и даже стиральная машинка. Мама позаботилась о том, чтобы у Лины было все необходимое. Включая  посуду, одеялко и прочее барахлишко, которое  давалось обычно в качестве приданного.  Догадывалась, что дети посыплются  сразу, а практичность у дочки отсутствует полностью. К приезду мужа квартира была обставлена, на окнах висели шторы. Казалось, что  здесь уже давно живет  семья.
Брат  оказался надежной опорой и поддержкой и другу и сестре. Тогда они  воспринимали  это, как должное.  Только теперь,  дожив до седин, и приобретя  кое-какой жизненный опыт,  вспоминают  с благодарностью:  надежный друг и брат Коштомский  был рядом.


Школа.

Лина мечтала работать именно в школе. На практике в детском саду она многому научилась, но душа лежала к детям постарше.  Они удивляли своими рассуждениями, были непредсказуемы и полны творческого воображения. Работать  с «седьмым» классом  базовой школы - одно удовольствие. Дети, прослушав отрывок симфонического произведения, смело рассуждали о его содержании. Они любили викторины и конкурсы, довольно прилично пели. Любили и понимали музыку, разбирались в музыкальной грамоте. Чтобы дать детям прослушать тот или  иной отрывок музыкального произведения,  студенты  отрабатывали навыки меткого  попадания  иглой в необходимую точку пластинки. Это было обязательным требованием. Иначе при включении звука раздавался скрежет,  и  дети начинали смеяться, отвлекаться, уходило время и терялся рабочий настрой слушателей.
Лине не приходило в голову, что базовая школа не отражает действительного положения вещей. Практикант музпедучилища  давал урок в школе один раз в неделю,  то есть  вел предмет в одном классе. Перед тем, как выйти к доске, каждый студент обязан весь музыкальный материал показать педагогу по фортепиано,  вокалу и дирижированию. Получить от каждого педагога оценку и подпись, то есть допуск к уроку. Далее студенту следовало расписать весь урок от «Здравствуйте» до «До свидания», произвести хронометраж, затем показать весь материал методисту. Вместе они обсуждают  детали урока, и только после этого методист ставит и свою подпись в допуске к уроку. 
На уроках практикантов обязательно присутствует методист, а также школьный педагог  по музыке, которого заменяет студент.  Эти уроки запросто может посетить завуч, методист школы или педагог  училища, чьи студенты дают уроки.
Таким  образом, на уроках  практиканта всегда находилось несколько взрослых педагогов.
И каждый из них  с самым серьезным видом делал какие-то пометки у себя в записях, чтобы потом выдать анализ урока.
Базовая школа - это роскошь.  Поняла это Лина только, когда пришла работать в среднюю школу номер один города Дальнереченска.
—  Первая школа  у нас образцовая, — объявили Лине в ГорОНО, — каждый год  их  хор занимает первое место на городском смотре.
Кабинета по музыке в школе не было никогда. Занятия предложили проводить в актовом зале. Старое, совершенно расстроенное и абсолютно  непригодное для работы пианино, стоит  в глубине сцены, наполовину скрыто  пыльными  и очень неряшливыми кулисами. Как его не двигай, не разворачивай, все равно не получается видеть класс.  Акустика – горькие слезы. А проигрывателя вообще нет. Музыку предложили вести в седьмых и восьмых классах.
Рейсовый автобус  до города ходит три раза в день. Утром на занятия успеваешь, а днем, если опоздаешь на него, то до вечера не уехать домой.  Но пока это неважно, Сергей вернется с уборочных работ только поздней осенью. Квартиру Лина потихонечку обжила. Навела, как умела, уют. Что дома сидеть,  решила сразу приступить к работе, пока ничего не забыла, а  знания и навыки еще свежие. Инструмент родители с контейнером прислали. Проигрыватель придется возить свой. Может быть,  со временем  удастся и кабинет оборудовать и тех средства.
Глупая наивная девчонка! Никому эта музыка не нужна. Дирекции очень удобно кичиться грамотами за первое место в смотрах. Хор ведет педагог  музыкальной школы. И не в зале, а в коридоре третьего этажа, где предварительно выстраиваются амфитеатром скамейки. Здесь нет ни грязи, ни беспорядка, ни гулкого эха.  Всех старшеклассников на большой перемене, которую специально увеличивают до размера урока, приводят в зал классные руководители. Они присутствуют на занятии от начала до конца. Присматривают за дисциплиной.  Аккомпанирует своему хормейстеру сам Ким - директор музыкальной школы. Все давно уже продумано и отработано.  А взяли Лину потому, что ГорОНО  не имеет права отказать молодому специалисту, тем более,  есть вакансии. Кто знает, вдруг пожалуется  девчонка. Хлопай потом глазами перед начальством.
А повод уволить всегда найдется. А  не найдется, его можно организовать.
Первый урок в восьмом классе. Лина открыла ключом зал и пригласила ребят:
—  Проходите, ребята, располагайтесь, пожалуйста, на первых двух рядах, вот здесь, — и она обвела рукой предполагаемые места, — чтобы можно было общаться.
Но разухабистые и высоченные переростки с шумом и вознёй, расталкивая друг друга,  ввалились в зал и устроили беготню между рядами. Расположились  они, разумеется, беспорядочно по всему залу.  Лина, помня наставления  своих учителей, не пыталась их перекричать или спешно наводить порядок. Дала ребятам насладиться собственной независимостью и, дождавшись затишья, спокойно объявила:
—  Здравствуйте,— в ответ смешки, нестройные реплики,—  я понимаю, ребята, что обстановка не очень располагает, но давайте все же мы с вами попробуем  позаниматься. Писать ничего не будем пока. Зовут меня Лина Федоровна, я учитель  музыки и пения. Буду рассказывать вам о композиторах и различных музыкальных жанрах. Буду давать слушать музыку. Вспомним с вами кое-что из музыкальной грамоты.
В зале пошел шум, недовольные возгласы:
— Скукотища!
— Кому это надо!?
— А Вы замужем? – общий смех в зале.
— Да ну ее эту музыку. Давайте лучше поболтаем, — предложил  худощавый высокий подросток, развалившись на заднем ряду и водрузив ноги на спинку переднего кресла. Подобным образом сидели еще  несколько парней.
—  Ребята, давайте не будем наше знакомство начинать с перебранки. Сядьте, пожалуйста, нормально. Я уже оценила вашу независимость и не претендую на безоговорочное повиновение,  но  хотелось бы выстроить уважительные отношения.
Несколько человек опустили ноги, но худощавый даже не пошевелился. Очевидно, он и задавал тон классу. Лина не знала, что делать. Постоянно призывать к порядку бесполезно, это пустое занятие. Она отлично помнила себя в этом возрасте. И несчастного математика, который бегал за парнями по всему классу, а они буквально издевались над ним. И каждый урок превращался для него в пытку. А школьники смеялись и радовались такой прекрасной возможности побездельничать.
— Ну что ж, каждый из нас ведет себя  соответственно своему культурному уровню. С  этим уж ничего не поделаешь. Итак, давайте для начала вспомним то, чем вы занимались до меня, — и Лина увела разговор в прошлые уроки, которых было мало. Вспоминали композиторов, их сочинения. Потом выслушала пожелания ребят. О чем бы они хотели узнать на уроках музыки. Так в знакомстве и беседах и прошли первые уроки в восьмых и седьмых классах. Как выяснилось, предыдущая  «музычка»  сбежала» и уроков не было совсем. Их заменяли сбором металлолома и макулатуры, маршировками и подготовкой к  Зарнице, а так же другими общественно полезными  мероприятиями. Очевидно, что финансирование уроков музыки и составляло оплату  хоровикам.  Да мало ли уловок существует в бюджетных организациях.
Директор школы Козинец  - человек с вечно хмурым и недовольным выражением лица, точно с утра напился уксуса, разговаривал с новенькой училкой  совершенно не глядя ей в глаза. Еще бы. Экая фентифлюшка! В первый же день  затеяла разговор об отдельном кабинете.  Ты поработай сначала, покажи себя, а уж потом пожелания высказывай.
Каждое утро, выходя из автобуса, Лина мчалась к кустам, чтобы никто не видел, как она борется с токсикозом. Обратная дорога была не так мучительна физически, но настроение оставляло желать лучшего. С дисциплиной справиться не получалось. С одной стороны полное отсутствие опыта, а с другой - никакой поддержки со стороны руководства школы.
Завуч сделала замечание через  четыре дня:
— Лина Федоровна, Вас не было вчера в школе, что случилось?
— Но у меня нет уроков по четвергам, а готовиться мне удобней дома. Там книги и весь музыкальный материал. Здесь мне негде все это расположить.
—  Для подготовки есть учительская.
—  Но я буду всем мешать. Мне играть надо и музыку отбирать для прослушивания, как Вы себе это представляете?
— У Вас есть зал.
— Но в школе нет необходимых материалов.
— Лина Федоровна, Вы должны каждый день быть в школе, вне зависимости от того, есть у Вас по расписанию уроки или нет. Надеюсь, Вы меня поняли.
Вот так фокус. В школе будь. Уроки веди. Ни стола, ни шкафа своего нет. Зал, как проходной двор. Грязи и пыли не меряно. Окна  до потолка, как в спортзале. Не мыли их, скорей всего,  со дня открытия школы. Выгоревшие плюшевые занавеси и кулисы не поддаются описанию.  Где еще держатся, а где и отвалились вовсе. Триады деревянных стульев с откидными сидушками  тоже обшарпаны, частично поломаны и расставлены непонятно как. Дети их с грохотом  перетаскивают по залу, роняют,  прыгают по ним, догоняя друг друга. Каких усилий стоит Лине остановить ребят и  усадить, чтобы начать урок, знает только она сама. Пробовала и пианино приобщить к занятиям, но только хуже сделала. Настройщика вызвать отказались. Денег стоит, да и настройки хватит не на долго. Ребята веселились вовсю, а  Лина  в это время пыталась  изобразить  небольшую пьеску  Кабалевского  и что-то из Детского альбома Чайковского. Потом отказалась от этих мучений. Есть большой риск внушить ребятам полное отвращение к музыке, если использовать подобный инструмент.
Лина стала бывать на работе каждый день, но отмывать зал принципиально не захотела. Каждый должен заниматься своим делом. Вот если бы был хоть какой-нибудь закуток для кабинета музыки, безусловно она бы вылизала его сама от и до. Но надеяться  было не на что.
Через две недели во время  урока пропал ключ от зала. Лежал он на учительском столе, который притащили из-за кулис. Никакие просьбы и уговоры не помогли его отыскать. Подошла классная руководительница седьмого класса:
— Ребята сказали, что Вы думаете на них. Мои дети не могут такого сделать.
— Но Зинаида Терентьевна, я  никуда не выходила из класса. И на сцену не поднималась. И никто не входил во время  урока.
— Не знаю, не знаю. Вы что-то путаете. Ищите.
Зал остался открытым, за что Лине выговорил завхоз на другой день.
Очевидно, дирекции надоело ждать, когда  Лина подаст заявление об уходе и ей вменили в обязанность вести  хор.  Но занятия хора поставили после  шестого урока. Ребята усталые и голодные рвутся домой, а классные руководители уже не присутствуют на репетиции.  Каждый считает своим долгом поставить в известность  «музычку» или вежливо отпроситься:
— Лина Федоровна, Вы позволите мне уйти сегодня с репетиции?  Мои пришли в полном составе.  А у меня, понимаете, запись к стоматологу.
—  Ну конечно,  идите, Марина Николаевна, —  безоговорочно отпускала Лина и даже, как будто чувствовала свою вину за то, что взрослая учительница вынуждена у нее, малолетки,  отпрашиваться.
—  Лина Федоровна, меня сегодня не будет. Мне в ГорОНО.
И вскоре на репетициях хора не осталось никого из классных руководителей. Хор почти сто человек. Старшеклассники, для которых «музычка»  просто смешная девчонка, а надо побыстрей слинять домой.  Рядом, острый прищур узких глаз. Все тот же Ким с аккордеоном.  Уже понял, что долго девочка не продержится и никакой смотр не выиграет.  Несколько занятий прошли с переменным успехом, но постепенно дисциплина стала трещать по швам.
Помимо токсикоза стал обозначаться небольшой животик. Пионервожатая Ольга Александровна, приобняв  Лину сзади за талию, с улыбкой стрельнула глазами:
—  Мальчик будет, — и помчалась дальше.
Если Лина пропускала день, заранее подходила к завучу и предупреждала:
—  Вера Сергеевна, у меня много нового материала, я завтра буду дома готовиться.
Казалось,  всех все устраивало, но это только казалось.
На доске объявлений вывесили приказ о выговоре учителю музыки  за прогулы. Ничего себе, заявочка!
—  Вера Сергеевна, я же предупреждаю всегда.
—  Это распоряжение директора, что я могу сказать?
А еще через неделю Лину приглашают на местком, где попеняв на недобросовестное отношение к работе, предлагают уволить.
Лина не привыкла оправдываться. В школе ее никто никогда не гнобил. В училище только хвалили. А на практике даже в пример ставили. Защищаться она не умела совсем. Никто из месткома  не потрудился заглянуть в трудовой кодекс, где беременную женщину увольнять нельзя.  Тогда первый раз стало понятно, что для одних одни законы, а для других – другие.
А кроме того мама воспитала так, что взрослым перечить нельзя, даже если они не правы, надо промолчать. Плебейская психология. Это постоянно будет мешать Лине жить и дальше.
Ушла она из школы,  не оглянувшись. Ничего кроме постоянных огорчений и полного  разочарования не осталось в ее памяти о первых двух трудовых месяцах. Нет! Еще мерзкая, просто отвратительная физиономия Казенца  и наглые подростки, с задранными выше головы ногами, небрежно развалившиеся на задних рядах зала.
Но первый опыт многому научил Лину. Она поняла, что рассчитывать можно только на себя. А добиваться результата надо,  не смотря ни на какие  трудности и обстоятельства. Иначе затопчут, как в первой школе Дальнереченска



Рассвет надежд.

Армейская буханка мчится по пустой извилистой дороге. Солнце едва высвечивает верхушки сопок, словно  потягиваясь, неспешно и лениво поднимается,  врастает  в синеву неба.
Лучи его так же неторопливо скользят вниз, и вот уже все вокруг залито ярким сияньем летнего приморского утра.
Лина бережно держит на руках свое сокровище – крохотный сверток, перехваченный алым  бантом. Катенька спит тихо, как спать умеют только младенцы. Дорога была изнурительной. Но вот,  наконец-то, городок.  Четыре  серые невзрачные пятиэтажки среди сияющей роскошной зелени. Лина даже не замечает их убогости.
Такое лучистое доброе утро - это к счастью. Легко  вдыхать  сладостный его аромат и свежесть.  Радостное предчувствие переполняет ее.
Она уже знает все сложности неустроенного быта офицерских семей. Она готова выдержать любую усталость,  не боится никакой работы.
Пусть начало ее дальневосточной эпопеи было не таким, как она мечтала в юности. Все это в прошлом.  Теперь есть маленькая дочка, она перевернула все ее сознание, наполнила смыслом каждый миг существования. Конечно же, все будет теперь в их жизни таким же светлым, как этот зелено-голубой простор.
Рожать Лина полетела к маме за месяц до предполагаемого срока. В салоне самолета пассажиров мало, зато рядом седой  солидный дядька в дорогом костюме. Волосы аккуратно пострижены и уложены назад. Весь его вид и вальяжные манеры говорят об особенности его статуса. Он из тех, чьи портреты пестрят в холлах домов культуры. Что ему до сопливой  девчонки со здоровенным пузом,  в невзыскательном драповом сарафанчике на пуговках. Он неторопливо и высокомерно откидывается в кресле. Потом закуривает и устремляет глубокомысленный взгляд  в иллюминатор.
Лину обволакивает пелена сигаретного дыма. Но снова дурацкое плебейское воспитание не позволяет ей сделать замечание старшему человеку. Хотя она понимает, что он не взирая на значимость, обыкновенный  мерзавец, каких полно пригрелось по казенным кабинетам. Слуги народа, которым наплевать на все и вся, кроме собственного благополучия.
Она беспомощно оглянулась на салон самолета. Пассажиров вроде и немного, а пересесть некуда. Везде кто-то читает и разложил свои журналы на соседнем сидении, а кто-то сумки поставил. Беспокоить людей тоже неловко. Так, окутанная дымом, она и долетела от Хабаровска  до Москвы.
В Набережные Челны самолеты летают каждые два часа. И расстояние уже не такое  внушительное. Чемоданчик легкий.
В общественном транспорте тоже было, вполне хорошо. Народ рабочий, не раздут от собственной значимости. Доехала с комфортом. На переднем сидении,  да еще и у окошечка.
— Новый город, — объявил усталый женский голос. Лина сошла на чистый тротуар. Родительский дом.  На звонок никто не ответил. Родители на заводе.
— Здравствуйте, мои на работе,— обратилась Лина к соседке, — можно у вас оставить чемодан?
Та молча указала на пол прихожей возле двери.  Люди на КАМАЗ съехались разные, из разных городов Советского союза, из деревень и отдаленных районов. Между собой были мало знакомы, совсем не то, что было в родном Комсомольском поселке, где ее соседи встретили бы, как родную.
Вышла на улицу, размышляя, куда податься, чтобы поесть, да и заскочить в какие-никакие удобства. Телеграммы о приезде  Лина никогда не посылала. Зачем. Сама может добраться. Нечего лишний раз родителей волновать.
Кафе оказалось совсем близко. С наслаждением вымыла руки.  В зеркале отразилась смешная девчонка. Странно, что она вообще замужем,  да еще и на сносях.
«Никакой солидности, — подумала Лина, — торопиться некуда. Родители приедут часа через два. Погуляю пока».
Снова звонок. Знакомые шаги за дверью.
— Доченька! — мама всплеснула руками и обняла Лину. — Что же ты не сообщила?! Мы бы встретили! Одна! Больше суток в дороге!
Из кухни выбежал удивленный и взволнованный отец:
—  Ну ты даешь! Как всегда – сюрпризом!
«Наконец-то я дома» — с облегчением подумала Лина и только тогда почувствовала, как  сильно устала.
Потянулись дни ожидания.
Редкие письма от мужа, по вечерам семейные разговоры. Родители и старший брат.
—  Отец, —  мечтательно говорила мама, — я так хочу поскорей стать бабушкой! А ты?
—  Нет, мать, лучше уж я буду дедушкой, — отшучивался отец.
В роддоме долго записывали все подробности про Лину: где прописана, стояла ли на учете в женской консультации, какая по счету беременность.
«Как же долго! — нервничала она. — Что же они не торопятся совсем».
Поднимаясь на третий этаж через боль схваток, Лина в ужасе думала о том, что ребенок вот так просто выпадет на каменные ступеньки и разобьется!
В просторном родовом зале с громадными окнами стояли в два ряда столы  для рожениц. Между ними спокойно, но проворно скользили акушерки от одной роженицы к  другой.
Лину уложили на такой стол. Боли почти не было, наверное, ее вытеснил страх за ребенка. Ей казалось, что он может упасть на пол. Почему они периодически отходят. А вдруг в этот момент малыш появится на свет. А его никто не подхватит?!
— Лина! Лина! Смотри на меня, — повторяла акушерка, слегка похлопывая  ее  по щекам. Сознание уходило, слова медиков слышались уже откуда-то издалека. А потом и вовсе куда-то пропали. Страх даже сквозь завесу нарушенного рассудка не покидал ее. Нелли Теодоровна, так звали старшую акушерку, что-то  говорила, успокаивала,  учила, как себя вести и  помогать малышу. Лина добросовестно пыталась выполнять все ее наставления, но запомнила только сам момент появления ребенка на свет, потому что сразу стало легко. Малыша приняли опытные руки акушерки и Лина успокоилась.
— Смотри,  Линочка! Девочка у тебя, да какая хорошенькая! — Нелли Теодоровна  показала  младенца.
Но Лина изумилась: младенец был синюшный с отечными глазками и огромным приплюснутым носом.
«Девочка! А почему-то некрасивая совсем» — подумала она.
Долго акушерки возились с Линой, что-то им казалось неправильным. Но Лину это не волновало. Девочка лежала на соседнем столе в пеленке, пропитанной сукровицей, и слабо шевелила ручками и ножками. Рядом стоял круглый обогреватель с открытой спиралью. Снова страх овладел ей: 
«Странно, обогреватель совсем рядом. Это не опасно? И почему-то совсем не  плачет. Что с ней? Почему ей никто не занимается?»
— Не волнуйся, все в порядке с твоей девочкой, — сказала акушерка, перехватив тревожный взгляд  Лины, — все хорошо. Самое трудное позади. Отдыхай.
Лине показалось, что еще долго она лежала на родовом столе, но когда обработали и спеленали дочку, она стала успокаиваться.
В палате никого не было, как и на всем этаже. Роддом построен недавно, по всем правилам и с размахом. Третий этаж качественно дезинфицировали, пока роды шли на втором. Как только заполнялся второй этаж, его постепенно разгружали по мере выписки мамаш и детишек, и начинали заселять третий этаж, а второй шел  под обработку.
На своем этаже Лина оказалась первой. Светало, но спать не хотелось, хотелось летать! Такого счастья она никогда не испытывала. Это был фейерверк чувств! Этот рассвет  станет точкой отсчета в ее обновленной жизни.  Рассвет надежд, подаривший ей чувство материнства.
Именно это чувство  будет удерживать ее «на плаву» в самые горькие и отчаянные минуты. Оно научит ее выживать в любых условиях и рассчитывать только на себя. Выносливость и терпение станут ее верными  спутниками.
Палата к утру была заполнена.  Этим же утром стали приносить младенцев на кормление матерям. Но Лина прождала зря. Не принесли Катеньку и на второй день.
— А почему мою девочку не приносят, — с тревогой спросила Лина молоденькую медсестру.
— Быстро родили, вот и не приносят, — пояснила девушка.
Лина ничего не поняла. Более опытные мамаши в палате объяснили, что иногда детей по трое суток не приносят кормить, если с ними что-то не так.
 «Час от часу не легче! — испугалась Лина.— Хоть бы узнать, что там «не так». Ходила она еще с трудом. Сил не было.
На третий день дочку снова не принесли. И тут Лина дала волю слезам. Отвернувшись к стене, чтобы никому не портить общение с новорожденными малышами, она горько и безутешно расплакалась.  Потребность взять в руки своего малыша, прижать к себе, оказалась так велика, что ждать больше не было никаких сил. Тревога за дочку, страх потерять ее еще ни разу не подержав на руках, завладели ей полностью. Ей казалось, что дочке тоже без нее плохо. Что она плачет и ждет материнских рук.
Когда малышей  забрали, и в палате воцарилась  тишина, сдавленные всхлипывания Лины
обнаружились. Отзывчивые соседки по палате бросились утешать ее, кто-то помчался на пост медсестер. Прибежала сестричка с  каплями валерьяны.
— Успокаивайся, давай, глупенькая! Молоко пропадет, чем будет дочку свою кормить? — утешали наперебой соседки. Приводили кучу примеров, когда жизнь младенца висела на волоске, но  всех спасали и всегда все хорошо заканчивалось.
Но молока оказалось столько, что каждый раз Лина кормила по три, а то и по четыре малыша. Только как не умела она вести себя при родах, так и не смогла подготовиться к кормлению. А подсказать было некому. После родов все лицо ее, а особенно глаза, покрылось пятнами от лопнувших капилляров.
Теперь потрескалась кожа вокруг сосков и очень кровила.  По губам младенцев текло молоко с кровью. Кормление причиняло мучительную боль, но заживать раны не успевали.
Хотелось подержать Катеньку подольше на руках, а ее сразу откладывали на подушку или уносили. И подавали уже другого малыша, у мамочки которого еще не пришло молоко.
Первый месяц  дома запомнился бесконечной суетой и тревогой. Если бы не родители и брат, трудно представить, как бы она справилась со всеми заботами.
Мама пеленала Катеньку. Лине было страшно расправлять крошечные ручки и ножки, боялась что-нибудь повредить. Брат гулял с коляской, ходил в аптеку и магазины. Дедушка Федя везде на подхвате. Катюшка была крикливым и хрупким младенцем, всей семье давала прикурить.
Бывало, спустив коляску во двор,  брат Юра ждал у подъезда. Следом вылетала Лина с завернутой Катюшкой на руках. Рядом почти вприпрыжку неслась бабушка, поправляя на ходу одеялко и ленты. А когда Катюша оказывалась в коляске, они устраивали ее поудобней, завязывали ленты.
Стоило вынести малышку на улицу, как она тут же закрывала глаза и засыпала.
Отпуск Сергея вынудил ехать в обратную дорогу. И наша кроха отправилась в дом родителей Сергея. Сначала летела на самолете, дальше добиралась на электричках и такси. Ехали всем табором. Лина чувствовала себя неуверенно, бабушка Люба  поехала в Электросталь, проводить детей.
Накупив теплых ползунков с кофточками внучке и, убедившись, что в здесь есть кому помочь с малышкой, бабушка  улетела домой. С Катенькой охотно гулял и дедушка Миша и Оля, сестренка Сергея. Мама Сергея вела хозяйство. Лине оставались только пеленки и кормления. Сергей вообще был растерян. Боялся в руки брать крошечную дочку, но с готовностью мчался в аптеку или магазин.
Так прошел еще месяц. Стали собираться на Дальний восток. Неожиданно Сергею стало плохо. Перед отъездом за столом собралась вся Сережина родня и, по традиции, начали давать практические жизненные советы. Муж родной тетки по отцу, фронтовик, всеми уважаемый многоопытный Иван Гаврилыч посоветовал выпить подогретой перцовочки. И никакого расстройства не останется. Так и сделали. За столом между делом «подлечили» бравого лейтенанта. А ночью увезли на скорой в хирургию. Гангренозный аппендицит успел лопнуть.  Но возможно, что перцовка спровоцировала  приступ, и это спасло Сергея. Билеты сдали. В часть отправили телеграмму, заверенную по всем правилам.  Неизвестно, как бы развивались события, случись это  в гарнизоне или в дороге.
Отпуск продлен, выписали через пару недель, и снова температура и снова хирургия. Перитонит. Было непривычно и страшновато видеть своего мужа слабым и беспомощным, лежащим на больничной койке.  Процесс выздоровления затянулся. Но вторую телеграмму в части восприняли, как нежелание возвращаться на службу. Пришел ответ: срочно явиться в часть.
Шов после двух операций не затягивался, образовались свищи. Повязки постоянно намокали. Но делать нечего. С маленькой Катюшкой и массой детских вещей двинулись на Дальний восток. В советские дефицитные времена из отпуска старались прихватить все необходимое.
Сереже ничего нельзя поднимать и таскать. Он только Катюшку может держать на руках. А все остальное стало заботами Лины. После родов  врачи настойчиво  рекомендовали беречься, не простывать и не поднимать тяжести. Короткими перебежками с ванночкой, груженой всякой всячиной, необходимой для ребенка, с чемоданами, забитыми вещами и продуктами, Лина перевозила свою семью по месту назначения мужа.
Но теперь, когда полковая «санитарка» везет их прямо к дому, конец всем мучениям!
Лина уверена, что самое трудное позади. Впереди любовь и радость материнства! Ведь обещал же Сергей сделать ее самой счастливой женщиной на свете.
На пятый этаж ей не пришлось ничего переносить. Водитель и старший машины перенесли все в один прием. 
Лина присела на кровать с Катюшкой на руках. Сергей распахнул окна и в комнату ворвался  свежий воздух.
Они  молча сидели рядом, прислонившись друг к другу, на руках у Лины сладко посапывало маленькое сокровище.
Как хорошо.  Наконец-то мы дома.



Первая беда.

—  Почему она так кричит? Лина! Сделай что-нибудь! – испуганно просит Сергей.
—  Не знаю. Я же первый раз дала молоко. Она все время плачет. Значит, ей не хватает уже грудного. Четвертый месяц все-таки, — Лина непрерывно ходит по комнате, беспрерывно покачивая на руках кричащую Катюшку. В голове неразбериха. Мама говорила, что прикармливать надо осторожно. Добавлять в воду молоко понемножку. А почему - никто толком не знал.  Но соседские малыши, такие толстенькие и веселые, все давно уже перешли на смеси или коровье молоко. Света вообще опытная мама. Ее младшей дочке  Аленке уже полтора годика. Такая крепкая девочка.
—  Да что ты будешь ребенка водой пичкать, у нас в семье всех сразу молоком цельным поили и смотри, какие все выросли. Никто и не болел в детстве, — рассказывала Света.
«И правда, что это я, —  рассуждала про себя Лина, — врач сказала, ребенок синюшный, вены все на виду, как при пневмонии. Даже предположила, что Катюшка чем-то серьёзно больна. Надо бы ее как-то поскорей откормить».
Беспросветная дремучесть. Непростительное легкомыслие. Посоветоваться не с кем. Смеси молочные еще надо раздобыть. А ребенок все время беспокоится и плачет. С таким трудом прорвались к педиатру в Имане (так по-старому  все привыкли называть Дальнереченск). Лина забросала вопросами врача:
—  Доктор, я не знаю, как прикармливать. Мне кажется, она недоедает. Плохо спит, плачет постоянно. Ножки поджимает.  Это животик беспокоит? Или что это может быть?
Врач подошла к Катюшке, наклонилась, осмотрела грудку, ощупала животик.  И спросила с легким  отвращением:
—  У нее что, пневмония?
Сердце глухо  ударило в виски. Страх перекрыл дыхание. Лина с трудом выговорила:
— Да почему? У нас нет ни температуры, ничего такого. Питание вот… и животик беспокоит.
— Укропную воду даете?
—  Да. И по часовой стрелке массажирую животик.
  Врач, презрительно хмыкнув, заключила:
— Ну, не знаю. Ребенок синюшный, болезненный. Кожа рисунчатая. Очень слабая девочка, —  и уселась что-то записывать в карточку Катюшки.
Катюшка прибавляла  в весе  каждый месяц на килограмм с лишним. Это много. И молока было достаточно. Проблемы с коликами должны были решаться грамотно. Но у кого спросить? Соседки все такие же молоденькие и неопытные. В гарнизоне нет даже медпункта.
Расстроенная и напуганная Лина, возвращаясь домой, отчаянно изобретала способы оздоровления своей дочурки.  В автобусе малышка уснула и теперь сладко сопела у Лины на руках.
В городке Лина присела на скамеечку под березками. Это любимое место всех мамаш. Здесь не принято шуметь. Здесь покоятся мальчики, погибшие на границе с Китаем в 1969 году. Филинский полк принимал участие в событиях на острове Даманском.  Строгий мемориал, словно мостик, ведущий в недавнее прошлое. По периметру выложены дорожки, аккуратно покрашены  скамейки, здесь всегда в тишине спят младенцы в колясках, а мамаши читают книжки,  вяжут или тихо переговариваются. Березовая аллея превращает  беспощадное жгучее Приморское солнце в мягкий рассеянный свет.  Ласково шелестит листва.
Лина любит эту  уютную аллейку. Но сегодня и здесь не может справиться с тревогой. На мужа рассчитывать не приходится. Что он может посоветовать, если до сих пор в руки дочку взять боится. Уходит - она еще спит. Приходит - она уже спит.
Их однокомнатную квартиру на пятом этаже нового блочного дома с окнами на одну сторону было невозможно даже проветрить. Битумная крыша летом раскаляла воздух, как в духовке, а зимой углы промерзали насквозь и до самой весны оставались покрытыми толстым слоем  наледи, точь в точь, как в морозилке. Согревать такое жилье было настоящим искусством. В общем,  зимой замерзали, а летом плавились, как и битум на крыше.
Задушевная подружка Ирина Голенко переехала в соседний дом на четвертый этаж в двушку-распашонку, где микроклимат более пригоден для жилья. Дружба никуда не делась, но общаться стало труднее. Виделись только на прогулках с малышами. Ира большая умница. Она постарше, от природы умна и  рассудительна. Общаться с ней одно удовольствие. Но сейчас Ирина у мамы в Рощино.  Рядом, через стенку живет Венера Заляева - ровесница  Лины.  Малыши их тоже ровесники.  Венера успевает обежать за день знакомых, заскочить в магазин, и принести ворох сплетен, которые вытряхивает с  сосредоточенным и серьезным выражением лица, как острую международную политическую ситуацию или нечто еще более важное.  Но терпеть это несложно, достаточно пропускать мимо ушей то, что не интересно и запоминать то, что важно. Например, в какой день недели и в какое время привезут в магазин «молочное» или «мясное». Как лучше занять очередь и сменить друг друга, чтобы всем успеть купить продукты и провернуть какие-то домашние дела. Очередь – одна из самых важных жизненных задач в гарнизоне, так как  в соседние Себучары на постоянную дислокацию перевели полк ПВО из Бердичева,  а  командный состав с семьями  бросили в Филино. Народу в гарнизоне стало больше, а снабжение осталось прежним. Очереди  буквально искрились  каким-то истеричным  напряжением. Занимали очередь  с раннего утра, держали  ее, постоянно сменяя друг друга.  Продуктов с привоза могло и не хватить. Да частенько на всех и не хватало. Занять  второй раз было невозможно, потому что все друг друга знали. Да и как можно было купить продукт одной соседке дважды, когда другая останется ни с чем.
Привозили продукты два - три раза в неделю. В «молочные» дни давали «в одни  руки» по пол-литровой банке сметаны. Творог не всегда был, но тоже понемногу  перепадало. В «мясные» дни мясо рубили по килограмму, полтора. Колбасы вареной около килограмма. Было два сорта: «с жиром» и «без жира». Но в «мясные дни» привозили либо мясо, либо колбасу. А все сразу - это уж слишком. Иногда на прилавках появлялась  печень, но уж тогда без мяса. Куры ценились  чрезвычайно. Их делили на множество  порций, а из лапок варили  холодец, который застывал без желатина.  Получались и супы, и чахохбили, и всякие другие разности.
Никаких рыбных деликатесов  никогда никто и не видел. Были в продаже обычные консервы из сайры, сардин и кильки. Все это активно скупалось и поглощалось жителями гарнизона. Правда было в новом доме, где поселились Лина и Сергей, пристроено кафе, там  иногда можно было купить  свежемороженого палтуса или кальмаров. Порой там появлялся балык, но цены на него были заоблачные, а с Лининым талантом в экономии, вернее с полным его отсутствием, зарплата и без того заканчивалась, не начавшись.
Лина, как и другие кормящие мамаши, стояла в очереди с коляской, и потягивала из бутылки болгарский томатный сок, чтобы  молоко не пропало. Болгарские соки в стеклянных бутылках продавались постоянно,  это было настоящим спасением.
Обычно возле магазина собиралась небольшая толпа из тех, кто еще не подобрался к весам близко. Здесь о чем-нибудь шумно переговаривались, смеялись. Иногда спорили. В магазине тоже особенно тишину не соблюдали. Гарнизон смолкал только в дни всеобщих волнений или печалей.
Так было, когда летом 1976 года умер Мао Цзе Дун  и полк несколько дней находился в полной боевой готовности.  На улице  развернули полевую кухню, гудели гусеничные и колесные машины. Постоянно передвигалась  военная техника и личный состав – все то, что обычно находилось за забором войсковой части, переместилось на всеобщее обозрение. Казалось,  воздух пропитан тревогой.
Так было, когда погиб на учениях Витя Скрипальщиков. Старший лейтенант, совсем молоденький. Его жену Веру собирали и провожали ее подружки и соседки. Мрачная тишина надолго повисла над  гарнизоном.
Так было, когда в районной детской больнице от сепсиса умерла девочка младенческого возраста, дочка лейтенанта Кудымова. Название этого района звучало, как приговор - Логутон.
Страх за детей постоянно незримо присутствовал в каждой семье. Автобусы в Далнереченск ходили три раза в день. С малышами было проблематично успеть на прием к врачу, и вернуться так, чтобы не застрять в городе до вечера. В поликлинике, как водится, полно мамаш с младенцами, которые по прописке относятся непосредственно сюда, а гарнизонные дети, как прикрепленные, и вечно временные, никому не нужны. Одна морока с их учетом и прививками. Врачи старались при малейшей проблеме направить в стационар, подальше от личной ответственности. Мамки впадали в панику. Кто-то уезжал спешно к родителям, если не так далеко, как в Москву или Питер. Кто-то пытался справиться самостоятельно с проблемами, а кто-то подчинялся требованиям врача, чтобы не пропустить опасность, слепо доверяя  людям в белых халатах.
Поскольку  здоровье Катюшки оказалось под таким большим вопросом, Лина решила спасать дочь и, послушав советов опытных мамаш, в первый же прикорм напоила дочку цельным коровьи молоком.  Дело было вечером и вскоре, аккурат к ночи, у малышки разыгрался приступ аллергии. Все тельце  вспухло болезненной краснотой. Катюшка не просто плакала, а надрывно кричала. Лина носилась с ней на руках по комнате и беспрерывно потряхивая, приговаривала:
— Ну что, моя маленькая! Ну что такое случилось, крошечка моя!
Между квартирой Коштомских и Захаровых проведена селекторная связь – заслуга брата  Валеры, его вечной тяги к новшествам и техническим изобретениям.
— Валер, у нас что-то с Катюшкой. Кричит дурным голосом. Что делать? Куда бежать за помощью? — спрашивал Сергей.
В селекторе что-то щелкнула, проскрипело, потом  раздался Светин голос:
— Сереж, беги во второй ДОС, там живет Лиля Городецкая. Жена  комбата второго батальона. Она педиатр. Что-то подскажет. Прикармливали уже?
—  Да, сегодня молока Лина дала.
—  Наверное, на молоко реакция, —  и селектор снова хрипло щелкнул, обозначив конец связи.
Сергей кинулся к Городецким. Лина, проклиная собственную глупость и неосторожность, носилась с кричащей Катюшкой по комнате.  Лето в Приморье жаркое, окна раскрыты настежь. Слышно, как Сергей пробежал  мимо третьего ДОСа. Как долго тянется время. Вот он мчится обратно. В подъезде гул шагов через много ступенек.
—  Скорей, этот кусочек таблетки раздавить и дать выпить, — запыхавшись, прохрипел он.
Маленькая долька волшебной голубой пилюли. Пипольфен. Приступ начал спадать не сразу. Минут пятнадцать еще невозможно было унять бедную Катюшку. Но потом, словно растратив все свои младенческие силенки, она стала клевать носиком и устало всхлипывать. На головушке и щечках появились  просветы. Краснота отступила, и Катенька уснула крепко, как спать умеют только младенцы.
— На улице во дворе третьего ДОСа слышно было, как Катюшка плакала, — Сергей огорченно вздохнул.
Лина, уложив дочку, вдруг поняла, что  теперь совершенно не знает, как ее кормить и что делать.  Так начались долгие годы борьбы за ее выживание.


Встречи и расставания

И снова Лина под молодыми березками у заветного мемориала.
Грустной вереницей потянулись воспоминания.
Прошедшая осень выдалась тяжелая, полная  суровых  испытаний и тревог. Больше всего Лина боялась тогда потерять дочку.
Почти два месяца в состоянии непрерывного стресса ослабленный организм Катюшки, казалось, не выдержит напряжения. Уколы, капельницы и опять уколы. Страх и боль. Снова и снова жуткие кошмары проносились в памяти. Стоило  малышке заплакать,  начала подергиваться кисть руки.  Может быть,  травмировали нерв.  А может еще что-то более страшное случилось, Лина не понимала. В те недолгие часы, когда Катюшка спала на руках Лины, она неистово молилась. Воспитанная в эпоху атеизма, не зная ни одной молитвы, она своими словами умоляла Спасителя: «Господи! Не отнимай ее у меня! Помоги, Господи! Только пусть живет! Пусть выздоровеет! Она такая маленькая! Хрупкая! Прости меня, Господи! Я живу вслепую, ничего не понимаю, я буду стараться жить праведно, только не отнимай у меня мою девочку!»
Наверное, Бог  услышал ее молитвы. Катюшка прошла свое первое испытание.
 Вернувшись в свою Филинскую однушку, Лина не узнала ее. Все казалось незнакомым и непривычным. В кухне по просьбе Лины Сергей сколотил некое подобие кухонного гарнитура. От раковины, которая неуклюже торчала в углу, до самого окна, с помощью брусков и листов оргалита был сооружен сплошной стол, на котором помещались поднос для сушки посуды и электрическая плитка «Мечта». От влаги оргалит защищала клеенка. Под  плиткой, что только не приспосабливали. Раскалялась она сильно. Оргалит и куски ДСП давно вспучило, обуглило, деревяшки  приходилось постоянно обновлять. Внизу вдоль всей конструкции тянулись  полки для кастрюль и сковородок. Дверки делать было не из чего,  Лина закрывала шкафы занавесками.
Пока добрались из Логутона домой, стемнело и окно на кухне мрачно зияло чернотой.  Сергей заранее объехал магазины Дальнереченска, запасся смесями Малыш. К возвращению  семейства приготовил праздничный ужин. Забегали на минутку соседки одна за другой, хотели выказать свое сочувствие и радость, что все обошлось. Это было искренне. Надеяться здесь было не на кого, беда могла постучаться в любой дом. Здесь  все были нужны  друг другу, каждый стремился помочь и поддержать.
Катя все время сидела на руках у Лины и крепко обнимала мать за шею, с опаской поглядывая на незнакомых. Но  вот зашла Света Коштомская и Катюшка разразилась испуганным криком:
—  Мама!!!! Маа-аа-Маа!— кричала девочка, судорожно вцепившись в мать.
— Катенька! Что ты, маленькая! — ласково заговорила Света, — ты меня забыла? Испугалась чужую тетю?! Не плачь! — успокаивала она.
Но никакие уговоры не действовали на ребенка и наконец, женщины поняли. На Светлане Белая пуховая косынка! Столько времени белый цвет одежды ассоциировался только с болью! Света торопливо спрятала за спину платок, но Катюшкины нервишки, изрядно потрепанные за время болезни, не поддавались. Светлана, наскоро попрощавшись, ушла.
Все знали, что Лина утром уезжает к маме. Все желали удачной дороги. Ребенок ослабленный, как продержится  двое суток  в дороге, никто не знал и не загадывал.
Уложив Катюшку, Лина и Сергей  сидели в кухне за столом и тихо переговаривались:
—  А ты где канамицин раздобыл? — спросила Лина.
—  Да ребята подсказали, в совхозе тут недалеко  ветеринару одному бутылку поставил.
—  А почему у ветеринаров есть лекарство, а в аптеках нет?— удивилась Лина.
—  Да кто их знает. Они там телят колхозных им поят, чтобы не поносили.
—  Да ты что?!
—  Правда! Мы с ним посидели, поговорили. Выпили. Вот.
—  Спасибо ему, Если бы не канамицин, даже не знаю, что было бы. Думать страшно.
—  А ты не думай о плохом. Все позади. Давай, — Сергей поднял рюмку с водкой, — за то, чтоб доехали хорошо и вообще… окрепли там.
—  И чтоб никогда такого больше не случалось.
Они выпили и Лина почувствовала, как хочет есть. На столе тарелка с картофельным пюре и кальмарами. Лина на Урале никогда их не видела, а здесь научилась готовить. Это оказалось очень вкусно. Водка сделала свое дело. Крупные слезы  покатились по щекам  прямо в тарелку, но она не останавливалась, было слишком вкусно. Кальмары в слезах.
Одновременно на плите готовилась смесь на утро, но вперемешку с  долгими разговорами, воспоминаниями и планами, конечно, все убежало на плиту.  Сергей пошел посмотреть Катюшку, Лина наспех отмывала убежавшую смесь и ставила варить новую.
Отчаяние и страх, которые она так долго сдерживала, хлынули  горькими потоками слез. Лина сама не знала, от пережитого  плачет или от страха перед будущим. Ехать одной так далеко  страшно. Но здесь оставаться еще страшней.
В дороге Катенька вела себя спокойно. Измотанная болезнями и страхами, она отсыпалась в поезде и почти все восемь часов полета. В Хабаровске на железнодорожном вокзале оказалась отличная комната матери и ребенка. Лучше, чем в Москве. В просторном светлом помещении для отдыха стояли парами кровати для мам и малышей. Кухня с электроплитами, холодной и горячей водой казалась Лине райской. Еще и отдельная бытовая комната для постирушек с сушилкой. И ко всем удовольствиям в ресторане вокзала можно было заказать манную кашу пяти- и десяти процентную. Это просто какой-то коммунизм, в отдельно взятом городе!
В самолет Лина садилась уже с запасом детского кефира, который раздобыла в том же ресторане. Правда он был очень холодным, и греть его пришлось, зажав между ногами. Страшно было, что ребенок снова простудится. 
В Москве, как обычно, сущий ад. Из аэропорта Внуково перебраться в аэропорт Домодедово целое дело.  К счастью специальные автобусы осуществляют перевозки пассажиров между аэропортами.  Но для этого надо сначала прибыть в аэровокзал. 
Наконец, в Набережных челнах Лину встречают  родители и брат! Все, теперь можно расслабиться. Маме можно доверять, она что-то все равно придумает, изобретет. Найдет врачей. Маминой кипучей энергии можно позавидовать. С ее здоровьем она давно уже живет на энтузиазме. Но он ее никогда еще не подводил, и в трудные минуты она распускает свои орлиные крылья над семьей  и защищает от любых несчастий.
Мама в Татарии сдружилась с соседками по квартире и по даче. Татары общительны и отзывчивы.  Единственным разочарованием за более, чем тридцать лет  проживания в этом городе, оказалась участковый врач педиатр. Это была симпатичная приветливая женщина средних лет. Но интересовали ее больше подробности личной жизни Лины. Очень много вопросов посыпалось по поводу того, что Лина уехала от мужа.  И почему это она тут одна. А как же он там один? Пишет ли? Что пишет? И собирается ли Лина обратно.
Вопросы и просьбы по поводу здоровья Катюшки проносились мимо ее сознания, как нечто несущественное.
— Ну не может ребенок молоко воспринимать, кормите бульонами, — спокойно советовала она, — главное, чтобы вес она набирала.
Бабушка Люба бросилась по знакомым. Поехали в деревню, купили телятины свежей полмашины.  Знакомым и себе привезли. Дорого, зато какое мясо!
Молоко и творог со сметаной так же привозили из деревни от хорошо знакомых хозяев. Но не тут-то было.  Ни масло, ни бульоны Катюшкин организм не принимал.  Аллергия разразилась мокрой экземой по всему тельцу и личику. Врач беспомощно разводила руками и по-прежнему задавала глупые вопросы:
— Папа-то пишет вам?  А то, может, останетесь здесь? — вкрадчиво ворковала она, мимоходом осматривая Катюшку.
— Тьфу, какая  глупая «враЩица», — сердилась соседка Рита. Она все звуки «ч» произносила как «щ». Это характерно для татарского говора, — Брось ты, Георгиевна, ее вызывать. Видишь, не понимает она «ниЩего»! Ищи другого «враЩа».
К другому врачу надо направление. А врач сама не лечит и направление не дает.
Щечки  Катюшки мокнут и чешутся. На всех выпуклых местах тела такая же экзема. Ребенок плохо спит, нервничает. Плачет. Кое-как добились через заведующую направление на консультацию к дерматологу.
Оказалось, что он принимает в кожно-венерологическом диспансере. Вся семья в панике. Как туда везти ребенка?! Там каких только болезней нет!
А какие еще варианты? Надо было видеть эту поездку. Дедушка Федя и бабушка Люба не разрешали Лине прикасаться ни к каким  поверхностям, они сами открывали и закрывали двери, в которые скользила  она с дочкой на руках. Только в кабинете врача раздели малышку. 
Врач оказался отличным. Кроме того, что назначил правильное лечение, научил, как правильно кормить ребенка. Все бульоны должны быть постными. Мясо только отварное, масло сливочное исключить. На время обострения, пока заживает кожа никакого бульона вообще, ни сахара, ни соли. Манка на воде. Все.
Лина вместе с мамой плакала, когда Катюшка с жадностью выпивала бутылочку манной каши на воде без соли и сахара. Крупные слезы катились из глаз малышки, когда щечки пропитывали густым марганцем, прокатывая осторожно спичку, обмотанную ватой.  Марганец подсушивал экзему, она  становилась корочкой, трескалась и болела. Поэтому после марганца  бережно пропитывали ранки  мазью. Все это готовилось в аптеке по рецепту дерматолога. Катюшка пальчиками водила по воздуху, потому что заживающая кожа беспощадно зудела, из-за боли она даже не могла к ней  прикоснуться. И плакала, плакала, плакала…
Постепенно корочки сошли, под ними образовалась новая болезненно розовая кожица.
И только после этого постепенно стали добавлять в пищу капусту, рис, мясо. Даже яблоки красные, за которыми Лина с мамой простояли полдня в очереди у автолавки, можно было натереть не больше двух чайных ложек в день. Долгое и изнурительное лечение не способствовало оздоровлению нервной системы Катеньки. Нарушился сон. Засыпала она трудно, много плакала, но кисть руки перестала подергиваться. Это обнадеживало.
Всю зиму боролись за Катино здоровье, а весной приехал Сергей. Надо было возвращаться домой, но вместо радости в душе поселилась тревога.  К Лине вернулись ее детские страхи. Она спала со светом, боялась пространства за спиной и темных окон. Часто не могла уснуть. Да и сон не был отдыхом. Кошмары  терзали ночами и крутились в голове целыми днями.
Вот крыса снова сидит в кухне под стулом и моет лапками мордочку. Из комнаты раздается плач дочки, и крыса,  встав на задние лапы, вырастает  в человеческий рост. Она ехидно скривилась:
— Прогнала меня! А я снова здесь! — голос ее кого-то напоминает.
— Лина! — крыса кладет ей лапу на плечо, — Лина!
—  Ах,— Лина  испуганно вскрикивает.
— Лина, — Сергей слегка трясет ее за плечо, — Катюшка плачет, она от меня отвыкла. Боюсь напугать.
— Маленькая моя! — что опять за обиды, — ласково заворковала Лина, поднимая дочку из кроватки, — кто обидел мою девочку? Зайка обидел? Киска?
Теперь, уезжая из родительского дома, Лина не тешила себя иллюзиями. Знала, что на Дальнем востоке ей будет или трудно, или очень трудно. И так далеко никто из родных не приедет ей помочь. С маминым сердцем это невозможно. Да и дорого. Мама экономит лишнюю копейку, чтобы помочь деньгами. Проездной только у Сережи, а Лина свою дорогу оплачивает полностью. Пока хоть на ребенка билет не нужен и то хорошо.
— Линочка, мы тут с отцом подкопили маленько. Купи себе сапожки к зиме. Кофточку, может, теплую в Москве купите. На наши деньги «жинсы»  эти позорные не покупай! Вот ткани дала тебе, пошей в мастерской брючки приличные. И будешь одета к осени.
Как бы тяжело и страшно не было, Лина никогда не старалась отсидеться дома холодной зимой или изнурительно жарким, без ягодным  гарнизонным  летом. Понимала, что ее место рядом с мужем.
С учений и каких-то бесконечных стрельб, марш-бросков и вождений  офицеры приезжали черные от дорожной пыли и грязи. Усталые, голодные.  Дома жены встречали натопленными титанами, домашней едой и уютом. Это было им необходимо. Многие оставляли детей родителям. Любящие дедушки и бабушки старались оградить внуков от скитаний по отдаленным гарнизонам, ждали переводов в более цивилизованную местность. Приходилось оставлять детей, чтобы не бросать мужа. Но не все имели такую возможность.
Зимой в квартирах было настолько холодно, что белье совсем не сохло, а от сырости становилось еще хуже. Однажды к Свете Коштомской заглянула соседка Галка Трюбер, а в народе просто Трюберша.  Лина сидела на кухне с Катюшкой на руках. Светланины девочки спали в своей комнате, нагретой обогревателем. Большая комната,  с завешенным всю зиму окном,  утопала в темноте и холоде.
— Светка!  Вчера мой пришел пьянехонький! Обмывали звездочки ротного. Я его на диван уложила, говорю:
«Я тебе, ****ь, устрою Дальний Восток! — активно жестикулируя,  она поясняла свои действия, — беру белье постельное. Все, на хрен, простыни намочила и развесила по комнате. Пусть теперь зубами стучит! Я тут въебываю в холодине этой, а он там греется, паразит! Празднует!»
Увы, это тоже часть нашей гарнизонной жизни. Не все выражали свои эмоции матом, но слушали с пониманием и даже сочувствием.
Уезжая от родителей, Лина  надеялась,  может быть не придется долго жить в Филино, может все-таки переведут куда-то в более цивилизованный гарнизон.
Мама так  устала от хлопот и переживаний, что совсем сдала здоровьем. Осталась дома.  Провожать поехали отец и брат. По дороге в аэропорт несколько раз останавливались. Исхудавшая Лина совсем не могла переносить дорогу. Ее мутило, в виски стучалась боль, усиливаясь при  любом звуке.  Свет резал глаза, и хотелось их все время держать закрытыми.  Наконец прошли регистрацию и пересекли расстояние до трапа самолета. Лина беспомощно  оглянулась и обмерла. К самолету по летному полю бежала мама  в домашнем платье и  тапочках! В руке ее хозяйственная сумка, которую она бережно несет впереди себя. Лина рванулась навстречу:
— Мама! Что?! Что случилось?!
— Бутылочку с кипяченой водичкой для Катеньки забыли на кухонном столе, — запыхавшись, еле вымолвила  мама.
Они обнялись и расплакались.
Оказывается, мама сразу же увидела этот пузырек и рванула вдогонку. Увидев недалеко от дома такси, она стали кричать и подавать  знаки водителю. Тапки  спадали с ног и мешали бежать.  На середине  дороги женщина упала, но сумку бережно держала в вертикальном положении. Поэтому никак не могла подняться с колен. Таксист заметил странную старушку, стоящую на четвереньках посреди дороги, подъехал и спросил с улыбкой:
— Тетенька! Поедем куда или так останешься стоять?
— Сынок! В Аэропорт мне! Скорее, дорогой!!!
В этом вся мама. Она не думает о том, удобно ли ей, хорошо ли она выглядит в данную минуту и как перенесет эту гонку. Ею руководит одно чувство – успеть! Она всегда выбирает главное и действует стремительно и безоглядно. Особенно, если дело касается ее детей. Как она убеждала дежурных на посадке, знает один Бог, но она домчала пузырек с кипяченой водой для внучки. Не опрокинула, и не испачкала. Он бережно был завернут в чистое полотенце, поверх которого блестел пакетик.
— Спасибо, мам! За все спасибо! — сквозь слезы бормотали Лина, прижимая к себе Катюшку, и стала подниматься по трапу. Сергей шел чуть позади, поддерживая их.

Катюшка пошевелилась в коляске. Лина  вернулась к действительности. Она поднялась со скамейки, отряхнув с себя воспоминания, обжигающие душу, и медленно двинулась к дому.  Даже на пару часов невозможно пристроить дочку в надежные любящие руки, чтобы хоть выспаться.
День сегодняшний взывал к активным действиям, сосредоточенности и выносливости.


Подружки

Первая, с кем познакомилась Лина -  Ирина Голенко. Наверное, она и проложила  дорожку всем подружкам, которые впоследствии встречались Лине. Везло ей на хороших людей. В каждом гарнизоне, пусть не сразу, но появлялись подружки, с которыми рядом жили или вместе работали.
Ирина  женственная, стройная, с тонкими чертами лица и приятными манерами. С ней легко и интересно общаться. На одной площадке они жили недолго, а после переезда  Ирины в соседний дом, общение не прервалось. Женщины подгоняли свои домашние планы под общие прогулки с детьми и подолгу прохаживались  с колясками  по тропинкам от домов к мемориалу погибшим солдатам - участникам  Даманских событий. Иногда сидели под березками у памятника и говорили, говорили… Вспоминали студенческие приключения,  знакомства  со своими мужьями, своих родных, делились заботами и новостями из писем. Все в их молодой жизни было окрашено в радужные тона маленьких житейских радостей и светлых надежд. С Ириной душе было весело и уютно. Она восполняла ту пустоту, которая зияла после разлуки с родными и подружками юности.
— Лин, управишься там с делами, приходи с Катюшкой  к нам сегодня часика в два, Коля вернулся, обещал арбузы астраханские принести. Они там разгружали вагоны, угостили их. В часть привез полно. Девчонок побалуем!
— Обязательно приду, спасибо! — Сергей тоже на выезде, работает вместе со своей ротой на Дальнереченском  ДОКе, зарабатывает пиломатериал для нужд  полка. Поэтому дома коротать вечер не так интересно, как в обществе хороших друзей. Тем более, по телевизору одни помехи. Местный канал не тянет, а центральный шипит и показывает пестрые полосы.
У Ирины теперь четвертый этаж и комнаты на две стороны. Есть чем дышать. Вика старше Катюшки на три месяца. Они обе только выучились ходить и носятся по квартире голые. Вика,  более подвижная, прыгучая и озорная успевает намотать по три круга вокруг Катюшки, которая мечтательно плывет вдоль комнаты за мячом.
Ирина подает девочкам по печенюшке:
—  Угощайтесь, девочки! Налетайте!
Вика моментально подбегает и, получив угощенье, убегает в другую комнату, звонко шлепая босыми ногами.  Катюшка медленно подходит к Ирине, протягивает руку за печеньем и произносит:
—  Маня-а-а-а — это означает «Мне», и  медленно идет за Викой.
Мамы радуются и веселятся, как дети.
Через пару минут Вика уже изобрела новую игру. Она бросает маленький мячик вдоль комнаты, показывает на него пальчиком и кричит:
—  Кутюська! Кутюська! — и ждет, когда Катюшка  послушно подберет мячик и принесет ей. Заполучив его, она снова кидает и снова командует. И Катюшка опять послушно добывает мяч.
Это и трогательно и смешно.
В разгар веселья появился Коля. Он очень добрый. Это написано у него на лице. Глаза сияют. Он держит два огромных арбуза. С помощью Ирины опустив арбузы, он поднимает на руки дочку, прижимает к себе:
—  Как вы тут без меня? Мои хорошие!
Затем потрепав по голове Катюшку,  уходит умываться.
Совсем скоро дети ходят по комнате с огромными ломтиками  арбуза. Сок не только на щеках, но и по всем голым животам. Им так вкусно, что не могут оторваться. От избытка жидкости писают на ходу, не отрываясь от вкусноты. Это незабываемый счастливый день.
Вскоре детей сморила бурная радость, угощение, игры и забавы. Лина, поблагодарив друзей, отправилась домой. Солнце начало садиться и жара уже не такая беспощадная, можно было бы еще погулять, но дома дела. Надо использовать воду из титана, чтобы набрать ночью полный. Тогда завтра не будет проблем с водой.
У подъезда, как обычно  несколько  колясок. Заселилась в новый дом одна молодежь. У всех малыши  примерно  одного возраста. Мужчины смастерили скамейку  у  крыльца. Венера Заляева старательно вывязывает что-то своему сынишке. Рядом Ленка Лунева нетерпеливо одергивает:
— Да не так, кулема. Смотри, — она выдергивает спицы у  Венеры, и они виртуозно замелькали в ее руках.
— Ты вообще что ли? — обижено выговаривает Венера, — я что тебе робот? С такой скоростью совсем ничего непонятно.
— Погоди,  рядок закончу, — и, развернувшись к Венере, начинает заново, — смотри, три вместе за переднюю стенку. Протягиваешь, теперь за заднюю стенку и снимаешь. Поняла? Пробуй.
Немного поодаль сидит с книжкой Лена Черпанова. Вместо закладки письмо из дома.
— Привет, девочки, — Лина останавливается рядом, — что пишут? — она кивает на письмо.
Лена глубоко вздыхает и со смехом в голосе,  рассказывает:
—  Да все, как обычно. В гости ждут. Брат младший женится.
—  Который? — все знают, что Лена самая младшая из большой семьи.
—  Тот, что передо мной, —  объясняет Лена, улыбаясь.
—  Да им, наверное, внука увидеть не терпится.
— У-ух! Скажешь тоже, — нас восемь у мамки. Там уж столько этих внуков, считать перестали. Да и лето в Свердловске, сама знаешь, не жаркое. Лучше уж тут, на солнышке.
— Привет, девчата, — поздоровался Валера Черепанов. Он в черном танковом комбинезоне, в пыли и копоти. На лбу черный след от берета. Как всегда возился с техникой.
— Лена поднялась и взяла на руки маленького Сережку. Он увлеченно грыз пластмассовое колечко и пускал слюни, —  Валера, коляску аккуратнее, не вырони, там пеленки чистые.
И чета Черепановых вошла в подъезд, аккуратно закрыв за собой дверь. По негласным правилам все старались не шуметь, если вблизи находились чьи-то дети. А здесь их целая команда.
—  Лина, ты брюки-то своему сшила? – спросила Люся из окна  первого этажа.
— Да, надо Лене показать, скажет, если что переделать надо.
— Думаю, может мне тоже попробовать. Надо посмотреть, как сядут на твоего.  Да Ленка-то сможет научить? — недоверчиво спросила Люся.
— Ты что! Она брючный мастер. Знаешь, как здорово все делает, И объясняет понятно, и показывает, — вступилась за подругу Лина, — Я бы ни за что сама не решилась. Сереже понравилось.  Мерили уже.
— М-м-м, — Люся  недоверчиво поджала губы. Она держалась отчужденно. Муж ее служил в Себучарах, в полку ПВО. А в подъезде, в основном, жили Филинские семьи. Офицеры и жены  знали друг друга.  А Люся только вопросы задавала, о себе не рассказывала.
Лена Черепанова действительно была замечательной портнихой и хорошим человеком. Все, начиная со снятия мерок и заканчивая штрипками, и подгибом брюк, она рассказала и показала Лине. Проконтролировала все стадии ее работы и в отпуск Сергей поехал в «гражданке». Почему-то все офицеры любили гражданскую одежду. А носить ее могли только в отпуске.
Девочки, кто в Себучары поедет за квартиру платить? — спросила Лина.
— Я поеду, — отзвалась  Лариса, — заплатить за тебя?
— Ой, пожалуйста, Ларис. Я заполню квитанцию сейчас и занесу тебе, ладно? – Лина заторопилась домой.
— Да не волнуйся. Я завтра в обед поеду. Всяко успеешь, — успокоила соседка.
—  А мне конверты купи, пожалуйста, ладно? — попросила Венера.
— Куплю,  заказывайте, кому чего и сколько.
В соседний гарнизон, где была почта, хозяйственный магазин, ЖЭК и прочие нужные конторы, ходил автобус только три раза в день. Причем, нужно было все успеть так, чтобы уехать на нем же. После того, как он развернется в Грушевом и пойдет обратно в Дальнеречинск, мимо Себучар, Филино и других гарнизонов. Это было проблематично, потому что съездить  по быстрому редко получалось.  И всегда кто-то платил за несколько человек квартплату, а уж если выбирались за посылками, то это на полдня и с целым списком поручений от соседей.
Из этих незатейливых событий и состояла наша повседневная жизнь.
Разнообразие вносили редкие праздники. Да встречи мужей с дальних учений.
Лине запомнился первый ее Новый год в Филино. После заснеженного Урала Приморье казалось совсем не новогодним. Снег едва закрывал землю, кое- где неприлично  косматились прошлогодней травой огромные проплешины.
Коштомские уехали в отпуск к родителям, из близких друзей осталась только Ирина с Колей. Новый год решили встречать у Голенок. Женщины вовсю готовились. Сшили самостоятельно, но под чутким руководством Лены Черепановой, нарядные платья из тканей, привезенных из отпусков. У Ирины была ручная  швейная машинка. Это настоящая роскошь.
Тридцать первого  декабря  Лина выскочила на улицу вечером, небрежно запахнув пальто, чтобы отнести к столу салат и холодец из куриных лапок. Бигуди прикрыты обычной хлопчатобумажной косынкой. И что-то поразило ее в окружающей природе. Она остановилась у подъезда.
На улице тепло и густо падает крупными хлопьями снег.
«Как красиво!» — подумалось ей, такой Новый год был в десятом классе. Это был счастливый Новый год.
Может быть и этот снег тоже к счастью?



Житейские мелочи.

«Едут!» — со всех сторон слышались радостные возгласы. Слухи в городке распространялись мгновенно.  Оживление вызвано возвращением мужей с учений. Каким-то чудесным образом в нужное время женщины, принаряженные, празднично причесанные, с ребятишками на колясках и без, рассредоточились по обоим въездам в гарнизон. Колесная техника должна прийти со стороны автотрассы, гусеничная – с железнодорожной станции. Лина, как и все, готовилась к приезду мужа нехитрыми кулинарными шедеврами, натопленным титаном и, конечно же, с цветами и коляской топталась у въезда в городок.
Женщины, прикрыв ладонями глаза от палящего солнца,  нетерпеливо всматривались   туда, откуда  доносился рев  танков и самоходок, еще задолго до их появления. Но вот колонна появилась из-за леса.  Машины быстро приближались, замедляя ход возле встречающих. Из всех люков  возвышались фигуры офицеров. Они улыбались, искали глазами своих,  махали руками. На машины летели цветы.  Сергей тоже помахал Лине,  она бросила цветы, но он, кажется, уже не увидел. Не важно. Колонна  проследовала в полк, женщины  стали расходиться. Вернутся офицеры нескоро.  Кто-то будет приводить в порядок технику, кто-то займется личным составом.
Вечером в городке наступала  долгожданная тишина и умиротворение.  В полку только караульные и дежурные. Основная часть дома, с семьями. Не так часто это случается, но тем более ценны такие вечера, с их праздничными ужинами, поздними полуночными перешептываниями.
— Замучилась с кормлением, Сереж, — поделилась Лина, — Катюшка стала плохо вес набирать.  Аллергии боюсь, еда такая скудная, ничего нельзя, а выбирать тоже не из чего.
— Забыл тебе сказать. У моего замполита батальона Шафигулина жена работает в нашем магазине. Мира зовут. Подойди к ней. Я ему рассказывал про нашу аллергию. Говорит, Мира поможет.
— Ой, как здорово! А то совсем нечем кормить. Курицу ей можно, а где взять?!
— Вот с Мирой и договорись.
Мира соседка  Ирины Голенко, женщины  здоровались, иногда перебрасывались парой фраз, но близко не общались.  Разговор состоялся раньше, чем Лина предполагала. Она тщательно обдумывала, как подойти к Мире и с чего начать разговор, но Мира сама ее окликнула у подъезда:
— Лина, привет! Ну что ты сама-то мне не сказала, что такая беда у вас с ребенком. В привоз тебе курицу оставлю. Подойдешь потом, перед закрытием.
— Мира! Не знаю, как тебя благодарить! Замучилась с кормлением.
В первый же привоз  Мира оставила аж две курицы для Катюшки. Это было счастье. Ребенок, попив слабого бульона, сладко спал на прогулке. Вот так бескорыстно, не за презенты, не за  мзду, помогали друг другу, потому и выживали. Лина тщательно поделила и заморозила курицу маленькими порциями для Катюшки. Хватит надолго. Много ли надо такой  крохе. Но проблемы с животиком не проходили. Бульон разводила Лина овсяным отваром, рисовый отвар использовать боялась, и без того каждое утро слезы.
Обычная летняя жара раскаляла  битумную крышу и делала жизнь на пятом этаже мучительной. Сергей прибегал со службы ненадолго, каждый раз нервничал, если обед слишком долго разогревался или наоборот был перегрет.  О том, чтобы как-то облегчить жизнь Лины и речи не шло. У него служба, а жена обязана все успевать. И Лина старалась успевать, но получалось не всегда, а то и совсем не получалось.
— Так обидно, Ирин, забыла опять поставить кипяченую воду в холодильник, Сережка обижается, как будто я что-то ужасное сделала, — пожаловалась она подруге.
— Коля тоже любит воду из холодильника. А Хануза своего мужа отучила требовать, — Ирина рассмеялась, — двое малышей все-таки. 
— Как это? – удивилась Лина.
— Швабру взяла! – снова рассмеялась Ирина.
— И что?
— Что, что?! Руками только закрывался: «Ханузка!Ханузка!». Больше не требует. Только  спрашивает. И очень вежливо.
Обе женщины рассмеялись.
— Хануза - молодец. Справляется с двумя. А я с одной замучилась.
— Да, — согласилась Ирина, — у нее всегда все везде блестит. Молодец.
— Слушай, так на работу хочу.  В Дальнереченске математик в первой школе нужен. Может, посидишь с моей Викой? А я тебе денежку, как няньке платить буду?
— Я тебя понимаю, да видишь, как у меня все сложно с Катей.
— А я попрошу, чтобы мне расписание сделали удобное, не каждый день. Я Вику больше никому не доверю.
— Боюсь, Ира,  только если пока попробуем?
— Возьму полставки. Утром уеду. В обед - дома. Как тебе? —  Сейчас конец года. Учительница уехала у них. А там лето. Каникулы. А на будущий год видно будет, как пойдет.
— Ну давай, попробуем, — отказывать Ирине не хотелось, тем более, что девочки привязаны друг к другу.  А вдруг будет только лучше,  ведь им нескучно вдвоем.
В первый же день Вика так расстроилась без мамы, что никак не хотела засыпать. Ни на руках, ни в кроватке. Лина не знала, что делать. Носила на руках, укладывала на бочок, давала водичку, все, как учила Ирина, ничего не помогало. Вика отчаянно плакала во весь голос, а Катюшка лежала на взрослой кровати и наблюдала  за происходящим. В результате не спали обе.
В квартиру стремительно ворвалась Ирина. Очевидно, она услышала плачь еще в подъезде, и по лестнице поднималась бегом.
—  Не спит? — запыхавшись, проговорила она и перехватила у Лины Вику на руки, — Ну-ну, маленькая моя! Тише, тише, тише…. Мама дома. Все хорошо.
Несколько дней мучений привели к тому, что Вика,  наконец, освоилась и,  вдвоем девочкам действительно  стало интересно. Вика очень живая, активная, бурлила выдумками, Катюшка с радостью принимала Викины игры. Однажды Лина, оставив девочек в комнате на полу  с игрушками, так увлеклась кухней, что не заметила, как в комнате стало подозрительно тихо.
Спешно закончив дела, она вошла к девочкам и застала их за увлекательным занятием. Они вдвоем расписывали Линин паспорт!
Паспорт лежал на верхней полке книжного шкафа, которая была открыта. Значит,  девчонки пододвинули табуретку, с табуретки достали паспорт и прихватили шариковую ручку! До чего догадливые дети! Какое счастье, что никто из них не упал с этой табуретки, не напоролся на ручку и не ушибся. Страшно подумать, что могло случиться. Вот тебе и нянька! Чуть не «проморгала» и свою и чужую.
Паспорт пострадал, но сколько смекалки! На той странице, где в пустом квадратике отсутствовала фотография, был кривенько, но старательно  нарисован кружок! Похоже, что это Викина рука. Фантазии больше. На следующей странице, где снова пустовал квадратик для возрастного фото, тщательно выведен совсем маленький и такой же неровный  кружок! Похоже,  это уже Катюшка повторила маневр за Викой. Это было очень смешно! Ни одной лишней черточки. Просто заполнили пустоты. Навели порядок в паспорте. Но глупая  Линка еще не умела ценить такие шедевры и очень переживала, как же теперь быть с паспортом.
Ирина помчалась за помощью к  своей родительнице из паспортного стола. Оказалось, что страшного  ничего нет, почеркушки не попали ни на подписи, ни на печати. Так Лина и ходила с этим паспортом, пока не пришло время его менять.
Позже приехала  младшая сестренка Ирины Оля, и почти все лето была отличной помощницей сестре, да и частенько Лине.
Катюшка, пережив множество болезней, росла слабенькая. Предстоящая зима заранее тревожила Лину. В чем выводить дочку на прогулки и как уберечь от простуды в самой квартире, где углы промерзали и обростали наледью.
—  Лин, привет! – окликнула Люся из своего окна, тебе шубу не надо твоей девчонке?
— Надо, а ты знаешь, где купить? – спросила Лина, остановившись прямо под Люсиным окном.
— Мне родственники из Якутии прислали. У нас там, сама знаешь, какие зимы. А моей мала. Продать хочу.
— Куплю, конечно, — обрадовалась Лина, — а сколько?
— Пятьдесят рублей. Приходи, я пока дома.
Лина помчалась домой. На пятый этаж с дочкой на руках, да еще и с коляской. Быстро взяла деньги и постучала к Венере:
— Венер, возьми мою на пять минут. Люся шубу продает. У нас же ничего к зиме нет. Я побегу.
— Давай, давай, — согласилась Венера, отступая в сторону и пропуская Лину с Катей, — заходи, Катенька, Радик скучает один.
На полу сидел Катюшкин ровесник Радик Заляев и мусолил яблоко. Увидев Катюшку, бросил яблоко, поднялся и поспешил ей навстречу.
—  Я побежала, ладно?
— Беги, беги, Венера закрыла за Линой дверь. Было слышно, как она затевала какую-то игру с детьми.
«Вот так шуба, — засомневалась Лина, — похожа на мою».
В детстве у Лины была  «шуба» из искусственного коротенького меха. Она была на ватине, как обыкновенное пальто, просто  светлая и пестрая. В то время среди темных мрачных драповых пальтишек она казалась даже симпатичной.
— Смотри, она с капюшоном, — нахваливала Люся, расправляя на руках искристый искусственный мех, расшитый блестками, — это национальные якутские вышивки. Тебе не нравится?
— Да как тебе сказать, — растерялась Лина, — даже не знаю, будет ли в ней тепло.
—  Да ты что?! У нас в Якутии все такие носят! – она смотри, на ватине еще!
«Да все равно ведь другого-то ничего на зиму нет, — думала Лина, — и правда с капюшоном. Шарфиком еще подвязать, и все закрыто».
— Ну, давай. Все равно нет ничего к зиме.
— Да ты еще спасибо скажешь мне! – убеждала Люся, провожая соседку.
Венере шуба показалась сомнительной.
— У  нас в Узбекистане зимы не как в Якутии, там можно в такой ходить, но здесь замерзнет твоя Катька.
Вечером Сергей посмотрел на обновку:
— Как тебе?
— Шут ее знает, какая она должна быть эта шуба, — пожал он плечами, — смотри сама.
На другой день в подъезде встретилась Люда Карпова, жена капитана  из части ПВО.  Люда была постарше и охотно выручала молодых соседок то советом, то деньгами взаймы, то кулинарными рецептами. Все в подъезде уважали ее за спокойный уравновешенный характер и готовность помочь.
Поздоровались.
— Ты у Люси детскую шубку купила?
— Да.
— Я зайду попозже, посмотрю. С Люсей  нашей надо ухо востро держать, а ты уж очень доверчивая. За сколько купила?
— Пятьдесят.
Люда покачала головой и пошла дальше.
Лина и сама понимала, что прогадала с этой шубой. Но как-то неловко было возвращать назад. После обеда, проводив мужей на службу, женщины занялись домашними делами. Пришла Люда, посмотрела на шубу, потом на Лину.
— Линочка, ты хоть знаешь, как настоящая шубка выглядит? – с участием спросила она.
Лина виновато пожала плечами.
— Ты купила очень холодное пальтишко из искусственного меха. Простынет твоя дочка, горя не оберешься. Разве при наших ветрах и морозах можно в таком дите на улицу выводить? И цена ему красная, рублей двенадцать.  Я с ней сейчас  же поговорю, — строго добавила она, — верни ей  эту «шубу» и сегодня же забери свои деньги. Ты не расстраивайся. До зимы время есть. Купите еще пальтишко теплое. Шубу не так просто достать, — и Люда ушла.
«Что я за бестолочь такая. Все не как у людей, — в сердцах подумала Лина, сворачивая дочкину обновку, — стыдобища!»
Венера влетела возбужденная, глаза горят:
— Ой, Линка, что было! — затараторила она, —  Люда Карпова Люську отчихвостила при нас прямо! Говорит:
«Что у тебя совести нет, про то я давно знаю. Воспользовалась тем, что девчонка молодая и неопытная. Верни ей деньги и забери свои «меха». Сама носи такое, аферистка».
Вот это да-а. Люда такая решительная. А Линке свои деньги стыдно назад попросить.
«Мне бы такой характер», — подумала Лина.
Так Катюшка и не походила в «якутской шубе».
А осенью  родители Сергея прислали теплое пальтишко для внучки. Маленькое и очень смешное, в клеточку.
Сергея перевели в другую часть, и семья стала готовиться к переезду.




Глава 2 Розенгартовка

Коммуналка

С того самого момента, как  Лина  уехала из родного города, она уже успела забыть про свои скитания между общежитием и семьями подруг. В собственной квартире жить было спокойно и почти комфортно, если не считать постоянные перебои с водой и теплом.
Муж был редким гостем дома, да и приносил больше проблем, чем радости. Накормить его надо было быстро и вкусно. Обед обязательно должен быть приготовлен «с выдумкой» и разогрет до нужной температуры. С плиткой Лина управлялась с трудом.  Кто додумалмя назвать ее «Мечтой»? Она то прижигала еду намертво к сковороде или кастрюле, то не хотела нагреваться вовсе.  Набор продуктов, добытых, кстати,  с немалыми усилиями, не раскрывал простора для творчества. Муж нервничал, часто был недоволен. Катенька росла болезненным ребенком.   Лина все больше и больше погружалась в безнадегу.
Стирка и уборка  дома вообще не считалась за труд. Лина стирать любила и умела, как и наводить порядок в доме. Ей очень хотелось, чтобы Сергей хоть раз похвалил бы ее за все это. Приласкал, по крайней мере, взглядом. Но  представления о счастье у супругов оказались диаметрально противоположными.  Как известно,  надежда умирает последней, но постепенно Лина перестала пришивать подворотнички к полевой форме «пэша» и гладила мужу форму уже без прежнего энтузиазма. Что-то безвозвратно ушло из их дома, хотя они остались близкими людьми и даже друзьями.
Переезд в Розенгартовку  неожиданно привнес новые надежды в их совместное существование.  Три «Блюхеровские»  двухэтажки  скромно теснились  на краю гарнизона. И самая крайняя, в которой предстояло жить Сергею со своим семейством, нумеровалась первым номером. Очевидно, в старые времена гарнизон начинался именно отсюда.
Хлипкие деревянные двери,  давно  не знавшие ремонта,  легко отворились, весело скрипнув  пружиной. Пропустив новых жильцов, они  звонко хлопнули, будто оповестили весь дом об их прибытии. Широкие, красиво закругленные бетонные ступени выложены крошкой не то гранита, не то щебня. Перила,  хоть и старые, но добротные. Темно-коричневая краска вытерлась, и предательски выдавала множество предшествующих слоев.
Две квартиры на первом этаже и две на втором. На втором живут офицеры постарше. А на первом коммуналки. Здесь живет молодежь, по две семьи в квартире. После стройбатовской пятиэтажки с дырявыми углами, откуда круглый год дул ветер и зимой  намерзал снег,  а летом  раскалялась  крыша, как жаровня, эта квартира производила впечатление простора  и фундаментальной надежности.
Квадратная прихожая, из нее напротив входа  две  высокие массивные двери, окрашенные в белый цвет, ведут в комнаты.  Справа такая же огромная дверь, но  почему-то зеленая, как и стены. За этой дверью квадратная и снова зеленая кухня. Из кухни еще зеленая дверь. Здесь пристроен санузел, длинный  и узкий,  с бетонным неровным полом.  Сразу перед входом объемная ванна, слева от нее титан и в самом углу возле закрашенного все той же  зеленой краской  окна  - унитаз, с возвышающимся, почти до потолка, сливным бачком.
Лина не сразу разглядела, что слева у входа забита и закрашена еще одна дверь. На нее набита полка с крючками для одежды. Внизу еще полка для обуви.
В этой половине живет капитан метеоролог с женой и двумя детьми. К ним ведет  дверь, что находится слева. Правая белая  дверь  «приглашала» новоселов в их новое жилище. Это квадратная двенадцатиметровая комната с двумя огромными окнами по правую сторону. 
В этой квартире им предстоят новые испытания и заботы, беды и радости, бесконечные расставания и ожидания.



Суета сует

Соседка по квартире Наташа оказалась вполне приятной  и легкой в общении.  Показала Лине все нехитрое хозяйство, дежурить по общей территории предложила по неделе, как было заведено. Лина помнила, как в общежитии училища они всей комнатой дежурили по этажу. Поддерживали порядок на кухне, в коридоре и санузле. Все это было понятно и привычно.
Первый этаж был полон преимуществ. Вода в ванной шла бесперебойно и с хорошим напором. И хотя  места для дров в тесном санузле совсем не было, это не страшно. Сразу за домом полно сухих кустов, палок и хворостин. Разогреть титан дело  пятнадцати  минут.
Но это еще не все. С торца дома, буквально в десяти шагах, находился продуктовый магазин. Лине нравилось священнодействовать на кухне, все здесь казалось ей удобным. И маленький стол, на котором помещалась плитка, правда сесть за него  мог только один человек. И то,  что в любой момент можно выскочить за хлебом или маслом, не опасаясь оставить ребенка одного.  Стирать и мыть  можно в любое время суток.  А если мужчины на ночных стрельбах или марш-броске, то Лина с Наташей, уложив спать детей, подолгу засиживались в кухне за вязанием  и разговорами. Наташа отлично вязала и охотно делилась с соседкой секретами рукоделия. 
Купить пряжу было трудно. Только если  случайно окажешься в нужном месте и в нужное время. Дефицитные  товары «выбрасывают» обычно  к концу месяца  или к завершению квартала, чтобы подтянуть план по выручке. Поэтому советские женщины использовали пряжу многократно, распуская старые свитера, шапки и шарфы, сматывали нити в  клубочки и ваяли новые изделия.
В «Блюхеровской» коммуналке пришлось озаботиться новыми шторами. Потолки высокие. Два окна почти по два метра. Лина, расспросив предварительно Наташу, где можно поискать портьерную ткань, отправилась  в соседнее село Лермонтово. От КПП  тропинка  только одна. Она ведет вдоль кладбища с одной стороны и просторного поля с другой. Кладбище хоть и  не пугало, действовало угнетающе, но поле оказалось для Лины настоящим  испытанием. По нему свободно перемещались коровы и быки, которых Лина боялась, как огня. С Катюшкой на руках не убежишь, обойти пасущихся животных не везде можно. Поэтому добраться до села получилось далеко не с первого раза.
Так или иначе, а вместо газет появились на окнах новые шторы.  Нижнюю часть окон пришлось закрыть легкими подшторниками, а немецкий плотный полупрозрачный тюль с нарядным цветочным бело-розовым рисунком создавал в маленькой, заставленной комнатенке  ощущение, если не уюта, то уж точно  обжитого жилья.
Но ликовала Лина недолго. Спустя несколько дней ее разбудил странный звук за окном. Подняв глаза, она увидела в самом верху окна, над подшторниками,  любопытную физиономию в солдатской ушанке. Осознав, что он обнаружен, солдат спрыгнул с окна. И с грохотом, какой могут издавать только солдатские «кирзачи», пустился наутек.  Теперь придется  что-то изобретать  поплотней немецкого тюля.
Катюшка засыпала неважно. Ее отвлекало малейшее движение в комнате или мерцание голубого  отсвета  телеэкрана. Телевизор смотрели без звука, но все равно кроватку занавешивали детским покрывальцем. Вечерами Лина на кухне готовила  или сидела со спицами, чтобы не мешать дочке. С Наташей всегда найдется, о чем поболтать. А то и просто в тишине посидеть с книжкой, пока готовится еда или крутится стиральная машинка.
Говорить Катюшка начала рано, в  год и девять месяцев. И сразу предложениями.
Как-то Лина готовила рыбу. Катюшка, стоя на табуретке, облокотившись на стол, осторожно потрогала рыбу пальчиком:
—  Мама, ыбка сыая? (рыбка сырая)
—  Да, доченька, сырая, — рассеянно отвечала Лина.
— Ыбка мокая? (рыбка мокрая) — продолжала выяснять дочка.
— Мокрая, да.
— Ай-ляй-ляй! —  Катюшка выразительно покачала  головой, - пиписяла ыбка (пописала рыбка).
Просыпалась Катюшка рано. В пять утра из кроватки появлялась взлохмаченная макушка и сонное личико. Пальчиками малышка держалась за кроватку и начинала свою игру:
—  Ка-ку!
Сонные родители еще никак не регировали и Катенька терпеливо повторяла:
— Мама! Ка-ку!
— Ку-ку, доченька, ку-ку! — бормотала сквозь сон Лина, но просыпаться не хотелось.
— Ка-ку! Мама! Ка-ку! —настаивала девочка.
Наконец, сердце не выдерживало, и Лина забирала дочку из кроватки к себе.
Так начиналось каждое утро. И хотя было это замечательно, дни тянулись однообразно.
Кто-то спешил после службы домой к женам и детям, но только не Сергей. Ему больше нравились мужские компании. Хотелось махнуть на рыбалку или в тайгу поохотиться. Да и в Лермонтово наметилась сносная кафешка, где всегда можно посидеть за кружкой пива. А дома только заботы  и крохотная  комнатенка, где даже телевизор не посмотришь.
Лина почувствовала себя брошенной. Муж, придя со службы, откровенно скучал в обществе семьи. Лина растерялась. Опять все повторяется. Постоянно одна, а когда вместе, все равно одна. Наверное, надо идти к людям.
—  Сереж, может мне работать пойти? А то сижу тут, как в тереме.
—  У нас в полку как раз машинистка в секретку нужна. Хочешь, поговорю с командиром?  А Катюшку с кем?
—  Не знаю пока, поговорю с Наташей, может, что посоветует.
На том и порешили. Наташа  предложила свою помощь:
—  Да иди, конечно. Посижу я с твоей Катюшкой и таскать никуда не надо.
Лину пригласили на собеседование к командиру:
— Тааак, — ходил вдоль кабинета, заложив руки за спину,  подполковник Казаков,— опыта работы у Вас нет.
—  Я легко учусь. И музыкой все-таки занималась, пальцы подвижные.
—  У Вас маленький ребенок. С кем оставлять решили?
—  Соседка согласилась посмотреть за дочкой.
—  У нас тут женщина  пожилая  приходила  из Лермонтовки.  Не знаю, как быть. Вы из-за ребенка на больничные начнете уходить.   А  у нас ведь такой график бывает, — и командир значительно качнул  головой в знак того, какой кошмарный бывает у них график.
— Так она сама начнет на больничные уходить, — бесцеремонно  заявила Лина и сама удивилась своему нахальству.
Командир внимательно посмотрел на нее и еще раз покачал головой:
— Ну, хорошо. Давайте попробуем. У Вас только одно преимущество, — Вы жена нашего офицера. А своих членов семей мы стараемся обеспечивать работой в первую очередь.
Завтра на работу. Первый раз Лине предстояло оставить Катюшку на целый день. Она качала ее на руках и плакала. Катенька мирно посапывала, не подозревая, какие грядут перемены в ее маленькой жизни.
До работы идти десять минут. Одноэтажное  дощатое здание, внешне обычный засыпной барак с крыльцом. В нем караулка при входе, несколько кабинетов для командования, библиотека, небольшой зал для совещаний и торжеств и секретная часть, где Лине предстояло начать трудовую деятельность.
Само хранилище секретных документов находилось за дверью, куда входа никому не было, кроме командира и начальника штаба. Секретчик, сержант срочной службы Полонский, отлучался только  в столовую, предварительно опечатав дверь в хранилище. Возле двери у большого обшарпанного окна находился стол с пишущей машинкой, где работала машинистка. Ее рабочее место также было  закрыто перегородкой, чтобы не дай Бог, кто-нибудь не увидел, что за документы на ее столе.  Ленты с  машинки сжигались по акту, как и копирки, как и испорченные листы. С  тыльной стороны каждой странички Лина ставила распечатку: кто исполнил документ,    кто  отпечатал и в каком количестве. Дата  и подписи обязательны.
Секретчик  вел журналы, в которые записывал все, что находилось в работе. Кто и с какими документами работал. Лина, как и все начинала и заканчивала рабочий день с расписок. Правда, допуск к секретным документам  готовился какое-то время,  и до этого момента печатала  она  повседневные незначительные бумаги,  попутно  осваивая  машинку.
Офицеры постоянно заходили с какой-нибудь просьбой напечатать график или  расписание занятий, Лина брала в печать все подряд. Отказываться  считала неприличным.  А потому работа шла беспрерывным потоком, руки привыкали,   и скорость нарабатывалась сама собой. Сержант, видя такое усердие, решил прийти на выручку:
— Вообще-то, Лина, Вам не положено  печатать все подряд.
— Да? Это почему же? – удивилась она.
— Потому, что на этой машинке должны печататься только секретные документы.  У каждой машинки есть свой шрифт.
— Витя, другой машинки нет, как же они должны обходиться? Ведь такой поток всякой всячины. Они же не стихи и не любовные письма приносят.
— Прежде чем взять документ в работу, Вы должны потребовать разрешения начальника штаба или его заместителя.
— Из-за такой ерунды? – удивлялась Лина.
— Так положено, — пожал плечами Полонский, — дело Ваше. Вам же влетит.
— От кого?
— От того же начальника штаба. От начальника особого отдела.
— Ладно, когда влетит, тогда и буду отправлять  всех за разрешениями, — рассмеялась Лина.
Конечно, она уставала, не всегда успевала выспаться. Иногда, скинув пальто обнаруживала, что примчалась на работу в фартуке. Утром, бывало, прихватив с собой тушь для ресниц, успевала подкрасить один глаз, а про второй забывала, так как обрушивалось что-нибудь срочное.
Начальника штаба пока не было. Ждали нового после академии. Всеми делами руководил заместитель начальника штаба, а проще говоря ЗНШ. Подъяпольский Александр Петрович - представительный седой подполковник, высокий и  стройный, умен и хорош собой. Служил он последний год, готовился к отставке. В родном городе их с супругой ждали две взрослые дочери. В части он был самый взрослый. Но не только по возрасту, авторитет его строился на личных качествах: умении слышать и понимать людей,  отдавать распоряжения без окриков и унижений, вести дела  грамотно, не создавая суматохи. Не выполнить его распоряжения было невозможно. Лине повезло, что начало работы в воинской части пришлось на период руководства  подполковника Подъяпольского.
Работа над планированием на предстоящие полгода была очень ответственная, поэтому она печаталось на лощеной бумаге большого формата, где исправить ничего не возможно. Александр Петрович предупреждал:
— Тут аккуратненько. Видишь, как я держу лист. Смотри, чтобы нигде палец даже не отпечатался, — он бережно заправлял лист в машинку, — теперь давай-ка  подкрути, — Лина прокручивала валик и лист плавно входил в прорезь.
— О! Молодец. Поняла? Так и дальше делай. Здесь все должно быть без малейших помарок.
Два раза Лине повторять было не надо. Деликатность ЗНШ она давно оценила и выполняла любое его задание с особой тщательностью. Огромные таблицы Лина научилась расчерчивать карандашом для удобства прочтения.  Полонский затачивал карандаши, чтобы линии были тончайшими, едва заметными, но четко прослеживались  столбцы и строки.
Но если работы было мало, а такое случалось,  Подъяпольский,  заглянув в секретку, говорил:
—  Что сидишь? Иди домой.
Лина удивленно поднимала глаза на начальника.
— Иди, иди, давай. Не надо делать вид, что работаешь. Работы пока нет, побудь с дочкой. Надо будет, вызовем. Иди.
Лина срывалась и мчалась домой. Что такое прийти пораньше с работы? Это значит, успеть переделать кучу дел и  погулять с дочкой. Подъяпольский, это не Казенец, вечно с перекошенной недовольством миной и постоянным брюзжанием: «Если у вас нет уроков по расписанию, это не значит, что Вы не должны быть в школе».
Зато, когда наступала в работе запарка, Лина без всяких возражений стучала по  клавишам  допоздна и по выходным. Александр Петрович давал указание, и Сергея отпускали домой к дочке, пока Лина выполняла срочную работу. А если не было такой возможности, то Катюшкой занимался Сашка Нехлебаев. Замечательный парень  из большой семьи. У него восемь младших братьев и сестер. Забрав Катюшку, он уходил с ней гулять, кормил или дома или даже у себя в казарме. Там же мог уложить ее спать и сидел рядом, чтобы она не испугалась, когда проснется.  Вечером Саша приводил к штабу уставшую от прогулок и впечатлений  малышку. Из карманов ее пальтишка торчали  гостинцы, которые солдатики успели ей натолкать: пачка печенья или яблоко. Саша  четко понимал, конфеты ребенку нельзя.
Утверждать планирование возили в Хабаровск. Заодно прихватывали и Лину вместе с печатной машинкой. Посетив высочайший кабинет, начальник штаба возвращался с множеством поправок и перечеркнутых листов. И Лина в армейской буханке при слабом освещении автомобильных ламп, устроившись на раскладном столике, перепечатывала все заново. В ожидании начальства можно было лишь пройтись недалеко от машины. Уезжали и возвращались затемно, зато успевали сдать планирование в один день.
Катюшка быстро освоилась и в соседской половине. Поскольку у соседей было два мальчика, то и игры были мальчишеские. Частенько, вернувшись с работы вечером, Лина заставала  дочку с пистолетом в руке или скачущую верхом на палке. Однажды, Катюшка, выскочив навстречу  матери и замахнувшись гранатой, прокричала:
— Лягай!!!
Оказывается,  она была назначена мальчишками  Анкой пулеметчицей. А в игре участвовал и Сережка Курасов, который говорил на украинском. Отсюда и «Лягай!» с характерным украинским «г».
— Такая молодец, — рассказывала Наташа, — посадишь на стул, только рот открывает. Весь борщок уговорила и косточку обглодала так, что собачке делать нечего,— не то, что мои. Ничем не накормишь.
Да, Катюшка, не создавала проблем с едой. Может быть,  сказалось голодное раннее детство из-за аллергии. Очень любила все мясное. Когда были перебои с мясопродуктами, Сергей ходил на охоту.  Что делать, не до тонкостей, когда есть нечего. Катюшка больше всего любила зайчатину. Ходила по квартире с зажатым в кулачке кусочком мяса и с  удовольствием его жевала. А потом приходила за добавкой, протягивала руку и говорила:
—  Мясико!
Иногда готовили суп из фазанов. А, «завалив» кабана или медведя, ели всем полком.  Если в военторг привозили колбасу или что-то дефицитное, Александр Петрович  вызывал к себе Лину:
— Иди быстренько в военторг. Там колбасу дают, — и, снимая трубку с телефона, —  Очередь на мою займи. Я позвоню.
Лина мчалась за продуктами, следом подходила супруга Александра Петровича.
Все жили одной семьей, помогали  и поддерживали  друг друга.  Мужчины вместе служили, жены сообща тянули быт.  Что объединяло этих людей? Не  столько молодость и жажда жизни, сколько общие заботы и бесконечное преодоление житейских  трудностей. Розенгатровский гарнизон мало отличался от других.  Проблемы быта не столь тяжеловесные. Полковые  медики  Саша Шкода и Цыма Иван всегда готовы помочь. В селе Лермонтово полноценная поликлиника, в виде бревенчатой  продолговатой избушки с крыльцом.  В коридоре  топятся  две печки, обогревающие  кабинеты врачей.  Взрослые, детские, а так же некоторые профильные специалисты, лаборатория в Бикине, но забор анализов делают здесь. Что же еще нужно? Не надо приспосабливаться к автобусам, выкраивать каждую минуту.  До села всего километра полтора. А это не расстояние.
Казалось бы,  все встало на свои места. Каждый день не похож  на предыдущий. Лина быстро привыкла  к новой работе, тем более  что Сергей всегда рядом, его кабинет в библиотеке за стенкой. Дом в двух шагах. Но у Наташи двое малышей, а в Москве любящие родители и сестра, которые считали дни до ее приезда. При любой возможности Наташа ехала в Москву к своим.
— Лина, через неделю убываю в Москву. Володька отпускает. Что здесь делать. Весной грязь непролазная. Пойти некуда, сама видишь. Ни ягод, ни фруктов летом. Там  хоть дети поживут  в цивилизации.
Так поступали многие женщины. Увозили детей зимой от холодов, летом от комаров и на витамины. Для детей действительно привлекательного ничегошеньки не было в столь отдаленных гарнизонах.
Бросить работу с самого начала как-то не по-людски. Лина не привыкла никого подводить. Надо искать няню.


Баба Лена.

Вопрос с няней решился неожиданно легко: в Лермонтово была некая баба Лена, которая бралась нянчить гарнизонных ребятишек. На тех условиях, что ей немного платили, а сверх того, помогали по хозяйству. Кто дров привезет, а кто напилит и наколет. Кто поможет починить сарайку или двери навесить. Кто огород вскопает, кто продуктов подбросит.
Баба Лена не жадничала. Знала, что не заставят себя упрашивать офицерские семьи. А ребятишки в ней души не чаяли. Умела к ним подход найти. Для нее и мамаши-то все равно, что ребятишки. Такие же сопливые и бестолковые.
Кроме Катюшки у бабы Лены оказалось еще четверо малышей из гарнизона. Лина смутилась:
—  Как же Вы справитесь?
— А чего с имя справляться? — спокойно возразила женщина, — в избе тепло. Половички, смотри, у меня чистые. Печка истоплена, картошки всегда нажарю. Голодные не будут. Самой-то поди нянька нужна, сколько годков-то тебе? — полюбопытствовала баба Лена и пристально уставилась на Лину.
— Двадцать три, — почему-то виновато ответила Лина.
— В части работаешь? — покачала головой баба Лена, — Не боись. Привыкнет твоя Катька. У меня никто не ревет.
— Да у нее диатез, ей жирное и молочное нельзя. С маслом поосторожнее, пожалуйста.
Лина посвятила бабу Лену в свои нехитрые правила питания дочки и, оставив Катюшку на руках старушки, вышла из избы.
По дороге на работу тревожные мысли не отпускали: «Как они там целыми днями толкутся в этой горенке. Хоть бы с печки не свалились. И от порога дует». Но волнения Лины оказались напрасными. Каждое утро баба Лена принимала ребятишек и сажала на русскую печь. В избе уже было натоплено и вкусно пахло картошкой с жареным луком. Катенька оставалась спокойно. Никто никого не обижал. Просто удивительно.
—  Ты мне вот что скажи, девонька. Крещеная она у тебя или нет? — как-то спросила няня.
—  Да нет, конечно. Сережа ведь политработник. Не могу я рисковать.
Баба Лена снова неодобрительно покачала головой:
— А Катька твоя спокойный ребенок. И спит хорошо, зря ты боялась. Иди с Богом. Картошка уж готова. Кормить их сейчас буду. Давешний твой суп на всех поделила. Больно хорошо пошел. Можешь еду носить, если хочешь, смотри, сколько их. Всем всего поровну даю.
И Лине становилось спокойно. Чай баба Лена делала сама из листьев смородины, вишни и мяты. Говорила, что это успокаивает. Мамаши  приносили кто яблоки, кто шиповник, кто курицу или тушенку. Все бы хорошо, но дорога до бабы Лены выматывала. Тащить на себе почти  два километра малышку в зимнем одеянии  было тяжело, коляска застревала в непролазной  грязи. Ноги промокали, и обувь моментально превращалась в жалкие «опорки». Так баба Лена выражалась.
Сергей помогал няне изредка, зато существенно. В основном трудился на заготовке дров. Отчего однажды рука правая вздулась от запястья и до локтя. Сил много, колун показался не тяжелым. Вот и махал им почти весь свой выходной. Машину дров наколол, кто-то другой сложит в поленницу. И всегда будет тепло в избе бабы Лены, ей самой и детям. Тугая повязка и перевязь через плечо – неделя и  все в порядке.
Сережа уходил на построение рано, а Лине на работу к девяти. Поэтому доставка Катюшки была целиком на ней. Утром, если грязь подмерзнет, идти легче. Зато вечером  просто беда.
Но самая большая печаль даже не в этом. Прививки из-за диатеза постоянно откладывались, то есть их практически не делали. Врачи постоянно запугивали. Казалось, при малейшей инфекции, ребенок может сильно заболеть и получить непоправимые  осложнения, или вообще погибнуть. Лина жила в постоянном страхе за ребенка. Каждая поездка в отпуск была очень сложная. Дорога занимала больше двух суток. Поезда, вокзалы, очереди в кассы, залы ожидания. Огромное количество людей. Лине везде мерещились инфекции. Многие офицерские семьи оставляли малышей у своих родителей, кто в Москве, кто в Питере, кто в деревне, только бы в надежных руках.
Лина тоже стала просить маму:
— Мам, возьми Катюшку к себе, пока мы в таких отдаленных точках служим. Ты же на пенсию выходишь. Страшно мне за нее. Да и с питанием, видишь, как получилось. Зацепит, не дай Бог, инфекцию какую, у нас там  никто ничего не вылечит. Условия не те.
—  Доченька, я еще хочу поработать. И вам лишний раз поможем, денежку подбросим.
Не получилось у Лины маму уговорить. Если бы тогда они представляли, через что придется пройти Катюшке на Дальнем Востоке. Наверное, поняли бы, что самая большая помощь - это защитить ее от бед, забрать под свое крыло. Но этого не произошло.
Уговорилась Сережина мама. Она работала воспитателем в детском саду. Дети такого же возраста, как Катя. Не сказать, что с восторгом бабушка согласилась, просто постеснялась отказаться.  Любили они Катю совершенно искренне и смотрели за ней, как умели.
Но они давно отвыкли от малышей, и всего не предусмотреть.
Во время семейного праздника, когда собралась большая компания взрослых гостей, Катя, конечно, резвилась среди родственников, забавляла всех своими детскими причудами. Было весело. Все радовались, какая молодая бабушка, а уже серебряная свадьба.
На другой день Катюшка слегла. Весь вечер были открыты форточки,  выходили покурить.  Сквозняки, которые взрослые и не почувствовали, гуляли по квартире на уровне роста маленького ребенка.
Лина крутилась на работе и дома. Не было времени сильно тосковать, но иногда сердце так болезненно сжималось. Все время перед глазами  одно и то же, Катенька бежит следом за родителями под большим дедовым зонтом. Видно одни сандалики. Будто бежит зонтик на маленьких ножках. Непрошено наворачиваются слезы.
Поговорить с Московской областью - никак. Расхождение по времени восемь часов. Но командование сжалилось над молодой мамашей, однажды ночью Лина в штабе полка смогла поговорить с дочкой. Пришлось ночью ждать соединения через  Рубин (Москва) по военной связи.
Сначала несколько слов с бабушкой, а потом в трубке раздался родной лопочущий голосок:
—  Мама! Ты мне чемодан и портфель купишь?
Пытаясь подавить рыдания, Лина прокричала в трубку:
—  Доченька! Обязательно куплю! Я тебя целую, моя хорошая! В Носик!
Неизвестно, расслышала ли Катенька последние слова, но Лина ее голосок услышала. Слезы затопили душу. Как долго еще ждать отпуска, чтобы увидеть и обнять  дочку.
Про Катину болезнь они узнали позже, когда опасность миновала. Врачи предполагали коклюш, советовали вызвать родителей, но бабушка с дедом не решились. Сами старались вылечить ребенка. Очень переживали, конечно.  Оля тоже любила племянницу и заботилась о ней, но все-таки на печи у бабы Лены не случилось бы такого тяжелого заболевания, после которого ангины преследовали Катю до самого взрослого возраста.
Знать бы, где упадешь…



Новогодний переполох.

Мир процветающего социализма обязывал всех сознательных граждан состоять в каких-либо общественных организациях или сообществах. Что позволяло инициативным  безвозмездно реализовать свои способности и удовлетворять амбиции. Государству -   без каких-либо затрат  повышать общий уровень  образованности  и творчества. А большенству родителей -  давало право всесторонне развивать  своих отпрысков. И это было огромным достижением советского периода. В городах у детей дома пионеров и школьников, где спортивных секций и кружков не перечесть. А в отдаленных гарнизонах только то, что сумеют организовать жены, объединенные в женсоветы.
Так Лина стала бессменной женсоветчицей на все время службы мужа.
Новый год, как в детстве, обволакивает  ожиданием чуда.  И каждый раз  чуда не происходит, но все равно мы его ждем. А когда появляются дети, то Новый год становится настоящим праздником. Радуешься каждому новому слову, каждой причуде своего дитяти.
В Розенгартовке  каждый праздник тщательно готовился.  Коллектив маленький и дружный. Все молоды,  полны сил и уверенности, ведь впереди еще целая жизнь, а трудности останутся позади. Что может испугать нас в  двадцать пять или двадцать восемь лет?
В отсутствие  дочки Лина еще больше погрузилась в работу.
  Штаб перевели к армейцам. И Лина оказалась в соседнем кабинете с Галкой Сотниковой.  Это было здорово.  В свободные минуты забегали друг к другу потрещать. Галка – делопроизводитель в вещевой службе, проще говоря - писарь. Веселая, красивая, очень доброжелательная.  Лина общалась с ней с удовольствием.  И вообще, это было  уже панельное здание в два этажа. В нем большие, светлые окна. Правда,  Лина по-прежнему за перегородкой в «предбаннике», то есть у входа в строевую часть.
В кабинете заместителя начальника штаба  постоянно работает его помощник, Иван Арсентьевич Сотников. Муж подружки Галки. И чертежник сержант Саша Бочарник. А в отдельном кабинете начальник штаба.
Лина хоть и без окна, зато совершенно одна и никто не заходит за перегородку, где она по своему обычаю навела немудреную красоту, застелив стол белой бумагой и, почистив машинку, тройным одеколоном и зубной щеткой. Секретка размещалась где-то на верхнем этаже. И, слава Богу. С этими секретами одно беспокойство.
С Галкой были связаны и смешные и грустные события, а иногда даже приключения: Штабная работа для молодежи скучна и однообразна. Поэтому  женщины находили себе развлечения, уж как могли. Например, старались не пропускать стрельбы. Если удавалось уговорить начальника вооружения взять их с собой, спешно закрывали свои сейфы, кабинеты и раньше всех поспевали к машинам. Только бы Алекссев не передумал и командир не запретил. Сидели тихохонько в стороне, как мышки.  В машине тоже помалкивали. Начинали свои хитрые подходы  уже на стрельбище:
—  Виктор Александрович, а  из Макарова можно сегодня?
—  А я в прошлый раз мало постреляла.
Майор Алексеев - высокий худой, с вечно смеющимися глазами, тщательно делал вид, что их не слушает и, сдерживая улыбку, смотрел на отдаленные мишени.  Женщины его уже знали и продолжали докучать вопросами.  Знали, что сейчас разразится шутками.
Сначала нудный, но необходимый инструктаж. Потом стрельбы рядового состава. И наконец, когда все бойцы после стрельб отведены к стоянке автотранспорта, можно поучаствовать и служащим вместе с офицерами.
— Слушайте сюда, дамы, — в глазах Алексеева уже черти пляшут, — на огневой рубеж шагом марш!
—  Пистолеты настоящие, друг в друга не целиться.
Галка с Линой отводят душу.  Иногда  даже попадали по мишеням и это полный восторг!
Однажды попали на учебные броски осколочных гранат. Даже когда стоишь на приличном расстоянии от окопа, становится страшно от свиста осколков. Кажется, что они пролетают прямо над тобой, хочется пригнуться.
— Я тоже хочу гранату кинуть! Ну, можно, а? – Лина забыла про все на свете, ведь в стрельбе уже кое-что получалось.
После некоторых колебаний, Виктор сжалился:
— Иди сюда, самоубийца. Держи крепко, я чеку выну, не отпускай. Кидай, как можно дальше. Радиус действия двадцать метров.  Отпустишь раньше - взорвется в воздухе. Поняла?
Лина кивнула в знак согласия. Но когда чека оказалась в руках Виктора, а у Лины – настоящая граната, страх овладел ей настолько, что успела мелькнуть только одна мысль: выбросить, как можно скорей! И Лина бросила ее, даже не размахнувшись, почти под ноги себе и рядом стоящим офицерам. Граната упала метрах в пяти. Все, кто стоял рядом, с матом попадали в ров, Алексеев толкнул Лину и упал сверху, закрыв собой ее.  Граната не взорвалась. Хлопнул только запал. Страшно подумать, что могло быть с ними, если бы она сработала. Лину  закрыли,  но, безусловно, кто-то был бы ранен осколками.  Как бы потом она жила с этим.  Офицеры тоже были молоды и бесшабашны.  Иначе кто бы мог такое позволить.
Долго пришлось им потом искать в сухой высокой траве гранату, чтобы обезвредить заряд.  Бог пожалел их или глупую Линку, но все обошлось благополучно.  Никто ее не ругал и не упрекал. А не мешало  бы пропесочить, как следует. Вспоминали потом, как анекдот. Молодость беспечна.
Но зимой снова брали обеих на стрельбы. Уж очень нравилось Лине с Галей в сумерках стрелять трассирующими пулями из автомата Калашникова.  Хотя в темноте, лежа на снегу толком не видно ничего в прицел, зато видно пунктирные светящиеся дорожки пуль.
Их восторженные  вопли  вносили некоторое разнообразие в монотонную полевую службу и гарнизонную жизнь. Может быть, поэтому им прощалась эта лишняя суета и бестолковость.
Вместе с Галкой они готовили новогодние подарки полковым ребятишкам.  Как-то  перед Новым годом командир зашел  к Лине:
— Пиши список, каких конфет на подарки надо и сколько, — коротко приказал он.
—  А Вы что можете достать? – удивилась  Лина.
Подполковник Казаков удивленно глянул  через плечо:
— Детский сад, — хмыкнул он,— пиши, давай, — и удалился.
…

— Галка, нам с тобой подарки детские комплектовать. Поможешь? Надо, наверное, деньги собрать.
— Конечно, но это, когда все будет куплено,   и сумму будем знать.
Командир привез из Хабаровска две огромные  коробки разных конфет и бросил на перегородку Лине:
— Там еще коробочки есть для подарков внутри. Сумма тоже там, чек, список. Найдете.
Лина тут же бросилась звонить в вещевую службу:
— Галь,  сладости приехали!  Ура! Пойдем раскладывать ко мне. Наши все равно в отъезде. Оставив за себя сержанта писаря, Лина помчалась в дежурку. На санитарке их с Галкой отвезли вместе с коробками к Лине домой.
Дома на ковре посреди комнаты все конфеты были высыпаны, посчитаны и распределены по количеству детей. Собрали коробки. В каждую коробочку по две или три конфеты каждого сорта.  Играли, как в детстве в куклы и веселились от души! Шикарные подарки обеспечил детям командир! Обе женщины радовались  детским подаркам, как манне небесной.
Потом в вещевой службе добыли старый тулуп. Когда-то он был белым, но это трудно представить. В нем несли караульную службу и уже готовили к списанию. Но Лине пришло в голову нарядить деда Мороза. Сергей притащил красную ткань, которой застилали обычно столы для президиума на всех собраниях. Лина, ползая  на четвереньках посреди комнаты, обшила тулуп красной тканью, исколов при этом все пальцы.  Вату женщины вдвоем скручивали  в локоны и обильно опрыскивали лаком «Прелесть» для укладки волос.  Солидной полосой вата шла по подолу  полушубка и закрывала застежку. Манжеты, шапка и борода с усами, все это ваялось несколько дней. После этого, мелко измельчив  битые новогодние игрушки,  сыпали их сверху, приклеивая  все на тот же лак. Костюм шикарный. Валенки и посох есть. Сергей был  обречен быть бессменным дедом Морозом на все время их службы в Розенгартовке.
В таком захолустье, как наш маленький гарнизон  тридцать первого  декабря  шел по улице настоящий дед Мороз, с развивающейся бородой, с посохом и  красным мешком за плечами.  Лина шла следом, слегка в отдалении, чтобы не портить картинку и любуясь своей работой.  На костюм снегурки ни вдохновения, ни сил уже  не хватило. Перед каждой дверью, прежде, чем постучать, Лина, достав из варежки шпаргалку,  читала Сергею:
—  Здесь мальчик Олежек. Девять лет. Мечтает коньки на ботинках.
К полковому подарку добавлялось то, что мама предварительно приносила в дом к Лине или выносила прямо за дверь, объясняя, что надо у ребенка спросить, или про учебу или еще про что. Это позволяло деду Морозу выстраивать забавно-шутейный диалог с детьми. Дети удивлялись,  родители и дед Мороз от души веселились.
— Здесь про стишок не забудь. Только после стишка  отдашь подарок мамкин. Понял? Так просили.
Дед Мороз стучался в дверь. Хозяева открывали. Лина какое-то время оставалась на площадке, чтобы не портить впечатление ребенка своим прозаичным видом. Из квартиры доносились радостные возгласы:
—  Проходи, дедушка Мороз! Мы тебя так ждали.
Сергей отлично справлялся с ролью:
— Где тут хороший мальчик живет? Олегом его зовут. Здравствуй, дружок! Здравствуй! Учишься хорошо?
Сначала Сергея в костюме деда Мороза никто не узнавал, все принимали за солдатика.  Мужчины солдат называли бойцами, а жены только солдатиками. Это ласково по-матерински, по-домашнему.  В каждой квартире ему в мешок старались сунуть пакет с куском пирога, мандарины или еще что-то вкусное. Сергей отбивался поначалу, но потом устал и перестал сопротивляться.  Всего-то тридцать  четыре семьи. Но сразу ведь не убежишь. Детки, стоя на стуле,  затягивали свои длинные стихи или песни. Угадывали дедовы загадки, получали призы, сладкие подарки, и те, что заботливые мамаши успевали перед  дверью сунуть Лине. Она отмечала всех у себя, снова и снова повторяла все Сергею, чтобы он ничего  не перепутал и не забыл.
Начинали обход  детей в обеденное время. Пока старших обходили, малыши  успевали днем поспать. Учитывалось все. И режим детей тоже. Заканчивали  затемно.
  Примерно к середине обхода, пышные дедушкины локоны, ниспадающие из-под  шапки на ворот тулупа, начинали слегка разрушаться, обнаруживая признаки знакомой внешности. И пока женщины заняты суетой возле елки, мужчины, внимательно вглядевшись в деда Мороза, спрашивали:
—  Серега! Ты что ли? — и радостно приглашали в кухню, — давай выпьем, ты че! Когда еще с дедом Морозом выпьешь!
Лина уследить не всегда  успевала, да и обижать никого не хотелось. Настроение у всех праздничное.  И к завершению  обхода дед Мороз был уже в состоянии «нужной кондиции».
Едва успев дома умыться и переодеться, они уже ехали на дежурной «санитарке» в Дом офицеров и вливались в свой родной коллектив. Какой же он был дружный, этот коллектив. Было уютно и тепло среди друзей.
В доме офицеров все аудитории распределялись между  воинскими частями, и весь гарнизон собирался на Новогодний бал. В самом большом зале наряжали высоченную  елку. Здесь по желанию встречались гости из разных воинских частей.  Музыка, танцы, конкурсы не прекращались до утра. 
Пока Лина с Сергеем обходили детей, другие активистки накрывали столы. Музыканты готовились, подключали аппаратуру. Из всех комнат слышалось:
— Раз, раз, раз… — и бесконечные настройки и гудения микрофонов, отдельные  звуки гитар и ударных. Все дышало  предвкушением празднества.
Не смотря на то, что никогда Лине не удавалось толком навести марафет, сделать хорошую прическу, настроение было радостным. Сергей же, уставший и прилично «навеселе» сразу включался в обсуждения с музыкантами, что играть и когда, забывая при этом, что жена одна за столом. Ждать внимания на балу от своего мужа не приходилось. Таков удел жен организаторов.
Печалиться было некогда. Жизнь била ключом.  На офицерских балах царило безудержное веселье. Лине некогда было присесть. Танцевать она любила, особенно вальс.  Оказалось, что немногие его танцуют,  Лина порхала и вращалась, импровизируя и вынуждая партнеров  успевать за ее фантазией.
Любовь в жизни Лины основа всему. Что любовь редко бывает взаимной и еще реже приносит счастье, Лина поймет очень не скоро. А пока она полна энергии и радужных надежд.
Ведь должен же муж когда-нибудь заметить,  что она многим мужчинам нравится за добрый и веселый нрав, живость характера, трудолюбие. Однажды  начальник штаба даже признался в серьезных чувствах:
— Знаешь, когда приехал на новое место, работать первое время не мог. Вхожу в кабинет, а тебя нет.
Лина не ожидала ничего подобного. На балах резвилась в танцах со всеми подряд, но повода на малейший флирт никому не давала. Оказывается,  у кого-то это прочно засело в голове, как болезнь, от которой надо избавляться. Недаром, Наталья Бехтерева считает, что любовь, это невроз. Лина по себе знала, что это именно так.
— Можно тебя пригласить в зимний лагерь. Я проверяющим у ваших буду, — осторожно спросил новоявленный кавалер.
Лина обомлела. Она знала все от того же писаря, что командование позволяет себе таскать в лагеря девиц. Но чтобы ей такое предложение поступило, это шок. Она замера, подняв глаза на обидчика:
— Как  это? — растеряно проговорила Лина, — я никогда мужу не изменяла.
— Я тоже Родине никогда не изменял, — рассмеялся незадачливый поклонник и поспешил удалиться.
Лина долго не могла забыть этот разговор и решила, что надо быть строже в общении; чтобы губу не раскатывали. Но так хотелось, чтобы такими глазами муж смотрел на нее. Чтобы скучал и спешил к ней. Чтобы вот так ему не хватало ее, что не мог бы даже работать.
Но самый мощный комплимент от мужа звучал коряво и сухо, как скрипучий  пионерский горн на школьной линейке: «С твоей работоспособностью в мире капитализма ты была бы уже миллионером».
К счастью только один Новый год они встретили без Катюшки.
Вскоре  бабушка прислала фотографию, где Катенька возле елки с подарком в руках.
Из-за диатеза мандарин в подарке пришлось заменить яблоком. И конфеты шоколадные на безобидные мармеладки и леденцы. Бабушке было грустно смотреть, как малышка внимательно рассматривает в детском саду за столом полдник. Перед каждым ребенком лежит апельсин, а у нее яблоко. Ей хочется заплакать, но она, сдерживается изо всех сил и говорит, обращаясь ко всем:
— А мне нельзя. А то щечки будут болеть,  зубки будут болеть.
Бабушка глотает слезы. Что тут скажешь.
Скорей бы встретиться. За  год, что провела Катюшка у бабушки, так и не удалось сделать ни одной прививки. Тогда ради чего была эта  разлука? Конечно, подмосковный детский садик с бабушкой воспитателем и вообще жизнь в городской цивилизации дали возможность ребенку немного поправиться. И развитие в детском саду отличается от запечного, у бабы Лены. Но болезни избежать не удалось и там. А разлука  пошла не на пользу ни родителям, ни малышке.
Так или иначе,  новый 1980 год наступил. Что-то он принесет.



Что касается звезд…

«Что касается звезд, то они всегда.
То есть, если одна, то за ней другая».
И. А. Бродский

Так и у нас в гарнизонах, почти по Бродскому.  За одной звездой другая. И живет десятилетиями неоспоримая традиция,  обмывать очередное звание. Это всегда мальчишник. Только со дна доброй рюмки водки считается возможным крепить звездочки на погоны.
За стеной слышны возбужденные голоса, смех. Сергей тоже там.  Пришел приказ на присвоение очередного звания сразу троим лейтенантам. Лина расположилась в кресле со спицами. Свитерок с орнаментом для Катюшки из нескольких старых кофточек. С высоким воротом,  мягкий и теплый.
— Лина, ты дома? — раздался знакомый голос в прихожей, а затем стук в дверь.  Лина  отложила вязание и вышла из комнаты.
— Меня за тобой отправили, —  неловко объяснял Олег Потокин, начфин части.  Потокины жили в квартире напротив. Татьяна гостила в Воронеже у родителей.  Олег в соседнем  подъзде должен быть  вместе со всеми.
— Там Серега твой и Подъяпольский  тоже… сказали тебя привести.
— Зачем я им понадобилась? — удивилась Лина.
— Не знаю. Они там обсуждают что-то, сказали, чтобы ты пришла.
— Да что стряслось-то? — недоумевала Лина. Но, не заподозрив обмана, собралась быстро, по-военному, и отправилась с Олегом к соседям. Александр Петрович для всех был непререкаемым авторитетом. Без веской причины не стал бы отрывать от домашних дел.
Войдя в комнату, Лина растерялась. Посредине  стоял  длинный стол, за которым восседали трое новоиспеченных  старших лейтенантов, все офицеры и прапорщики, те кто не был задействовал  в караульной службе. На  столе  кое-где беспорядочно лежали газеты, служившие салфетками, на них черный хлеб, нарезанный ломтями, и несколько  распечатанных банок  с рыбными консервами. Из старших офицеров только Подъяпольский. Кто-то один из "взрослых" должен присутствовать  среди молодежи по негласному правилу, чтобы держать руку на пульсе.
— Я же говорил, что приведу ее, — раздался сзади веселый голос Олега.
— Эх ты, — со смехом приобнял жену  Сергей, — а я поспорил, что ты сюда ни за что не придешь.
Лина знала про мальчишник и, конечно, на него не собиралась, но ей и в голову не могло прийти, что ее станут заманивать сюда на спор.
— Александр Петрович, так нечестно,— попыталась она дать задний ход. Олег сказал, что Вы меня по делу звали.
Подъяпольский,  добродушно улыбаясь,  подошел к Лине:
— Давай присядь на минутку. Мы с тобой не выпили за наше планирование,— помнишь, как мы с тобой а? День и ночь! День и Ночь! — и обращаясь к Сергею, — Серега, ты помнишь, сколько мы работали, а? А переделывали сколько?
Мужчины были уже под градусом, но Александру Петровичу возражать Лина не могла. Уважала и даже любила его, как отца родного. Был он человеком деликатным, вежливым и заботливым, за что снискал всеобщее уважение в полку.
Так за приятными воспоминаниями о трудном периоде по планированию Лина с Сергеем и Александром Петровичем выпили по рюмочке. Хозяин квартиры Женя  Курасов гостеприимно пододвинул закуску в виде банки сардин. Муж  рядом. Все присутствующие  ведут оживленные беседы, кто о чем.  Лина никогда не видела, как проходят мальчишники. Обычно жены готовят еду на всю мужскую компанию. Но в этот раз приказ на звание пришел в отсутствие Жениной супруги. А потому хозяин предоставил квартиру и хлеб с консервами. А водки оказалось больше, чем надо. Виновников торжества целых трое.
Из уважения выпили по одной, потом еще по одной.  При полном отсутствии тренировки и понимания, что такое водка, да еще и без закуски, Лина «науважалась» прилично.
— Сережа, — мне кажется, я пьяная, — обратилась она к мужу, — пойдем домой.
Был погожий августовский вечер, когда  они,  обнявшись, как в юности, расположились на скамейке под своими окнами. Домой идти не хотелось. Несколько раз скрипуче отворились и с грохотом захлопнулись двери соседнего подъезда. Это расходились гости от Курасовых. Доносились приглушенные голоса и звуки удаляющихся шагов. И наконец, все стихло.
— Помнишь, как первый раз планирование делала? — спросил Сергей.
— Разве забудешь такое. Сколько раз заново …— она махнула рукой, говорить  не хотелось.
— А потом тебя еще скатертью наградили, — рассмеялся Сергей.
— Берегу, как реликвию!— Лина со значением подняла вверх указательный палец, — она мне удачу будет приносить.  Замполит сказал тогда, что такой машинистки у них еще не было.
— Не было, не было, — соглашался Сергей, поднимая Лину за талию, — пойдем уже спать, завтра не встанешь на работу.
Завтра наступило, как ядерная война. Лина проснулась от страшной головной боли и не могла открыть глаз.
— Лина, просыпайся. Я чайник поставил, — осторожно  тормошил Сергей жену.
— Боже мой! Что со мной?! — не открывая глаз, простонала Лина.
— В народе это называется похмелье —  шутливо пояснил Сергей. Будешь теперь знать, как меня пилить с похмелья.
— Это же невозможно! Мне на работу!  Дай, пожалуйста, амидопирин мой… и запить,— жалобно взмолилась Лина.
Работа есть работа. Наглотавшись таблеток от головной боли и приведя себя в надлежащий вид, Лина отправилась в штаб. Сергей шел рядом  и  делал вид, что все в порядке. Лина, крепко ухватившись за локоть мужа, едва передвигала ноги в модных туфлях на высоченном каблуке. Дефицитные туфли были приобретены в отпуске. За ними пришлось отстоять в Москве огромную очередь. Платформа и каблук целых двенадцать сантиметров  делали походку  изящной. Но сегодня ей было не до этого. Только бы добраться до рабочего стола и спрятаться от всех за своей волшебной высокой перегородкой.
«Какой стыд! — крутилось в воспаленном мозгу, — это же надо так напиться с мужиками! Выходит, я самая настоящая пропойца! И все теперь это знают. Какой кошмар!»
Сергей довел жену до заветного закутка. Лина, усевшись на стул, опустила на машинку голову, подложив под нее руки, и замерла. Боль не отпускала, а кроме того, ужасно хотелось спать. Сергей зашел в кабинет начальства, что-то проговорил и отправился к себе.
Писарь принес  в печать очередной приказ по части. Лина очень старалась, Но отчего-то налепила ошибок и писарь строевой части, по внешнему виду безошибочно угадавший состояние полной бесполезности машинистки, сам перепечатал приказ одним пальцем, медленно, зато без ошибок.
Подполковник Подъяпольский пребывал в законном выходном за вчерашнее дежурство среди молодежи. Хорошо, что не было на месте начальника штаба, а помощник  ЗНШ капитан Сотников, муж подружки Галки сочувственно постоял рядом и объявил:
— Иди-ка ты, голубушка, домой. Отсыпайся. Сейчас Серегу твоего вызову.
Лина слышала через дверь, как Иван Сотников увещевал Сергея:
— Ну что ты, в самом деле, привел ее мучиться сюда. Забирай, давай. Пусть выспится. Бочарник напечатает, если что срочное будет.
Так стыдно Лине не было еще никогда. К счастью, запомнилось это на всю жизнь и больше никому никогда не удалось ее подбить на подобный подвиг.



Разные судьбы

Ротация военных кадров не позволяет семьям военнослужащих подолгу жить на одном месте, поэтому люди  быстро знакомятся, сближаются и стараются помогать друг другу на службе и в быту. Особенно чувство товарищества  проявляется в отдаленных гарнизонах, где сложные условия и климат, а надеяться не на кого,  кроме тех, кто рядом, а именно: сослуживцев и соседей. Жены военнослужащих проходят хорошую школу коммунального сожительства. Здесь не принято отказывать в помощи, отгораживаться от людей ни в беде, ни в радости. Здесь  уважают чужие заботы и проблемы, и, не смотря на разный возраст и звания, сохраняют дружеские, почти родственные отношения. Но бывают и исключения.
…
В полку появилась новая девушка на скромной должности писаря строевой части. Племянница капитана Иванченко. Звали ее Валя. Что заставило ее уехать из Ростова на Дону, теплого и благодатного края в такую даль, на край света? Скорей всего проблемы личного характера. Что-то разладилось и захотелось уехать, куда глаза глядят.
Зато в Розенгартовском гарнизоне и вовсе никуда бы не глядеть. Бездорожье,  грязь или пыль, в зависимости от времени года. Так появилась еще одна приятельница у Лины. Добрый светлый человек. Для  двадцати шести лет необыкновенно чуткая и застенчивая. Валя в атмосфере строевой части почувствовала себя слишком скованно. Лина и Галка Сотникова находились в другом здании. Кроме того, обе заняты семейными заботами и всегда спешат домой. Одной среди мужчин, с их шуточками и приколами Валентине стало неуютно. В Ростове она работала воспитателем в детском саду. Адаптация шла долго и болезненно.
Лина поражалась, как мастерски Валя располагала к себе малышей. Сколько неподдельной ласки было в каждом ее  взгляде и слове.
— Катенька, зайчик! Здравствуй, как дела? — приветливо спрашивала Валя, и гладила Катюшку по голове. Девочка доверчиво прижималась к худенькой своей взрослой подружке.  Завидев Валю, Катюшка и Олежка все светились радостью и бросались ей навстречу. Шутя и мимоходом, она успевала показать детям какие-то забавные игры или поделки, и они надолго затихали,  увлеченно что-то резали или лепили  по ее подсказке. Именно с Валиной подачи Лина и стала называть дочку зайчиком.  Гостинцы и подарки, найденные Катенькой под подушкой,  тоже приносил  зайчик.
Так же легко Валя учила подруг вязанию. Она за пару недель могла из обычных катушечных ниток связать крючком роскошный сарафан. Но чтобы как-то забыть свои прежние жизненные неудачи, необходимы были новые встречи, впечатления, а в гарнизоне и холостяков-то никогда не было. Попадая в такие «дыры», молодые ребята мгновенно привозили жен из родных городов.
Протомившись меньше года в писарях, Валя уволилась и вернулась на родину. Сначала шли письма, но потом ее замужество, новые заботы, постоянные смены адресов Лины и они  потеряли друг друга из вида. Но запомнилась Валя на всю жизнь, как самая добрая и бескорыстная душа. Холостым девчонкам, особенно скромным, прижиться в гарнизоне очень сложно.
…
По причине невероятной активности Лину вечно втягивали во всякие ненужные мероприятия. Одно дело проводить утренники и распевать хором с малышами, а совсем другое дело - женсовет. Никому не хочется возиться с собраниями, политинформацией и прочей скучной обязаловкой. Но раз уж Лина взвалила на себя заботу о детских праздниках, туда ей и дорога. Пусть будет и председателем женсовета.  Женщины умело отбивались от всяческих общественных поручений:
— Не, я не подхожу!  Линка вон, какая боевая. Ей палец в рот не клади! А я что? Я так не смогу! — деловито отказывались одна за другой.
Лина удивлялась, когда же она стала такой «палец в рот не клади»? И опять оставалась на следующий срок.
Однажды, возвращаясь с работы, она остановилась по просьбе женщины, которую совершенно не знала раньше:
— Извините, Лина, я очень нуждаюсь в Вашей помощи. Вы не могли бы уделить мне несколько минут? — женщина вопрошающе смотрела в глаза, отказать было невозможно. Да и неловко. Может, действительно, что-то важное и нужное. Катюшка у бабушки, Сергей еще на службе, можно задержаться.
— Хорошо, давайте поговорим. Присядем у дома, — согласилась Лина.
— Нет, нет! — заволновалась женщина, — давайте лучше зайдем ко мне. Там нам никто не помешает, — и она подобострастно увлекла Лину в подъезд своей пятиэтажки.
Говорить «нет» Лина еще не умела и даже не знала, что этому необходимо учиться. Что нельзя бросаться спасать любого, кто об этом попросит, она тоже поймет уже под занавес, когда по-настоящему устанет.
— Вы, наверное, слышали про нашу историю? — начала женщина с вопроса.
— Да откуда же? Я, простите,  и Вас не знаю, — несколько смутилась Лина.
— Меня Ниной зовут, мой муж у вас в части служит Алексеев Виктор.
Лина утвердительно кивнула. Как не знать, кого чуть не подвела под монастырь своей гранатой.
— Поймите меня, мне не к кому обратиться больше. Вы активистка, председатель женсовета. Вы мне поможете, я знаю, — и дальше последовала долгая исповедь о том, как ее любил муж, как посвящал ей стихи в своем дневнике, и как теперь, польстившись на молодую девицу, заявил, что любит другую и предложил уехать.
— Нина, Вы поймите, — выслушав, попыталась вразумить собеседницу Лина, — это ваше семейное дело. Не могу же я приказать Вашему супругу поменять свое решение или, проще говоря, заставить его полюбить Вас снова.
— Вы с ним поговорите! — взмолилась женщина, — он Вас послушает!
Как ни пыталась Лина растолковать Нине, что она намного моложе ее и Виктора, и нет у нее права вмешиваться в их личную жизнь, убедить просительницу не получилось. В отчаянье своего положения, она успела уже обратиться с жалобами и к командиру части, и к замполиту. И даже съездила в Бикин, поглядеть издалека на разлучницу. Ничего не помогло. Почему она решила, что Лина сможет подействовать на ее мужа и вернуть его в семью - непонятно.
Лина поняла, что отделаться от страдалицы не так просто. Нина, как безумная твердила, что она идеальная хозяйка. В качестве главного оружия приберегла она приезд  дочки Оленьки, которую муж безумно любит, и которая очевидно должна была исполнить роль тяжелой артиллерии в семейном раздоре.
Пообещав Нине поговорить с Виктором, Лина шла домой раздраженная и растерянная.  Потеряв кучу времени, она почувствовала, как будто влипла во что-то противное и тягучее. Как муха в липучку и теперь освободиться от этого будет крайне трудно. Поэтому решила, не откладывая выполнить свое обещание.
Пришлось утром до работы встретить Алексеева на остановке автобуса у главного входа в гарнизон. Виктор возвращался от своей подруги, воспитательницы детского сада .
— Виктор Александрович!— остановила Лина, —  Здравствуйте. Я Вас дожидаюсь. Я понимаю, что я посторонний человек, но Ваша жена так потеряна. Она страдает и ищет помощи у всех, кто, как ей кажется, может помочь. Вы хотя бы как-то щадите ее, что ли. Отправите домой, тогда и устраивайте Вашу жизнь. Она Вас ждет постоянно, изводится, — Лина посмотрела в глаза Виктору и увидела, что его забавляет ее сбивчивая речь.
Алексеев сверкнул смеющимся взглядом и белозубой улыбкой, и неожиданно пальцем тихонечко нажал Лине на кончик носа, как ребенку:
— Пиип, — произнес он и рассмеялся, —  Иди домой, пигалица!
И он  двинулся размашистым скорым шагом в сторону штаба, а Лина осталась стоять в растерянности. Раньше она и внимания не обращала на него. Высокий, стройный.  Глаза синие, лучистые. В части он слывет остряком и балагуром, сыплет анекдотами. Речь грамотная, без междометий, мычаний и заиканий, как у многих вояк. Окружающие относятся к нему с уважением.
Почему-то стало понятно, что Виктору просто невыносимо скучно рядом с тусклой и нудной теткой, в какую Нина превратилась за годы совместной жизни. А может беда ее сделала такой, или она всегда была такая. Ведь случается же, что один из супругов постоянно развивается, а другой, в какой-то момент решает, что жизнь удалась, сначала останавливается, а потом, естественно, сползает вниз. И совместная жизнь становится невыносимой.
Выполнив обещание, Лина всячески старалась избегать встречи с Ниной Алексеевой, хотя та некоторое время буквально  преследовала Лину. А потом видимо решила, что Лина и сама вертихвостка, как эта разлучница, поэтому поддерживает таких, как ее муж. К счастью, Лина всегда была очень занята и доходившие до нее слухи не задевали ее. Некогда было задумываться над чьей-то глупостью. Забот хватало.
…
— Линка, — окликнула как-то Галка Сотникова, догоняя Лину после работы у самого дома, — твой где, в наряде сегодня?
— Да, а что случилось? — удивилась Лина, ведь только что попрощались у Галкиного дома.
— Да мой опять напился, я убежала, у тебя отсижусь, можно?— и она вопросительно глянула на Лину.
Семейные бои в семье Сотниковых  случались нередко. Галка юная и красивая. Муж намного старше. Невысокий, слегка оплывший, лысеющий мужчина. На вопрос, что ее заставило выйти за него замуж, отвечала:
— Да больше не за кого там выходить было в нашей деревне.
Но характер у Галки независимый и часто она сама провоцировала стычки с мужем.
— Я на руку слабая. Чуть что не по мне, сразу все, что под руку попадется, на пол швыряю, — и она, смеясь, жестами показывала, как, размахнувшись, сметает все на своем пути.
— Так он же мужик! Он тебе шею свернет когда-нибудь — стращали подружки.
Но Галка никого не слушала. Иногда на работу приходила то с косынкой на шее, под которой скрывались следы пальцев, то густо закрашивала синяки на лице и под глазами.
— А, — небрежно махала она рукой, — со своим вчера подрались.
Вот и сейчас Лина почувствовала недоброе. Едва Галка скрылась в подъезде, из-за соседнего дома показался Иван Сотников. Лина уселась на скамейку перед окном и решила сделать вид, что Галку не видела.
— Где она?— проревел Иван, окинув Лину и двух ее соседок блуждающим взглядом.
— Жену что ли потерял? Я откуда знаю, — Лина с беспечным видом продолжала изображать, что наблюдает за магазином,— за хлебом, что ли, сходить? — обратилась она к соседке.
Иван уселся на скамейку рядом и объявил:
— Знаю я, ты с ней заодно. Прячешь,  небось. Здесь подожду.
— Не смеши, прячу. Делать мне нечего, разбираться с вами. Надрался, как зюзя, иди - проспись.
Но где же Галке усидеть на месте. Настоящий провокатор, а не Галка. Выскочила из подъезда и подступила к мужу:
— Вот она я, — она вызывающе тряхнула челкой, — что ты мне сделаешь? — и она бесстрашно  стала наступать на мужа. Иван взревел, как раненый зверь, вскочил и, выдернув из земли здоровенный кол, который служил опорой для молодого деревца, замахнулся им на жену.  Лина, не помня себя, бросилась между ними, выставив вперед руки и, защищая подругу. В голове промелькнуло, что таким дрыном можно  хватить  только один раз и больше ничего уже не понадобится.
— Арсентьич! Арсентьич! Брось дубину! С ума сошел? — кричала Лина, по-прежнему загораживая Галку. Та то скрывалась в подъезде, то снова выскакивала, словно поддразнивая его.
Казалось, Иван невменяем,  блуждающий взгляд его серых глаз выражал безумие очевидно, он плохо понимал, кто перед ним. Но, как ни странно, дубину опустил. Значит, все-таки понимал: за чужую бабу придется отвечать.
Страшно было поздним вечером отпускать Галку домой, но она спокойно, без страха отправилась восвояси:
— Да не бойся ты! Ничего он мне не сделает, — уверенно заявила она, — спасибо, что защищала. Не побоялась.
— Да я не успела испугаться, — ответила Лина, — с огнем играешь. Не может так вечно продолжаться.
Но на другой день оба: муж и жена Сотниковы вышли на службу без опозданий.

…

Люди по-разному переносили отдалённость от цивилизации. Частые отъезды молодых женщин, привыкших к  хорошим условиям, к родителям то  летом на витамины, то зимой  морем подышать, чтобы дети не болели и от холодов спрятаться, приводили к печальным последствиям. Мужья, вернувшись с полигонов в пустые холодные квартиры, заполняли свой отдых, как могли. Чаще всего это были выпивки, к которым привыкали. Сколачивались в тесные компании, подбивали один другого разделить одинокий вечерок. Так и разваливались некоторые семьи. Пожить в трущобах пару лет - еще, куда ни шло, но если это семь, десять и более лет, это по-настоящему трудно.
Когда Женя Рудакова собиралась в отпуск в Мелитополь с пятилетним Олежкой, он с опаской спросил:
— Мы к бабушке поедем? А зачем? — ребенок вообще не знал, кто такая бабушка, только по сказкам помнил про Бабу Ягу — она меня не ижжарит?
…
Постоянная нагрузка, отсутствие нормального отдыха, делали свое дело. Нервы постепенно становились все более напряженными. После очередной трагичной новости об убийстве в соседнем подъезде, к Лине вернулись ее страхи. Лейтенант из соседней части, с которым всегда здоровались при встрече, оказался садистом. Всем стало ясно это только когда  после нескольких лет издевательств, он убил свою жену. И все поняли, почему она избегала общения с соседками и производила впечатление загнанного зверька. Детдомовская девчонка, некому пожаловаться и неоткуда ждать помощи.
Воображение Лины живо рисовало трагичные события. Бегущую по сугробам через больничный двор худенькую медсестру в распахнутом пальто и жестокого сильного парня,  злобно спешащего наперерез с заточкой.  Длинной косы ее давно уже не было. Никто не знал, что муж по частям резал ножом ей волосы и тело. Спал с ножом под подушкой. Дочке полтора годика. И ее ждет детский дом, повторит судьбу ее несчастной матери.
Снова невозможно стало видеть вечерами  темные огромные окна. В коммунальных кухнях вообще не было принято вешать портьеры, только легкие полупрозрачные занавески. Тишина снова стала давить и казаться мертвой. И все вокруг окрасилось в тревожные черно-красные тона.
…
Однако были и такие, кто об этих событиях говорил с усмешкой.
— Чего такая смурная? — спросила как-то Лариса Тиунова. Лина ее всегда жалела, так как муж производил впечатление наглого самодовольного хама.
— Да знаешь, не могу забыть несчастную Лидку. Такая тихая была, безответная.
— Ааа, ты об этом,— и Лариса рассмеялась, как будто речь шла о какой-то шутке, — Гришка Лидку убил? Что об этом думать-то, он ее постоянно поколачивал — она махнула рукой.
— И никто не вступился? — изумилась Лина, — вы же рядом жили.
  — Ааа, кто их там разберет, — равнодушно заключила она, с интересом поглядывая на магазин, —  Ты не знаешь, на этой неделе баранину привезут?
…
Тогда Лина впервые подумала, что на свете, сколько людей, столько  характеров и судеб.
Как же понять, кто рядом с тобой, пока не случилось беды.   Можешь и не узнать, друг рядом, враг, или просто равнодушное тупое существо.


Неожиданные повороты.

Весна. Катюшка уже полгода находится у бабушки. Привыкла к садику. Прислали фото. Глаза у ребенка наполнены тоской и безысходностью. Как такое маленькое создание  способно по-взрослому чувствовать разлуку?!
Лина спешила в штаб. Теплый, порывистый весенний ветер разбросал локоны, смахнул слезу. Нельзя об этом думать. Скоро, совсем скоро отпуск и Лина привезет дочь домой. Пусть трудно, зато вместе. Теперь она подросла почти на год.  Катенька у  бабушки щечки наела. Под елкой, как куколка стоит.  Теперь скоро.
— Держи,  пулеметчица! — в  секретку ввалился громогласный и добродушный зампотылу  и сосед по дому подполковник Титов. В руках у него пучок голых веток.  Это багульник, — сейчас  сменюсь,  свою  тоже порадую, —  и он так же шумно удалился.
В полку традиция: каждую весну  командование отправляет  на ближайшую сопку полковую санитарку с карульным офицером и парой  бойцов. В штабе багульник разбирают на букеты. И никто из девушек, будь то жены или служащие, не остается без внимания.
— Спасибо!!! – крикнула вслед Лина, доставая кефирную бутылку. Почему-то вазочек не было ни в штабе, ни в ее немудреном хозяйстве, ни даже в магазинах. Вспомнилась прошлогодняя весна. Так же привезли багульник. Лина впервые его видела. Готовились к  восьмому марта, в зале репетировал солдатский вокально-инструментальный ансамбль. Потом на торжественной части Лину  хвалил замполит и, заявив, что такой машинистки у них еще не было, вручил ценный подарок. Было неловко, как будто, в чем-то провинилась.
А все просто было. До Лины работала Наташа Гонская, девушка с характером  и завышенной самооценкой. Ей очень нравилось, чтобы ее уговаривали. Офицеры заранее узнавали, какое у нее настроение и подбирали всякий раз нужную интонацию. Наташа могла, предварительно попеняв на что-либо, взять в работу документы, могла отправить за подписью к заместителю начальника штаба.  А могла и категорически отказать. 
Лине и в голову не приходило, создавать людям трудности. Она старалась успеть, как можно больше, чтобы никого не задерживать.
— Лина, возьмёшь у меня расписание занятий?
— Возьму, да. Только подожди, я списки зампотеху закончу, тогда тебе, ладно?
— Хорошо, когда зайти?
— Да сегодня и заходи. Ближе к обеду, нормально?
— Хорошо, договорились.
Откладывались  в сторону рядовые документы только в том случае, если начальник штаба давал задание. Это было всегда вне очереди. Всегда срочно и важно. Все об этом  знали, никто не требовал к себе особого отношения. Старший лейтенант Гонский как-то решил предостеречь Лину:
—  Ты смотри, на шею сядут. Все тебе работу несут, пусть от руки пишут.
— Ну, ты даешь. Зачем же от руки, когда можно напечатать.
— А ты знаешь, что не положено?
— Знаю. ЗНШ разрешает пока. Скорость набиваю.
— Смотри. Я тебя предупредил. Моя жена ни у кого не брала работу.
— Считаешь, это правильно?
— Конечно. У нас, в Ленинграде… — дальше следовал рассказ о том, как хорошо было в Ленинграде, и как там везде отлично дело поставлено.
— Ты тоже из Питера?
— Не, я там учился. Ленинград, — мечтательно поднял глаза Сергей, — город моряков. Моя жена гуляла только с моряками.
«Нашел, чем хвастать, —  подумала Лина,— Не взяли, видать, моряки, раз за тебя замуж вышла», — но вслух говорить не стала.
Наташа вела себя независимо и надменно.  Может быть, выросла среди богемы, а может таковой себя считала, но выглядела странно. То волосы взъерошены, то пуговица вырвана «с мясом».  Поэтому  любая обычная машинистка на ее месте показалась бы чрезвычайно аккуратной и трудолюбивой.
…

— Линка! – все стучишь! – влетела Галка Сотникова, —  начальник Дома офицеров ищет руководителя на кружок. Светлана уезжает у них. Переводят. Детей некому передать. Может, пойдешь? Ты же хотела  к музыке  вернуться.
— Да! А ты точно знаешь? А вдруг у них есть уже кто-то на примете? — заволновалась Лина.
— Иди, давай, узнавай! — заторопила подружка, — отпросись на часок. Что такого?!
— А как же за Катенькой съездить?
— Так ты же, наверное, с сентября пойдешь работать. Успеешь все. Иди, пока  никого не взяли.
Итак, перспектива  работать практически по профессии,  замаячила зеленым светом.  Как ни уютно было среди своих соседей и друзей, но работа не требовала ни знаний, ни творческого воображения. Стучать на машинке скоро наскучило.
Другое дело маленькие музыканты. Здесь ни один урок не похож на другой. И можно фантазировать сколько угодно. Чем больше, тем лучше.  Малыши доверчивы, слушают, распахнув глаза и уши, всему верят,  и стараются изо всех сил. Это всегда трогательно и смешно. Не работа  -  праздник!
Все решилось  моментально.  Лина  должна была с переводом из части к началу учебного года не просто взять класс убывающей к новому  месту службы мужа учительницы, но и привести своих двенадцать ребятишек.  Таков порядок. Ученики тоже постоянно уезжали. А в классе на одного педагога положено не менее двенадцати человек. Отпуск безжалостно просвистел, как шайба мимо ворот. 
Методику ведения фортепиано в училище сняли, не раньше, не позже, а именно на курсе Лины. Без знания ее основ нечего было и думать приниматься за пианистов. И, взяв десять  дней за свой счет, Лина  помчалась в Пермь к своему педагогу. К счастью был прямой авиарейс Хабаровск-Пермь.  Полет прошел незаметно. Тревожили мысли о предстоящей работе, о том, как все успеть. Заезжать ли за Катюшкой. С кем она будет, пока Лина дорабатывает до сентября. Нужно сохранить непрерывный стаж. Если бы хоть кто-то в то время мог предположить, что стаж этот – пустая формальность и ровным счетом ничего не будет значить, когда в стране все встанет с ног на голову.
В Пермском аэропорту  Лина почувствовала себя дома. Ветер закружился вокруг нее, обнимая и ласково разметав  локоны. Так радуется тебе верный пес после долгой разлуки.  И так встречал Лину родной город. Никогда уже не вернуться ей сюда, где столько знакомых тропинок и родных окон, где дорогие сердцу, незаменимые родственные души.  Друзья  юности, перед которыми не надо таиться или сдерживаться, чтобы не показаться хуже, чем ты есть.  Все знают,  принимают и любят тебя. 
Какое бесконечное летное поле Большого Савино. То ли ветер, то ли слезы не дают вздохнуть. «Еще немного и всех увижу! Обниму!»
Судозавод. Родная музыкалка.  При входе секретарь не кто-нибудь, а подружка Верочка. Та самая, у  которой провела Лина последний свой вечер перед отъездом на Дальний Восток. И на всю жизнь запомнила Верочкины слезы и свои грустные раздумья у окна коммунальной кухни. Встретились так, будто и не расставались.
Бросив вещи у Верочки, помчалась в училище. До вечера еще много времени. А на Дальнем Востоке уже ночь. От волнения Лина не ощущала разницы во времени. Из окна автобуса с грустью смотрела на проплывающий мимо Комсомольский поселок, где выросла. Видно было даже заводские домики. Улицы ровными ступенчатыми  рядами поднимались к горизонту,  из-за  серых шиферных крыш, одинаковых, словно близнецы,  вздымался сосновый бор. Все здесь было исхожено и несказанно дорого. Вспомнился отъезд  родителей и совершенно пустой дом, в котором новым хозяевам были оставлены по договоренности дымчатая кошка Клеопатра, ласково Клепа,  и дворовый пес Шарик. Лина помнила, как его принесли совсем маленьким и совершенно круглым, с гладким пузиком и коротеньким хвостом морковкой. Забраться на ступеньку крыльца у щенка не получалось, он беспомощно опрокидывался на спину, перебирая лапками.  Так и назвали его Шариком.
Новые хозяева, очевидно из вежливости пригласили заходить в гости. Наивная Линка однажды зашла. Шарик обрадовался ей, но отчего-то стал из черного совсем седой. А Клепы нигде не было видно. На расспросы хозяйка рассказала, что Клепа не вынесла пустоты дома, стала путать, где двери, бросаться на стены, чего-то все время искать и гадила по углам. Неправда, что кошки привыкают к дому.  Лина еще много раз будет иметь возможность убедиться в том. Кошки привязаны к семье. Тоска холодом сковала душу.
Иногда Лина навещала соседей, с которыми всегда дружили, но в родной дом больше не заходила. Что-то очень важное,  бесценное и неуловимое исчезло из их семьи, как только уехали из родного дома. Не стало больше неповторимого магнетизма, чувства дома.
На первом курсе Лина спешила вечером домой, где ее ждала семья. Мама с папой, брат и бабушка, которая с рождения нянчила, любила и заботилась. И хотя она уже несколько лет была прикована к постели, все равно всегда принимала участие в семейных посиделках.
Высокие уральские снега зимой становились плотными и большими сугробами. Особенно, когда после трактора, отец широкой деревянной лопатой разгребал  тропинку от калитки к общей дороге. Окон зимой не видно. Лишь по тому лучику света, который струится, покрывая поверхность сугроба желтым отблеском электрической лампочки, издалека ясно, что семья собралась в кухне. Все ждут друг друга.  Вечера проводили в  душевных разговорах, делились впечатлениями, советовались. Почему-то было всегда весело. Теперь Лина знает, это и было счастье.
В новой четырехкомнатной квартире  таких вечеров уже не было. Лина стала редким гостем дома. Конечно, ее ждали и встречам были рады. И она рвалась домой, но счастье оказалось хрупким и отрыва  от родины не перенесло, словно растворилось. Наверное, Пенаты не захотели уезжать из сказочного уральского лесного края в огромный город среди степей.  И прибились к новым хозяевам или были обречены на  скитаться вечно в поисках нового дома.
Грустные воспоминания отступили, когда Лина шагнула на знакомую улицу. Какие-то триста метров и вот оно - училище. Школа не оставила  теплых воспоминаний. Но училище для нее стало настоящим храмом. Здесь все поражало с первых дней. Учеба не была скучной и нудной, как в школе. Здесь учили музыке. Все было увлекательно, хотя для Лины трудновато. Подготовка более, чем слабая. Взяли за слух и голос, а все остальное надо было нарабатывать.  Первый курс стал толчком вперед.  Но дальше, когда родители уехали, учиться стало сложней и серьезных успехов добиваться удавалось не всегда. Здесь тоже к ней относились тепло, по-отечески. Просто потому, что учеников своих считали родными. Воспитывали, как сердце подсказывало. Здесь были  строгость и любовь,  требовательность и чуткость.  Такого тоже больше Лина не встретит в жизни. Дальше придется только отдавать и  выживать.
Знакомые перила широкой лестницы, ведущей в малый зал, на вахте с ключами все та же тетя Капа, только старенькая совсем. Широкий коридор первого этажа Лина помнит до мельчайших подробностей.
Весной в  училище затишье. Экзамены, зачеты. Классы и залы расписаны до минуты. Всем студентам дается возможность отработать программу на том инструменте и в той аудитории, где будет экзамен или зачет. Справа учебные классы, библиотека. Слева целый ряд высоких старинных окон, бросающих солнечный свет  поперек длинных узких  половиц, вытертых за долгий учебный год. 
Лина идет почти на носочках, стараясь не нарушать тишины.  Сердце бешено колотится в груди и в  висках: 
— «Мой класс. Одиннадцатый»,— легко постучав, она открывает  массивную дверь:
— Можно?
Все так же, как было.  В глубине учительский стол. Справа под окнами два кресла, где ученики пережидали друг друга. Слева два рояля.
Из-за стола поднимается навстречу Галина Алексеевна с таким видом, будто Лина только вчера отсюда ушла и не уезжала никуда.
— О, наконец-то появилась. Покажись! – она поворачивает Лину, разглядывая со всех сторон, — ни прибавила, ни убавила. Молодец! Садись, рассказывай! – глаза ее светятся радостью.
— Да вот, Галина Алексеевна, учиться опять к Вам приехала —  и Лина выкладывает свои проблемы.
— Поняла тебя. Сколько у тебя времени?
— Неделя, в крайнем случае,  дней десять. Не знаю, как с Катюшкой быть. Заехать, значит, забрать надо, травмировать зря нельзя, да и сама не смогу уже. А вернусь, там для нее резкий переход такой будет, снова к няньке в деревню. Мне же доработать до сентября в части надо. Стаж рвать нельзя. Да дело даже не в этом. Обещала начальству, что доработаю, им замену надо подобрать. Лето у нас там безъягодное.  Ничего нигде не купить. Ни развлечений нет для ребенка, ни мамки рядом. Тоже такой стресс.  Не знаю, как лучше поступить. Может обратно улететь. Сережа в конце лета в отпуск поедет и привезет. Осталось немного.
— Не знаю, что тебе на это сказать. Сами тут уж решайте. А методику начнем прямо  завтра. Утречком подъезжай. У меня окно будет в девять двадцать. Успею кое-что тебе рассказать.
Все десять дней Лина занималась под руководством  своей учительницы, конспектировала учебники, изучала приемы постановки руки. Училась показывать пальцами на руке ученика приемы  извлечения и ведения звука. Было понятно все еще и потому, что на своих руках и плечах она все четыре года ощущала эти приемы. Училась этому сама. Но учить малышей понимать и чувствовать звук, владеть рукой, не так просто. Вечерами она успела навестить и соседей и друзей,  и с  Верочкой пообщаться.
В автобусе случайно  встретила одноклассника Володю Лунегова. Скромный, как всегда, немногословный:
— Приходи во дворец Дзержинского завтра вечером  у нас будет спектакль «Звезда и смерь Хаокина Мурьетты». Я тебя встречу и проведу.
Лина поехала, конечно. Ни кино, ни театров в отдаленных гарнизонах не было. А тут музыкальный спектакль. Володя провел и сразу исчез куда-то. Спектакль потрясающий. Весь основан на музыке и танцах. Хореография современная. Босиком, без декораций и дополнительных эффектов. Только музыка, вокал, танцы, игра света. Такого Лина еще не видела. В антракте Володька великолепно играл на гитаре и пел на английском языке. Очень душевно.
Поблагодарить  его так и не пришлось. После спектакля ждать его было неловко. Издалека помахали  рукой друг другу. Это было яркое впечатление.
Десять дней прошли в учебе и воспоминаниях. Забрать Катю Лина так и не решилась.  Много женщин в гарнизоне сидели без работы, но на место Лины не рвались. Кто-то принципиально хотел работать только по своей профессии,  а таковой могло и за всю службу не случиться, кто-то не хотел из-за большой нагрузки или муж не отпускал. Многим  просто нравилось заниматься домом и детьми. И это,  безусловно,  правильно. У таких мам дети меньше болеют и лучше учатся.  Только понимание этого придет к Лине с опозданием.
По возвращении Лина продолжала работать в строевой части и набирала себе класс малышей. В полку все ее знали и детей отдавали охотно. Правда, инструмента почти ни у кого не было и ей пришлось предоставить свой инструмент малышам  для домашнего задания.
В конце лета Сергей привез Катеньку. За год они отвыкли друг от друга. Девочка сильно изменилась, подросла, привыкла к другому образу жизни. И Лине пришлось изучать дочку заново и снова привыкать к ней. Это оказалось непросто. Рядом не было помощников.
Зато начальник Дома офицеров  помог устроить Катюшу в сельский детский сад. Далеко, но это был выход. Ребенок целый день в садике. Режим, питание, сон, занятия. Для отдаленного гарнизона это большое везение.
Началась новая полоса Дальневосточных испытаний.



Праздничная круговерть.

Опыт встреч с Дедом Морозом  завел активисток  в дебри  детских утренников. Вот тогда пригодилась Лине практика, приобретенная в училище.
— Давай, Лина, — утвердительно заключила  Таня Викторова, —  у тебя хоть какой-то опыт есть. Что наши дети здесь видят?! Придумывай, расписывай нам задания. Все подключимся. Все вместе сделаем. Ты только основу набросай.
— Снегурочкой нарядим тебя и вперед! На мины! – смеялись подруги.
Так и решили. Никогда Лина не забудет свой первый утренник.
Написать сценарий  дело нехитрое. Целый год практики в детском саду многому научил. Лина прекрасно понимала, что такое «новогодний утренник». Действие должно происходить в постоянном движении вокруг елки, чтобы дети в хороводе не теряли нить сюжета, артисты должны обладать безупречной дикцией, артистизмом. Все сказочные герои увязываются в единый конфликт «добра и зла» и появляются неожиданно. Каждый проводит с детьми игры или конкурсы. Детям не следует просто стоять. Ход утренника должен быть стремительным, полным сюрпризов, игр, шуток и веселья.
С готовым сценарием и баянистом, в одном из учебных армейских классов Лина начала разучивать с солдатиком роль Деда Мороза.
— Ну, перестань уже стесняться, Витя, — уговаривала она, — вот ты входишь. Все внимание на тебя. Руки раскрывай навстречу детям. Широко:  «Здравствуйте, ребята!» — и жестом пригласила юношу изобразить приветствие.
Виктор стоял, как вкопанный, и молчал.
— Давай, давай. Пробуй.
Тишина. С пятого раза Виктор решился сделать несколько несмелых шагов и попытался что-то изобразить руками. Но этот жест больше подошел бы к реплике «А че я-то?»
— Витя, ты уверен, что нам с тобой надо репетировать? Там ведь зрители будут. Если ты при мне стесняешься, что там-то будет с тобой?
— Не, — тихо возразил парень, — я там все сделаю.
После долгих и бесполезных  усилий Лина бросилась к замполиту:
— Ну,  не может он совсем ничегошеньки. Вы представьте, что это будет за Дед Мороз. Сам себя боится.
— Другого нет. Заняты бойцы  все. Научи как-нибудь этого. Ты же знаешь, вас же учили в бурсе вашей, — добродушно отмахнулся замполит.
Что делать. В армии бойцы тоже делом заняты. Этот, видно, ни на что больше не годится, вот и  спихнули в самодеятельность. Лина добросовестно разучила все реплики с Дедом  Морозом, и даже стишку обучила. Объяснила, как с кем себя вести из сказочных героев. Текст его свела к минимуму. Объяснила, за какие загадки и конкурсы, какие призы из мешка выдавать. Сказочными героями женщины нарядили своих старших ребят. Хорошо еще, что снегуркой сама нарядилась.
Командир распорядился. И в свободной  учебной аудитории установили елку, женщины нарядили ее и класс тоже, насколько это было возможно. С потолка свисали нитки с ватными шариками, снежинками из бумаги, изображавшие снегопад. По окнам, стенам и вокруг елки полно самодельных бумажных гирлянд и игрушек. Дети под руководством мам и соседок активно всю неделю создавали эту красоту.  Гирлянду тоже сами бойцы смастерили из маленьких лампочек. Провода тянулись по полу, пришлось их застилать куском линолеума, тщательно закреплять края, чтобы ребятишки не попадали.  И вот, наконец,  стали собираться малыши. Мамы в дальнем углу поправляли ушки с хвостиками, оборочки и всевозможные короны своим чадам. Одежонка тоже вся горками возвышалась на столах за шкафом.
Ведущая организовала детей в хоровод и из класса полились призывы:
— Сне-гу-роч-ка!  Сне-гу-роч-ка!
Немного подождав, Лина появилась перед ребятней.  Ведь надо же зажечь елку. И утренник  развернулся в смешное неказистое действо.  Дети были разновозрастные.  Одеты, кто во что. Обуты, в основном, в валенки, так как пол холодный. Девочки в марлевых  накрахмаленных «принцессиных»  платьях, ослепительно белых или крашеных зеленкой, синькой и еще Бог знает, чем. Разномастные зайцы и шахматные короли. Вид их не был шикарным, но в этих костюмах заключалось нечто гораздо большее, чем в дорогих фабричных. Их делали дети своими руками вместе с родителями. А это бесценно.
Кое-как удалось выстроить хоровод, спеть про маленькую елочку и даже станцевать коллективный танец с прихлопами и притопами.
Между тем, общая елка никак не хотела загораться,  и Снегурка предложила ребятам позвать Деда Мороза. И тут началось нечто!
Сначала Дед Мороз никак не хотел выходить. Потом, когда Лина объявила ребятам, что уже слышит его шаги и пошла ему навстречу, обнаружила, что Дед Мороз стоит за дверями, как парализованный и не двигается. Лина почти силой втащила его в класс:
—  Смотрите, ребята!  Дедушка Мороз пришел! – радостно объявила она, — давайте поздороваемся с ним!
Дед Мороз угрожающе молчал.
Парень увидел такое количество народа в классе и впал в ступор. Все отцы командиры пришли посмотреть на своих детей и выстроились гурьбой вдоль одной стены. Мамки вдоль другой. На все пространство распластался кривенький  детский хоровод, посредине торчала елка, и все слепило блестками.
Лине пришлось на ходу придумывать приветствие Деда Мороза. Она наклонилась к его  уху:
— Что ты говоришь, дедушка?! Ты устал! Ребята! Скорей дедушке стул под елочку поставим. Пусть дедушка отдохнет с дороги. Он немного посидит и сможет с нами станцевать!
Так и вела Лина елку: от лица и Снегурочки, и Деда Мороза, который то ли замерз, то ли устал. Весь утренник он безмолвствовал, хотя  шевелиться немного начал и даже вяло сплясал с ребятами у елки. Призы раздавать тоже не смог и сразу скинул все, что было в мешке.  Лина едва успевала, корректировать неадекватные поступки дедушки. Очень выручал баянист. Поэтому  хороводы с песнями и танцевальными движениями более или менее удались, чего не скажешь об утреннике вцелом. 
Первый утренник Лины оказался комом. Опыт показал, что сказочные герои должны быть взрослыми. Дед Мороз - смелым. Поэтому все последующие детские утренники роль  Деда Мороза исполнял исключительно Сергей. Испугать его трудно, импровизирует он легко, тем более,  что слова учить некогда. Что-то запомнил, что-то присочинил. И детям весело, и взрослым смешно. В результате все довольны.
Для Катюшки Деда Мороза наряжали отдельно. В четыре года уже трудно было обмануть. Голос папы мог разрушить веру в чудо. Наряжали любого, кто согласится. Иногда солдатик, иногда кто-то из офицеров, менее знакомый. Особенно удачно, если жил в другом  доме. Этот же Дед Мороз приходил и к Олежке Рудакову.
Олежка чаще всего был Зайцем или Петрушкой.  Женя замечательно крахмалила хоть ушки, хоть воротнички. А Катюшку Лина до четырех лет наряжала зайцем. Из мужниных парадных рубашек соорудила комбинезон на вырост и на отделку пустила заячий мех. Меховая макушка, хвост,  помпоны под подбородком, на руках, ногах и на поясе. На туфли тоже одевались белые чехлы с помпонами.  Вся беленькая, в завязочках и с помпонами, она выглядела пушистым белым, почти взаправдашним, зайцем.
Позже костюм зайца сменили наряды принцесс из крашеной, густо накрахмаленной марли. Кринолин мастерил Сергей из проволоки, так что еще и юбка красиво топорщилась. А на голове громоздилась высокая фигурная корона, вся сверкающая битыми игрушками.  Главное, чтобы девочка в самый волшебный праздник чувствовала себя принцессой.
Балы в Доме офицеров были  единственным развлечением в гарнизоне.  Лина, как и все женщины,  готовила праздничные разносолы заранее. Традиционные блюда:  холодец,  оливье, селедка под шубой были в каждом доме.  Ничего другого они и не знали. Майонез заказывали в Хабаровске задолго до праздника. Горчицу готовили сами из сухого порошка.  Меню выстраивали на основании набора продуктов, которые удавалось раздобыть. Баранина, значит плов. Если тощие петушки, тоже не беда. Чахохбили - замечательное блюдо, очень простое в приготовлении. Закинула все сразу в жаровню, поставила на медленный  огонь, и делай свои дела. Все само приготовится.
Наряды себе Лина тоже шила сама. Как обычно, расстелив на полу ткани и приложив к ним какую-то вещь, блузку или платье, которые хорошо сидели на ее худенькой фигуре. Муж смеялся:
— Ты, как Остап Бендер на пароходе художничал.
Лина смеялась. И правда, методика кроя уж очень напоминала творчество Бендера.
Обвести детали одежды важно было правильно. А дальше все просто. Собирались изделия по ночам, когда семья спит,  и ничто не отвлекает. Частенько  заканчивала работу только утром, когда Сергей уже собирался на службу.
Концертное платье Лины отличалось только тем, что воротник скрепляла мельхиоровая брошь с камнем под рубин в тон самому платью, и вместо запонок хитро пришитые клипсы от той же броши. В семидесятые годы это смотрелось фешенебельно. Не смотря на Самтрест. Так женщины называли свои изделия. Все приходилось шить и вязать самим.
Платье оказалось универсальным. Темное и строгое оно прекрасно подходило для любых выступлений. В нем Лина пела и дирижировала своим детским хором, в нем играла пьесы и попурри на рояле, в нем же аккомпанировала Ирине Бающенко. Это был их чудесный совместный  номер. Ирина играла на виолончели «Лебедь» Сен-Санса. Лина растворялась в этих звуках. Напоминало музыкальную школу и их камерный струнный оркестр, где она играла на альте. Пьески были самые простые, но поражало другое. Непередаваемое ощущение, когда звук, извлекаемый тобой, сливается с массой других и образует  мощное и насыщенное единое целое, именуемое музыкой. Удивительную магию соучастия в рождении общего звучания может ощутить только тот, кто хоть раз в жизни приобщался к этому чуду.
В комнатах в холодное время  создавали тепло дополнительно, ставили  электрические обогреватели. А в кухне окно промерзало до самого верха. Зато из него получался великолепный холодильник. Между рамами Сергей по просьбе жены сделал полочки из фанеры, почти до самого верха. Лина застилала их бумагой, посыпала  мукой и раскладывала морозиться пельмени. Весь январь потом можно лакомиться.
В саму новогоднюю ночь детей укладывали спать и оставляли приглядывать надежного солдатика. У Лины и Сергея постоянной нянькой был Саша Нехлебаев. Мальчишки с удовольствием оставались в офицерских  в семьях. Всю новогоднюю ночь можно смотреть телевизор, хоть и с помехами, но все-таки, не в казарме. Елка вся в огоньках, Стол накроют тебе всякими вкусностями. Ешь от пуза. Мясные блюда, салаты, газировка, домашние торты, конфеты. Женщины старались, чтобы ребятам было в радость оставаться за няньку. 
К балу заранее шили наряды, громоздили замысловатые прически. И всю ночь дежурная санитарка моталась между гарнизоном и Домом офицеров. За ночь беспокойные мамаши успевали съездить пару раз домой, проповедать  детей. Квартиры в городке не закрывались на ключ, коммуналки тем более.  Не от кого было закрываться. Спокойно жили, хоть и рядом с границей.
В семье Сергея и Лины установилась традиция готовить друг другу сюрпризы и оставлять их под елкой. Оба заранее что-то придумывали, запасали и приберегали подарки. Детям удовольствие растягивали надолго. Ночью под подушкой оказывались шоколадки, куклы, яблоки или мандарины. Все это приносил Дед Мороз или Снегурочка, а чаще всего зайчик. Потому что он мог прийти в любое время года и под подушкой припрятать гостинец.
Праздники вдали от близких  особенно необходимы. Их ждут, к ним сообща готовятся. Каждая мелочь:  гирлянды на елке, бенгальские огни, горка во дворе, морозные узоры на окнах - все  кажется значительным, все радует. И долго еще не утихнут разговоры о прошедшем празднике. Во всех квартирах и коммуналках, в служебных кабинетах и на улице будут слышны веселые голоса  и дружный смех.



Вместе весело шагать

Лина вихрем ворвалась в размеренную жизнь музыкального кружка. Класс Светланы Александровны оказался совершенно разношерстным как по возрасту, так и по подготовке. А свои малыши все от семи до десяти лет. Расписание уроков фортепиано заняло  четыре полных дня. Но Лине очень хотелось, чтобы дети могли знать хоть немного музыкальную грамоту, умели петь и имели хоть какое-то представление о музыкальной культуре.  Не зря муж не однократно говорил ей:
— Умеешь ты создавать себе трудности, чтобы потом их героически преодолевать.
Это была чистая правда. Никто не обязывал Лину вешать на себя дополнительную нагрузку, за которую не доплачивали.  Но так она понимала свои учительские обязанности. Ведь Галина Алексеевна, преподаватель по фортепиано в училище, тоже возилась со своими девчонками на много больше, чем того требовала учебная программа. А когда девочки приходили в расстроенных чувствах, в основном по причине неразделенной любви, она терпеливо успокаивала, выслушивала, убеждала, наставляла на путь истинный. А потом в свое личное время возмещала уроки, которые не удавалось провести вовремя. С такими, как Лина, вообще занималась частенько сверх учебного времени, чтобы одолеть технические проблемы в аккомпанементе.  Линины педагоги работали на результат. 
Как давно это было, сколько всего прожито. Теперь ей самой предстояло воспитывать маленьких музыкантов. И самой решать, на что или на кого себя тратить.
Свободные дни от пианистов, заполнилась занятиями муз литературы, сольфеджио и хора.
Приблизительную программу составила по своим учебникам и конспектам.
«Вместе весело шагать, — крутилась в голове Лины  задорная мелодия, — по просторам, по просторам…». Дорогой она любила обдумывать репертуар для своих учеников, придумывать, как лучше организовать праздник или концерт. А просторов было хоть отбавляй.
Катюшку утром  Лина отводила в Лермонтовский детский сад на станцию Розенгартовка. Это километра  полтора до Дома офицеров и еще полкилометра до садика, вглубь села. Потом возвращалась в Дом офицеров на работу. После окончания уроков в первую смену, мчалась короткой дорогой через лесок домой, чтобы успеть приготовить что-то к ужину - и снова на работу во вторую смену. После этого за Катюшкой в садик и домой. Километров наматывала за день много, но молодость не знает усталости.
В Приморье жаркое лето, а вот зима беспощадно суровая. Морозы и сильные ветры не позволяли расслабиться. К зиме детей необходимо надежно экипировать. Поэтому Лина, ползая по полу, старательно выкроила дочке пальто на вырост из своего старого. Чтобы не выглядело мрачновато, дополнила вышивкой. Воротник и манжеты отделала мехом ноябрьского дальневосточного русака. Он еще не полностью белый, а скорее дымчатый. Шапка тоже  из  заячьего меха, но надежно простегана изнутри ватином и теплой бабушкиной пуховой кофтой. Из рукавов на резинке висят варежки. Приходила Катюшка в садик раскрасневшаяся с мороза и разгоряченная от своего зимнего утепления. Мамины изделия - это вам не ширпотреб.
Уроки фортепиано родители оплачивали. В основном передавали деньги  через  детей Лине, она платила в бухгалтерии, забирала квитанции и отправляла назад, родителям.
Казалось, все шло своим чередом. Нет причин для переживаний, но сотрудники дома офицеров относились к музыкантам прохладно, зарплата была у них больше, чем у других.  Хотя, целый год Лина обучала  вместо положенных двенадцати детей, двадцать четыре, а оплата положена только за двенадцать. Никто этого не учитывал. А ее рвение к хору и теории музыки вовсе ставило  теток из бухгалтерии в тупик. Получалось, что Лине оплачивалось гораздо меньше половины ее труда.
Начальник дома офицеров ко всем относился ровно, никого не выделял. Никого не третировал. Возможно, поэтому местный серпентарий шипел тихо, исключительно по щелям.
Дети были с разными способностями. Запомнилась одна трудная девочка, занятия с которой  быстро превратились в мучения.  Передавая класс, Светлана рассказала о своих учениках, об их возможностях и особенностях. Дала целый ряд полезных советов и наставлений.
— А с Олей Шмелевой  даже не напрягайся. Она пятый год у меня занимается. Перенесла менингит. Памяти нет, доходит информация с трудом и не вся. Целый  урок  долбишь одно и то же, на следующий приходит, начинай сначала. Вот оставляй в правой руке мелодию, а в левой  бас - аккорд.  Все.
— Так зачем же мучить-то ее? — удивилась Лина.
— Мама очень хочет. Просит. Для себя, — Светлана отмахнулась.
— Ладно, может и такой опыт пригодится.
— Не пригодится, — заверила Светлана, — я всю жизнь работаю, никогда не встречала такого,  и ты больше не встретишь.
Оля Шмелева худенькая бледная шестиклассница, целый год добросовестно разучивала  Синий платочек. Аккорды Лина свела  к терциям, а где и к одному звуку. Бедное дитя должно же сыграть на академическом концерте и получить свои  аплодисменты. Ведь как-то надо ее поддерживать и за что-то похвалить.
Жаль ребенка. Вместо того, чтобы больше проводить времени на свежем воздухе, она долбила по клавишам, пытаясь одолеть невозможное. Как же родительское сердце не подсказало маме, что перегрузка ребенку во вред и надо поберечь ее, и без того хрупкое,  здоровье.
Зато хор ребятишки любили все. Песни Владимира Шаинского пели с удовольствием.
Лина по своим книгам выбирала материал и рассказывала детям о жизни великих композиторов, о содержании  из бессмертных творений. Учила нотной грамоте. Они умудрялись  петь по нотам упражнения по сольфеджио,  и даже писали немудреные диктанты.
Катюшка по средам  и субботам тоже толклась возле мамы. В классе рисовала. А если репетиции шли на сцене, тут уж вообще есть, где разгуляться. Если поют дети, Катенька выходит и встает в первый ряд хора, подпевает.  Если взрослые готовят инсценировку, она и тут успевает поучаствовать. Сцена у костра. Солдаты поют. Санитарки перевязывают раненых бойцов. Катюшка молча выходит и садится рядом на пенек. Никто не возражал и не возмущался. Воспринимали ребенка, как забаву. Старались чем-то развлечь или угостить. К концу репетиции, исползав все закутки закулисья, Катюшка усталая и довольная, вся в пыли трогательно прощалась со всеми.
Надо сказать, что в такие дни на занятия из городка и обратно ученики шли в сопровождении Лины. Взрослых больше не было. Тротуаров  и тропинок нет. Короткой  лесной дорогой идти опасно. Там ручей, в который легко оступиться. Поэтому надежней считалась отсыпная дорога, по которой ходили грузовые автомобили, военная техника и лесовозы.
Зимой, после того, как трактор прочистит проезжую часть дороги, на обочинах образуется   снежный бруствер.  Груженые лесовозы движутся один за другим. Никаких сигнальных лампочек, почему-то только красные ленточки развиваются сбоку вверху и внизу.
Впереди Лина ставила кого-то и ребят постарше, а сама шла замыкающей и вела за руку Катюшку.  Пропуская  машины, ребятня взбиралась на высокие снежные комья. Особенно трудно приходилось в межсезонье, когда дорога раскисала, ноги увязали в снежной или земляной жиже.
Однажды Катюшка обратила внимание на промокшие мамины сапоги:
— Мама, а почему  ты не носишь валенки с калошами?
Все дети тогда носили валенки с калошами. Кожаные сапожки были большой редкостью.
— А у меня нет, — отшутилась Лина.
— Когда я вырасту, я тебе куплю валенки и калоши, —  пообещала  дочка.
— Ты моя заботушка! – ласково улыбнулась Лина, приобняв девочку.
Вместе весело шагать!
Наверное, Бог берег этих ребятишек и глупую Линку. Ей даже в голову не приходило привлечь родителей к сопровождению детей. Везде и всюду сама. Это казалось нормальным. Не зря существует шутка, что нормальность – легкая форма слабоумия, а в каждой шутке, как известно, доля правды есть.
Концерты для воинов Советской армии проводились ко всем календарным праздникам.  С  приходом Лины в них стали принимать участие дети. Правда, трудновато приходилось без концертмейстера. Детям легче и спокойнее петь, когда перед ними их руководитель. И текст губами показывает и подсказывает жестами нюансы.  Выручали случайные музыканты, которые встречались  тут же за сценой и садились за рояль. Так несколько раз по своей инициативе Лину выручала жена капитана Макарова, которую Лина даже не знала. Увидев панику в глазах Лины, она взяла как-то  сборник «Песни радио и кино» из ее рук и спокойно кивнула:
— Не волнуйся. Что здесь? Крылатые качели?
— Да, — Лина неуверенно кивнула. Работать приходилось либо самой, либо опираться на самодеятельных артистов, что мало способствовало хорошему результату. Но как легко и свободно поется, когда за роялем профессионал! Сердце защемило ностальгической тоской по родному училищу.
— Спасибо! Вы не представляете, как меня выручили! — благодарила Лина пианистку после выступления
— Да брось, ерунда какая. Обращайся, — и она скромно удалилась.
Обладая яркой внешностью и прекрасным образованием, жена капитана Макарова не работала. Наверное, долбить с малышами азы было для нее мучительным. А другой работы в гарнизоне не было. Но женщина эта проявила себя героически, когда с мужем случилась беда.
Получив серьезные увечья, Макаров в тяжелом состоянии был отправлен в Хабаровский госпиталь вертолетом вместе с женой. На протяжении периода тяжелейших операций и длительного лечения она находилась рядом с мужем. Устроилась санитаркой в госпитале и неотступно его выхаживала. Лина, как и все женщины гарнизона, восхищалась ее преданностью.  Не все способны на такое. У Володи Рафиса, жена вообще отказалась ехать на Дальний восток. Сказала, что ей нечего там делать. Осталась в Москве. Рафис  из соседней части. Симпатичный, музыкальный. Без  его гитары  не обходился ни один праздник. А в любви не повезло. Вообще в отдаленных гарнизонах нередко распадались семьи. 
Особенно сложно привыкать к жизни в захолустье девушкам из крупных городов, привыкшим к налаженному быту, окружению родственников и друзей. Здесь и мужья дома бывают нечасто, и близких нет рядом. Бытовые условия сложные, самого необходимого не сыщешь.
К тому же телевизор не посмотришь, вдоль границы постоянная зона помех. Поэтому жены офицеров сами создают и детские кружки и организовывают праздники. И дорожат друг другом, иначе пропадешь.
Лина и сама участвовала в концертах. Музыка вносила в ее жизнь некий духовный смысл. Согревала  и утешала в горькие минуты. Настраивала на рабочий лад, когда хотелось все бросить и уехать с Катюшкой к маме. Поэтому она упорно для души разучивала полюбившиеся пьесы. И к концерту что-то в ее репертуаре находилось. Она любила яркие Эмоционально насыщенные произведения. Технически для нее, как правило, слишком сложные. Не было рядом Галины Алексеевны. Приходилось преодолевать самой. Зато, как приятно, когда случайно услышишь чье-то одобрение.
Так отыграв в очередном концерте пьесу Грига «Весной», Лина помчалась одеваться. Нужно за Катюшкой в садик. В гардеробной одевался какой-то офицер. Лина не видела его лица.
—  Что так рано уходите? – спросила гардеробщица, — не понравилось?
— Да нет, понравилось. Девушка хорошо на рояле играла.
Лина услышала это уже в дверях. Но порадовалась. Она знала, что играла-то не очень хорошо,  но старалась, значит,  кто-то ее услышал.
Хуже всего было то, что пришел новый инструктор по кружковой работе. Абсолютно бестолковая, но амбициозная молодая женщина. По всем ухваткам - типичный чиновник из комсомолии. Такие везде и всюду принимают решения, запрещают, порицают, указывают правильное и нужное направление.  Воробьева Татьяна Александровна  с  подчеркнуто прямой спиной, жесткой  уверенной походкой и злобным выражением лица. Возможно от того, что в музыкальном образовании, она ничего не смыслила, держалась холодно и надменно.  Говорила сдержанно, едва раскрывая тонкие неподвижные губы. Глазки-буравчики мелкие и пронзительные, напротив чересчур живо впивались в собеседника, будто искали в его словах скрытый смысл.
Через год после Лины в дом офицеров пришла новая пианистка Галка Гофман. Красивая еврейка с огромными глазами, пухлыми губками и волнистыми волосами. При ее  невысоком  росте  и  фигуре  приятной округлости, она  была настоящей красавицей и смотрелась контрастно рядом с худосочной и бледной Линкой. В общем, глаз не оторвать.  Лину это не смущало. Она  обрадовалась несказанно и с удовольствием отдала ей часть ребят. Кто-то из учеников уже уехал,  и им обеим пришлось добирать классы до положенных двенадцати человек.
Стало легче работать. Класс  только свой и есть человек, на которого можно опереться,  с кем посоветоваться. И на академические концерты детей приглашались теперь не только библиотекарь и инструктор, для вида, но и коллега по цеху.
Воробьева  восседала в центре стола экзаменаторов с начальственным видом и изредка поглядывала на раскрытые перед ней ноты с теми  пьесками или этюдами, которые исполняли дети. Она старательно делала умный и строгий  вид, отчего выглядела глупее обычного.
— У Вас Титова не знает ритм, — весомо произносила она, считала непременно нужным сказать хоть что-то.  К счастью, в оценки не вмешивалась. Опасалась попасть в глупое положение. Вика Титова  чуток постарше остальных, сообразительная и способная. Поэтому уже играла пьески с синкопами. Но именно синкопы и смутили начальство.
Галка выразительно глянула на Лину. Кто-то из классиков сказал, что лошадь, умеющая считать до десяти, — это замечательная лошадь, но не замечательный математик. Но почему-то часто именно такие лошади руководят математиками.
Свои дети играли или Линины, Галке было безразлично, она откровенно скучала и не вникала особо в жизнь студии и дома офицеров. С первых дней попыталась и не безуспешно охладить энтузиазм  Лины:
—  Зачем тебе это надо? Тебе что, заняться нечем больше?
— Ну, понимаешь, взялась уже, не хочется бросать их. Кому-то может это очень пригодиться. Хотя, устала, конечно. И придирки Татьянины раздражают. На все свои репетиции таскает. Вот, где времени вагон уходит. Ты слышала, как стихи читают? Горькие слезы.
—  А ты там что делаешь?
— Пою. То вдвоем с Рафисом, то втроем. Ольга еще, младший библиотекарь. Танцевали даже, не поверишь. Композиции ставим литературно-музыкальные. Везде влезать приходится. Она ж ничегошеньки не может. Однажды петь встала вместо Ольги – совсем не туда тянет. Хорошо, сама поняла, что лучше не надо.
— Нет, я на такое не подписываюсь, как хочешь. Лучше книжку дома почитаю.
И не подписалась. Хотя многое умела, и никто не заставил. А почему Лина влипала во всякие мероприятия, сама не понимала. Даже поездки по пограничным заставам с концертом без нее не проходили. Лончаково и Лазо - две подшефные заставы, куда агитбригада, сформированная из активистов разных воинских частей и работников дома офицеров,  возила свои  концертные программы.
Погранцы всегда все при деле.  Но несколько слушателей все-таки набиралось. Звучат песни, а в маленьком зале, танцуют лейтенант с женой, недалеко еще женщина с детской коляской и капитан стоит в сторонке. Совсем их там мало,  да и вряд ли им интересна наша самодеятельность, просто лишний повод потанцевать. Но артисты верили, что внесли в жизнь заставы некоторое разнообразие и довольные возвращались затемно по пыльной грунтовой дороге в машине под тентом, с песнями и разговорами.
Вместе весело шагать.



Дальневосточный  загар

Женька Рудакова - лучшая подруга Лины. Они подружились сразу, как только она приехала.
Муж ее ждал, не как все. К приезду жены квартиру не просто отремонтировал, а превратил в апартаменты.
— Приедет моя Женька, увидишь, какая она! Вы подружитесь! Она необыкновенная! Да ты сама увидишь, – говорил Виктор Григорьевич и радостно щурился,  при этом,  щеки его покрывались ярким румянцем, как блины в масленицу.
Первый раз они встретились  у двери, Женя крутила  ключом в замке и оглянулась на звук шагов.  Лина тоже повернулась, чтобы поздороваться с соседом, их взгляды встретились.
  «Да, —  подумала Лина, — Григорьич не обманывал».
Женя  была очень красива. Миниатюрна и отлично сложена. С приятными чертами лица. Но главная ее прелесть - это глаза. Лина  до сего момента таких никогда не встречала. Кроме того, что они большие, открытые и отличной формы, они были бесконечно глубокие, как два бездонных колодца. В них отражаются все малейшие движения души. В них хотелось смотреть и смотреть.
Они  поздоровались.
— С приездом Вас, — приветливо улыбнулась Лина.
— Спасибо, в замке пытаюсь разобраться, —  Женя слегка улыбнулась. В  это время дверь ее квартиры подалась внутрь, и женщины  разошлись по своим домам.  Лина  на ходу успела бросить:
— Заходите, Женя, по-соседски. Будем рады.
Так незаметно они и сблизились. Мужчины вместе служили. Вместе уходили на службу и возвращались. Вместе мотались по ученьям и полигонам. Оказалось, что и дети ровесники.
Старший Сергей  оканчивает школу, младшему Олегу  пять, как и  Катюшке. Интересов общих хоть отбавляй. Гарнизонные дети вообще неприхотливы. Во дворе двухэтажки  собираются  обычно жены офицеров, когда ждут мужей на обед или вечером со службы. Под окнами построен столик и удобная скамеечка со спинкой. Молодые мамки приходят с колясками, набором ползунков и пеленок. Трещат о своем, о девичьем. Учат друг друга вязать, готовить, обмениваются новостями из дома.
Связь с родными  поддерживается  путем переписки. Звонить по межгороду просто  неоткуда. Ехать в ближайший райцентр Бикин - далеко. Автобусы туда не ходят. На почте соседней деревни Лермонтово  междугородней связи нет.  Письмо из дома – целое событие.

Женька оказалась заводной подружкой. Энергичной непоседой. Как только появлялись первые солнечные лучи, она начинала примеряться к крышам: где удобней спрятаться, чтобы позагорать.
— Да где тут загорать? – удивлялась Лина.
— Не смеши. Загорать можно везде. Лишь бы никто не видел, не так поймут. Завтра приду с дежурства, полезем на крышу. Ты дома завтра?
— Ну да. Обещали не трогать в выходной.
— Отлично. Завтра и начнем.
— Холодно еще, Жень, — поежилась Лина.
— Прекрати, что ты, как старуха!  Зато, ноги будут какие! И шея! Посмотри на себя, какая бледная. Фуууу… А будешь  шоколадная!
Лина удивлялась, откуда Женька берет силы. Крутится, как веретено. Дома все блестит, все приготовлено. Работа трудоёмкая, и там успевает. И ноги ей еще загорелые подавай. Лина чувствовала себя старой и нудной теткой  рядом с подружкой, которая была еще и старше на одиннадцать лет, но энергичная и  жизнестойкая. Маленькая, упругая, всегда на каблуках, не смотря на полное отсутствие тротуаров. Да что греха таить, и дорог-то не было. На работу ходить приходилось лесной тропинкой, которую местами перегораживали ручьи. После дождей и весной ручьи размывало. Кто-то бросит пару жердочек поперек и идешь, как в цирке по канату, балансируя, широко раскинув руки и с ужасом зависая над маленьким бурным потоком, как над пропастью.
Четыре года жизни в гарнизоне сблизило людей общими бедами и радостями, заботами и праздниками. Пока Лина работала в штабе, маленьком  одноэтажном строении из досок, бегать на работу было легко. Хоть по грязи, но рядом. Но связь с музыкой терять не хотелось. А потому она и ухватилась за возможность преподавать фортепиано у малышей в Доме офицеров. Это была любимая работа: возиться с ребятишками, учить их петь, распознавать звуки. Это была та неотъемлемая часть мечты, которую еще можно было удержать. Все представления о семейной жизни были приобретены Линой из романтических фильмов и тех немногих книжек, которые она успела прочесть за свою жизнь. В действительности все оказалось намного суровей и неприглядней. Нужно было научиться с этим жить, но проклятое стремление к возвышенному  не давало опуститься на землю. Казалось, что она проживает не свою, а чью-то чужую жизнь и все, что происходит в ней, это ужасная ошибка. Исправить что-то самостоятельно казалось невозможным, опереться не на кого.
Вот и оставалось только заняться любимой работой, а если таковой нет, то хоть какой-нибудь, чтобы не сидеть одной в четырех стенах и не терзаться отчаянием. Отсюда вечное Линкино рвение к работе. И конечно в гарнизоне должна быть надежная подружка, с которой можно поделиться печалью и радостью. В Розенгартовке это была Женя. Обе доверяли друг другу свои маленьких женские секреты, печали и радости. Общение  с  такой подружкой восполняло недостаток того душевного тепла, которого обе женщины ждали от своих мужей, да так и не дождались. Что делать. Люди разные. Кому-то недостает сердечности, а кому-то отвешено с гаком. Несовпадение разрушительно.
Но романтичные моменты все-таки присутствовали в жизни даже таких неудачниц, как Линка. Например, ранняя дальневосточная весна привносила в жизнь гарнизона оживление. Дежурную санитарку, которую в народе величают буханкой, отправляли на сопки за багульником. Когда расцветал багульник, сопки казались  лилово-розовыми. У всех женщин и на работе и дома стояли букеты из цветущих веток багульника,  вестника  весны.
Лежа на крыше своей двухэтажки на тонком  покрывале, обе женщины, подставляли  солнцу  лицо, руки, ноги – то, что в первую очередь на виду.
— Снимешь колготки, а ноги белые, как у мертвеца. Я без солнца не могу, — Женя частенько вспоминала юность. Родительский дом  в Павлодаре, где зимы  короткие, а солнце   щедрое.
Лина родилась и выросла на северо-западном Урале. В школу не ходили только, когда было минус сорок. В шлакоблочном доме с паровым отоплением тепло держалось плохо. Прибегая из школы, она первым делом спускалась в подвал и растапливала котел. Нужно было почистить золу, разложить правильно щепу, полешки. А сверху уголь. Но чтобы он не рассыпался, отец  набирал его в небольшую емкость, которую сам же соорудил из невысоких бетонных бортиков, где смачивал уголь водой. Мокрый уголь не рассыпался, а держался на поленьях шапкой.
Лина сидела в подвале на лестнице с широкими ступенями и ждала. Как только разгорался уголь, пламя начинало характерно гудеть.  Тогда еще немного выждав и кочергой продолбив щели  в шапке угля, она  добавляла  его сверху, как можно больше, чтобы подольше не подбрасывать.
Только после этого можно было подниматься в дом и начинать какие-то дела. Тепло медленно наполняло дом.  К приходу родителей было уже относительно комфортно и остальной вечер кочегарил папка. Он следил за уровнем воды в системе отопления, что-то там накачивал огромной деревянной ручкой, чтобы горячая вода поступала в батареи. Жарко в доме никогда не было, но спать было тепло. К утру дом остывал, и одевалось семейство, зябко поеживаясь от неприятного холодка. Все детство, поднимая Лину в школу, бабушка подкладывала ее одежду под одеяло, приговаривая:
— Грейся платьице, грейтесь чулочки, — при этом она ласково поглядывала на Лину.
Лето в Перми  короткое и прохладное. Конечно, дети тоже успевали  поваляться на крышах сараев, устроившись на старых пальтишках, во что-то играли, байки травили. Но это не было для загара. Загорелыми  уральские ребятишки не становились, но были смуглыми, и это вполне сходило за загар.
На крыше двухэтажки, не смотря на дальневосточное яркое солнце, Линка мерзла, как собачонка. Ветер дул со всех сторон.
— Жень, неужели тебе не холодно? – удивлялась она.
— Да ты что, это разве холод? Поворачивайся теперь другой стороной, — командовала Женя и Лина послушно подставляла солнцу  другой бок.
Как правило, на другой день Линка покрывалась простудой. Губы раздувались, появлялся насморк и она зарекалась лазить на крышу, но, как только появлялась возможность снова поваляться и отдохнуть от забот, она послушно лезла вслед за Женькой на крышу. Тем более, что в Приморье  очень быстро устанавливалась теплая погода.
Зато самая красота в дальневосточном краю наступала в конце лета. Мужчинам, повязанным военной службой, редко выпадала возможность порыбачить. А уж выехать в тайгу на шишкобой считалось огромной удачей. Осенью созревали кедровые шишки, и это лишало покоя нашу молодежь. Однажды Лина с Женей напросились с мужьями в тайгу. Командир выделил грузовик ГАЗ-66. Все, кто был свободен от караульной службы, отправились добывать кедровые шишки, прихватив на всякий случай с собой удочки. К сожалению, Григорьич тоже оказался в наряде. И заботу о жене поручил другу:
— Смотри там за моей в оба. Заболтаются, потеряются  еще, — со смешком в голосе инструктировал он.
Что за красоты открылись их взорам! Такого многообразия красок Лина не видела никогда ни до этой поездки, ни после нее. Стояла сухая солнечная погода. Здесь, вдали от сопок деревья отличались громадным ростом! Исполинские кедры, лиственницы, монгольские и корейские сосны, маньчжурские орехи и абрикосы. Да много еще разных деревьев, которых они раньше не видели. 
Машину с водителем оставили на дороге. Мужчины, быстро подхватив удочки и снасти, мгновенно рассредоточились по берегу маленькой извилистой речушки. Сергею выпала тяжкая доля опекать женщин.
— Позволил себя уговорить, теперь придется с вами нянчиться, недовольно ворчал он, помогая женщинам спрыгивать с машины и спускаться к реке.
Подружки держались стойко и честно пытались нести самостоятельно свои снасти, но высокая сухая трава была гораздо выше их роста. Она цеплялась за одежду, запутывая ноги, будто пыталась уронить пришельцев и отнять у них удочки.
Шелест травы будто нашептывал им: «Нечего шастать здесь, как у себя дома и ловить нашу рыбу».
Идти в траве было трудно, то и дело женщины звали на помощь:
— Сереж! Я запуталась! — кричала Лина, и уже через минуту слышался рядом голос Жени:
— Сережа! Я удочку не могу распутать! Помоги!
Сергею приходилось оборачиваться и выручать то одну, то другую. В конце концов, он забрал у обеих  удочки и пошел впереди, прокладывая им тропинку.
С трудом пробрались они к ручью, который мужчины называли речкой.
— Ничего себе, речка, — удивлялась Лина, — ее и ручьем-то можно назвать с большим натягом.
— Много ты понимаешь, — важничал Сергей, — таежные речки такими и бывают. Потрогай, какая холодная.
И правда, вода в ручье была ледяная. Прозрачный ручей с легким звоном мчался, извиваясь между камешками и корнями деревьев. Несмотря на мелководье, в нем сновали рыбки, за которыми и гонялись наши рыбаки.
— Хариус, — довольно пояснил Сергей, — царская рыба.
 Подружки есть рыбу любили, но наблюдать, как, задыхаясь, она трепещется в руках, не хотелось. Они тут же передумали рыбачить и отправились назад к машине. Теперь предстояло подняться к дороге, так как речка протекала в низине.
— Смотрите, тигров не распугайте, — бросил в след Сергей, чем не на шутку всполошил своих спутниц.
— Ты что! — испуганно крикнула Лина, развернувшись к мужу, — здесь тигры водятся?!
— А ты думала. Тайга,— уверенно заявил он, — Идите к машине, рядом будьте и не шуми так. Все рыбу мне распугала.
Недалеко от машины подружки приметили поваленный старый, обросший мхом ствол кедра. Забраться на него, чтобы посидеть не получилось, настолько он был толстым, что даже лежа оказался выше Жени. Но постоять рядышком, привалившись в теплой сухой коре, тоже очень неплохо. Постепенно страх рассеялся. Сергей признался, что пошутил. Тигры живут гораздо глубже в таежных недрах. И близко к людям не выходят. Запах от машины и голоса людей разносят очень далеко. У зверей обострены все чувства и они, учуяв человека на большом расстоянии, старательно его обходят.
Вернуться в часть нужно засветло. Времени отводилось на прогулку не так уж много, ни приличного улова, ни шишек никто не раздобыл. Зато надышались пьянящим таежным воздухом, напитались красотой дальневосточного бабьего лета. Поездка оказалась незабываемой.
Среди бездорожья и непролазной грязи, только природа создавала настроение. Жители гарнизонов - это в основном молодежь. А в молодости все нипочем, впереди целая жизнь и все огорчения и трудности  воспринимаются, как временные. Молодость  всегда полна надежд и это замечательно.



Глубокие знания офицерских детей.

У Жени в квартире всегда было чисто, светло и уютно.  Кроме природного вкуса  здесь еще трудолюбие,  стремление к чистоте и порядку, который она, как видно, наводила всегда, где бы не приходилось жить.
Придя с работы, Женя заходит к Лине, если та дома
— Линка, пойдем ко мне. Я хочу вареники с капустой налепить, а ты посиди рядом. Спицы свои бери, если хочешь.
— Ага, сейчас. Катюшку проверю, — и Лина идет во двор, где среди мальчишек носятся только две  четырехлетние девочки: Ира Шагирова, всегда степенная, опрятная, серьезная и Катюшка, которая носится, как парень, колготки втаптывает в  сандалики и утрамбовывает их там  вместе с землей так, что они съезжают и рвутся в шагу. Локти и коленки  ее постоянно в ссадинах, а одежда в песке и каше-малаше.  Что делать, такая натура. Набегавшись всласть, она приходит с улицы  чумазая и счастливая. А днем забегает просто попить квасу прямо из трехлитровой банки. Выловить ее трудно, но возможно.
— Катенька, опять ты грязная вся, как Анчутка, — Лина отряхивает песок и засохшую грязь с Катюшкиной одежды, — Я  у тети Жени, не теряй меня. Скоро Сережа Олежку приведет из садика.  Немножко побегаете и купаться, титан будем  сегодня топить.
Катюшка морщится, но не спорит. С матерью спорить, себе дороже: отвесить  шлепка за ней не заржавеет. И снова уносится, смешавшись с ватагой ребят.
Лина, удобно расположившись на Жениной кухне, вяжет Катюшке варежки и слушает Женины новости. Женя любит свою работу, иногда она  рассказывает про всякие сложные операции. Линке это безумно интересно. Никогда раньше она ничего такого не слышала, как оказывается здорово - спасать людей. Работа эта и грязная, и ювелирная одновременно. Требует твердости духа и способности к состраданию. Какие интересные бывают эти врачи. Все разные. И какая интересная профессия медсестры.
Дверь распахнулась, на пороге появился Сережа - старший сын Рудаковых. Он добрый общительный парень, охотно возится с младшим Олежкой, помогает по дому,  уроки  только делать не любит. В этом году он заканчивает школу.
— Здрассте, теть Лин, — приветливо поздоровался парень.
— Привет, молодежь, как настроение? Боевое? – в тон ему отвечает Лина.
— Естесссстно.
Следом за Сережей входит Олежка, на ходу вертит в руках маленький бумажный самолетик.
— Мам, я пойду к Кате? Они там во дворе, — Олежка вопросительно уставился на мать?
— Не успел войти, — Женя смеется, — а кушать?
— Я не хочу. Мы в садике ели кашу.
— Ну, беги, скоро позову, — Женя поправляет рубашку и штанишки малышу и отправляет за дверь.
— А я буду, — улыбаясь,  входит в кухню Сережа, — че есть? – и он вопросительно обводит взглядом кастрюли на плите.
— Можешь вот оладьи пока поесть, холодные. Скоро вареники будут.
— Не, я подожду вареники, — на ходу закидывая в рот оладушку, Сережа направляется к себе, — я с папой на рыбалку, можно? – на ходу спрашивает Сергей.
— Куда вы опять собрались? С ночевкой?
— Ага. На Биру за хариусами, и с дядей Сережей тоже.
— О! — поднимает удивленные глаза Лина, — когда успели договориться?
—Так в прошлый раз еще. А что, вам будто не понравились хариусы, — и Сережа добродушно рассмеялся, — дядя Сережа рассказывал, как вы ели и нахваливали.
— Так должна же быть хоть какая-то справедливость, — Лина тоном заядлой спорщицы призывала подругу в союзники, — Жень. Ну,  скажи. Если муж в выходной сидит с удочкой и отдыхает, то пусть дома тоже устроит жене отдых. А то приедет и в диван, а я чисти, жарь. Я тоже устаю,— возмущенно доказывала она свою правоту, хотя с ней никто и не спорил, — раз дома ему некогда помочь, пусть хоть иногда рыбой своей побалует.
— Так он и не отказывается вроде, — Сережа попытался заступиться за старшего товарища.
— Ну да, с грехом пополам уговорила, — продолжала ворчать Лина.
— Все правильно, Виктор  Серегу твоего научит еще карасей сеченых жарить. Там косточек вообще не чувствуется. Пальчики оближешь, — пообещала Женя.
Сережа развернулся, чтобы избежать дискуссии и попытался смыться.
— Расскажи хоть, как там подготовка к экзаменам идет, — кричит вслед Женя.
— Да как идет. Нормально, — Сережа  остановился в дверном проеме, — нас  сегодня по билетам гоняли, по литературе. Мне Онегин попался. Я так взял билет, думаю: «Кто такой? Про что там?». Ну, сказал там пару слов.
Женя с улыбкой, полной любви, нежности и легкого сожаления смотрит на сына.
— Ты видишь, что делается? – смеется она, обращаясь к Лине, — «кто такой Онегин». А ты говоришь, поступать куда-то, — она обреченно махнула рукой.
Сережа, как и большинство офицерских детей, менял школы все детство. Как с него можно было спрашивать успеваемость. Да и не умела этого Женя. Она предано любила своих детей и заботилась об их здоровье и быте. Проверять уроки, бегать в школу она не успевала. Григорьич  тем более, не заморачивался уроками сына. Любить  детей гораздо важней, чем шпынять их за неуды и терроризировать по каждому поводу, вколачивая с детства, что хорошо, а что плохо.
Воспитывает то, что дети видят каждый день в семье. Только понимаешь это не сразу. Лине надо было учиться у Жени трепетному отношению к детям и выбросить из головы насильственное приучение ребенка к порядку. Она запомнила из своего детства мамину постоянную критику и  бесконечные требования.  И пыталась так же воспитывать Катюшку.
Только уже во втором классе, кода Катенька ездила рейсовым автобусом в городскую школу и приезжала с тоской в глазах, Лину вдруг прострелило: у ребенка нет детства. Школа, музыка. Бесконечные уроки и требования. Согреться негде, поиграть некогда. Мать вечно занята и раздражена.
Но понять это надо было значительно раньше. Ребенка надо просто любить. Катя тоже поменяла школу  за девять лет шесть раз. При ее слабом здоровье и частых пропусках по болезни, знания были никакие.  Спасли способности. Но учиться все равно было всегда трудно. Здоровье Лина и ее дети навсегда оставили  на Дальнем востоке.



Коммунальная докука

В коммуналке  произошел ряд изменений. Наташа и Володя Коноплевы  переехали в отдельную квартиру в кирпичной пятиэтажке. Сергею с Линой отдали их двухкомнатную половину. Так как в семье ожидалось прибавление. А в однушку  въехал лейтенант Полежаев  с женой Ниной.
Ниночка - интеллигентная девочка, пианистка. Красивая, светловолосая с голубыми глазами. Настоящий ангел. Сергей Полежаев рядом с ней производил  впечатление нелепой случайности. Его манеры и повадки соответствовали разухабистым портовым грузчикам. И внешне и внутренне все в них противоречило. И конечно, брак этот вскоре распался. Ниночка уехала к маме, родила дочку и осталась в Одессе. И правильно сделала.
Полежаев препятствовать не стал. И горевать тоже. Отправил жене контейнером немудреный семейный скарб и вскоре нашел жену по себе.
Лине было искренне жаль расставаться с Ниночкой, и Света, с первых дней показавшая себя достойной своего супруга, Лину не интересовала вообще. Их общение сводилось к утреннему приветствию и парой слов при встрече в кухне.
Света хабаровчанка. Высокая  и стройная. Внешность ее весьма привлекательна, разве что в выражение лица есть что-то примитивное. И это что-то очень скоро проявилось во всех отношениях. Общие застолья Лина прекратила, ссылаясь на занятость. Слушать пошлости  надоело и в те короткие минуты, которых избежать в общей квартире невозможно.
Света тщательно прибирала свою комнату, старательно вытряхивая веником мусор в общую прихожую, где он и оставался.   Места общего пользования  прибирать то ли забывала, то ли не хотела. На все Линины просьбы и замечания не реагировала вовсе. Даже полка с их обувью постепенно зарастала грязью. Лине пришлось привыкнуть и не обращать на это внимание, не воспитывать же взрослых самостоятельных людей.
Чтобы Катенька могла спокойно подойти к ванной и помыть руки, нужно сначала самой помыть ванну.  Чего там только не оставляли соседи. Вторая беременность протекала без токсикоза, но живот вырос такой огромный, что Лина не видела своих ног и подозревала, что возможна двойня. Никакая прежняя одежда не спасала, и Лина смастерила огромный в серую клеточку сарафан, в котором стала похожа на самовар.
Сергей любил зимнюю рыбалку с Григорьичем. Они уезжали на Алчан на несколько дней, когда можно было взять  выходные, после удачно проведенных учений и тому подобного.  Он научился готовить «строганину», так они называли салат из сырой рыбы с уксусом и перцем.  Чтобы Лина безропотно отпускала из дома, он задабривал ее рыбными разносолами. Готовить рыбу Сергей научился здорово.  Вот только «строганину» их хваленую Лина есть не смогла.  Хотя таймень и считался деликатесом.
Дома под ванной Сергей держал посылочный фанерный ящик, где разводил для зимней рыбалки червей. Кормил их отжатой заваркой из чайника и еще Бог знает чем. Однажды забыл их убрать вовремя.  Лина затопила титан, червяки сбежали из душной коробки и расползлись по всему санузлу. Смех и слезы. Пришлось собирать их и устраивать в более комфортных условиях. Лина была рада, что хоть короедов он в доме не держит. Собирать их мужчины ездили на велосипедах на делянки, где в большом количестве валялись обрубленные ветви. Вот в них и обитала ценная наживка для карасей. С пристрастиями мужа приходилось считаться. Лучше рыбалка и семейные посиделки, чем мальчишники в Лермонтовском  «Мутняке».
Иногда приезжала из Хабаровска мама соседки Светы и наводила порядок в кастрюлях, тазиках, в комнате. Добросовестно мыла пол в коридоре и отмывала накопившуюся грязную обувь дочки и зятя. С Линой была крайне дружелюбна, сама сердечность. Но за этой добротой  ясно проступала фальшь.  Лине было непонятно, зачем мамаша  так заискивает с ней. Но позже ситуация прояснилась.
Лине вот-вот рожать второго ребенка. Катюшке только исполнилось пять лет. Лина в декретном отпуске.
Соседка Света Полежаева тоже ждет ребенка. Мама, как всегда приехала, отмыла все у дочки и,  уезжая, попросила Лину:
—  Линочка, ты уж присмотри тут за моими. Переживаю, как она справится.
Лина даже не нашлась, что ответить. Выходит, она на сносях еще должна обслуживать соседку вместе с мужем. Убирать за ними, может еще и готовить подрядиться?! 
Встретив недоуменный взгляд Лины, мамаша быстренько удалилась.
К счастью, рожать Света уехала в Хабаровск к маме и больше они не встретились. Полежаева перевели.
В коммуналку заселилась  новая молодая пара. Жилье в гарнизонах никогда не пустовало.



Новый замполит

Новый замополит, добродушного вида, не отличающийся военной выправкой, сразу же получил прозвище Фантик за свое непривычное слуху имя -  Фандус  Зиевич. Семья Хузиных поселилась  на втором этаже, прямо над коммуналкой Сергея и Лины. Соседями они оказались хорошими.  Маулида Кабировна, а в народе просто Лида, долго присматривалась к соседкам и поначалу держалась несколько отчужденно. Фандус  оказался приятным в общении. Он не отличался блестящей дикцией, зато  аудиторией владел прекрасно.
В гарнизонах время от времени проводили политинформации для членов семей,и всегда это была скука несусветная.
В училище Лина тоже «значилась» политинформатором в своей группе.  Ничего тоскливей этой обязанности придумать для нее было невозможно. Даже казначейство в училищном профсоюзе было не так утомительно. Каждый четверг она приносила вырезки из газет, которые впопыхах вырезала накануне вечером или утром на бегу в класс,  и монотонно бубнила по ним какие-нибудь новости перед группой. Вникать в их содержание  ей было некогда и неохота.  Руководитель постоянно пенял на то, что информация, которую она представляет публике хаотична и малосодержательна.
— Я не виновата, что мне такие газеты попадаются, — вяло оборонялась Линка, под одобрительные смешки группы.  Политинформации никто не любил и девчонки с удовольствием обсмеивали нелепые подробности газетных новостей. В общем,  линию партии Лина проводила неважно. 
Историю КПСС в училище преподавали со всей серьёзностью. Лина и здесь никак не могла выбиться даже на четверку. Все съезды КПСС ей казались одинаковыми. Она толком не различала никакие партийные структуры. Центральный комитет, пленум партии и прочее  были для нее понятиями абстрактными. На занятиях по истории партии девчонки обычно делали домашнее задание по другим предметам.  Иногородние, как Лина, писали письма домой или своим женихам.
С приходом Фандуса политинформация перестала быть скучной необходимостью. Он умел выстроить беседу так, что было интересно и даже весело.  Начать разговор он мог с чего угодно. Вспомнить какое-то событие из гарнизонной жизни, пошутить, рассмешить слушателей, рассказать о грядущих изменениях и, как бы, между прочим, вкрутить международные новости, увязав их с жизнью страны не навязчиво и всегда кстати. Постоянно возвращаясь к насущным делам и заботам, вдруг доставал из папки, как фокусник кролика из шляпы,  газетные вырезки разных временных периодов и сравнивал их содержание.  И снова возвращался к жизни гарнизона. Кого-то мог похвалить, если было за что. Кого-то в пример поставить. Но хитер был Фандус, ни разу никого не обидел, не поставил в неловкое положение.  Очень быстро он сумел расположить к себе буквально всех.
Собравшись  за одним столом с соседями, Фандус, татарин по национальности,  с удовольствием пел со всеми  русские песни. Удивительно, но песни, казалось бы, забытые, про рябины, калины, черемухи он прекрасно знал. И слушать умел и разговор поддержать. Лина считала, что таким и должен быть замполит.  Но на практике больше таких руководителей ей не встретилось.  В армии большинство командиров становятся жесткими и даже черствыми людьми.            
Бесконечная повседневная рутина ничтожных и никому не нужных дел разрушает в человеке лучшие его качества. Если замполит роты изо дня в день меняет в ленинской комнате портреты постоянно умирающих старцев из политбюро, добывает фотографии новых, возится с планами и занятиями, которые совершенно невозможно выстроить в интересную беседу.  Во что превратится его профессионализм, если даже таковой присутствует.
В первой роте Сергея было семнадцать национальностей. Некоторые мальчишки некоторые и говорили-то по-русски слабовато, а уж история партии и коммунистического движения для них была непосильна, как китайская грамота. Рабочая рота истопников. Уголь, шлак,  караульная служба.
А тут про революцию ему рассказывают, он со школы про нее толком не слышал ничего в своем ауле.
А в январе посреди поля, разбив палаточный лагерь, нужно суметь продержаться недели три, например, пока идут стрельбы и другие занятия. В каждой палатке буржуйка. Тепло только рядом с ней и только, когда она топится. Прогорела – сразу замерли. А если дневальный нечаянно заснул, палатка горела  две минуты.
Чем топить тоже вопрос непростой. Когда в метель и мороз начинаешь замерзать, не до принципов. Срубишь и дерево, и столб телеграфный, и все, что под руку подвернется.
Полевая кухня, конечно, спасение, но зимние лагеря суровое испытание. Жены готовили посытней еду и вместе с водкой посылали с продуктовой машиной при любом удобном случае. Водка не дает окончательно замерзнуть и заболеть.
Наверное, в этой муштре и закалке была необходимость. Армия должна выживать в любых условиях, на то она и армия. Но все-таки  многие теряли здоровье на службе и это не случайно.
Неустроенный быт и отсутствие медицинского обеспечения семей так же губительно сказывалось на здоровье женщин и детей. Не случайно  те, кто знал армейскую службу, телепередачу «Служу Советскому Союзу!» называли «В гостях у сказки». Ведь с экрана смотрели упитанные румяные воины, окруженные заботой родной партии. И казармы у них  теплые и боксы для техники  образцовые.  А сами они служат с рвением и удалью, ни о чем не печалясь.
Молодежь верила, что кто-то должен здесь быть, на страже рубежей Родины и все переносила  терпеливо и мужественно. Но требовалось несколько лет, чтобы задуматься над тем, почему дома для семей офицеров построены кое-как.  Почему все коммуникации толком не работают. Разве нельзя строить качественно и создавать благоустроенный быт? Ведь не так далеко города с развитой инфраструктурой. А гарнизон почему-то без воды, тепла, медпункта. Ни дорог, ни тротуаров.  Почему военные и их семьи обязательно должны жить плохо? Для чего? Кому это нужно? Разве не испытание - это сама отдаленность и суровый климат?
Все это начнет зреть в головах уже повзрослевших офицеров и их жен, а пока они свято верят в свою значимую миссию охраны государственной границы.


Трагедия.

Женька пыталась  бежать на ватных ногах через широкий двор первого  ДОСа и Лина никак не поспевала за ней. Огромный живот не позволял видеть ноги.  А расстояние между домами вдоль и поперек изъезжено тяжелыми военными грузовиками. В дождь, выходя из дому, жильцы сразу погружались в грязь, кто по щиколотку, а кто и по колено. В зависимости от роста и удачного попадания на искомую твердь дороги. В сухую погоду почва становилась  твердой и опять же непроходимой из-за огромных борозд и бугров, через которые надо пробираться с осторожностью, чтобы не упасть и не переломать ноги.
Лине скоро рожать. По подсчетам 19 мая. Малыш беспокойный,  пинается ночами немилосердно и она забыла, когда последний раз высыпалась.
Но вот Женьку перехватили спешащие навстречу  соседи:
— Женя, тебе туда нельзя! Женя милая, остановись!
— Пустите! Я должна его видеть! Сынок! Олеженька! Пустите меня! Я возьму себя в руки, пустите,  — умоляет Женька. Она не плачет и говорит тихо. На эмоции у нее нет сил. Сознание то покидает  ее, то снова возвращает  в жестокую действительность.
Если бы можно было предвидеть, что ждало нас хотя бы через минуту, все можно было бы предотвратить.
Женя хорошая медсестра. В госпитале это поняли сразу и назначили ее старшей операционной сестрой в оперблок. Операции плановые и неплановые идут почти беспрерывно. 
Медсестра  готовит операционную, ассистирует  хирургам и после операции сама моет инструменты, закладывает  биксы и автоклав. Перекрывать операционный стол,  кварцевать операционную, чтобы в любой момент можно было хирургу приступить к работе - это, тоже ее обязанности.
При такой нагрузке она еще и дежурит сутками наравне с другими сестрами, которых после суток в отсыпной день никто не потревожит.  Ее же могут вызвать в любой момент.
Женька  часто валилась  с ног от усталости, приходя домой. На воспитание детей ни времени, ни сил не оставалось. Она их просто любила. Нежно и предано.
Старший  тогда уже  служил в армии. Олежек, как и Катюшка,  ходил в садик.
Сменившись после суток одиннадцатого  мая, Женя зашла к Лине:
— Слушай, так устала. Пойду, посплю. Олежка на улице, обедать забери к себе, если не встану.
— О чем ты, конечно, заберу.
Врываются Катя и Олег с криками и хохотом. Показывают литровую банку с водой и каким-то мусором. Лина не сразу разглядела, что там плавает.
— Тетя Лина! У нас головастики! – радостно сообщил Олег.
— Мам! У них хвостики шевелятся!
— Мы побежим на кучу! – так ребятишки называли огромную кучу щебня на обочине  дороги у въезда  в городок. Там планировались какие-то работы. Наверное, щебнем пытались частично выровнять дорогу, ведущую из одной деревни в другую мимо воинской части. Дети там постоянно вертелись целыми ватагами, как стайки воробьев  у кормушки.
Но у Катюшки пуговица на рукаве отлетела и жалобно повисла на ниточке и Лина успела ухватить ее в дверях за воротник:
— Стой, непоседа. Пуговку пришьем и пойдешь.
— Мама-а-а, — затянула Катюшка, — он без меня уйде-е-е-т! А-а-а-а!
— Погоди, не реви! Смотри,  рукав мотается, будто лишний. Я быстро. Не снимай.
Лина наспех прихватила пуговку и выпустила зареванную Катьку. Та стремглав помчалась догонять Олега.
«Надо бы напомнить про обед, чтобы шли сразу сюда, а то разбудят Женьку, не дадут отдохнуть», — подумала Лина и пошла вслед за детьми.
В подъезд влетел навстречу сосед  Женя Курасов:
— Лина, где Женя Рудакова? — он запыхался и говорил сбивчиво и взволновано.
— Дома, отдыхает, только с суток.
— Буди, там Олега убило на дороге.
Сердце тяжело толкнулось в грудь и ухнуло вниз. Лина не успела осознать, что и когда произошло. Они только что были здесь! Олег хохоча поднимал банку с головастиками и весь светился радостью. Глаза искрились! У Олежки лучистые Женькины глаза!
Тяжело поднимаясь по ступеням, Лина соображала, как сказать Жене и что именно говорить.
Но Женька  еще не спала. Шастала по кухне. Терла, как всегда что-то. Любила чистоту.
— Женя, тебя просили позвать, — нерешительно промямлила Лина, — там что-то случилось с Олежкой.
Нельзя было говорить ей. А с другой стороны, странно было не сказать, если из-за следствия, Олежек пролежал весь день там, где его настигла гибель. А мать в двух шагах не знала бы. От усталости наверняка бы уснула. Что бы потом она чувствовала. Просто невозможно решить, как правильно поступить.
С трудом Женя уговорила мужчин и в сопровождении соседей пошла к сыну. Лина пошла было с ней, но ее даже слушать не стали:
— Ты-то куда еще?! Родишь тут на месте.  Даже думать не смей.
Лина плохо понимала, что происходит. Женя идет к своему внезапному горю одна, а она, лучшая подруга, стоит и смотрит вслед. Надо же быть рядом. Кто ее за руку возьмет?  Григорьич на службе.  Никто еще не знает. Что делать?
Но тут внутри себя Лина явственно ощутила  настойчивые толчки. Малыш  желал жить по своим законам и требовал внимания и заботы. Лина побрела к скамейке. Села, откинувшись назад,  и стала ждать.
Суматоха, связанная с гибелью ребенка на дороге длилась до позднего вечера. Милиция крутилась  там весь день и даже, когда стемнело.  Они что-то замеряли, фотографировали, записывали, опрашивали  возможных свидетелей. Городок , и близлежащие поселки всполошились. К Жене примчались ее подружки - медички. Кололи что-то внутривенно, переговариваясь между собой. Мерили давление и снова кололи. Уложили в постель уже в полузабытьи. Из разных воинских частей, из поселков шли люди и несли деньги, которые тут же бросились собирать, чтобы помочь. Не знаю, везде ли есть такое явление, или это наша черта, российская. Горе сближает. И каждый готов подставить плечо в такой момент. Всем хотелось сказать что-то утешительное несчастным родителям. Пока с Женей возились медики, Григорьич растеряно выслушивал добрые слова, от которых можно было взорваться фонтаном слез, но у него не получалось. Щеки пылают, нездоровый блеск в глазах. Тут же медики с тонометром. И снова шприцы и уколы.
Лина, накормив и закрыв Катюшку дома, уговорила ее поиграть самостоятельно. Она тоже была в квартире Рудаковых, чтобы находиться рядом с Женей.  Как только она приходила в себя, начинала спрашивать:
— Где он? Еще на дороге до сих пор?
— Следствие, Женечка, нельзя пока забрать.
Ей было нестерпимо сознавать, что маленький сынишка, лежит посреди дороги, раскинув ручонки, глаза в небо. И ничего нельзя сделать, даже глаза закрыть и поплакать над ним.
Лина не умела утешать, не могла подобрать нужных слов. Просто сидела рядом, держала за руку. Григорьича пасли  мужчины. Никто не мог оставаться дома. Коллектив небольшой и очень дружный. Конечно, в каждодневной суете всякое бывало. И споры и размолвки, но сейчас все было забыто. Мысли у всех были об одном. Как хрупок и неустойчив наш мир. Как беспомощен человек перед волей случая. Нелепого и беспощадного.
На полу,  у ног Жени сидела Таня Викторова. Она поразила Лину своей искренностью и какой-то женской мудростью. Она взяла Женину руку, беспрерывно гладила ее и повторяла:
— Женечка! Так бывает, к несчастью! Ты поплач! У многих людей столько горя вокруг. У меня вот тоже дочка первая умерла,  и мама у меня умерла. Такая судьба видно. От нас судьба наша не зависит. Женечка! Смотри на меня! Не плачь! И дочка у меня умерла, и мама умерла.
Голос Татьяны, ее  жалобные просящие интонации  врезались в память на всю жизнь. Она утешала, она успокаивала и делала это так искренне и так настойчиво, что все в комнате слушали ее и вникали.
Как долго и как тяжело потянулось время. Лина почти не отходила от Жени. Постоянно кто-то из медсестер тоже был рядом. Квартира превратилась в оперативный штаб.  Только рано утром, в тишине Женя могла пожаловаться Лине наедине:
— Выспалась, как свинья, а ребенка нет.  Они мне поплакать не дают.
— Это уколы, Жень. Ты же понимаешь. Девчата  за тобой следят. Держись. Болеть нельзя. Тебе  еще много чего предстоит сейчас сделать.
— Да, знаю. Сережку вызвали? — это о старшем сыне.
— Сегодня приедет.
— Они мне поплакать не дают, — Женя зашла в ванную, где всегда подтоплен титан, теплая вода. Она взяла Олежкину рубашку из тазика, где лежали его вещи для стирки, — постой в дверях пока, не пускай никого, — и, уткнувшись в Олежкину рубашонку,  дала волю слезам.
Лине отчего-то это понятно. Она преданно пасла Женькину квартиру от посторонних, никто не может отнять у матери право оплакать свое дитя. Женя и без того вела себя героически. Ни тебе воплей, ни истерик. Сильная женщина. Григорьич уехал с дежурным офицером в Бикин, узнавать, когда можно забрать тело сына для похорон, как дела со следствием. На родину в Мелитополь путь неближний. Надо подготовиться и спланировать все заранее. Сергей все время с ним рядом. Хотя вчера, при виде Олежки на дороге,  сознание на какое-то время дрогнуло и поплыло. Только  трагизм ситуации  заставил взять себя в руки и подавить дурноту, подступившую  так  внезапно.
Но пять минут поплакать оказалось невозможно. Дальше из ванной начали рваться сначала глухие рыдания, а потом и вовсе крики. Горе, так тщательно сдерживаемое при людях, стало рваться наружу. 
— Женя, — Лина осторожно  открыла дверь и  прижала к себе Женьку,  такую маленькую и хрупкую и такую разбитую горем, — Женечка, все, все, моя хорошая. Нельзя больше. Не расходись. Остановиться не сможешь. Потом еще, без  всех. Сейчас уже Лида придет.  К ней все приходят, помощь предлагают.
  Лида Хузина - соседка напротив. Взяла на себя организационные вопросы. Общалась со всеми, кто предлагал помощь. Люди шли и шли. Чужие и совсем незнакомые. Просто способные понять чужое горе. Сколько их рядом, никогда не задумываешься и не знаешь. Но случилась беда, они идут и идут, чтобы помочь и  утешить.
  В памяти осели ненужные страшные подробности последнего, бесконечно долгого вечера и еще более долгой ночи. С рассветом  гроб с телом  маленького Олежки погрузили в полковую санитарку. Женя, Виктор Григорьевич и Сергей Захаров, как сопровождающий, выехали в Хабаровск. Рудакову Сереже надлежало вернуться в часть для дальнейшего прохождения службы.
Накануне Лину спросили соседки:
— Ты как? Не против, если твой полетит в Мелитополь? – в то время уже сохранялся проездной билет офицера, если не был использован и мог быть выписан в следующем году на жену.  То есть, если  военнослужащий летал в отпуск через год, то проездные документы были у обоих супругов, а это очень значимое подспорье.
— Да мы уж дома все обсудили, у нас проездной свободный есть. Пусть летит. Он там нужней. Рожу как-нибудь. А может, и дождусь еще.
— Как хорошо! Мы тут за тобой смотреть будем, чтобы вовремя в роддом отправить.
С похоронами, связанными с таким дальним перелетом, и такой трагической ситуацией в семье, должен быть рядом кто-то очень близкий и надежный. Кто же, как не самый близкий друг.
Но все-таки, надо отметить. Никто не настаивал ни на чем.  Командир, зная Линин боевой характер, все-таки предложил Сергею поговорить дома с женой, прежде чем принимать окончательное решение.
— Не боишься, если с Рудаковыми в Мелитопль поеду?
— Поезжай. Как они одни там будут.
— Ну да. Спирта мужики достали. Везде ускорять процесс  придется. Жарко. Затягивать нельзя. Да и там тоже, не сами же они будут везде ходить, просить и добиваться. И денег собралось прилично. Должно на все хватить
— Вот и проверишь, на что годишься.
— Медикоментов воз с собой. Хорошо, что Женя медик. Я ведь ни бум-бум.
О прибытии в Мелитополь в полку получили телеграмму. И Лина тоже от мужа несколько слов. 
Мысли все были там, с Женей, но у Лины началась бурная жизнь. Кроме того, что мужья служили вместе, жены жили в тесном соседстве и дружили. Теперь все считали своим долгом опекать Лину и не просмотреть роды.
Ночами беспокойный малыш отчаянно пинался. Засыпала она только утром, но тут просыпались бдительные подружки. Большинство семей жили в  коммуналках и двери на площадку никогда не закрывались. Только на ночь. И то не всегда. Мужчины убегут по тревоге, а жены на кухне чаи гоняют и ждут.
Часиков в десять утра, или одиннадцать, когда все дела сделаны, кто-то из девчат обязательно заглянет:
— Лин! Линка! Ты как? Не собралась еще?
— Не, все нормально, заходи. Не прибрано у меня, извини. Валяюсь. Спать не дает совсем.  Пинается ночами.
— Я вообще-то в магазин иду, к тебе заскочила. Тебе взять что-нибудь?
— Да не, все вроде есть.  Спасибо, — готовить надо было только для Катеньки, Это проще, чем для мужа.
Уходила одна, приходила другая. Это было  трогательно и грустно. В другое время наверное было бы даже смешно.  Днем подремать не удавалось. А в обед шли офицеры мимо окон. Высокий Женька Курасов, легко постучав пальцами о стекло, спрашивал:
— Соседка! Все хорошо? Надо что, обращайся.
— Жень, все нормально. Девчонки пасут меня, не волнуйся, — отвечала Лина.
«Такой огромный живот, пинки мощные,  — размышляла Лина, — а может там двое?»
Продукты приносили соседки, и даже всякие гостинцы вроде кураги или меда из родительских посылок. Все было бы хорошо, если бы не тупое желание Лины дождаться мужа. Ее внутренняя установка явно блокировала приближение родов. Катюшку она рожала у мамы, в Набережных челнах, а  сейчас ей хотелось, чтобы муж отвез в роддом и встретил, как у нормальных людей. К приезду Сергея она уже сидеть прямо не могла совсем. Дите сучило ножками где-то внизу, казалось, что ножка вот-вот пробьется наружу.  Это было ужасно больно и порождало  беспокойство. Внизу должна быть голова и пинаются малыши  вверх. А тут все наоборот.
Так прошло и девятнадцатое и двадцатое мая. А двадцать первого сидя, отклонившись назад, на лавочке под своими окнами, Лина поняла, что вряд ли ей удастся еще удержать малыша внутри. И в это время из-за соседней двухэтажки  появился  Сергей с чемоданом и сумкой через плечо. Что-то не так с его походкой. Лина внимательно всмотрелась и, вдруг рассмеялась. На муже новые модные ботинки на каблуках! Оттого и движения его так неуклюжи.  Офицеры так любят ходить в гражданке, но не всегда получается. Сразу стало легко и спокойно. Муж дома. Больше не о чем волноваться.
— Как ты? – Сергей опустился рядом с Линой на скамейку.
— Дождалась, как видишь. Обо мне тут все заботились наперебой. Ты про поездку расскажи. Как Женя, Григрьич?
— Да как, сделали все, как надо, но ведь, понимаешь,  с такой бедой быстро не справиться.
Беды беспощадны. Они забирают счастье и прячут его в своей черноте глубоко и надежно. Мало кому удается  отыскать его и вернуть. Вместо звонкого детского смеха и лепета дом Жени и Григорьича заполнила тяжелая гнетущая пустота.



Бедствие

Если к холодам  и летнему зною семья уже адаптировалась, то к влажности привыкнуть оказалось сложней.
Из газет:
«Дальний Восток – край сорокаградусных морозов, летней жары, ураганных ветров и тайфунов, лесных пожаров и наводнений.
В 1976 году на реках Хабаровского края сформировались высокие весенние паводки – обильные дожди предыдущей осени вызвали необычайную увлажненность бассейна. К весне запасы влаги на юге региона превышали норму в 3–4 раза. Достаточно было нескольких теплых дней в мае, чтобы потоки талых вод устремились к Амуру. В третьей декаде мая они затопили большую часть территории, выпасов, создали крайне тяжелые условия для сельского хозяйства в Хабаровском, Нанайском, Амурском, Комсомольском, Ульчском, Николаевском районах. Во время наводнения основные выпасы и сенокосные угодья оставались под водой по 30, 40, 50 дней. Такого продолжительного затопления поймы в первой половине лета не наблюдалось с 1960 года».
На снимках поселок Хор Хабаровского края. Его хорошо видно из поезда, когда едешь из Хабаровска в сторону Владивостока.



Целые районы стояли под водой долгий весенне-летний  период:



«Несколько разрушительных наводнений в конце семидесятых годов,  и самое крупное на то время за  предыдущие сто лет, наводнение в Хабаровском крае,  нанесли громадный ущерб экономике и сельскому хозяйству края. Самый пик стихии пришелся на август 1981 года. Бушевавшие в то время дожди и тайфуны разрушили сотни  километров железных  и автомобильных дорог, высоковольтных линий, десятки мостов, городских и сельских поселений.

Фото из документальной хроники телевидения Хабаровского края:


Общими усилиями жителей края удалось спасти животных и малую часть урожая. Бригады по ликвидации последствий наводнения формировались на промышленных предприятиях, привлекались воинские части, студенты. Медицинское и техническое обеспечение поступало со всех сторон страны».



Пишу так подробно об этом событии 1981 года, чтобы можно было представить лето 1981 и 1982  годов.  Бикинский район находится в стороне от  пострадавшей местности, но перенасыщенность  почвы влагой сказалась губительно  на природе всего  Приморского и Хабаровского  края. 
Колхозные поля и огороды местных жителей упорно засевались и засаживались в надежде, что вода отступит, но копать землю приходилось вилами.  Мокрая земля расползалась, причмокивая и засасывая, как болото овощи и инвентарь.

 



Неугомонная  Линка, бегая за Катюшкой в сельский садик мимо почты,  успела познакомиться и подружиться с почтальоншей станции Розенгартовка Громовой Анной Семеновной, пожилой добродушной  женщиной.
— Что ты, Лина, маешься, ищешь свежие овощи. У меня огород большой. Приходи да сажай. Выделю тебе участочек. Много ведь тебе не надо?
— Спасибо, Анна Семеновна! Я с удовольствием!
Насажала Лина помидоров, огурчиков, морковки. Помогала Анне Семеновне окучить и ее картошку.  Это было несложно. Катю брала с собой.  Летом  у учителей большой отпуск.  Катюшка любила бегать по огороду, возвращалась вся чумазая, хорошо засыпала.
Но лето 1981 года  оказалось слишком сырым. Мошка вилась в воздухе сплошными тучами. На улице находиться было трудно. Все гонялись за мазями от комаров, но это мало помогало. В квартирах на все окна и форточки натягивались сетки, тюль, марля, кто что мог приспособить. Все лето окна не закрывались,  в квартирах стояла тридцатиградусная  жара.  При такой температуре  летние сквозняки не были опасны. Двухэтажки оказались наиболее комфортны своей приятной прохладой.
Днем, когда солнце прожаривало воздух, мошкара пряталась в листве. Но стоило выйти облачку или спуститься сумеркам, все прятались по домам.
Иногда Лина навещала  свой огород. Урожай ждать не приходилось. Картошка, свекла, морковь и лук  сгнили в земле. Не имело смысла их даже выкапывать. Но Анна Семеновна  настойчиво приглашала Лину и старалась выделить ей  хоть немного зелени и какой-то полезной мелочи. Самой ей было тяжело ходить на больных ногах в межах, наполненных водой. Лина надевала резиновые сапоги и, оставив   дочку  в доме, набирала  всего понемногу.  Катенька носила одежду только с рукавом. Брючки, носки, косынка одевались обязательно. Вся закутанная, как при химической атаке, она была  частично защищена от мошки.
Но себя закутать Лина в хлопотах обычно забывала.  Пятнадцатиминутное пребывание на огороде превращало все ее существование в пытку. Выскочив из тучи мошки, хлопая себя и безжалостно расчесывая укусы,  Лина обнаруживала сплошь распухшие участки  тела точно по кромке выреза платья и по кромке трусов. Ноги, руки, шея полностью распухшие и красные чесались нещадно. Анна Семеновна давала детский крем,  после него зуд постепенно становился мягче. Но заживали укусы нескоро.
Передвигаться по бездорожью гарнизона и ближайших деревень было так же сложно. Резиновых сапог в продаже не стало еще в прошлом году. 
Мама обещает прислать, но никак не соберется. Лина рискнула выйти в туфлях на платформе. Магазин продуктовый в двух шагах.  До конца дома прокралась на носочках по бетонной  отмостке, а дальше прыжками  всего-то метров пятьдесят.  Благополучно допрыгав до середины расстояния, Лина остановилась в ужасе. Прямо на нее из-за угла магазина  выскочила корова. Лина бросилась бежать, но почему-то не во двор, где можно было нырнуть в подъезд, а вдоль дома. Не разбирая дороги, она бежала и слышала сзади торопливую поступь коровы, сопровождаемую настойчивым  мычанием.
Туфли Лины увязли в грязи, и до конца дома она добежала уже босиком. Резко повернув во двор, успела краем глаза заметить, что корова промчалась мимо нее в сторону дороги. Отдышавшись, Лина пошла босая искать свои выходные туфли. Как жалко! Новые лакированные туфли  вишневого цвета,  в тон новому платью, которое пошила мама.  Один туфель нашелся сразу, а второй пришлось еще вытаскивать из глубокой лужи.
Но в магазин все равно надо. На переодевание лишнего времени не было. Лина побрела босиком к магазину, держа на отлете пару  истерзанных туфель.  Все это происходило на глазах у всех, кто ждал открытия магазина с обеденного перерыва.  Было стыдно за свое позорное бегство.
— Ну что ж ты, милая, — услышала она  и обернулась, — не за тобой она побежала. Теленка потеряла. Вот и бежит искать, — женщина лет сорока, очень просто одетая, смотрела на нее сочувственно.
— Боюсь я их почему-то. Большие такие. Брррр... – и  Лина поежилась.
— Зря боишься. Привыкай. Коровы очень добрые, — заверила женщина.
Туфли удалось спасти, но без резиновых сапог больше оставаться нельзя. Лина стала спрашивать, может быть у кого-то в городке есть лишние.
— Я могу Вам продать, — предложила Татьяна Воробьева, –  мне маловаты стали.
Неприязнь  к бестолковой инструкторше  шепнула Лине:
«Не связывайся с ней. Подлая баба, от такой лучше держаться подальше»—  но что же делать. Уже из дома не выйти.
— Ну, хорошо,  я возьму, — согласилась Лина.
— Заходите ко мне домой. Знаете, где я живу? – и Татьяна охотно объяснила, где ее искать. В тот же вечер Лина отправилась по указанному адресу. Войдя в квартиру,  она не знала, на что вперед смотреть.  Ковры висели даже в простенках между комнатами и в коридоре. Позже Лина узнает, что это ковровые накидки на кресла. Стены и полы полностью так же закрыты коврами. Воробьевы приехали из Германии, и квартира их напоминала дорогой купеческий дом. В открытый дверной проем  виднелась  сверкающая хрусталем зеркальная мебель.  Татьяна вынесла в коридор пару импортных литых сапог и предложила померять.  Лина тут же надела их, рассчиталась и в них же отправилась домой. Сапожки на каблучке, изящно облегают ногу.
— «Такие красивые, что же сама не носит», — подумалось ей.  Но буквально через день стало понятно. Ноги начали нещадно чесаться. Лине не поняла в чем дело. Подумать, что кто-то мог продать беременной женщине сапоги, зараженные грибком,  не могло прийти ей в голову. Только через три дня, когда становилось все хуже и хуже, до нее дошло, что надо их срочно выбросить. Пришла посылка от мамы, но опоздала всего на несколько дней.  Для  нервной  Линки эти микробы на фоне всех ее перегрузок и постоянных стрессов, оказались губительны. С первого дня, как только она почувствовала дискомфорт на коже ног, стала заваривать череду в пятилитровой кастрюле и делать вечерами ванночки к ногам. Очень опасалась, что это что-то опасное и может перейти на кого-то из семьи. Таким образом, клиническая картина была смазана и неопытные молодые медики части ничего не увидели.
Красивые сапожки Лина отнесла на помойку, Воробъевой выговаривать не стала. Совести у нее от этого не прибавится. Можно подумать, она последние крошки доедала, что заразные сапоги, которые сама не могла носить продала беременной сотруднице за двадцать рублей. Позор.
Ноги Лины и не думали заживать. Никто ничего не мог посоветовать. И Лина продолжала сушить кожу ванночками с марганцем, чередой или лавровым листом. Кроме того дома ходила только в носках. Травы заваривала в кухне на полу. Старенькая плитка «Мечта» теперь постоянно там находилась.  Днем кипело целебное варево, а к вечеру  успевало остыть и настояться. Однажды в спешке Лина сдвинула кастрюлю и вылила горячую череду на ноги. Хорошо, что тапки плотно сидели на ногах и кипяток обварил только верхнюю часть стоп. К счастью в холодильнике хранилась грамацидиновая паста, первое средство от ожогов. Боль стихла очень быстро и вместо волдырей на коже остались пятна от потеков кипящей травы темно-лилового цвета.
Кожа на подошве и между пальцами стала трескаться и кровить, покрылась целыми гроздьями  водянистых волдырей, которые страшно зудели и полопавшись, открывали все новые и новые внутренние слои волдырей. Из-за большого  живота все трудней стало смазывать больные ноги. Тапки свои Лина стала держать отдельно, как и носки,  и постоянно стирала их с хозяйственным мылом.
Несколько раз пыталась обратиться к докторам, но диагноза так никто и не установил.  Все твердили, что экзема. Но лечить никто не брался. Через некоторое время экзема расцвела и на руках.
Один из Бикинских докторов выписал составную мазь, которую готовили по его рецепту в аптеке. В местных аптеках не брались, так как не было в наличии соляной кислоты. Почему соляная кислота должна была вылечить истерзанные Линины руки и ноги, было странно, но не насторожило доверчивую  Линку. Сергей  привез мазь из очередной командировки.  В Хабаровске сделали мазь без комментариев.
— Наконец-то, — обрадовалась Лина, — и тут же по инструкции стала втирать мазь  в руки. Хорошо, что не успела использовать для ног, ногами она занималась вечером. Как описать, что с ней случилось?! Зуд и боль  сводили с ума. Хотелось просто удариться головой об стенку, чтобы только не чувствовать этих мучений. Никакой водой и мылом невозможно было остановить эти муки.  Вход пошла гормональная  мазь, которой лечили Катюшкину аллергию. Лина боялась ее использовать из-за беременности, но в этот момент  силы уже оставили ее. Дома в аптечке всегда  был лоринден на всякий случай.
В этих муках Лина провела почти всю беременность, роды и первые десять месяцев жизни младшей дочки. К знающему дерматологу Лина  попала нескоро, только в Электростали, когда приехала в отпуск уже с двумя детьми.
Только молодость и  выносливость,  вера в необходимость преодоления всех этих житейских трудностей помогали Лине бороться с не шутейными  болезнями, поднимать детей, работать и  тянуть  на себе неустроенный быт  и весь этот воз бесконечных забот.



Нюська.

Вернувшись из Мелитополя,  Сергей сразу пошел к соседу с просьбой отвезти жену в роддом, если что. У соседа жигули.
Теперь можно и расслабиться. Отдохнуть и обменяться новостями.
Уладив дела в Мелитополе, Сергей гостить не остался. Друзья в окружении родственников, а Лине рожать. Надо спешить. Но к своим родителям в Подмосковье все-таки заскочил. Поэтому так  тяжело, почти волоком, тащил увесистый чемодан с гостинцами. Среди  прочих вкусностей Лина сразу отметила литровую банку сметаны. Свекровь запомнила, что ей очень нравилась Электростальская порошковая сметана. Она была густая, хоть режь ножом. И очень нравилась Лине на вкус. Но попробовать ее не успели. День прошел в разговорах и хлопотах, а вечером малыш потребовал к себе особого внимания.
В кромешной тьме жигули мчались в Бикин по грунтовой дороге. С каждой новой схваткой Лине казалось, что до роддома они не успеют добраться.
— Она же не умеет рожать, как все нормальные люди, — пояснял Сергей водителю, —  у нее все очень быстро происходит.  Старшую за два часа родила.
Водитель  нервно один за другим разгрызал кусочки сахара, которые добывал из бардачка, и молча слушал Сергея. К роддому доехали относительно быстро и беспрепятственно, но оказалось, что роддом не принимает! И везти роженицу надо в  городскую саматику, где временно оборудовано пол-этажа  под  родильное отделение.
Лина плохо помнила, как мужчины выясняли точно, куда ехать, и как все-таки добирались до нужного здания. Было очень страшно не уберечь малыша, который, казалось, вот-вот выпадет прямо под ноги.
Здесь тоже что-то спрашивали, выясняли и записывали, сверяя данные Лины с обменной картой. Это казалось  ненужным и бесконечно долгим.  Скоро совсем рассветет. Но вот и долгожданный крошечный кабинетик  для рожениц. Почти закуток, с одним столом и небольшой ширмой. Прямо напротив стола окно наполовину закрашенное белой краской. В верхние стекла рвется  весна, буйствует яркая зелень листвы, светящаяся от солнца и сладко нашёптывает:
— Скоро! Скоро!
Боль и страх за малыша, казалось, разорвут Лину на множество мелких  частиц. Она закричала от ужаса происходящего. Она больше не могла сдерживаться. Новая жизнь рвалась из нее с такой силой, что все вокруг померкло и словно перестало существовать.
«Как в кино», — подумала она,  когда ребенок, вырвавшись на свободу,  закричал громким и низким голосом.
— Девчонка! – весело объявила акушерка, — да какая горластенькая! — и показала Лине крепкого  орущего младенца.
Сразу стало спокойно на душе. Сергей говорил, все равно мальчик или девочка, только бы здоровенький был. С Катюшкой они натерпелись столько страхов, поэтому оба уже отлично понимали, здоровье детей – главное.
Катюшке имя дали в честь бабушки Сергея, которая его нянчила с пеленок. И своей  маме Лина обещала, что если будет еще у нее дочка, то обязательно назовет Аннушкой в честь своей бабушки, с которой росла она. Бабушку геройский дед Лины, Георгий Алексеич, которым вся семья очень гордилась, любя называл Нюсей. Поэтому малышку все детство, да и во взрослом возрасте так и называли – Нюська.
Сразу же после родов Лина начала нормально дышать. Всю беременность закладывало нос так, что она задыхалась. Утром в палате она крепко уснула, но вскоре ее разбудили и поставили на табуретку рядом огромную тарелку с  жидкой  рисовой кашей. Каша была на молоке, и в ней плавал увесистый кусок сливочного масла. Лина приподнялась на локте и моментально все съела. Это было так вкусно и очень кстати. Ноги и поясница болели, как будто по ним проехал трактор. Подняться и сесть было невозможно. Но дочку уже принесли кормить, и она  жадно вцепилась в мамкин сосок. Было больно и смешно. Девчонка активно шевелила щечками, но молоко еще не сформировалось,  и она сердито теребила сосок. Это было счастье.
И снова Лина кормила по четыре, по пять младенцев.  И опять свою крошку не удавалось подержать на руках. Ее кормили первой и сразу забирали, подкладывая других малышей. Но что делать.  Всем деткам нужно грудное молоко.
Лина подумала, что если бы она была коровой, то непременно молочной. Смешно.
Нервы у Лины все-таки сдали однажды, когда Нюську дольше обычного не приносили. А из детской палаты она явно слышала ее плач. Из своей палаты ей выйти не позволили, на уговоры объяснить, что с дочкой, медсестра ответила  резко и требовательно:
— Процедуры ей делают. Не мешайте, мамаша.
 Лину охватила паника. Соседки  по палате пытались успокоить ее:
— Не реви, молоко пропадет.
— Если бы что-то плохое, уже бы сказали.
— Будешь волноваться, ребенку передастся твое волнение.
Лина, уткнувшись в подушку,  дала  волю слезам. Глухие рыдание разрывали изнутри.
Пришел  врач, молодой красивый мужчина. Все роженицы стеснялись его.  Стал успокаивать:
— Ну что Вы, мамочка, все с вашей девочкой хорошо. Молоденькая какая. Наверное, первенец у вас?
— Нет, — Лина села на кровати и всхлипывая, вытирала глаза и опухший нос, — дома старшая. Пять лет.
— Оказывается, Вы опытная мамаша, а так реагируете. Нельзя так себя накручивать. Сейчас Вашу девочку принесут.
— А что за процедуры? Почему она так долго плачет? — не унималась Лина.
— Успокойтесь, это не опасно. Мастит новорожденного. Это не заболевание. Часто бывает у новорожденных. Последствий никаких не бывает. Обработают сосочки  и принесут.
В палату зашла Мазурка с Нюськой на руках.  Малышка недовольно кряхтела.
— Все хорошо, не волнуйтесь, — врач ободряюще посмотрел на Лину и вышел из палаты.
Приложив к груди дочку, Лина постепенно пришла в себя, но что это за мастит такой? Почему? А вдруг что-то опасное. Просто скрывают.
Желая подбодрить Лину,  одна из сестер  зашла в палату:
— Ты вот на Мазурку обижаешься, а знаешь, сколько она гноя у ей выкачала седня?
— Час от часу не легче, — испугалась Лина, — а врач сказал, что не опасно.
— Так и не опасно. Часто бывает. Надо, чтобы дома у нее уже ничего не было. Вот и обрабатываем здесь.
Детская медсестра, которую почему-то все звали по фамилии, Мазурка, с ударением на первую «а», старалась загладить неважное о себе впечатление у привередливой  мамаши. На вид ей было около сорока лет, значит, опыт уже хороший. Она стала заглядывать в палату к Лине и по-доброму с ней разговаривать. Лине было неловко за свою истерику, но безмерно жалко дочку. И недоверие к медсестре из-за ее резкого  тона никак не уходило.
Мазурка, присев на кровать к Лине рассказывала про жизнь города Бикина, про рожениц и всякие забавные случаи. Однажды доверительно сообщила про одну из соседок по этажу:
— У ее мужик-то знашь, кто? — значительно подняла она указательный палец вверх.
— Кто? – спросила Лина.
— Охвицер он у ее, — при этом Мазурка значительно кивнула головой.
Лине стало жаль одинокую Мазурку, которая вряд ли что-то видела интересное в своей жизни. И речь ее, и все рассуждения говорили о ее  убогой, однообразной жизни. И то, что она  не затаила злость или обиду на Лину за ее истерику, за полученные нарекания от начальства, говорило  о ее  доброте к людям. 
«Надо будет при выписке не обойти ее гостинцем. Так неловко все вышло, — думала Лина, — может, не догадается, что мы из гарнизона».
Но не догадаться было сложно. Забирать Лину с дочкой Сергей прикатил на пыльном командирском «уазике». Другой машины не нашлось в части. Сам в повседневной форме. Сапоги в пыли. Катюшка, правда, одета аккуратно  даже с косичками и бантами.
Прощались тепло. Дарили шампанское, цветы и апельсины сестрам.
Эти совсем простые женщины так много значили для каждой из тех, кто доверил им в самый важный момент свои жизни и своих бесценных младенцев.
Всегда жизнь будет помнить Лина, как стоя на ступеньках, махали они вслед  отъезжающим   мамашам  с драгоценными свертками на руках.
И больше всех запомнится  акушерка Таня и детская медсестра Мазурка.



Ремонт

В первый день Лина и Сергей сбились с ног, пытаясь выстроить ритм жизни.  Поток пеленок, кухня, кормления и сцеживания… Стремительно сменяя друг друга, вращались в сплошной круговерти  спешки и хлопот. Вечером, закончив очередной виток домашних дел, они усаживались в кухне плечом к плечу  и, обессиленно опираясь  друг на друга, молча осмысливали происходящее.
Хорошо, что Сергею по случаю рождения ребенка дали отпуск. Первый месяц - самый сложный.
— Нет, Сережа. Надо какой-то режим вырабатывать. Так нельзя.
— Ночью будем по очереди вставать, — решительно объявил Сергей.
— Нет. Давай, ночью все-таки я буду дежурить. Если что и покормлю. А так оба не выспимся. Ты лучше днем мне дашь передышку, ладно?
Так и решили.
Незадолго до родов Лина услышала радиопостановку про мальчика, которому пообещали братика и объяснили, что в его кровати  теперь будет спать маленький. А он уже большой и будет спать на диване. Бедный малыш  расстроился…  «Ему стало так жалко себя и кровать, что он, закрывшись одеялом с головой,  горько заплакал». Лина очень переживала, что Катюшка почувствует себя ненужной или забытой. Весь декретный отпуск вязала ей кофточки, шапочки и рукавички. Перешивала  свою одежду на брючки и комбинезончики  для дочки. И чтобы Катюшка не плакала о своей кроватке, начала ее заранее готовить:
— Что-то маловата тебе кроватка, доченька! Надо бы тебе на нашу перебираться.
— Вместе будем спать? — спросила дочка, смешно уставившись на мать.
— Да нет, ты же растешь. Тебе одной такую кроватку надо уже. На вырост.
— А вы с папой куда?
— Может купить диван какой-нибудь, что ли. Надо подумать, — рассуждала задумчиво Лина.
Появление раскладного дивана не вызвало у Катеньки никаких подозрений. Родители перебрались спать в проходную комнату, а Кате оборудовали детскую. На стенку возле кровати повесили коврики, чтобы не простыть от холодной стены. Пол полностью застелили паласом. В детском уголке, где разместились кукольные кроватки, Лина на стене нарисовала маленькое окно с солнышком и, натянув проволоку, повесила шторки.  Детская кроватка сразу перестала быть интересной, потому что теперь на подушку рядом с собой Катя могла уложить спать несколько кукол и любимого барсука, которого подарил Олежек на день рождения.
Иногда доходило до того, что самой не оставалось места. Где уж тут жалеть о детской кроватке.
Поэтому внедрение в семью младшей сестренки прошло безболезненно.  Когда просыпалась Анютка  среди ночи, Лина спешила в детскую, но Катенька  уже обычно стояла у кроватки и даже пыталась поменять пеленочку или ползунки. Никогда Лина не слышала, чтобы Катя сердилась, что ее разбудили  или что-то ей недодали. Наверное, причина не только в тщательной подготовке к появлению малыша, но еще и в миролюбивом характере Катюшки.
Буквально через неделю к Лине пришли подружки и соседки гурьбой:
— Мы к тебе «на кашу». Не боись. У нас все с собой. Готовить ничего не надо, — деловито объявили женщины.
Лина не ожидала гостей и растерялась, но соседки и правда нанесли домашних солений, картошки, какие-то вкуснейшие консервы.  Салаты и домашнюю «стряпонину».  Стол мгновенно накрыли. Пока Нюська спала, не заметили, как за воспоминаниями и разного рода разговорами прошло время. Так же организованно и быстро подружки убрали со стола и перемыли посуду. В  подарок Лине вручили конвертик, посоветовали купить себе что-то в честь рождения дочки:
— Ты нашим детям столько праздников делала. Купи себе что-нибудь из одежды, в военторг  привезли свитера  хорошие, на тебя есть. Будешь носить и нас вспоминать.
Лина была растрогана до глубины души. Не ждала никакой благодарности. Просто хорошо относилась к детям, а люди помнили.
Лина выбралась в военторг и свитерок купила.  Носила очень долго и с любовью. Вот, что значит от сердца подарок.
Ритм  жизни быстро наладился. Сережа готовил, ходил в магазины, гулял с дочками.  Лина занималась детьми, пеленками, стиркой, глажкой.  Это был светлый период их семейной жизни, когда все делалось вместе, и дети были постоянно рядом, на глазах у обоих родителей.
Но отпуск закончился, и Лина осталась с малышами одна. Анютка оказалась неприхотливым младенцем. На грудном молоке она чувствовала себя комфортно. От кормления до кормления спала и набиралась силенок. Лина постепенно  приноровилась даже читать книжки. Немного перед сном, немного урывками днем, и во время кормления. По сравнению с крикливой и болезненной Катюшкой, Нюська была настоящим подарком. Лина успевала сделать все домашние дела и даже затеяла ремонт в коммуналке.
В родительском доме Лины было скромно, но никогда не было ни облезлых стен или гнилых досок. Никогда не торчали разные слои красок одна из-под другой. Родители делали ремонт каждый год. Один год все добросовестно прокрашивали и белили изнутри дома, а на другой год снаружи. Сам дом и все пристройки.  Весь поселок так жил, это считалось нормальным. Таких облезлых страшных окон, как в своей коммуналке Лина никогда и не видела. Поэтому  свободные  минуты и энергию ей натерпелось использовать.
С самого начала семейной  жизни она старалась успевать все до прихода мужа со службы. Может быть,  поэтому ему трудно было представить, сколько всего сделано и как она устала. Возвращаясь со службы, муж  требовал к себе особого отношения.  Жена сидит дома, а значит, должна все к приходу  мужа приготовить, встретить, как положено. А муж может дома просто отдыхать. Не Сергеем это изобретено, так было всегда. Чтобы понимать женщину, надо любить и жалеть, но чуткость тонкое чувство и не всем дано.
Ремонт никого в коммуналке не волновал. Занималась им только Лина. Сергею тоже было непонятно, что это ее так волнует. Утомительный первый месяц жизни младшей дочки быстро забылся. Ну, раз так ей хочется, пусть делает ремонт. В квартире появились «козлы», необходимые материалы и инвентарь. Побелка потолков и верхней части стен  заняла несколько дней. Просто все делалось урывками. Между домашними делами, кормлениями и прогулками с детьми. За  четыре часа младенческого  сна  можно  успеть  очень много. Лина, не щадя себя, облагораживала жилье. Хотелось уюта, чистоты и красоты. Кухня, санузел и прихожая не избежали вмешательства в их многолетнее дремотное существование. Худенькая Лина легко помещалась между оконными рамами и  втирала мастику в щели и выбоины в оконных рамах пальцами, без перчаток и каких-либо приспособлений. Затем тщательно прокрашивала окна на два раза. Подоконники так же были выровнены и прокрашены. На каждом окне непременно только один горшок с цветком. В комнате, где два окна цветочные горшки одинаковые. Каждый сантиметр  должен быть продуман и логически оправдан.  Вместо тонкой каемочки, разделяющей бежевые  стены и белый потолок,  Лина вырезала витиеватые бумажные  «загогулины» темно-зеленого цвета в тон шторам  и запустила их вдоль потолка  в виде орнамента. Пол в комнатах поверх обычной  масляной краски покрыла лаком. В нем отражалось все. Как в зеркале. Но в местах общего пользования по совету  опытных соседей  покрывала пол краской смешанной с лаком пополам,  для прочности. Боже, какая это получилась красота! Наконец-то перестали резать глаз всевозможные разводы и пятна, подмигивающие со всех сторон сверху и снизу. Стены и полы приобрели ровную окраску и благородный вид. Окна перестали пугать  трещинами и потеками. В кухне тоже появилась  занавеска из немецкого тюля с  ленточной оборкой.
Но постоянные физические перегрузки и недостаток сна сказывались на организме, ослабленном родами и экземой, которая уже стала носить хронический характер. Молоко стало резко убывать, а с ним и спокойствие дочки.  На счастье соседка по площадке Таня Потокина кормила грудью свою дочку,  и сцеженное молоко отдавала Лине.  Так появилась у Нюськи кормилица и молочная сестра, тоже Анюка.
Таня помогла плавно перейти на смеси и каши, без стрессов и болезней.
За лето квартира преобразилась.  Ремонт мог продлиться гораздо меньше, но приходилось постоянно проветривать квартиру и пережидать пока просохнет  очередной обновленный участок окон,  стеновых панелей или полов.  Все эти красоты Лина высматривала в журналах или придумывала сама. Ей нравилось наводить уют в квартире. Сергей  мог построить полочку для обуви или стирального порошка. Прибить панно или цветочные кашпо.  А больше и не было его мужской работы. Красить или белить, ну уж нет. Ему и так хорошо.
Соседи подшучивали:
— Захаров, жену у тебя не захлопнет сквозняком между рамами? Гляди, а то придешь, останется один гербарий.
— Да кто ее заставляет? – отмахивался Сергей, — не сидится же, как нормальным людям, — нам хлеба не надо, работы давай.
— Серега, не иначе переведут тебя скоро.  Всю квартиру вылизали. Верная примета – к отъезду.
Как в воду глядели.  Перевод не заставил себя ждать.
Уезжать из Розенгартовки не хотелось. Здесь  Лина чувствовала себя в окружении  хороших людей. Это давало ощущение защищенности. Работа и подруги не оставляли  возможности  даже думать об одиночестве, которое шлейфом вползло было сюда из Филино.
Правда, климат преподносил иногда свои сюрпризы, но их переживали все вместе, поддерживая друг друга в бедах и горестях.
А, как известно  «разделенное горе – полгоря».

 
Друзья уходят.

Вернулись Рудаковы.
После похорон Олежки с лица Жени бесследно исчезла улыбка.  Глаза, словно потухшие костры, были переполнены тоской и безысходностью. Лине было неловко за свое счастье, будто она его незаслуженно присвоила или украла там, где возможно потеряла Женя.
Они сидели напротив друг друга на Жениной кухне, где еще совсем недавно Лина стояла  «на стреме», давая подруге возможность поплакать.
—  Знаешь, не могу смотреть на все эти теремки во дворе, — печально произнесла Женя, — как будто специально построили. Неужели моему ребенку надо было погибнуть, чтобы догадались что-то сделать для детей.
Благоустройство двора имело свою грустную историю. Полк маленький, кадрированный.  Несколько офицерских семей, и совсем немного рядового состава. Как только прибыл новый командир, подполковник Казаков, молодой, инициативный и полный энергии, он быстро организовал личный состав. Офицеры с женами и детьми, солдаты, которых выделил он  в помощь, все с удовольствием облагораживали площадку перед  домом. Где-то раздобыли «бэушные» кирпичи, выложили дорожки вдоль дома. Привезли из леса и насажали кусты смородины. Под окнами построили столики и скамеечки. Вместе прямо на улице ели все, что приносили из дома. Солдатики совсем юные, только от мам, наверное, тоже чувствовали себя неплохо, окруженные заботой женщин. В офицерских семьях было принято посыльного не отпускать просто так, обязательно накормить мальчишку. Принесет записку от мужа, а ты его борщом домашним побалуешь, с собой пирог или хоть бутерброд обязательно сунешь.
Под окном  Лины раскидистая ветла. В тени дерева  выстраивалось по несколько колясок с малышами, когда жены приходили встречать своих мужей со службы. Здесь гуляли и малыши, возились в песочнице напротив дома, как воробьи. Двор преобразился и манил своими зелеными ограждениями и веселым ребячьим  щебетом.
Чем Казаков не угодил начальству, никто не знал, но сверху последовал приказ, восстановить прежний вид двора. Расстояние между домами было настолько широким, что эти дорожки никак не могли помешать проезду военной техники. Но в один прекрасный день пригнали солдатиков, выкорчевали кирпичи и куда-то вывезли на выброс, повыдергивали кусты. Уцелели только один стол со скамейкой под деревом и песочница, из которой даже гриб выдернули, лишив ребятишек тени в солнечную погоду.
Очевидно, что по этой же причине перестали ездить всем коллективом по выходным на озера. Казаков давал бортовую машину и женщин с ребятишками, вместе с колясками, ведрами и кастрюльками грузили прямо в кузов. Все молодые и беззаботные. На озерах ловили карасей, варили на кострах уху. Все это прекратило свое существование. Умеют наши отцы командиры по рукам бить инициативным кадрам.
Вот с этого голого двора и стали бегать дети за ворота городка, где погиб Олег под колесами грузовика.
— Шесть лет дали водителю. Пьяный был, видишь. Смягчающие обстоятельства. Через пару лет выйдет по амнистии, а ребенок мой… — Женя замолчала, горько усмехнувшись.
Рудаковым быстро организовали перевод в Западную группу войск. Женя упаковывала вещи. Без возни Олежки с Катюшкой квартира давила пустотой и безмолвием.  Лина не знала, что сказать, чем утешить. Катюшке пока не велела показываться тете Жене на глаза. Григорьич как-то звал Катюшку:
— Привет, чудо с косичками! Заходи в гости к нам. Мы с тетей Женей рады будем, — при этом он гладил Катюшку по голове и ласково улыбался. А маленькая Катька осторожно смотрела ему в глаза и пыталась понять: можно ли правда в гости к «Грибовичу». Так ей слышалось имя Григорьич, как все называли Рудакова. Мама сказала «не отсвечивать там и не расстраивать Тетю Женю.
Лине и самой не хватало Олежки, он даже снился ей несколько раз. Она держала его за руку и куда-то вела. Они не расставались с Катюшкой. И теперь было странно видеть ее одну.
В декретном отпуске Лина частенько сажала их за стол и что-нибудь лепила с ними из пластилина или клеила из цветной бумаги. Часто они вместе рисовали или делали аппликации.
Бывало, помчатся по лестнице на второй этаж показывать свои поделки, да уронят или сами попадают. Что-то помнется или порвется. Тогда из коридора раздается отчаянный рев.
«Опять не донесли, — спешила Лина в коридор, поднимала,  отряхивала коленки,  исправляла порушенные композиции и отпускала, — чудо великое - дети».
Рудаковы тоже любили их поделки. Гирлянды и бумажные фигурки непременно висели на елке. А пластилиновые корзинки с фруктами долго держали в холодильнике. Дети были счастливы. У Лины в  эмалированной миске в холодильнике хранились обычно яйца. Сверху в огромном количестве восседали, пластилиновые зайцы  всех мастей,  с  морковками и без.
— Катенька,  — Женя, присев на корточки возле Кати, прижала ее к себе, — тебя мама ко мне не пускает, наверное, —  Она заставила себя улыбнуться, — а ты приходи с мамой вместе.
— Линка, я тут укладывала вещи, шубку Олежкину для Катеньки возьми, —  и она положила на кресло черную цигейковую шубку, — пусть поносит. Не побоишься примет?
— Спасибо, Женя. Какие там приметы. Глупости все. Конечно, будем носить. Даже не думай.
Они стояли обнявшись и, как всегда, у Лины не было теплых слов для подружки. Атмосфера вокруг была настолько насыщена болью, что малейшее участливое слово могло вызвать бурю слез и рыданий. Обе женщины почему-то сдерживали эту бурю. А може, не надо было?
Потом обсуждали новорожденную.
— Красивые у тебя младенцы получаются, — сказала Женя над кроваткой, где спала Нюська, — у меня они маленькие почему-то худенькие такие рождаются.
— Мы ведь хотели малыша взять из детдома. Сережка вырос быстро, мы даже не успели на него наглядеться, на маленького. Не было потом детей, думали, что и не будет уже. Документы начали оформлять  на мальчика, а тут беременность. Так были счастливы. Подарок судьбы. Вот и разница между ними такая большая получилась, тринадцать лет.
Прощальные посиделки получились печальными. Воспоминания и разговоры крутились вокруг последних трагических  событий. С рассветом вышли на улицу. Все та же дежурная буханка забирала наших друзей.
Теперь уже навсегда.


Новые соседи

В квартире Рудаковых поселился новый парторг с семьей:  женой и старенькой матерью.
Со второго этажа доносились звуки открывающейся двери, но это не Женя, а новая соседка. Долг коллективизма обязывал встречать новеньких доброжелательно, знакомить с особенностями гарнизона, показывать магазины, почту, поликлинику и прочее. Они не виноваты, что Лина с Сергеем успели прикипеть к Рудаковым, и после их отъезда образовалась невосполнимая пустота.
Как ни прискорбно, входить в квартиру, где все напоминает о недавнем прошлом,  Лина собралась с силами и  постучала к соседям:
— Можно к вам? Здравствуйте. Я ваша соседка с первого этажа. Лина.
— А я Валя, — обрадовалась женщина, — Вы проходите, мы пока только на кухне все почти разобрали. Сплошные кругом коробки.
— Я пришла Вам сказать, если что-то нужно, заходите запросто по-соседски. У нас коллектив небольшой. Все дружим, — и Лина, присев в кухне у окна, где постоянно стучала спицами и общалась с подружкой, на автопилоте выложила, где находятся продуктовые магазины, в какой стороне село Лермонтовка с поликлиникой и домом быта, где Дом офицеров и книжный магазин.
— Пойду, Валя, мне еще куча дел предстоит. Завтра на работу, надолго не прощаюсь, — увидимся.
Пойти сразу к новой соседке Лина решилась еще и потому, что в глаза бросалась Валина болезненная внешность. Как позже выяснилось, что из-за врачебной ошибки в ее организме нарушен гормональный обмен и лечить это пока не умеют. С молодого возраста Валя стала невероятно полнеть и выглядела огромной и бесформенной глыбой. Ходила с трудом и при этом тяжело дышала и постоянно кашляла. Муж ее Петр Иванович скромный, малообщительный человек, худощавый, среднего роста составлял разительный контраст своей жене. Надо ли объяснять, что человек в такой ситуации подвержен огромному грузу комплексов собственной неполноценности. Поэтому так необходимо было бросить новой соседке  мостик дружелюбного общения.
Валя оказалась доброжелательной, открытой и вполне приятной женщиной. Через несколько дней она уже зашла к Лине сама, сообщила о своих маршрутах. Рассказала, что удалось увидеть, расспросила о бытовых,  житейских мелочах и пригласила к себе посмотреть библиотеку. Из Германии они привезли много книг.
— Приходи, Лина, возьмешь что-то почитать,— предложила Валя, — мы там все книжные облазили. Я смотрю, у тебя немного книжек.
— Да, — рассмеялась Лина, — собираем, где можем.  В Филино служили, Сереже ото всюду книжки рваные приносили ребята. У него рабочая рота была. У них даже в кочегарке на растопке были книжки, представляешь?  Переплеты, из чего придется, делаю, — и Лина продемонстрировала несколько своих творений.
— В общем, приходи, как будет время и желание, я дома всегда. Мне тяжело ходить, сама видишь.
И Лина воспользовалась соседской библиотекой. В юности, к своему стыду, Лина читала мало. И теперь с огромным удовольствием наверстывала упущенное. Чего тут только не было. Классика и современная литература. Русские, советские и зарубежные авторы. Валя позволяла брать любые книги не только Лине, но и всем соседкам. В коллектив влилась стремительно, как будто давно здесь жила и всех знала. В их квартире не бросались в глаза ни ковры, ни хрусталь; как у Татьяны Воробьёвой. Зато было чисто, просторно и много книг. Каждый за рубежом приобретал то, в чем видел необходимость.
Совсем старенькая сухенькая мать Петра Иваныча на улицу почти не выходила. Она любила сидеть на балконе и щуриться на солнышко. Никогда прежде Лине не приходилось общаться со столь глубокими старцами. И были  в диковинку ее странные капризы.
Измученная своим нездоровьем, Валя, иногда сетовала:
— Трудно с ней. То отказывается пить и просит «воды студеной, колодезной» и никак иначе. Или  требует  «с под курицы яйцо».  Где же я возьму?



Отпускная горячка

Старенький седой дедок осмотрел ноги и руки Лины. Выслушав ее сбивчивый рассказ, сочувствующе глянул из под очков и покачала головой:
— Нервный фактор, — объявил он и сел за стол выписывать всякую всячину.
Доктор лечил и кожу,  и нервы Лины, учил, как обрабатывать обувь, но предупредил:
— Запомните, милая, при нервных перегрузках, стрессах, возможны рецидивы. Вы должны соблюдать режим сна и отдыха. В случае новых вспышек будете делать то, что я Вам здесь написал.
Это стало спасением. Уколы, микстуры, таблетки и мази. Весь отпуск Лина занималась своим здоровьем. Правда, успела загреметь с маленькой Нюськой в детскую саматику. Бабушка от избытка заботы нечаянно перекормила внучку. Анечка всегда была послушным ребенком. Бабушка уговаривает, а малышка открывает рот, хотя уже несколько раз пыталась отказаться от еды.
— Вот бабушка-то накормила, так накормила. Пузечко какое, радовалась бабушка,  сетуя на нетерпеливость родителей, — а как же надо ведь до сыта накормить ребенка. Этой же ночью, после сытного ужина на скорой помощи отвезли Лину с дочкой в больницу. Врачи констатировали:
— Диспепсия. Следствие перекорма, — с укоризной констатировала врач, — надо внимательней относиться к питанию ребенка, что же Вы, мамаша, — и она пронзила Лину строгим взглядом.
Электростальская  больница не Логутон. Хорошие условия,  грамотное лечение и через десять дней Анечку выписали. Но все же отпуск не назовешь удачным.
  «Почему же у нас все не как у людей?!» — переживала Лина, — наверное, не надо каждый год таскать детей в такую даль. Столько мучений, смена климата, разница во времени. Копим весь год деньги, и все на билеты спускаем». Так и решили. Можно ездить раз в два года, тогда сохраняется проездной офицера, не использованный в прошедшем году, для жены.
Катюшку в отпуске тоже необходимо показывать опытным врачам. Ни санаториев ребенку, ни поездок на море горе-родители не сумели организовать, поэтому по назначению педиатра кормили в отпусках  кислородной пенкой. Врач объяснила, что это для поддержания иммунитета.
Кроме того необходимо было купить обувь на разные сезоны и незамысловатую одежонку Лине и детям. Сергей постоянно в форме, очередь до него никак не доходила. За покупками ехать надо было рано утром полтора часа на электричке в столицу, там, настоявшись в бесконечных очередях,  удавалось купить пальто или сапоги. Укладывать чемоданы дедушка Миша не позволял никому. Лине было неловко, что даже белье свекор перекладывает по своему усмотрению. Но деду нет никакого дела до белья и Лининого смущения. Он добросовестно сворачивал и складывал все вещи в махонькие рулончики и квадратики, словно пазлы, основательно и вдумчиво, заполнял ими все углы и щели. Таким образом, ему удавалось багаж свести к возможному минимальному объему.
Добираться до столичного аэропорта было достаточно долго. Дети уже успевали устать сами и отвертеть руки родителям. Восемь часов до Хабаровска. И последний тяжелый рывок – переезд на железнодорожный вокзал. Здесь можно расслабиться и отдохнуть. На втором этаже замечательная комната отдыха для мам и малышей. Этот вокзал останется в памяти Лины, как оазис среди пустыни, хаоса, суеты, волнений и усталости. Здесь отдохнут дети и сама Лина. Здесь можно постирать и высушить детское белье и одежду. Разогреть и даже приготовить питание, а можно просто заказать в ресторане.
Сергей в это время находился в зале ожидания, но он спокоен за семью и вещи уже покоились в камере хранения. У касс военнослужащих всегда встречались знакомые сослуживцы. Хабаровский вокзал превратился в своеобразный клуб. Здесь постоянно слышались примерно такие возгласы и диалоги:
— Андрюха! Здорово, что встретились! Ты откуда?
— Я на курсы опять, а ты?
— А я в отпуск, мои там, в зале ожидания…
Или:
— Ирина! Привет! — радостные объятия,— Ну надо же Вика как выросла!
— Как хорошо,  что встретились. Я тебе писала, ты не ответила, — письмо вернулось.
— Так мы же в другом месте теперь. Перевели моего…
И так далее. Обмен новостями и адресами.  Таких встреч и у Лины с Сергеем было много.  Хоть они и не служили в самом Хабаровске, но город стал родным, ведь с ним были связаны все переезды и скитания на протяжении долгих лет.
В поезде уже легче. Дети кувыркаются на полках. Катюшка наверху. Сергей полностью завладел инициативой и стелил всей семье постели, организовывал перекусы и чаи, раздавал книжки и игрушки. После суматошного отпуска с переездами и перелетами, с бурными встречами и расставаниями, Лина могла себе позволить немного расслабиться и отдохнуть. Но почему-то одолевали грустные воспоминания. Мама совсем постарела и сдала здоровьем. И нет ей покоя с бесконечными заботами о брате и его семье. Отец молчит, не жалуется, но чувствуется, что тоже устал. Сколько еще осталось таких встреч? И кто еще будет так преданно ждать Лину, найдется ли место на свете, где она сможет отдохнуть от утомительной суеты повседневной жизни.
За окном знакомые пейзажи. Контрольно-следовая полоса, кустистые деревья, маленькие жалкие домики. Будут ли времена, когда обычные труженики выберутся из нужды. Красота природы не в состоянии прикрыть  нищенского существования этого Богом забытого края.
Лине жалко этих жителей поселка Хор, который вечно затоплен при разливе рек, жалко родителей, которые не доедут сюда к ним, в такую даль. И себя жалко, что застряли здесь, как в ссылке. И будет ли возможность вернуться поближе к родным.
— О, чего это ты плакать придумала, — удивился Сергей, — скоро уж дома будем. Отдохнешь, как следует.
— Да так я… родителей жалко, — Лина смахнула непрошеную слезу, — стареют не по дням, а по часам. Неужели так всю жизнь здесь и промотаемся вдоль границы? 
— Не знаю, — Сергей пожал плечами, — Рудаковы пятнадцать лет прослужили.
Они не ругали, не кляли Дальний восток. Здесь они взрослели, растили детей,  заводили друзей и просто учились жить. Они успели  полюбить суровый климат Хабаровского края и летний зной Приморья. Успели привязаться к нелепому гарнизонному уюту. Здесь они не чувствовали себя одинокими. Но каждый раз, улетая, сердце сжималось при виде материнских слез.
Разлуки не делают людей счастливыми.



Прощание

В жизни Лины и Сергея всегда все кувырком. То их отпуска не совпадают, то Лина из-за работы не может ехать вместе с мужем, то командировки Сергея не позволяют взять отпуск в удобное время. Лине мешает учебный год, а Сергею служба, где все не слава Богу.
После отъезда Сергея на новое место службы, Лина почувствовала, как в один миг отошли в прошлое четыре года их службы в Розенгартовке и они сразу стали на четыре года старше. Новогодние утренники, офицерские балы, детская музыкальная студия, бесконечные зачеты и концерты – все осталось в прошлом.
Традиции в полку железные. Отходную Сергей отметил перед отъездом. Сослуживцы собрали семье деньги на прощальный подарок. Лина, посоветовавшись с соседками, купила в военторге проигрыватель с двумя огромными колонками. Его упаковала раньше всего, завернув в одеяло от возможных толчков.
Постепенно, изо дня в день Лина приносила картонные коробки из магазина и укладывала в них вещи,  вспоминая слова замполита Фандуса Зиевича:
— Едете не куда-нибудь, а в «бессмертный» Спасский гарнизон.
Подогнав к подъезду контейнер и выслав на помощь несколько солдат для погрузки домашних вещей, Сергей снова увяз в прощальных посиделках с однополчанами.  Лина металась между квартирой и контейнером. В последние минуты появлялся муж и в контейнер забрасывали абы как, впопыхах разобранные стол и пару шкафов.  Машина ушла в Бикин. Лина помчалась в магазин и принесла ребятам хлеб с консервами, а в качестве десерта мороженое.
Тревожилась она не зря. Оставшись временно на походных солдатских кроватях, они прожили долгие полгода до переезда к новому месту службы. Почему так тревожно уезжать? Так жалко расставаться с друзьями и соседями. Лина подолгу стояла бессонными ночами у окна и пыталась представить новый гарнизон. Новых соседей, чужой городок. Сергей сказал, что ближайшая поликлиника в Спасске-дальнем. Надо ехать рейсовым автобусом. Опять Приморье встречает их новыми испытаниями.
Перед расставанием Лина раздаривала соседкам комнатные цветы и безделушки. Подружки на прощанье дарили детские книжки и игрушки.  От их теплого участия хотелось плакать. Лина интуитивно угадала, что позади  оставались лучшие годы их семейной жизни.
Позже станет ясно, что никогда больше не повторится такой слаженности и дружбы в коллективе, такого уюта и, по дальневосточным меркам,  можно сказать,  комфорта.
Пусть убогая коммуналка и разбитая дорога между домами. Пусть огромные расстояния между населенными пунктами и отсутствие  тротуаров.  Но все молоды, дружны  и полны надежд.
Возможно, способствовало этому и то, что никакой конкуренции на службе у офицеров не было и быть не могло. Кадрированный полк артразведки, офицеров немного и у каждого своя специализация. Никто никого не заменит. Слишком разные направления. И коллектив маленький, все одного возраста. Еще все верят в силу Советского государства, в святость его границ. Еще чувствуют себя приобщенными к высокой миссии  охраны и защиты своей страны.


Глава 3 Красный кут

Новоселье

Сергей приехал ночью Хабаровским поездом. Полгода, как он вступил в новую должность пропагандиста полка в «бессмертном» гарнизоне Красный Кут. Замполит весело смеялся, когда
рассказывал, почему их называют «бессмертными»:
- А у них там воды нет, света нет, газа нет, а они живут! Вот и бессмертные!
Лина не испугалась.  Седьмой год по отдаленным гарнизонам.  Пройдена хорошая школа выживания. «Значит,  и мы станем бессмертными», - подумала она и стала собирать вещи.
В картонных коробках бьющиеся предметы тщательно перекладывались чем-нибудь мягким. Их было не так уж много. Она привыкла обходиться минимумом. Сначала укладывалось то, без чего легко можно обойтись, а уж в конце все самое необходимое.
Любила Лина в коробки закладывать сюрпризы. Баночки с растворимым кофе и монпансье. Вкусные консервы, если таковые появлялись к празднику в магазине. Должно же что-то радовать на новом месте, где еще никого не знаешь, и так не хватает задушевных подруг, с которыми соседствовали не один год. Выручали и поддерживали друг друга.
Дети маленькие, но в Красном Куте им уже выделена отдельная двухкомнатная квартира. Из коммуналки переезжать в отдельную приятно. И ждали всего полгода.
Но Сергей вдруг «обрадовал». Квартиру забирают, другой нет и в ближайшее время не предвидится. Все просто, как Божий день.
Новый заместитель командира по тылу приглядел себе трешку, в которой жили три семьи. Двое уехали по переводу. Остался один майор Михаил Харитонов, которого куда-то надо переселить. А почему бы не переселить в квартиру Захарова? Семью еще не перевез? Ну и замечательно. Но капитану Захарову выдан на руки документ, а именно - решение полковой жилищной  комиссии. Подписанное командиром полка,   утвержденное в дивизии. Второй такой документ выдать нельзя. Слишком явное нарушение закона. Остается самовольно чужими руками отнять квартиру у капитана.
Какие там еще есть обстоятельства дела? Ага. Михаил разводится с женой. Переживает очень. Выпивает. Отлично! Михаила заинтересовать легко. Пусть переезжает в двушку Захарова. Может жена и останется. А в трешку  въедет уважаемый человек. Заместитель полка по тылу. Фигура значимая. Дубленки, тушенки, генеральские пайки и прочие преимущества тыловой службы.       
Но, просчитав стратегию своей аферы, в тактических задачах наши полководцы допустили ошибку. Рано обрадовались. Прежний хозяин квартиры успел предупредить:
— Серега, тебе ключи сказали не давать. Хотят забрать твою квартиру.  «Зампотыл» новый приехал. Под себя все переиграл. Езжай за семьей, успеешь - хорошо. Не успеешь - не взыщи. Только я тебе ничего не говорил. 
— Ну как, жена, готова отстаивать свои права? — смеясь, спрашивал Сергей. Но видно было, что нервничал, — едем?
— Мне собраться - только подпоясаться, — Лина слегка рассвирепела. А что такое женщина, которая защищает свою семью?!
Контейнер был отправлен еще летом и где-то блуждал, а вечером семейство Захаровых погрузилось в поезд Хабаровск-Владивосток.
Ранним утром Спасск-Дальний встретил приезжих морозной февральской метелью. Колючая и беспощадная, она обжигала лица и все пыталась сорвать одежду с редких пассажиров, спешащих в приземистое здание вокзала.
Первый автобус, маленький и убогий все же манил своим, пропахшим бензином, теплом. Остановка, как и во всех Дальневосточных гарнизонах, расположена в открытом поле. До городка топать метров триста. Ветер сбивает с ног. К счастью дом стоит рядом с КПП. Вот он пятый этаж. Замок долой. И семья вошла в свою квартиру. Она пуста. Но погодите ликовать. Здесь холодно, как на улице. Изо рта клубится пар.  На кухне обе наружные стены, выходящие в улицу и в подъезд, а так же потолок, полностью покрыты  толстым слоем черной пушистой плесени!
Краны есть. В ванной и на кухне, но воды в них никогда не было и не будет. Оказывается, башню водонапорную построили криво, за что и прозвали Пизанской. Наполнять водой ее нельзя. Обрушиться может.  С десяток новых домов КЭЧ не могла подключить из-за отсутствия мощности и коммуникаций. Поэтому жители активно пользовались колонкой в соседней деревне.
Но выбирать не из чего. Весь день грели воду, доставленную Сергеем с помощью ведер. Кипятильник  работал, как ударник коммунистического труда. Практически без остановок. Отмывали потолок и стены.  Маленькую комнату нагревали электрокамином. Там же расположили детскую кроватку. Все это было привезено с собой! Дети на себе, вещи на себе! Как вьючные верблюды. Это еще при том, что в Розенгартовке, где  семья Захаровых садилась в поезд, стоянка не более двух минут, а платформа отсутствует вовсе. Обычно, когда ехали в отпуск или по переводам, мужчины стучали в двери вагонов. Где откроют, туда буквально забрасывали жен, детей и чемоданы. А сами запрыгивали уже на ходу.
Плитка новоселам досталась электрическая с духовкой и четырьмя конфорками, которые очень долго нагревались. Но все-таки пока Сергей занимался мужской работой: пытался сколько-то утеплить входную дверь и выход из кухни на балкон, врезал новый замок, собирал детскую кроватку, Лина успела сварить восьмимесячной Нюське манную кашу, постирать ползунки и навести относительный порядок.
Вечером пришли  сослуживцы Сергея и увели семью к себе в соседний подъезд обогреться и поужинать.
За то время, что Захаровы провели на Дальнем Востоке, знакомые  уже были раскиданы по всей границе. Не случайно Хабаровский железнодорожный вокзал был местом постоянных встреч старых друзей.
Отогревшись в обжитой квартире, за душевными разговорами и воспоминаниями вечер пролетел незаметно. Но вот и пора благодарить хозяев и выдвигаться к себе. На улице Сергей поднял голову и присвистнул:
— Лина, у нас в квартире свет горит.
В подъезде гулко раздавался тяжелый стук солдатских сапог. Поднявшись на пятый этаж, Захаровы увидели, что дверь в квартиру распахнута. Кроватка стоит на площадке, в нее сброшены мокрые ползунки вместе с веревками.  Их  в спешке сорвали на кухне. Кастрюля с кашей опрокинута тут же на ползунки.  Солдатики в ватных бушлатах затаскивают какие-то ящики из-под снарядов, в которых якобы вещи Михаила. Сам изрядно впивший Михаил тоже здесь.
Лина командным голосом приказывает солдатикам выносить ящики из их квартиры. Ребята, видя маленьких детей, беспрекословно подчиняются. Им, наверняка не хотелось выбрасывать кроватку.  Но приказы не обсуждаются.
Лина занесла камин на прежнее место, включила. Поставила в угол «солдатиком» маленькую Нюську в одеялке. Катюшка села на пол возле камина, не раздеваясь.
Закрыв двери в детскую, набросилась на Михаила с криком. Истерика все больше охватывала ее.
— Ты что делаешь? Ты куда наших детей? На улицу? Февраль на дворе! Ты за что нас так?
Подлец! Ничтожество! Выметайся немедленно!
Солдатики Мишины в растерянности толклись на площадке.
Беда в том, что ни Сергей, ни Лина в тот момент не знали, как важно было Михаилу вернуть жену и сына. Как надеялся он удержать ее отдельной квартирой. Не секрет, что жили офицеры и их семьи в ужасных условиях. И как легко его было толкнуть на такой поступок подленькому  подполковнику Агузарову. Тыловики, как и любая служба снабжения советского периода, лишений не испытывали ни при каких обстоятельствах. Но об этом позже.
Михаил стоял посреди  коридора злой и растерянный. В голове звучали недавние слова Агузарова:
— Ты, Харитонов, дурак! С первого этажа на пятый не смог переехать, а Захаров из Розенгартовки семью привез и влез вперед тебя! Замок сломал! А ты все приглашения ждал! Давно бы уж занял и жил.
Пьяному  немного надо и Михаил помчался исправлять ситуацию.
В ответ на крики Лины Михаил тоже стал кричать и обвинять ее.
—  Истеричка! — гневно заключил он.  И тут Сергей рванулся к нему и двинул кулаком так, что Михаил, едва удержался на ногах. Но качнувшись, он в ответ тоже хватил Сергея, не жалея кулака.
И тут что-то произошло с Линой. Она, не помня себя, бросилась на Михаила. Вцепившись по-женски в короткий чуб, принялась бить его по лицу, по голове. Свой голос, как и все другие, она слышала издалека и не узнавала его. Он был слишком высоким, визгливым и противным, но она не могла и даже не пыталась совладать с собой. В ней проснулось дикое чувство «наших бьют». И здесь уже русскую женщину, которая защищает свою семью, дом, детей, никто  не сможет остановить.
Все происходящее видела и понимала она, как в тумане. Михаил схватил корзину для белья, выставил ее вперед, загораживаясь от Лины и втянув голову в плечи все повторял, обращаясь к Сергею:
— Бабу убери! Бабу убери!
Сергей обхватил Лину за плечи и, аккуратно отстранив, втолкнул в детскую комнату:
— Побудь с детьми пока.
Наконец-то мужчины обрели способность разговаривать без крика и драки. Вышла соседка напротив:
— Миша, у них маленькие дети. Ну что ты затеял. Не дело это. Уводи ребят своих. Вы что совсем ополоумели? … при солдатах. Мальчики, уносите ящики, вы же видите, не в себе они.
Михаил ушел понурый, отпустил ребят и вернулся.
Долго они обсуждали с Сергеем, как могло случиться, что их столкнули лбами отцы-командиры.
А Лина в темной детской, где еще лампочки не было, но уютно светил красным светом камин, застала такую картину. Пятилетняя Катенька спала у камина, в пальтишке и валеночках, поджав под себя ноги. Нюська спала стоя «солдатиком» в одеялке, как ее и поставила Лина, когда только вошла. Вот они офицерские дети.  Усталые и измученные скитаниями, спят почти в полевых условиях, не обращая внимания ни на шум, ни на удобства.
На другой день Михаил  пришел снова. Трезвый.
—  Ребята, что это я вчера тут, сам не знаю, что нашло на меня. Вы уж извините.
Но  они уже знали семейные обстоятельства Михаила. Соседи рассказали.
— И ты, Миш, прости, что я вчера так набросилась  на тебя. Когда в Сережку кулак твой прилетел,  тут я  с резьбы и сорвалась, — виновато проговорила Лина, —  не держи зла.
Все трое смущенно и миролюбиво переглянулись и Лина, оставив мужчин на кухне за столом, отправилась наводить хоть какой-то минимальный уют в детской.
Лина от всей суматохи, связанной с ускоренным переездом, с шоком от нового жилья, которое еще и отнимают, впала в какое-то необъяснимое состояние.  Снова вернулись  прежние ее страхи. Казалось, что за спиной кто-то стоит, а  из темноты  смотрит и следит за ней. Окна голые. Контейнер все еще в пути.  Из темных окон за ними наблюдает нечто. Оно пробирается сквозь стекла и поглощает пространство. Оно опасно, но противиться ему невозможно.
Снова становится трудно дышать. Лина, скрывает от детей свои страхи, но старается держаться спиной к стене, не оставляя позади себя пустого пространства. Окна закрыла газетами.
Звуки гулкого подъезда, особенно шаги, снова отдавались внутри неприятным холодком.
На другой день после громкого Захаровского новоселья оба зачинщика беспорядков были вызваны на ковер к командиру полка.  Перед  бывалым подполковником стояли рядом капитан с распухшим носом и майор с синяком под глазом. И оба, отвечали, что претензий друг к другу не имеют, а то, что командиру рассказывают – все враки.
—  Харитонов свободен.  Захаров  -  к командиру дивизии.
—  Есть.
Оба развернулись и покинули кабинет.
Здесь, мой читатель, я опускаю подробности изысков карающих мер отцов командиров и попыток переселить семью капитана Захарова куда угодно, лишь бы поскорей, чтобы освободить для Агузарова трешку. Его семья не должна ждать, как другие. Он вам не кто-нибудь, а начальник службы тыла. Сергей добросовестно поинтересовался у всех полковых начальников:
— Товарищ подполковник, Вы подписали решение жилищной комиссия части, утвердили в дивизии. Выделите мне другое жилье, я освобожу это.
— У меня нет. Иди, Захаров, не отвлекай.
Командир, заместитель по тылу Агузаров, начальник офицерского общежития были единодушны. Жить негде.
У командира дивизии нужно было аргументированно доказывать свою правоту.
Упитанный самоуверенный полковник был озадачен: какой-то «борзый» капитан посмел  не выполнить его распоряжения.
— Ты, что, капитан, не знал, что тебе запретили заселяться?
—  Никак нет, товарищ полковник. Знал.
—  Другое жилье искал?
—  Так точно. Искал.
— Мне семью подполковника Агузарова некуда заселять. А ты занял чужую квартиру! Взломал ее! Ты закон нарушил! Понимаешь ты это или нет?
— Нет, товарищ полковник. По-Вашему,  для подполковника одни законы, а для капитана другие?  У меня Заключение жилищной комиссии на руках. Всеми полковыми начальниками подписано и Вами лично заверено. Если Вы считаете, что можете отменить ее решение, я отсюда прямо в прокуратуру пойду.
— Трое суток гауптвахты!
— Есть трое суток гауптвахты!  Разрешите идти? – отчеканил Сергей.
— Иди, — зло рявкнул комдив.

Сергей вернулся в гарнизон, закупил хлеба и консервов для Лины и детей, чтобы хватило на несколько дней. И отправился в Спасск-Дальний под арест. Было двадцать второе февраля. А двадцать третьего во всех частях дивизии прошли празднества в честь дня советской армии. Только капитан Захаров просидел под арестом, как преступник за то, что не подчинился негодяям.
Лина варила незамысловатые обеды. Хлеб, картошка, рыбные консервы. Из квартиры выходить боялась.
 Ночами, стоило ей закрыть  глаза, как чудился гулкий звук солдатских сапог в подъезде.
Но постепенно она привыкла к этим звукам. И перестала вспоминать ужас  своего приезда.
Телефонов нет. По тревоге поднимают часто. Прибегают посыльные, по всему подъезду под гулкий этот топот слышится стук в двери и возгласы:
— Товарищ майор, тревога!
— Товарищ лейтенант, тревога!
— Товарищ капитан, тревога!
И вскоре уж сыплется ответная дробь офицерских сапог,  торопливо сбегающих по ступеням. Подойдя к окну, жены провожают взглядом бегущих от всех домов офицеров. Кто-то на ходу застегивал портупею, кто воротничок. Полевые сумки постукивали сбоку в такт шагам.
Лина давно привыкла и  к полковым  тревогам, к бесконечным переездам и к разлукам.
Предстояло привыкнуть  жить в постоянном холоде.  Выяснилось, что вдобавок ко всем прелестям «бессмертного» гарнизона, что-то там с котельной не так и батареи, как и краны, существуют только для антуража.
Стройбат. Этим все сказано.


Будничная кутерьма

Наконец отступили свирепые морозы. Колючие метели изнемогли и стихли, словно выбились из сил. Весна стремительно ворвалась в бескрайние просторы Приморского края легким  ветром, запахом свежести и беспощадным солнцем. Сомлевшие  сопки, вчера еще заснеженные, обтекали и плавились под жаркими его  лучами, обнажая свежую, пока еще  прозрачную зелень.
Сергей практически не бывал дома. Уходил рано, приходил поздно. И, как везде, наряды, стрельбы, учения, марш-броски. Лина постепенно выработала ритм повседневной жизни. На почте в соседнем селе Лина случайно наткнулась на адрес посылторга и заказала пластинки детских сказок,  хотя не очень-то и надеясь, что из этого выйдет толк.
Дареный проигрыватель занял почетное место на пианино, колонки Сергей закрепил с двух сторон окна. Звук шел откуда-то сверху и слушать музыку было очень приятно. Но что за радость обрушилась на всю семью, когда из посылторга пришли две огромные коробки с пластинками сказок! Это стало настоящим праздником! Катюшка моментально научилась обращаться с иглой и, забравшись на табуретку,  включала сказки по своему выбору. Даже взрослым было интересно слушать эти радиоспектакли, прекрасно озвученные профессиональными голосами актеров, дополненные музыкой, песнями и всяческими сказочными звуками.
Лина, глядя на такое трогательное увлечение детей, вспоминала своих подруг. Она все еще тосковала по ним. По сути, она все время была одна, знакомиться ни с кем не хотелось.
То ли опасаясь за свою фигуру, то ли изыскивая возможность побыть наедине с собой, она начала весной бегать, но не по утрам, а ближе к вечеру, когда сделаны все дела и дети спокойно играют и слушают сказки. Дом находится у самого КПП, поэтому без всяких препятствий она выбегала за территорию городка и, добежав до трассы Хабаровск - Владивосток, продолжала свой маршрут по обочине дороги, не обращая внимания на проходящие машины и автобусы.
«Разлука пахнет дорожной пылью.
В ней шепот дальний и скрежет шин…
Была ли встреча счастливой былью?»  — проносились в голове Лины невеселые раздумья и воспоминания. Юность, родной дом, первая любовь, счастливые годы учебы. Где она, та первая любовь? Кто-то мудрый сказал, что забыть человека нельзя, но можно научиться жить без него. Еще кто-то бы подсказал, как этому научиться. Как привыкнуть к черствости вместо нежности, как перестать чувствовать душевную боль. Лина старалась. После затяжных ссор с мужем и сумбурных примирений, они на какое-то время становились ближе и, казалось, что это навсегда. Но все повторялось, и надежда все больше съеживалась и превращалась в мираж.
Они не сдавались. Теплыми  ночами они любили сидеть рядышком на пороге балконной двери, смотреть в звездное небо, разговаривать по душам, вспоминать о чем-нибудь  хорошем, планировать ближайший отпуск,  это сближало и обнадеживало.
— Ой, смотри, какое чудовище! — внезапно воскликнула Лина, показывая на огромного паучищу, который бойко перемещался в пространстве прямо над ними.
— Не бойся, — Сергей насильно усадил Лину, рванувшуюся было назад, — ему не до нас. Давай понаблюдаем. Считай, что в засаде сидим.
Так неожиданно обнаружилось, что ночью на балконе оживали огромные пауки. Они моментально прокладывали нити-диагонали от одного угла к другому и проворно плели круглую плотную паутину, летая по кругу от наружной окружности к центру так быстро, словно мотоциклисты под куполом цирка. Дойдя до центра своей ловушки, они так же быстро скрывались в одном из углов. Глупые жирные ночные мотыльки тут же натыкались на паутину, прилипали к ней и трепыхались, пытаясь вырваться. Но запутывались еще больше. Паук стремительно бросался к жертве и, обездвижив ее, начинал бойко вращать лапами, опутывая все теми же своими липучими нитями. В одно мгновенье ночная бабочка превращалась в неподвижно висящее веретено.
— Во, дает! — удивлялся Сергей, — шустрый какой и жадный!
Действительно, достаточно быстро с паутины свешивались уже несколько законсервированных бабочек и мотыльков. А ненасытный паук все сидел в засаде и хватал очередную жертву.
— Вспомнишь  тут Муху Цокотуху! — пойдем подальше от этого хищника.
Утром от ночной паучьей охоты не оставалось и следа. Может быть, после его пирушки подчищали все ласточки, которых крутилось под крышей великое множество. И вдоль всего балкона между крышей и стеной каждую весну выстраивались гнезда, чудной формы, вылепленные из серой глинистой массы.
Когда  лето вступило в свои права окончательно, бегать стало нестерпимо жарко, и Лина угомонилась. Тем более, в весе никаких видимых изменений после родов не произошло, а после весенних пробежек пришло чувство необыкновенной легкости.
Как водится, в городке никаких детских площадок, ни горок, ни песочниц. Лина с дочками обошли весь гарнизон и все-таки нашли одну песочницу в самом отдаленном дворе, куда и стали приходить на прогулки.
Здесь появились первые знакомые. Это такие же, как Лина, мамаши  с   малышами.
Пока дети возились в песке с игрушками, мамы вязали, читали или переговаривались между собой.
Веселая хохотушка Мила Егорова с двумя дочками, худенькая и молчаливая Людмила Анашкина с мальчишками. Старший Алеша, чуть взрослее Катеньки. Младшие все ровесники Нюськи. Обе новые приятельницы музыканты. Нашлось много общих тем для воспоминаний и разговоров.
Лине посчастливилось в компании новых знакомых съездить на озеро Ханка. Оно оказалось настолько огромным, что противоположного берега совсем не было видно. Там была уже  китайская территория. А где именно по воде идет граница - не видно и непонятно. Зато оно мелкое и абсолютно прозрачное. Как далеко от берега не уйдешь, трудно достичь глубины даже до уровня колена. За детей на мелководье можно не тревожиться.  Озеро будто кипятильником нагрето, у берега почти горячее. Весь день дети не вылезали из  воды.
— Мой Лешка и твоя Катька чистые заморыши, — покачала головой Люда, — худющие какие-то, рахитики, честное слово.
— Моя очень плохо ест. С этим диатезом такая морока, — отозвалась  Лина.
— Ну да. Милкины еще мелкие, может и повезет, успеют уехать отсюда, пока они не подрастут.
— Мечтаю, девочки! Я же с бабушкой выросла, — отозвалась Мила. Она закручивала и зашпиливала на голове свою огромную косу, — постричься что ли? Надоела косища эта.
— Ты что, — одновременно возражали подруги, — такая красота. Идет тебе. Не вздумай!
— Да что я, вижу, что ли эту красоту? — возразила Мила, — давно бы постригла, Игорь не дает. Мыть как тяжело. А расчесывать? — и Мила махнула рукой.
— У тебя первый этаж, вода всегда есть, это Линкин Серега с ведрами, как Бобик, каждое утро в деревню мчится.
— Много вы понимаете, обе стриженые,— ворчит Мила, — но тут же, забыв обо всем, мчится к дочке, — Машунька, брось! Брось сейчас же, это нельзя в рот брать.
Весь день дети копошились в озерном песке и плескались вволю. По дороге домой все спали, кто на руках или коленках у мам, кто на жестком сидении. Впечатлений и рассказов  хватило надолго.
В доме пока близких знакомых не было. Соседи снизу часто скандалили. Были слышны и бранные словечки, и какой-то стук. То ли мебель падала, то ли сам хозяин, часто и неумеренно пьющий. Сразу после переезда Лина обратилась к соседке  с просьбой:
— Здравствуйте, я ваша новая соседка сверху, Контейнер наш где-то потерялся, не дойдет никак. Вы не могли бы меня выручить?
— Что нужно? — грубо перебила соседка и с неприязнью оглядела Лину.
— Я хотела попросить у Вас пару  банок под сметану и молоко. — Лина уже пожалела, что постучала к ним.
— Нет у меня никаких банок, — отрезала женщина и захлопнула дверь.
Лина уже решила, что такое отношение к ней у всех из-за скандального заселения. Но позже приятельницы объяснили, что подполковник этот не просыхает и жену поколачивает. Может от этого она вечно злющая, как ведьма.
В отпуск собирались тщательно.
Лина помнила советы подруг:
— Не забудь все табаком пересыпать. Влажность повышена. Моль здесь гигантская. Сжирает даже искусственные паласы и шубы. Ничем не брезгует.
Заранее запасенные пачки нюхательного табака Лина рассыпала по дивану и коврам на полу. В зимние холода без теплых половых покрытий с детьми не обойтись. Надо их беречь.
— Сережа выходи на площадку, забирай детей, — выпроводив семейство за дверь, Лина домывает пол у порога. Ни единой соринки не должно остаться. Иначе крысы, моль и еще какая-нибудь живность разведется. Тряпка отправлялась в мусор. Выходила она последняя, все тщательно проверив, усталая и взбудораженная. Еще такая  дорога впереди.
— Почему Ваш муж сидит один, отдельно от Вас? — спросил  сосед в самолете.
— Да места как-то распределили, где попало, — рассеяно ответила  Лина. К этому моменту Анютка отвертела ей уже руки и перебралась к отцу. Катенька сидела рядом. Тошнота подступала нестерпимо. Сосед сочувственно взглянул на Лину.
— Сделайте руки впереди себя, вот так, — он показал, как надо, — и нагнитесь вперед.
Лина подчинилась, стало немного легче.
— Откуда Вы знаете, как надо тошноту снимать? — спросила она.
— Летчик я, — ответил сосед,— тоже в отпуск, как и вы.
Измучившись  дорожной суетой, как и сборами в отпуск, Лина мечтала выспаться в отпуске, но в семье Сергея все бросились ему сочувствовать наперебой. Как же! Служба тяжелая. Не где-нибудь, а на Дальнем Востоке.
— Пусть хоть поспит у родителей, — с состраданием заявила свекровь, и  уплыла  на кухню, чтобы наготовить разносолы. Анютка еще не привыкла к родственникам и все время проводила на руках матери, к другим не шла. Первые три дня Лина еще ждала, что кто-то вспомнит про нее, но потом вручила Анютку мужу:
— Возьми-ка, дорогой, свое дитяти и дай жене отдыха немного. Или ты думаешь, что мне не обязательно отдыхать и высыпаться? — она зло сверкнула глазами на мужа.
— А  я что, против что ли? — удивился Сергей, — что ты раньше не сказала?
— А ты не знаешь? — возмутилась Лина, — что любому живому человеку нужен отдых, а не  только тебе? — и, сменив тон, она спокойно заявила, — сейчас погуляешь с детьми, потом покормите обеих и Анютку спать уложишь. Меня не кантовать, — и она закрыла за собой дверь в комнату, которая была им отведена на время отпуска.
Именно так из безответных девчонок формируются стервы.



Школа выживания

«Упавший духом гибнет раньше срока»
Омар Хайям

Казалось, все идет своим чередом, семья привыкла к новому месту службы, к климату бы тоже привыкнуть. И еще,  если бы не отсутствие зимой отопления, а летом постоянные аварии с электричеством. Крыша почему-то постоянно текла. Сергей с двумя солдатами заливал трещины битумом не раз, но все бесполезно. На какое-то время этого хватало, но потом вода сочилась из других трещин. Всю крышу пяти подъездного дома одному не залить. Службы тыла жила своей отдельной жизнью. Они не располагались на верхних этажах. С ними считались, уважали и возможно,  заискивали.
Как только начинался ливень,  по стене, где располагались электрощиты, вода лила сплошным потоком, как из Ниагарского водопада. В квартирах слышались хлопки, похожие на взрывы, и электричество переставало существовать.
Электрические плиты в  доме  редко работали полноценно. Долго нагревались и остывали. Регулировать тепло было невозможно. Поэтому весь теплый сезон готовили на балконах, используя всевозможные примусы и керосинки.  Балкон был огорожен фанерой, чтобы никто не выпал, внутри тщательно вымыт пол и в дальнем углу расстелено детское одеяло. Здесь же книжки, игрушки. Замечательный детский уголок на свежем воздухе. Ближняя половина балкона служила кухней. Здесь прямо на полу керосиновая горелка, на ней Лина готовила еду, а дети тут же гуляли  на балконе. Удобство еще в том, что можно прямо здесь их и накормить и полакомить, книжки почитать. Получается, нет худа без добра.
Снаружи балкона Сергей приспособил бруски и натянул веревки. Здесь Лина сушила белье. Правда ласточки периодически оставляли нежелательные пятна на простынях и пододеяльниках. Это особенно обидно при таком жестком дефиците воды.
Подогревалась вода для мытья посуды кипятильником в трехлитровом бидоне, уже после того, как в ней помыта картошка, например. А после мытья посуды аккуратно сливалась в ведерко, чтобы потом можно было помыть обувь или пол. И только после этого ею смывали  унитаз. Умывались в тазу, эта вода так же использовалась для туалета. Стирка и купание требовали такого объема воды, что Сергею приходилось несколько раз ходить в соседнее село на колонку с двумя ведрами. Поэтому купание, как и стирка, планировалось заранее.
Однажды, послушав совет соседей, Лина сбила незавершенные гнезда до того, как птицы отложили там яйца, чтобы они искали другое место, но жестоко раскаялась в содеянном. Птицы, прилетев к своим недостроенным гнездам, кружили и жалобно кричали, плакали. А потом начали все сначала. Их стенания еще долго звучали в памяти. И Лина больше не решилась выживать ласточек с их привычного места. Так и жили с гнездами под крышей. В  конце каждого лета под гнездами дети собирали  скорлупки от яиц. Птенцы, встав на крыло, улетали вместе с родителями в теплые края, чтобы весной снова вернуться.
…
Сергей мечтал о танках. Еще мальчишкой насмотрелся на четырех танкистов с их собакой, но в танковый батальон попал только в Красном Куту.
— Лин, скоро день танкиста, я хочу ребят к себе пригласить, ты как, не против?
— Да когда я была против. Надо, приглашай, а сколько их?
— Надо с женами. Около тридцати человек получится.
— Ничего себе! А куда же всех усадить? — поразилась Лина, ей еще не приходилось собирать такие большие застолья, — а готовить сколько всего, надо объединяться. Мне не справиться, — оробела она.
— А тебе и не надо. Девчата сами все сделают.
— Наше дело предоставить место.
Лина понимала, что Сергею хочется сплотить коллектив. После Розенгартовки здесь все казалось разрозненным, несогласованным и отчужденным.
— Я не против, только куда-то деться надо с Нюськой и Катюшкой.
— Тепло, можно погулять.
— Собирай, я не против.
Как мужчины не раздвигали стол и не приспосабливали доски, чтобы соорудить лавочки, было тесновато. В отличие от Розенгартовки здесь часть находилась далеко в стороне от жилых домов. Лина никого не знала из сослуживцев мужа и их жен. Она приветливо встретила гостей. Женщины действительно очень организованно накрыли стол. Лина для вежливости побыла несколько минут и уже подумывала, как бы незаметно слинять, но тут  рядом подсел подвыпивший сосед Миша Харитонов, с которым у них сложились добрососедские отношения. Первый тост озвучил Сергей, за столом постепенно установился оживленный говор. Следом Миша, отставив, как положено локоть в сторону, громко объявил:
— За баб-с! — и залпом хлопнув рюмку, громко щелкнул каблуками.
За столом пошло веселье и Лина потихоньку удалилась,  чтобы никому не мешать и увести детей на улицу.
Когда нагулявшись и уже немного подустав, они подошли к своему дому, Сергей поджидал их на скамейке возле подъезда:
— А где вы были? Я вас встречаю, — гости разошлись.
— Быстро вы что-то, — удивилась Лина, но была рада, хотелось уже домой.
— Нормально, все ведь с женами, с вами не погуляешь особо. То не пей, то не кричи, веди себя прилично, — изобразил, посмеиваясь,  Сергей интонации женщин.
Войдя в квартиру, Лина поразилась, какой порядок остался после такого большого застолья:
— Ой, чисто как! — похвалила она, — девчонки,  какие добросовестные!
— Да все ж видят, что тут на верхотуре с малышами не больно комфортно жить, а еще квартиру предоставили. Ты бы разве не убрала за собой?
— Ну да, убрала бы, конечно. Но все равно, молодцы. Передай там своим, спасибо от меня.
…

— Линка, — в наш садик музработник нужен, — пойдешь? Твоя специальность, — объявила как-то Мила.
— Пойду, если возьмут, — обрадовалась Лина, — а вы с Людой что? — удивилась она.
— А что мы? Если бы фортепиано преподавать, а то садик. Да и мои еще совсем маленькие,— заверила Мила, — я точно не пойду. А Люда концертмейстер, тем более, не пойдет.
— Может, не знает, вдруг надумает, — засомневалась Лина, — надо спросить.
— Что спросить? — подала голос Люда, подходя к песочнице с младшим  Дениской.
— Да вот, говорю ей, Сухарева ищет музработника в свой садик, — ответила Мила.
— Ааа, не,  не пойду, конечно,— Люда, устроив сынишку в песочнице  возле Анютки, присела рядом, — где там развернуться-то с моей специальностью, — иди, не сомневайся.
— Да вот хоть сейчас и сходи, узнай, — предложила Мила, — мы за твоими приглядим.
— Тогда я сбегаю быстренько, девчонки, ладно?
— Давай, беги. Удачи.
Утопая в зелени, старый, обшарпанный двухэтажный дом не производил устрашающего впечатления. А, кроме того, другого садика в гарнизоне нет, в колхозный сад наших детей не принимают. А Лине очень хочется, чтобы и дети ее развивались, как положено, и ей было, где себя применить.
Заведующая Марья Матвеевна приветливо встретила Лину, расспросила об образовании и  опыте работы:
— Ну что ж, давайте попробуем, — неуверенно согласилась она, — старшая по возрасту подходит в нашу старшую группу, а как ваша маленькая сможет привыкнуть, не знаю. У нас в младшей группе дети от двух лет, а вашей год и три. Трудно будет.
— Она спокойная девочка, не капризная. Будет за старшими тянуться, — уверенно возразила Лина.
В медкартах чехарда с прививками, медсестра Катя покачала головой:
— Марья Матвеевна, влетит нам по первое число. Катя у них вообще не привита толком.
— Ладно, Катюша, — утрясем как-нибудь. Нам ведь музработник  нужен. Нет пока никого.
Лина съездила несколько раз в Спасск, оформила медицинскую книжку и приступила к работе.
Разбив детей на подгруппы, она принялась за дело так, как учили. Иногда приходилось заменять воспитателей, если кто на больничном или в отпуске. Во время тихого часа писались планы занятий. Все проводилось, как положено, без малейшей халтуры.
Как велись занятия до Лины, она не узнавала, зато заведующая заинтересовалась Лининой методикой. Посидела на занятиях, посмотрела планы и объявила:
— Вот что, дорогуша. У нас в Спасском районе много детских садов, где нет музработников. Поедешь со мной на семинар, расскажешь, как выстроить занятия, если нет ни инструмента, ни музыканта.
— Лина пререкаться не привыкла. Надо, значит, надо. Вот, когда она ощутила, что учили их на совесть.
Перед аудиторией заведующих сельскими садиками Лина расчертила на доске образец плана занятия, с учетом возрастных особенностей, расклад времени на каждый раздел. Объяснила цели и задачи каждого пункта. Продиктовала книги и пособия, которые знала сама, показала свои сборники. В общем, рассказала все, что могло пригодиться. После семинара ее окружили женщины и забросали вопросами. Всем хотелось раздобыть такие сборники и книжки. Но где,  этого Лина и сама не знала. Все четыре года учебы они с девчонками собирали учебный материал для будущей работы. Это было непросто даже в большом городе. А здесь, как в другом государстве. Люди  хорошие, добрые и открытые. За что они брошены? Снова Лина задумывается над тем, как несправедливо устроена жизнь. В столице все условия:  младенцам на дом творожки и кефирчики разносят, сестры патронажные их посещают. А здесь, как хотите, так и выживайте сами. И жаловаться некому. Это в советское время вызывало раздражение вместо сочувствия. Партийные деятели  неустанно призывали народ бороться с кем-то все время и кого-то побеждать.  Наверное, для того, чтобы свою задницу от кресел не отрывать лишний раз. Ведь не в климате дело, а в нерадивости руководителей. А разве на периферии не такие же люди? Разве им не нужны условия, музыка для детей, теплые детские сады?
В работе время помчалось безудержно. Первый утренник - праздник урожая требовал яркого оформления. Лина готовила короны с изображением фруктов и овощей, элементы костюмов.  В качестве сюрприза смастерила огромную репку, в которую они с воспитателями прятали подарки для ребят. Себе тоже надо что-то изобразить. За ночь она смастерила блузку из дедероновой подкладки старого пальто, отделала  тонким кружевом и опустила на несколько часов в отвар  луковой чешуи. Голь на выдумку хитра. В садике воспитательницы окружили Лину с вопросами:
— Какая блузочка нарядная, кружево в тон, — осторожно трогали они ткань, — импортная?
— Да ладно вам, девчонки, — отмахивалась Лина, — смеетесь что ли? — покрасила луковой чешуей, все и стало одного цвета.
— Иди ты! — смеялись коллеги, — придумает же.
Лина не умела врать, создавать значимость там, где ее нет, и попадала иногда в сложные ситуации.
— Сшей моему парню шапку ушанку, — попросила медсестра Катя, — у тебя все получается.
— Кать, я сроду их не шила, понятия не имею, как это делается, — отбивалась Лина.
— Ты попробуй.  Если испортишь, выкинем и все. Вот твои в зайцах все, как в песцах, — наседала Катя, — две шкурки кроличьи. Валяются уже давно.
— Давай я тебе сделаю такую же, как у моих девчонок, — предложила Лина.
— Нет, это девчачий фасон, я хочу ушанку.
Зайцев поставлял Сергей. Лина сама выделывала шкурки. Они получались тонкие, хрупкие и ломкие. Мех у ноябрьского русака дымчатый и очень пушистый. И правда, как песец. Лина складывала шкурку пополам, делала всего один шов, утепляла теплым подкладом и ватином. Кроличьи шкурки твердые и толстые.  Мех прилизанный и совсем не пушится. Как Лина не крутила, ни вертела эти шкурки, шапку она испортила. Было очень неловко. Катя покрутила убогий шедевр и грустно вздохнула:
— Лучше бы сразу выкинула, — огорченно произнесла она.
Лина чувствовала себя виноватой, надо было отказаться, но Катя так настаивала.
Марья Матвеевна вообще принесла джинсы сына, протертые в самом неудобном месте и, попросив никому не показывать, вручила для починки. Да так настойчиво, что Лина приперла домой эту рвань. Подольская швейная  машина неплохая, но рубцы шить на ней невозможно и опять все усилия Лины ни к чему не привели. Пришлось так и нести обратно, объясняя про возможности машины.
Как же трудно Лине всю жизнь отказываться от дурацких просьб:
— Чего тебе стоит, все умеешь, а я вот не умею. Как мне быть? — жаловались то одна, то другая. Только в глубоко пенсионном возрасте Лина поймет, что за этим  «я не умею» кроется лень или тупость, или желание сэкономить на безотказной дурочке. Она научится деликатно указывать нужное направление:
— Идите в ателье. Там работают профессионалы, у них хорошая техника.
Но к этому еще надо прийти, а пока Лина учится выживать и находить радости в повседневных заботах, в преодолении трудностей неустроенного быта и любви к своей семье.
…
Зимой Сергея отправили в Киев на три месяца; повышать квалификацию. Можно подумать в линии партии произошли кардинальные изменения. Чистейший формализм. Работу и садик терять не хотелось,  и Лина решилась остаться на зиму с детьми одна. Ничего хорошего из этого не вышло. Впервые же дни после отъезда мужа, она обронила ключ от квартиры на территории садика. В снегу найти его нереально. Поэтому остановив возле подъезда какого-то лейтенанта, она попросила его о помощи:
— Вы извините, я в наряд заступаю. Могу только высадить Вашу дверь. Есть кому потом починить? — спросил лейтенант.
— Соседей попрошу, — заверила Лина.
Лейтенант поднялся с Линой на пятый этаж, приналег на дверь и вынес ее вместе с косяками. Потом аккуратненько приложил отвалившиеся доски на место и, впустив Лину с детьми в квартиру,  притворил дверь.
— Извините, — виновато взглянул он, — ни минуты больше нет, — и умчался на службу.
Соседи починили, замок вставили, но все уплотнители и прокладки между досками, которые Сергей пристроил для защиты от холода, повываливались, и из двери нещадно сквозило.
Всю зиму выше одиннадцати градусов температура в квартире не поднималась. Дальнюю комнату Лина обогревала электрокамином. В ней спали дети. Да и жили тоже там.
В довершение всем несчастьям Лина подхватила в садике ветрянку. Вот когда пригодились Катюшкины знания кулинарии. Из-за температуры и сильной головной боли, вставать было трудно.
— Катенька, возьми мисочку с вишенками, налей в нее кружку воды, — подсказывала она Катюшке, — теперь ставь на переднюю левую конфорку, ручку куда надо повернуть?
— Вправо два щелчка, — отвечала дочка.
— Правильно, умница. Ставь мисочку и клади аккуратненько пачку каши. Что у нас там осталось? Гречневая? Очень хорошо.  Закипит, один щелчок назад, чтобы убавить, поняла?— Лина устала и закрыла глаза. Скоро придет Люда и поможет. А пока надо самим хоть завтрак сообразить. Подружки приходили, открывали своими ключами, помогали по хозяйству, мазали зеленкой волдыри Лине и детям, и снова закрывали снаружи хворое семейство.
К приезду мужа Лина уже не вставала. Дети, закутанные во все, что можно и нельзя, встретили отца в коридоре и внимательно изучали, словно сомневались, папа это или нет. Анютка долго с пристрастием  снизу вверх всматривалась в лицо Сергея, а потом объявила, оглянувшись на мать:
— У папы на зубе фантик.
Смех отдавался болью  в голове, но удержаться было невозможно. Ребенок разглядел во рту отца металлическую коронку и сделал свой логический вывод.
В этот же день Сергей раздобыл где-то буржуйку и пристроил ее в ванной. Трубу вывел в вентиляционное отверстие. Из ванной потянуло теплом. С приездом отца семья стала выходить из состояния анабиоза,  словно начала оттаивать. Сергей развернул бурную деятельность по утеплению окон и дверей, наносил воды из деревни. Лина устала экономить каждую каплю: то ли умыться, то ли чай попить.
Сколько еще таких зим придется им пережить. Но снова они вместе и снова надеются, что теперь уж точно все будет хорошо.




Безголосье

Лина не заметила, как полностью увязла в жизни детского сада. Взвалив на себя почти всю подготовку к бесконечным праздникам и утренникам, она и на этом не успокоилась. Однажды Марья Матвеевна выставила перед ней коробку с набором кукол для кукольного театра:
— Посмотри, может использовать как-то, — сказала она и спокойно удалилась, зная, что Лина загорится, как всегда и что-нибудь да придумает.
В коробке оказалась брошюра, в которой подробно разъяснялось, как построить ширму для кукольных представлений, Лина принесла брошюру домой показать Сергею:
— Понимаешь, все уже приелось. Хочется чего-то необычного, — обратилась она к мужу, — может, смастерим с тобой ширму сами?
Сергей пребывал в состоянии раскаяния за предыдущую ссору с женой. Извиняться он не любил, проявлять нежность не умел, зато, когда хотел себя реабилитировать, старательно  делал что-то в доме, даже то, что не хотелось или давно откладывал на потом. Так появлялись незамысловатые подставки для стирального порошка, декоративные полки для книг. Рабочий стол  в детской комнате для Катюшки. Скоро ей предстояло стать школьницей и ей необходимо удобное рабочее место. Так же с уговорами Лины, Сергей заправлял фотопленку в фотоаппарат, а затем сам проявлял.  Лина  могла печатать фотографии, сколько душе угодно. Она любила фотографировать детей и добросовестно отсылала фото обеим бабушкам. Но возиться с пленкой у нее не получалось, терпения не хватало или бестолковость мешала, а может, то и другое вместе.
Ширму Сергей построил просторную, с откидной полочкой внутри, чтобы было, куда ставить тексты для артистов. Боковые створки не только обеспечивали впереди двигающийся занавес, но и создавали некое сценическое пространство, за которым сзади можно было расположить полосу бумаги или ткани, натянутые на бруски. Это служило фоном. С помощью вставных брусков фон легко менялся. Первое действие могло происходить в лесу, а второе в избушке или замке. Это было настоящей удачей.
Кукол Лина новых не создавала, но приспособилась наряжать одних и тех же под разные сказки. Ширма устанавливалась рядом с пианино в зале. За ней хватало места для одной или двух воспитательниц. Сама Лина тоже участвовала и здесь же успевала аккомпанировать каким-то песенкам или заполнить музыкальную паузу.
Дети ждали четверга, как праздника.
— Кушайте хорошо, кто будет плохо кушать, того придется не брать сегодня на кукольный спектакль, — вкрадчиво уговаривали воспитатели.
Съедалось все. И спать ложились с энтузиазмом, потому что сегодня будет кукольный театр. Надо сказать, что развлечения для детей устраивались, как положено, каждый день. До обеда занятия, после сна развлечения. Учитывались прогулки, погода, утренники и репетиции. Детям скучать не приходилось. Это заслуга Марьи Матвеевны, конечно. Она была требовательна и беспощадна к своим сотрудникам. У такой не забалуешь.
…
— Лин, — позвал Сергей, — ты банку с крышкой приготовь под сгущенку.
Лина не удивилась. В Розенгартовке тоже иногда дефициты выделяли командованию, а они по-братски на всех делили. До смешного доходило. Красную икру в кружках раздавали к празднику.
— Хорошо, пол-литровую хватит? — спросила она, не отрываясь от кастрюль.
— Трехлитровую.
— О! Так много? — обрадовалась  Лина.
— С Варениками пополам.
— Это как? — удивилась она, и вышла из кухни — с варениками?
— Да нет, — рассмеялся Сергей, — нам выделили в полку по пятилитровой банке на две семьи. Мне и начальнику клуба. Фамилия у него Вареник.
— Понятно, — отсмеявшись, Лина продолжила свои дела.
…
Перегрузка на голос все-таки дала о себе знать. Лина всегда считала, что у нее «луженая глотка».  Никогда  она не соблюдала гигиену голоса, а в училище пели с хорошей нагрузкой. В некоторые дни кроме четырехчасового хорового пения выпадали индивидуальные занятия: вокал, дирижирование, где тоже надо было петь.  Лина заметила, что в училище она перестала болеть ангинами. Пение стало для нее своеобразной гимнастикой.
Но гарнизонный садик выжал из нее все. Сначала стало трудно говорить и петь, потом появилась боль, а потом голос пропал окончательно, а боль осталась.
— Паралич связок, — объявила врач, — будем оперировать, — и наклонилась над карточкой Лины, прилежно записывая туда свой приговор.
— Доктор, я не могу лечь в больнику, у меня двое малышей и утренник на носу, — жалобно просипела Лина.
— Муж, родственники, подружки, в конце концов, — врач вопросительно подняла глаза.
—Нет, это исключено. Муж военнослужащий, родственники далеко, — Лина пригорюнилась.
— В этой ситуации Вам необходим режим молчания. Какой утренник? Вы о чем? — врач выдержала паузу и предложила:
— Давайте я Вам хоть больничный на пару недель выпишу. Подлечитесь, исключив, конечно, нагрузку на связки.
— Нет, доктор. Нельзя мне никак, Лина обреченно двинулась к выходу.
Врач назначила пить по схеме каплями элеутерококк, но при этом надо молчать, но подвести целый коллектив и завалить утренник Лине кажется невозможным. С трудом через боль  и кое-как утренники  и в честь дня советской армии и в честь восьмого марта Лина провела и пришла сдаваться к заведующей.
— Все, Марья Матвеевна, меняемся с Таней Гусихиной. Я уже с ней говорила. Она согласна.
— Смотри, я тебя не неволю, — решай сама.
Уйти из садика, означает и забрать детей. У Катюшки выпуск в школу, а Анютке еще долго нужен садик. В коллективе есть няня Таня Гусихина, по образованию тоже музработник детского сада. Пришла недавно, согласна поменяться. Лина решила поработать няней.
В утреннике выпуска в школу она, конечно, принимала участие. Было очень весело и смешно. Придумали кукольный спектакль про девочку, которой перед школой приснилось, как ожили ее учебники, тетрадки, ручка, карандаш и кисточка и стали спорить, кто важнее для нее.
На такие мероприятия сбегался весь коллектив и родители детей, зал набивался битком.
Когда устроили соревнование на время между двумя командами, кто больше вспомнит стихов, Катюшка спасла свою команду, в последний момент прокричав:
— Муха села на варенье,
Вот и все стихотворенье!
Поднялся смех, но в садике никогда не огорчают детей и призы всегда продумываются для всех, чтобы ни один ребенок не ушел обиженный или разочарованный.
Провожали Катеньку в первый класс всей семьей. Она толклась с поникшим букетом у школы и растеряно осматривалась по сторонам, как будто искала хоть что-то интересное. В школу ей не хотелось, но возражать бесполезно. Это было написано на ее лице. Лина плакала от умиления. Вот уж вспомнить бы бабушку Анну Алексеевну с ее поговоркой «Ума нет, так беда неловко». Чему умилялась и радовалась Лина? Что повзрослела дочка? Так это неправда. Она такая же маленькая и хрупкая. Только выставили ее из садика в школу по возрасту, без учета здоровья и условий проживания. Теперь каждый день станет для нее еще большим испытанием, если не сказать, мучением.
Анютка стояла в сторонке, рядом со своей летней коляской и ждала, когда ее заберут. Ей было грустно, она перебирала пальчики на руках и держалась, чтобы не заплакать.



Образцовая больница.

Больничная палата с бесцветными стенами показалась Лине райским уголком. Здесь было тепло, много света. В палате начищенная до блеска фаянсовая раковина со сверкающим краном, откуда в любое время лилась живительная горячая вода!  Линолеум  вымыт так, что приятно ходить босиком. Ногам  и всему организму тепло и комфортно.
Как же там Катюшка?! Одна, такая маленькая в холоднющей квартире. Водит ли Сергей ее в садик? Тепло ли одевает? Как она дома вечерами одна? Сердце не на месте.
Только попав сюда, Лина ощутила, как устала и  измерзлась за этот год. Квартира, которую занимали с боями, оказалась почти непригодной для жилья. Зимой температура  воздуха в ней не поднималось выше одиннадцати градусов и дети ходили всю зиму дома в валенках и пальтишках. Электропроводка не выдерживала несчетное количество самодельных обогревателей и постоянно перегорала. Возвращаясь домой из детского сада с детьми, Лина одной рукой тянула за воротник Катюшку, опасаясь, что в кромешной  тьме ребенок упадет и ударится о бетонные ступени, в другой руке держала младшую дочку, которая не так давно начала ходить и в зимней амуниции на пятый этаж с ней по-другому не добраться.
Войдя в квартиру, Лина  обычно оставляла детей у дверей и шла разжигать керосиновую лампу. Под потолком видно было красную спираль, это все, на что хватало напряжения в доме.  Не раздевая,  усаживала она  детей на диван и шла на балкон. Дочки  привыкли и никогда не капризничали, не хныкали. Они покорно ждали, когда мама сварит что-нибудь на ужин. Ждать приходилось недолго.  Лина ловко разжигала на балконе паяльную лампу и ставила ее под специальную стойку, которую солдатики сварили из швеллера. Стойка служила конфоркой. Паяльная лампа давала отличный жар. Первое время  она никак не хотела выдавать пламя.  Вспыхивая, оно струилось и жутко гудело. Однажды охватило всю лампу и Лина, приготовившись к взрыву, бросилась на кухню, плотно затворив дверь.  В тот момент, к счастью,  Сергей был дома и что-то там потушил. Постепенно Лина привыкла и даже оценила преимущества паяльной лампы.  Никакая плита несравнима с ней в скорости приготовления еды.
Скоро на кухонном полу уже стояла кастрюлька с кашей, тщательно закутанная  в папин бушлат, там же обычно прятались от холода вареная картошка, яйца и чай в термосе.  Его подарила  им  соседка Лины, тетя Ира, у которой они квартировали в первый их семейный отпуск. Это был настоящий китайский термос. Стеклянная зеркальная колба  надежно сохраняла  кипяток до утра.
Ужинали в маленькой комнате, где и предполагалось ночевать. По стенам, как в подземелье, ползали длинные ленивые тени. Но усталость брала свое, завтра  детей в садик нужно отвести не позднее половины восьмого. Самой быть готовой играть зарядку. Заведующая придумала зарядку под фортепиано. Это было, безусловно, правильно  для нормальных городских условий.
Но этот наш садик был самодельным. Командир одной из воинских частей проявил заботу о своих подчиненных и их семьях. Именно в таких условиях и раскрывались лучшие человеческие качества в людях. Хотя, наверное, и худшие тоже. Просто Лина этого еще не знала.
На краю гарнизона стояла ветхая  двухэтажка в три подъезда и безразлично глядела пустыми проемами окон и дверей на проходящих  мимо офицеров. Вот и пришло кому-то в голову организовать в этой двухэтажке детский садик. В середине дома выгородили на первом этаже несколько квартир, подвели отопление, электричество. Оборудовали игровые и спальные комнаты для детей, кухню, зал, где должны проводиться праздничные утренники  и  развлечения. Этот же зал служил столовой. При входе детей принимали воспитатели и отводили в группы. Здесь же находился кабинет заведующей, а медицинский прилегал к кухне. В обязанности медсестры входил контроль  за приготовлением пищи.
Теперь представьте, как живописующе смотрится двухэтажный  пошарпанный  дом с отстутсвующими в крайних двух подъездах дверными и оконными блоками. Когда-то он был теплого оранжевого цвета, а теперь об этом можно только догадываться по немногочисленным, чудом уцелевшим,  кусочкам штукатурки. Однако в середине дома были довольно крепкие двери и окна по обе стороны входа, что свидетельствовало о бурной жизни внутри него. Дворик огорожен низким деревянным заборчиком. Внутри две песочницы с традиционной крышей грибком.
Заведующая детским садом Сухарева Мария Матвеевна  не признавала разгильдяйства и в  коллективе царила  железная дисциплина и порядок во всем. Воспитатели в пересменку писали планы занятий, которые проводились регулярно, как и развлечения детей, игры, прогулки, праздничные утренники с подарками и сюрпризами.
Две группы разновозрастных детей не требовали большой затраты времени. Но Лина умела создавать себе трудности. А потому с согласия заведующей разбила детей на подгруппы. Теперь в каждой подгруппе детки одного возраста, а значит, учить  их петь, двигаться,  слушать музыку и рассуждать о ней  можно грамотно и результативно. Ничего, что это требует  больше времени как на подготовку, так и на сами занятия.
В организации утренников принимал участие весь коллектив.  Обсудив ход утренника, сюрпризные моменты и распределив, кто какого сказочного героя будет играть,  сотрудники расходились по своим рабочим местам. Сценарий писала Лина, она же подбирала музыкальное оформление. И поскольку  все, что хранилось в запаснике для оформления праздничного панно,  ее  не устраивало, приходилось  еще самой и зал оформлять.
Тут же и зарядка резко занадобилась. То есть она, конечно, проводилась в садике, но теперь она стала проходить под фортепианное сопровождение. Творческая жизнь садика набирала обороты. Марья Матвеевна  ликовала, хотя и делала строгое лицо. Было очевидно, что она любит свою работу и радуется каждому малому успеху.
Так незаметно Лина увязла в бесконечном потоке детсадовских забот, отставив в сторону свои интересы. Пойти на больничный с ребенком было сложно. В гарнизоне медиков нет, нужно ехать в Спасск-Дальний. До  остановки прилично идти по открытой местности. В городе вечно переполненные очередями поликлиники.  Сколько раз нужно съездить к врачу, чтобы  побыть неделю с ребенком дома. Проще обойтись своими силами. Дочки одни дома, а Лина мотается, как челнок между домом и садиком, занимается  с чужими детьми.
Утренники в честь дня Советской армии и восьмого марта идут подряд.  Суеты больше, чем надо. В большой комнате на полу постоянно разложены огромные рисунки. Специально покупались географические карты, на обратной стороне которых и создавались  незатейливые «шедевры».  Два кресла лежали на боку и перегораживали доступ к кисточкам и краскам. Иначе маленькая Нюська приняла бы посильное участие в оформлении  утренника. Дела по дому, как и рисунки, оставались на ночь. Сшить или связать что-то себе или детям - тоже ночами. Выспаться никак не удавалось.
Как-то раз Лина, по случаю, раздобыла в деревне мясо.  Она полусонная с трудом крутила ручку мясорубки. Надо наморозить про запас полуфабрикатов, будет проще готовить. Катюшка в детской комнате листала свои книжки. Нюська ползала под ногами на кухне. Вот что-то нашла возле плиты и положила в рот. Лина отняла, это небольшой кусочек фарша упал на пол. Усталость  держала Лину в каком-то непонятном ступоре. В другое время она бы сообразила прополоскать ребенку рот, заставить выпить немного марганцовки. Но сейчас она передвигалась, как робот, преодолевая одно желание – лечь прямо там, где стоит, и уснуть. Закончив работу и уложив детей, Лина не раздеваясь, упала на диван. В голове одна мысль: «Завтра выходной. Выспимся».
Обычно в страхе Лина просыпалась от детского кашля. Но сейчас что-то непонятное происходило в детской.  Маленькая Нюска  содрагалась  от тяжелой рвоты.  «Фарш! - догадалась Лина, - отравление».  Поздно себя упрекать, срочно на промывание в город! Сергей помчался в полк за дежурной машиной. Лине показалось, что прошла целая вечность.
Нюську забрали и не отдали родителям. В советское время не так просто было заявить о своих родительских правах, тем более, что больного ребенка привезли. Дома Катенька,  ее  тоже нельзя оставлять одну.
Начался один из самых кошмарных периодов Лининого дальневосточного существования.
Каждый день она ездила в больницу, возила бульоны, супы для всей палаты. Там, в палате пять малышей и одна мама. Разрешалось поместить в стационар только одну маму на палату.
— Пожалуйста! Покормите Анечку мою,  всех малышей и вам хватит. Завтра я еще привезу свеженький! — умоляла Лина. Дочку не показывали, «чтобы не расстраивать ребенка».
Душа болела нещадно. Через неделю, как и обещали, выписали Анечку домой. Когда вынесли малышку родителям,  она,  скользнув по родителям безучастным взглядом, оглянулась по сторонам. Так и не узнав родителей,  Анютка  равнодушно позволила себя одеть. Лина испугалась не на шутку.  Что здесь с ней происходило? Почему она ни на что не реагирует?!
—  Кто здесь Захаровы? – прозвенел властный женский голос.
—  Мы – испугано отозвалась Лина и на всякий случай передала дочку мужу.
— Заберите ваши банки. Сказали,  все ваше только осталось, — няня подала Лине огромный пакет с банками. Все они были заполнены едой. Все, что привозила Лина, копилось в холодильнике. Эта нерадивая мамка ни кого  из детей не покормила ни разу. Чего стоили Лине эти каждодневные поездки и все ради того, чтобы вернули ей полуживого ребенка. Как еще она будет поправляться, неизвестно.
Дома стало ясно, что произошло с дочкой. Тяжелый лающий кашель разразился среди ночи. Девочка задыхалась и не могла прокашляться. Снова на дежурке в  Спасск.
—  Лорингит, — уверенно констатировала врач в приемном покое, — надо в стационар.
—  Я вам больше ребенка не оставлю, — привезла промыть желудок, а вы что с ней здесь сделали? — с вызовом заявила Лина, — не надо было вам ее оставлять.
— Ложитесь вместе с ней, — посоветовала врач, — дома вам не справиться.
— У нас дома еще один ребенок, не на кого оставить.
— Пусть муж рапорт напишет или соседей попросит, — неделю пролечим вас, как следует, а дальше уже дома долечитесь.
Как поделить себя между двумя детьми?! Как страшно за ту и за другую!
Сергей пообещал строго выполнять все инструкции, но со службы не отпустили. Через три дня привезли на скорой  Катеньку. Вялая, измученная, с  красными щеками и лихорадочным блеском в глазах, она слабо реагировала на происходящее. 
В палату к Лине поставили вторую кровать, на которой расположили Катюшку. По распоряжению заведующей детской саматики  пациентов с аденовирусной инфекцией распологали в отдельной палате. Возможно понимали, что угробили младшую и, слава Богу, что мамашка не истерит и не пишет жалобы.
Пять суток температура не спадала ниже тридцати восьми. Отчаяние и страх охватили Лину. Сон не шел. Сидя возле дочки, Лина напряженно всматривалась в ее черты:
— Девочка моя! - шептала она, — ну что же ты, маленькая? Надо выздоравливать! Ты постарайся!
Катюшка приподнялась на локотках и, глядя куда-то сквозь Лину, стала бормотать что-то бессвязное. Мышцы ее личика обмякли, и челюсть безвольно отвисла, приоткрыв рот.  Было непонятно, что именно она видит и к кому обращается.
Ужас охватил Лину. Она почувствовала, как волосы зашевелились на голове.
— Сестра! На помощь! Скорей! Сестра!!! — как безумная мчалась Лина босиком по коридору. Навстречу уже бежали сестры и дежурный врач.
Дальше все происходило очень быстро. Врач отдавала короткие и четкие распоряжение. Лина смачивала под краном холодной водой марлевые салфетки и пеленки. Сестры обкладывали  ими худенькое Катино тельце.  Спиртом растирали виски, ладони, щеки, внутренние сгибы локтей.
Медики действовали очень  слажено,  делали какие-то уколы. У Лины перед глазами все подернулась туманом. Голоса врачей слышались где-то далеко.
Видно, ангел хранитель удержал Катюшку на самом краю. Ближе к рассвету температура стала спадать, посветлело личико. Худенькая и усталая, Катюшка утром открыла глаза. Впервые за прошедшие пять суток взгляд ее приобрел ясность и спокойствие.  Снова врачи вернули ее к жизни.
Лина не верила своему счастью. Утром Катенька отпила немного жидкого больничного чая и съела  ложку каши.  Медленно и основательно к ней возвращались силы. Сколько же может вынести ребенок.  Маленькое беззащитное существо.
Месяц  Лина выхаживала детей в стационаре. Возвращаться домой было страшно. Там холод и мрак. Там нет врачей,  каждый день и час наполнен тревогой за них.  Раньше Лине не приходило в голову, что она живет трудней, чем многие ее ровесницы и подруги на гражданке. 
Но неужели  вся жизнь пройдет вот так, в борьбе за выживание?
Суровый край.  Дальний Восток.



Туман

За окном туман. Он заполнял собой все. Небо, землю, воздух. Плотно окутывал пространство, словно склеивал вязкой белизной. Лине казалось, что в  утреннем безмолвии она и ее маленькие дочки плывут в необъятной вечности вне всякой цели. Становилось жутко.
В такие минуты Лина ощущала себя крохотной жалкой песчинкой.
Но сколько не оттягивала она неприятные мысли о том, что маленькую Катюшку нужно будить, наспех кормить завтраком и отправлять в эту кромешную бездну, все равно ничего изменить было невозможно.
Лина нехотя натягивала на себя теплые гамаши и свитер. Скосив глаза на термометр, отметила про себя: «Пока тепло. Шестнадцать по Цельсию».
Нюська опять тяжело кашляла. Нельзя в такую рань тащить ее на улицу. Только перестала температурить. Но школу пропускать нельзя. И так постоянно сидели дома. Катюшка росла слабенькой и болезненной. Не понос, так золотуха. Да и откуда быть здоровой в таких условиях?!
На балконе пятого этажа еще более скверно. Не было ощущения устойчивости ни под ногами, ни за спиной. Словно стоишь на форштевне неведомого морского гиганта. Он холоден и пуст, как затонувший Титаник.
Увязнув окончательно в этой мутной густоте, она напряженно прислушивалась. Через минуту внизу натужно открылась, затем с грохотом хлопнула дверь подъезда. Катюшка где-то далеко, в белой мгле, почти неслышными шажками удалялась от дома. Как же ей должно быть страшно, такой маленькой, в этой непроглядной  трясине, где ничего не видно дальше вытянутой руки.
На окраине села Красный Кут находилась сельская школа, куда дети начальных классов из одноименного гарнизона ходили добывать знания. А жены офицеров и прапорщиков сеять разумное, доброе, вечное. Это была обыкновенная бревенчатая изба, площадью немногим больше любой другой деревенской избенки, когда-то очень давно срубленная на совесть. А потому все еще добротная и вполне пригодная для эксплуатации. Одинаково неласково встречала она как сельских, так и гарнизонных ребятишек своими  неприглядными, почерневшими от времени бревенчатыми стенами и подслеповатыми оконцами. Правда, что грешить, внутри всегда было тепло. Ладно сложенные и примерно выбеленные известью, печки  исправно  дымили двумя кирпичными трубами.
Идти до школы, минуя гарнизон, а затем и село, около двух километров. Примерно в середине пути, дорогу пересекал глубокий ручей, который не обойти. Отчего-то через него никак не могли сделать прочный мостик. Всегда были перекинуты какие-то жердочки, палочки. Все такое хлипкое, жалкое и убогое, как и сама эта, Богом забытая, деревня. Тревожные мысли роились в голове Лины. Воды пока немного. Дожди еще не зарядили. Есть надежда, что Катюшка удачно переправится. Она уже должна быть возле школы. Вот и звонок.
Лина представила свою кроху с косичками. Руки сложены на парте, а взгляд, как обычно в окне. Думает о своем. Ей неинтересно в школе.  Лина понимала дочку и жалела. Но не видела выхода: заставляла учить уроки и «выталкивала» каждое утро в холодный туман.
Катенька легко простывала, а удобства в школе находились на улице, причем на приличном расстоянии от нее. Это был обычный деревенский туалет, сооруженный из делового горбыля и разделенный по всем правилам перегородкой с надписями «М» и «Ж». Из обширных  отверстий в полу немилосердно дуло по направлению снизу вверх.
«Катюшка – первоклассница. Почему я так млела, когда провожала ее в первый класс? Думала, что она стала школьницей и сразу перестала быть ребенком? Будет сама все понимать и делать, как надо? Только бы не заболела! Сколько нам еще тут жить?— печально размышляла Лина.
Как ни мечтала она пристроить свою Катюшку маме, в их теплую благоустроенную квартиру, ничего не вышло. На родителей свалилась забота о брате с его сложным семейством. И на Лининых детей там просто не осталось ни сил, ни времени.
Приезжая в отпуск, Лина все меньше посвящала родителей в свои проблемы.  Видела, как им нелегко живется в соседстве с братом, как страдает мать от жалости к внуку и, стараясь  приобщить его к чему-то хорошему, водит в бассейн, а еще в художественную школу. Как жалеет о каждой его слезинке и мечтает видеть здоровым и счастливым.  Что тут скажешь. До нас ли ей. Отец хмуро помалкивал в минуты маминых откровений.  Иногда Лине очень хотелось, чтобы мама обратила внимание на ее дочек, но они внуки привозные. От них все отвыкли. Да и кто мог представить их кочевую гарнизонную жизнь.
Из соседней комнаты, где круглые сутки работал электрический обогреватель и спали дети, раздался жесткий лающий кашель. Сердце,  тоскливо съежившееся от тревоги за старшую дочку, внезапно ухнуло куда-то вниз. Дыхание перехватило. Нюська проснулась.
"Я неважная мать! Вся моя забота проявляется только в бесконечных прогреваниях, ингаляциях, микстурах, банках и прочих методах лечения моих дочек. Когда они болеют, то по очереди, то обе сразу, я превращаюсь в любящую, заботливую мамашу.  В перерывах между процедурами, успеваю почитать им сказки. Но стоит им чуток оздороветь, мчусь на работу. А как же! Работа прежде всего!" - с тоской думала Лина.
Она склонилась над маленькой Нюськой, аккуратно вынула ее из кроватки. Малышка спит, как и старшая, в теплой кофточке, гамашках и плотных шерстяных носках. Тревога не отпускала. Пора было открывать дверь в большую комнату, чтобы температура выравнивалась. Сидя на Катюшкиной постели с Нюськой на руках Лина обдумывала, за что сначала взяться, чтобы все успеть, ничего не упустить, не забыть и не перепутать.



Ученье - свет

Первый месяц Лина провожала дочку в школу и возвращалась в детский сад, мыть полы и посуду под присмотром все той же медсестры Кати, в трех тазах, застилать детские кроватки, приводить в порядок обувь, помогать воспитателям с прогулками, одевать  и раздевать детей. Самое опасное - это закуток, где стояли шкафчики для одежды детей.  Здесь тесно, а всех в одно время нужно  было усадить на горшок.  Малыши вместе с «ночными вазами» занимали все помещение. Между ними лавировала Лина. Вытереть попы и помыть горшки - это ерунда. На подоконнике здесь же  стояло ведро с водой и грелось при помощи кипятильника. Этот кипяток нужен для мытья посуды, но стоило кому-нибудь нечаянно зацепить провод, даже думать страшно, что могло случиться.
Как уберег Господь детей и нянек от того, с чем потом нельзя жить. Наверное, по молодости они верили в невозможность несчастья и Бог их пожалел. Потянулись однообразные серые будни с дождями, ветрами и постоянными тревогами.
Теперь по утрам Катюшка ходила в школу со своей учительницей и еще несколькими школьниками младших классов. Обратно - с кем придется или одна. Поначалу Лина бегала встречать дочку у дороги, которая вела через все село к школе, но, убедившись, что ничего детям не угрожает, успокоилась и стала привыкать к Катиной самостоятельности. Тяжело пришлось вьюжной, свирепой зимой. И Лина благодарила судьбу, что успела в Розенгартовке пошить Кате теплое пальто на вырост и заячью утеплённую шапку. В Лермонтовском детском саду воспитатели спрашивали Катю:
— Катенька! Это кто же тебя в  такую красоту нарядил? — и потешались потом, рассказывая Лине, как Катюшка отвечала по подсказке отца:
—  У меня папа охотник, а мама скорняк, — при этом она отчаянно пыхтела, снимая не по росту длинное пальто.
Младшей дочке Лина так же утеплила все, что можно было утеплить и принарядить заячьими мехами. В квартирах женщины приспособились шить детям из старых цигейковых воротников безрукавочки. Их называли «сибирские майки». Лина больше всего боялась, что дети ползают по холодному полу, поэтому сконструировала цигейковые трусишки дочкам, а обрезков хватило на тапки. Тоненькая Катюшка выглядела ужасно смешно в пышных шортах, зато в них можно было без всяких опасений кататься с горки во дворе. Жаль, что в школу так не пойдешь. Уж очень огромной выглядела попа. А младшая вообще походила на муравья с меховой попой, которая доставала почти до пола.
Отношение к Лине в роли няни со стороны заведующей заметно изменилось. Отчего-то всегда она старалась найти в работе изъян, обязательно ткнуть носом в какую-нибудь щель за дверным наличником, где непременно должна быть пыль. При этом заведующая проводила пальцем и демонстративно показывала, испытующе с насмешкой глядя на Лину свысока. Отчего-то появилась надменность и пренебрежение в интонациях Марьи Матвеевны, которых Лина раньше и не слышала. Это было странно, тем более, что садик продолжал работать на созданных Линой панно, костюмах и прочих оформительских заморочках. А от грязной работы она никогда не отлынивала. Вот вам и свобода, равенство и братство. Статус няни оказался для заведующей ниже ее собственного достоинства.
— Уходить надо, Люда, — поделилась однажды Лина со своей новой подружкой.
…
Люда с мужем и маленькой Танюшкой поселилась в смежной квартире. В  первый же день она зашла к Лине:
— Вы не выручите миской какой-нибудь, контейнера нет еще, — спросила она.
— Заходите, конечно, все, что нужно, берите, — почему-то сразу Лина ей очень обрадовалась. Это интуиция шепнула ей, что появилась в ее жизни новая надежная подружка. Сошлись они очень быстро и, как оказалось, на всю жизнь.
— Так не хочется киснуть в этой убогой квартире всю зиму и Сережку не могу оставить одного. Ему плохо без нас будет, — пожаловалась как-то Люда.
— Пойдем к нам в садик воспитательницей? — предложила Лина, — у нас переводят одну, замену будут искать.
— А я смогу? Я же химик, — усомнилась Люда.
— Не смеши, с твоим университетским образованием и не сможешь? — настаивала Лина, — я тебе все расскажу, как там у нас планы пишут и все остальное.
Так они стали не только соседками и подружками, но и коллегами.
И теперь, сидя на Лининой кухне, вели неспешную беседу. Дети резвились в детской комнате.
— Почему ты обращаешь на нее внимание? — наставляла Люда, — не позволяй так с собой обращаться. Оставишь Анютку без садика. Хоть до отпуска доработай.
Анютка очень комфортно чувствовала себя в саду. Отличалась собранностью, любила, складывать кубики и пирамидки, не капризничала и не требовала к себе особого внимания. Даже на занятиях по математике и развитию речи, когда присутствовала какая-нибудь проверка, тянула руку, как все дети. И ее обязательно спрашивали, так как Анютка ничего не путала и отвечала, как надо. Вот тебе и младше всех. Лина следила в дверную щель за ходом занятия, волновалась,  и каждый раз была счастлива, что так все у дочки складно получается. Как же тут лишить ее садика.
— Да, до лета дотяну, в отпуск съездим, может что изменится, — грустно соглашалась Лина.
— Не горюй. Как у нас в Одессе говорят, переполнилась чаша терпения, купи ведро, — заключила подружка.
…
Весной дорога в школу превратилась в сплошное грязно-снежное месиво. Посреди дороги, очевидно, с целью дренажа поперек улицы прорыли канаву. Сколько ни пытались офицеры пристроить легкий мостик через эту канаву, чтобы облегчить детям дорогу в школу, его тут же разрушали и раскидывали так, что и щепочек не найдешь. Да и к самим жителям гарнизона неприязненное отношение  сельчан было установлено неизвестно когда, но прочно. Возможно еще с тех времен, когда здесь селили высланных Бендеровцев. А с ними, как водится, всех подряд: правых и неправых.
Как-то Лина с подружками и детьми шли по направлению к школе, а навстречу такая же группа местных женщин. Когда приблизились, местные прекратили разговор, и кто-то злобно бросил:
— Вон «шушера» офицерская идет.
Может быть, им казалось, что офицерские семьи живут незаслуженно хорошо или охраняют они не государственную границу, а их вечную ссылку. Трудно сказать. Возможно, поэтому у местных жителей было не выпросить на продажу ни ягод, ни овощей. Ничего.
Спасали дачники Спасска-Дальнего, которые с успехом выращивали клубнику и продавали ее повсюду в изобилии каждое лето. Да возле сопок кое-где ветвился, цепляясь за стволы деревьев дикий виноград. Это лучше, чем ничего. Офицерские семьи  не избалованы и этому очень рады.


Две Людмилы

«Спасибо тем, кто встретился однажды…
и жизнь мою украсил добротой».
Г. Минатулаева


Все существование Лины напоминало бег с препятствиями. Чем надежнее была опора рядом, тем легче они преодолевались.  Из мужей опора получалась не всегда подходящая. Постоянная занятость на службе, усталость и раздражение отнюдь не способствовали душевному равновесию жен. А хорошие подружки при таком образе жизни просто необходимы. Если верить поговорке «Плохой жених хорошему дорогу показывает», которую Лина в юности слышала от мамы, то сейчас получалось, что хорошая подружка вела за собой и других таких же. И это чистая правда.
Этажом ниже под квартирой Люды Смирновой поселилась еще одна Люда - Возняковская. Обе они моложе Лины, у обеих по малышу. Поскольку имена одинаковы, то называть придется, дополняя фамилии: Люда С. и Люда В. Похоже, на свете действительно нет ничего случайного. Люда В. музыкант-теоретик. Подыскала работу в Спасской музыкальной школе. Оставляла сынишку Алика со своей бывшей соседкой и, прекрасно все успевала.
Все три подружки не похожи друг на друга. Тихая романтичная мечтательница Люда В. являлась полной противоположностью импульсивной непоседе Линке. Но обе они  любили помузицировать вдвоем, забывая при этом про дела и заботы. Определив детей в детской комнате с Катюшкой, они ставили на пюпитр сборники романсов. Люда читала с листа лучше, поэтому аккомпанировала она. Несколько аккордов и они погружались в сладостное  очарование двухголосного вокала.
В это время на плите у Лины иногда что-нибудь подгорало, а спохватиться она могла только, когда из кухни уже начинал распространяться запах гари:
— Бог мой! Сережка меня убъет! — вскакивала она и мчалась спасать то, что еще можно было спасти. Надо признаться, что удавалось это не всегда, тем огорчительней данные обстоятельства отзывались на настроении Сергея. И, естественно плавно перетекали в их и без того не самые простые отношения. А учитывая тотальный дефицит продуктов, это был весьма существенный недостаток в натуре Лины.
Бывало и так, что в свободный день не хотелось никуда идти, и они с утра могли позаниматься аэробикой у своих голубых экранов или увлечься фортепианными пьесами, особенно в четыре руки. Это было весело.
Но появлялась Люда С. всегда собранная и деловая:
— Девочки, кончай сидроль, — весело командовала она, — в наш промтоварный привезли неплохое бельишко. Идите, там сейчас народу никого.
К этому времени она уже успела сбегать за хлебом, прикупить в промтоварном обновку, сварить борщ, и вымыть полы. Она так ловко умела организовать свое время, что успевала все и подгоняла своих нерасторопных подруг. Не могла она смириться с тем, что у нее будут обновки, а у подруг нет. Несправедливо.
Люда В. вздохнув мечтательно, пыталась увильнуть от похода в магазин:
— Ты думаешь надо? — она вопросительно  смотрела на подругу.
— Конечно, надо, — настаивала Людмила С.—  ты сама говорила, что к отпуску подновить кое-что из бельишка хочешь. Там такие славные трусишки хлопчатобумажные. И как раз наши размеры.
— Да я вчера аванс куда-то сунула и найти не могу.
— А ты, Лин? Идите, я сейчас Танюшку возьму и посмотрю за детьми. До обеда полно времени. Успеете, пока мальчики придут.
— Да у меня деньги кончились уже. Зарплата будет, тогда куплю, — вяло отбивалась Лина. Деньги у нее вечно кончались внезапно и всегда раньше срока.
— Идите, я дам вам денег, завтра же их не будет. Первый раз что ли? — и Людмила скрывалась за дверью.
Не будем судить слишком строго наших подружек. Редкие деньки выпадали им побыть втроем. Всегда находилось, о чем поболтать, посоветоваться или чем поделиться. Ведь ни мам, ни бабушек, ни сестер не было рядом годами. И никаких кинотеатров, кафешек, совместных с мужьями прогулок. Только бесконечная вереница забот и переживаний.
С подачи Люды С. подружки научились закрывать в банки компоты на зиму. Дачники Спасска-Дальнего снабжали клубникой все близлежащие гарнизоны. А сразу за территорией городка обильно рос дикий виноград. Из него компоты получались кисло-сладкие, ароматные  красивого винного цвета. Зимой банки открывались по выходным или праздникам. К ним готовилось что-нибудь особенно вкусненькое,  типа запеченной фаршированной курицы или шашлыков. Их Сергей отлично готовил на миниатюрной шашлычнице в духовке. Это при наличии электричества.
Частенько электричество отсутствовало. Тогда жители городка из окон наблюдали одну и ту же картину. По двору широко вышагивая и гневно раздавая команды, металась фигура в папахе и с лампасами. А вдоль домов солдатики с ломами и лопатами откапывали из мерзлой земли перегоревший кабель.  Никто ни разу этого не делал летом. Может, надеялись, что пронесет, а может очередная «папаха», ожидая перевода, избегала лишних хлопот. Иногда нового кабеля хватало на несколько дней. И все начиналось сначала. Отопление в домах тоже никто не пытался наладить.
Еще было любимое занятие у наших подруг. Когда они оставались надолго в ожидании мужей, любили затеять пошив или вязание незатейливых нарядов для себя или своих семейщиков. Кроили обычно прямо на полу. А с вязанием еще проще.  Важно удобно устроиться в кресле или на диване. А уложив детей спать днем, можно посидеть на кухне за чаем. В магазине постоянно был в продаже великолепный сливовый джем в литровых банках. Поджав под себя ноги, подружки уплетали хлеб, густо намазанный джемом, и запивали ароматным черным чаем из огромных кружек. 
— Какая у тебя Анютка дисциплинированная. Я поражаюсь, — восхищалась Люда В. — я позавчера прибрала полку с нотами, все так красиво в шкафу расставила. Хватило ровно до того момента, когда Алик проснулся, — и она рассмеялась, — все снес под чистую. Теперь посреди комнаты куча-мала, как обычно.
— Да в детской, видишь, тоже не получается прядок поддерживать. Такие неудобные кресла-кровати девчонкам купили. Тяжелые, не повернуть. Так и будут стоять неприбранные.
— Девочки, — успокаивает Люда С. —  все это временно. Подрастут. Сами научатся игрушки на место складывать и в комнате прибирать.
— Это вряд ли,— смеется Люда В.
— Катя молодец у тебя, смотрю, сама капусту режет. Приучаешь?— спрашивает Люда С.
— А что остается. Я на кухне полдня торчу, ей же скучно. Вот рассказываю, как борщ варить, что как нарезать. Как нож держать, чтоб не порезать пальчики.
— Да ну, придумаешь тоже, — возражает Люда В. — маленькая еще. Успеет.
— Маленькая вообще-то, — соглашается Люда С.
— Да я так понемножку, чтобы ей нескучно было, — поясняет Лина, — как вам полочка для детской обуви?
— Да уж заценили, удобно.
— Это Алик мой не добрался еще, — смеется Люда В.
Алик действительно получал огромное удовольствие, если ему удавалось дотянуться до чего-либо и разметать во все стороны. Все равно что, главное, чтобы летело, кружилось, шуршало и мелькало. Поэтому малыш никогда не находился в вертикальном положении, а всегда висел на руке мамы и оттягивал ее максимально в сторону, насколько это удавалось, и вытянув ручонку размахивал ей заранее при виде любых предметов. Это было смешно, но при посещении Алика, Лина заранее убирала с полки у зеркала свои расчески помаду и прочие мелочи.
Анютку же сразу подвела к полке и объяснила:
— Анечка, это все мамины вещи. Посмотри и потрогай, — разрешила она, — это расческа, видишь, какая большая. Это помада, открой, посмотри. Теперь закрой и поставь. Пусть она тут у нас стоит, хорошо?
— Хоосо, — согласилась дочка и кивнула курчавой головой.
Этого хватило. Так же Анютке разъяснила Лина про то, где надо ставить свои тапочки, а где сандалики.
— Это не ребенок, а подарок судьбы, — смеялась Люда В.
Люда С. оказалась знатной вязальщицей. Под ее руководством Лина обвязала дочек и даже, при ее непоседливом характере,  одолела взрослый свитер для себя. Это было достижением. Рукоделье - не безделка.
Сколько душевного тепла, поддержки и заботы ощущала Лина постоянно в общении со своими Людмилами. Сроднившись за каких-то три года, они пронесли это чувство дружбы через всю жизнь и уже в очень зрелом возрасте они все так же рады друг другу.



Розовая свадьба

Работа няней имела один существенно неприятный аспект. Постоянное соприкосновение  с обработкой посуды и туалетов грозило при малейшей оплошности подцепить инфекцию. И она не заставила себя долго ждать. Зимой 1984 года  славный город Спасск-Дальний и прилегающие окрестности безжалостно скосила желтуха. Все городские больницы были переполнены желтушниками. Больных развозили по всему району. Госпитали заняты рядовым составом, офицеры с желтыми глазами и лицами бродили  по городу и отдаленным гарнизонам, как устрашающий фактор биологической войны.
Куда увезли Лину среди ночи, она и сама не поняла. Сергей отыскал ее через три дня в деревне Евсеевка. Не стоит описывать все подробности этой эпидемии. По слухам палочка гепатита «А» была обнаружена в Вишневском водохранилище. Поэтому болезнь вспыхнула так внезапно и обширно. Даже трескучие приморские морозы оказались беспомощными. Однако продлилось это недолго, к концу зимы все уже было успешно забыто.
За время отсутствия Лины верные подружки не оставляли без внимания Сергея и детей. Особенно Люда С. со своей универсальной организованностью успевала приготовить еду у себя дома и принести соседям. Входя в квартиру Лины, она проходила в детскую и кухню. Проверяла везде порядок и на всякий случай наличие нежелательных гостей. А таковые периодически имелись. Замполит, под началом которого служил Сергей,  был выдающийся любитель выпить. А самый удобный вариант - выпить у подчиненного в отсутствие жены. Дети не в счет.
Но не на тех напали. Возбужденные мужские и даже женские голоса в соседской квартире насторожили Людмилу.
— Тааак, — подбоченившись  и по-хозяйски обведя взглядом кухню, Людмила остановила взгляд на женщине, которая сидела за одним столом в мужской компании. Затем перевела взгляд на вторую, которая накрывала на стол, — я смотрю, застолье у тебя, Захаров. Что празднуешь, пока жена в больнице?
— Люда, заходи! — смутившись, Сергей начинает разъяснять ситуацию, — это сотрудницы наши. Вот Валя, библитекарь. Наташа наш киномеханик.
— А что ни тут делают? — строго спросила Людмила, нисколько не смутившись.
— Так надо же на стол собрать, приготовить. Садись, выпей с нами. Мои майорские  звездочки обмоем, — и Сергей пододвинул Людмиле стул.
— За твои звездочки я с твоей женой выпью, — отчеканила Людмила, — а сейчас  детям  пора  кушать. Попрошу всех освободить помещение.
Гости засуетившись, начали спешно собираться.
— Пока дети в своей комнате, открывай балкон, проветривай все это безобразие. Сейчас борщ принесу, — скомандовала Людмила.
Мало кто способен так отстаивать интересы своей подруги и ее семьи. Люда ничего и никого не боялась. Справедливость отстаивала везде и всегда. Она так жила. А Лине просто повезло, что они встретились однажды.
После выписки Лина бросилась обвязывать детей теплыми свитерами и штанишками. Месяц, проведенный в больнице, показался ей вечностью. Хотелось все перемыть и перестирать, наготовить всего вкусного. Однако силы еще не восстановились, и Лина решила уволиться из садика.
— Девчонки, как же Анютка  моя без садика будет? Она так любит в сад ходить, — поделилась Лина с подругами.
— Ты сходи в колхозный садик, посоветовала Люда В. — может, возьмешь нагрузку на один день. Необязательно ведь говорить и петь. Будешь с ними музыку слушать. При случае аккомпанировать. Да вот хоть кукольный театр организуешь.
— Конечно, сходи, — присоединилась  Люда С. —  узнаешь  хотя бы, в чем у них нужда. Может, оформлять что-то будешь, костюмы готовить к утренникам. Панно рисовать.
— О! Точно, — обрадовалась Лина, — оформителем бы, вот красота!
Сказано, сделано.  И вскоре уже Анютка  вместе с Аликом стали посещать  колхозный детский сад, где Люда В. взяла на себя музыкальные занятия с расписанием два раза в неделю, а Лина официально значилась подменной няней, но фактически пригодилась в качестве художника-оформителя. И имела гибкий график работы. Главное результат.
Колхозный садик радикально отличался от гарнизонного. Здесь было тепло, уютно и удобно. Большие игровые комнаты, светлые просторные спальни, вместительные зал и достаточно свободные раздевалки с уютными  шкафчиками. А главное достоинство - это питание детей. И неоспоримая чистота. За Анечку можно быть спокойной, а Катюшку надо было переводить в городскую школу. Придется такой крохе ездить каждый день  рейсовым автобусом и  переходить дорогу.
А тут еще какие-то дамы нарисовались в окружении мужа и  неумеренно пьющий начальник. Надо бы о себе заявить.
— В этом году десять лет, как мы женаты.  Зови своих друзей и подруг. Отметим вместе, раз уж вы такие неразлучные, — предложила Лина. И очень правильно сделала. Розовую свадьбу отметили большой компанией вместе с детьми. Молодоженам подарили столовый сервиз с розами.  Ребятишки нарядились дамами и воинами, чем веселили взрослую компанию. Дареный проигрыватель наполнял квартиру  танцевальными мелодиями тридцатых годов. Лине соорудили фату из вафельного полотенца. Кричали «горько!», как и  положено на свадьбах.
За время застолья Лина успела изучить своих гостей и в дальнейшем выстроить вполне дружеские отношения с двумя супружескими парами. Это было приятное времяпровождение семьями на природе. Иногда на берегу озера, где мужчины рыбачили и варили уху, или  просто устраивали легкие пикники. Две свободные дамы, которые любили выпить в компании мужчин, куда-то испарились сами собой. Просто перестали появляться. Мужчины все с женами и детьми. Интерес пропал.
Так верные подружки одним своим участием способны  не только поддержать и помочь в трудное время, но и беду отвести.



И снова музыка

— Линка! — запыхавшись, влетает в квартиру соседка с первого этажа Ленка Сажина, — работа наклевывается, — с ходу сообщает она, — быстро соглашайся.
Вместе с Линой из комнаты выходит Люда В. Обе они, вопросительно уставились на Ленку.
— Что за работа? — осторожно поинтересовалась Лина.
— Раньше здесь был солдатский клуб. Ну, вы обе видели, рядом с Милкиным домом.
Обе подружки растеряно переглянулись, выражая свою неосведомленность.
— О, Господи! Сидите там вечно возле своей песочницы и ничего не видите! Рядом-то что? — и она смотрит на подруг, как на безнадежных двоечниц, — если идти в сторону садика, что мы обходим?
— Там есть какое-то здание, так я думала, может теплопункт какой или еще что, — пояснила Лина.
— А я вообще не обращала никакого внимания на этот сарай, — засмеялась Людмила, — ты хочешь сказать, что это бывший солдатский клуб!?
— Наконец-то! — подняв глаза к потолку, удовлетворенно выдохнула Лена.
— И что? — улыбнувшись, пошутила Люда, — будем там фортепиано преподавать?
— Именно! — утвердительно воскликнула Лена, — в Спасске есть гарнизонный Дом офицеров, — активно начала она,— при нем музыкальная студия. Они готовы подключить нас, как свой филиал.
— Так клуб заколочен уже не один год! — удивилась Лина.
— Раньше занятия такие проводились непосредственно в клубе, а теперь, если мы наберем учеников и будем заниматься у себя на дому, то это и будет филиал музыкальной студии, — победно заключила она.
— Дома не совсем удобно. Свои-то маленькие еще. Днем спят, иногда болеют  и все такое… — несмело возразила Лина.
— О, завела свою песню «И то, и сё, и жареное поросё!» — тебе-то чего бояться, у тебя двушка. Это у меня некуда дите спрятать на время занятий.
— А  сколько они учителей возьмут? — поинтересовалась Людмила.
— В том-то и дело. Стала б я вас уговаривать. Откроют филиал,  только если наберут четырех педагогов. Будет считаться, что мы занимаемся в клубе. Милка отказалась. Девчонки у нее совсем еще мылы, куда тут. Мы с Анашкиной и вы подключайтесь.
— У нас в Розенгартовке норма была: двенадцать учеников на каждого учителя, не меньше. Где их взять столько на четверых учителей? — усомнилась Лина.
— С луны прямо свалилась ты, не иначе. Знаешь, сколько детей в гарнизоне маются по частным урокам или ездят в город? Люди приезжают, ребенок года три-четыре отзанимался, а здесь негде продолжить обучение  и начинают метаться, чтобы закончить музыкальное образование.
— Думаешь, наберем? — неуверенно спросила Люда.
— Да нам и не устанавливают норму,  Анашкина уже все выяснила.
— А как же зачеты, академические?
— Инструкторша будет приезжать, куратор наш. Мировая тетка. Я ее видела уже.
Жизнь снова закипела. Учеников оказалось достаточно. Все разновозрастные. Занятия в первую или вторую смену не мешали малышам спать, так как не выпадали на дневные часы. Соседи взрослые и внимания на бесконечные звуки фортепиано не обращали.
Инструктор Светлана Александровна оказалась действительно «мировой теткой», доброй и отзывчивой. По возрасту она  подходила в мамки своим подчиненным и относилась к ним бережно, проявляла  большое участие. Ненавязчиво посещала зачеты, по советским традициям аккуратно вручала к праздникам грамоты.
Лина часто сравнивала людей, которые встречались на ее пути. Отчего так по-разному природа награждает людей характерными качествами. Один щедрый и великодушный, другой злобный и завистливый. Один готов с себя последнюю рубаху для друга снять, другой тянет все подряд в свою нору. Все в одни и те же  школы бегали,  по одним книжкам учились. Только одни усвоили один урок, а другие – другой.


 
Владивосток.

На десятом году пребывания Лины на Дальнем востоке командование Вооруженными силами СССР разродилось мудрым решением: весь Дальневосточный округ стал заменяемым, как  регион с неблагоприятными климатическими условиями. Хотя дело даже не в климате. Год службы стал считаться за полтора. Ввели пайки военнослужащим, проездные документы для жен. И всех, кто прослужил десять и более лет, стали спешным порядком отправлять с Дальнего востока. Еще бы. Они получали за отдаленность, уже сто рублей, а это потолок.  Невыгодно стало государству тратить такие средства на свою армию. Другое дело, когда армия пропадала в этой дыре в нечеловеческих условиях ни за понюшку табаку.
— Скоро, возможно, нас всех отсюда выпроводят, — сообщил Сергей жене.
— Скорей бы уж, — с иронией ответила Лина, — откуда такая информация? — безнадежно спросила она.
— Постановление правительства вышло. Весь округ теперь заменяемый.
— И что?
—И то, — Сергей значительно поднял вверх указательный палец, — невыгодно государству нас тут теперь держать. Разорительно.
— Надо хоть съездить на всякий случай во Владивосток. Столько лет здесь прожили и Владивостока не видели. Вряд ли когда соберемся потом.
— Да, хорошо бы, — поддержал Сергей, — мы и Хабаровска не видели. Только аэропорт, да вокзал.
— Вся наша жизнь сплошной вокзал, — вздохнула Лина.
В весенние каникулы семья отправилась во Владивосток вместе с друзьями. Люда В. с мужем Сашей и сыном Аликом составили им отличную компанию. Какой необычный и прекрасный город расположился на самом краю советской земли! Никогда прежде Лина не видела  города на холмах. Было удивительно стоять у дверей многоэтажного дома и смотреть вниз, на крышу соседнего такого же высокого. Просто он расположен значительно ниже и везде при таких резких перепадах высоты предусмотрены небольшие перильца для жителей, чтобы случайно кто-нибудь не шагнул в бездну. Деревья и кусты так же неожиданно выныривали буквально откуда-то из под ног и тут же уходили ввысь. Дороги и тротуары то поднимались, то опускались на холмах, отчего машины и пешеходы то появлялись на горизонте, то исчезали внезапно, будто проваливались. Это было так необычно и красиво! После многолетних скитаний по задворкам заброшенных окраин Владивосток показался им волшебным чудом. Город сказка! Город мечта!
Друзья поселились в скромной гостинице «Приморье». Любой, самый обычный уют казался им роскошью. Целую неделю они бродили по улицам этого прекрасного города, наслаждаясь весенним солнцем и морским воздухом. Неизгладимое впечатление произвел кукольный театр даже на взрослых! Дети сидели, широко распахнув глаза, и сопереживали героям сказки о царевне Несмеяне. В драмтеатре имени Горького посмотрели сказку про Алладина. И новый цирк, конечно, ослепил своим великолепием! Под звуки торжественных фанфар словно фейерверк одно представление сменяло другое. Здесь поражали воображение акробаты и гимнасты, веселые клоуны и дрессированные звери. Дети были в полном восторге.
Музеи тоже выбирались с учетом интересов детей и доступные их пониманию. Не хватило одного дня, чтобы облазить все корабли да пушки музеев Тихоокеанского флота и Дальневосточного морского пароходства. А уж мемориальная подводная лодка С-56 была совершенно уникальна! Алика оттуда уводили со скандалом. Ему казалось, что он еще не все ручки и колесики успел покрутить. Музей истории Дальнего Востока прошли не полностью, минуя залы, где детям будет пока скучновато.
Все эти мероприятия вкупе с постоянными продолжительными пешими прогулками по подъемам и спускам так выматывали наших путешественников, что добравшись до гостиницы, они мгновенно засыпали. Благо, общественные столовые и кафе города позволяли не тратить силы и время на приготовление еды.
По возвращению в гарнизон Лина стала обдумывать возможный отъезд. Предчувствие дороги прочно поселилось в ее голове.


Шанхай

Возле гарнизона, сразу за кирпичным забором стояли два старых одноэтажных дощатых барака. Раньше здесь их было больше, но давно снесли. А называли их между собой, как и раньше, «Шанхай». Теперь один барак был полуразрушен и больше походил на кучу мусора, а во втором жила семья по фамилии Беккер.
— Сереж, — если нам здесь недолго осталось жить, давай Беккерам отнесем все, без чего мы в дальнейшем обойдемся.
— Надо, конечно, — согласился Сергей.

Дед и бабулька маленькие и согбенные, старые-престарые, измученные горем и тяжким трудом, они изо всех своих сил пытались поддерживать тепло в своем жилище. Зимой дед исправно топил печку. Рвущийся в небо дым свидетельствовал о том, что старики и дети живы. Да, мой читатель, старики растили четверых своих внучек. Когда была жива дочка, она работала в колхозе почтальоном. Но зять беспробудно пил и скандалил. Поколачивал не только жену, но и стариков, если кто вздумает заступиться за нее. И дети прятались по щелям, чтобы не попадаться на глаза пьяному отцу. Сложно вообразить, как они сумели произвести на свет младшую девочку, если мать уже большего года была прикована к постели. Противостоять злобному монстру было некому, и в один прекрасный день он убил свою жену. Сам оказался в тюрьме, ему туда и дорога. Но старики не захотели отдавать внучек в детский дом.
Весь городок жалел стариков. Уезжая, им оставляли свои вещи. Мебель, холодильник, стиральная машина и телевизор – все это подарки жителей гарнизона. Женщины несли теплую одежду от своих детей или даже свою для старшей девочки. А ей на вид лет двенадцать.
Старики охотно принимали помощь. Стирать сил нет, проще было что-то из вещей выкинуть и заменить на более пригодное. Они приспособились выживать, страх оставить детей не позволял им расслабляться. С января восемьдесят шестого года офицерам и прапорщикам стали выдавать пайки. И к старикам понесли крупу, муку, растительное масло, консервы. В пайках было то, что и в магазинах. Но молодым семьям и купить нетрудно, а старикам - не мотаться по лавкам, не тратить свои последние гроши.
Как-то Лина тоже принесла продукты. В это время старики везли на санках воду с колонки в алюминиевой фляге. Хозяин тянул санки за веревку, а жена подталкивала флягу сзади. Так они из последних сил и плелись к дому. Завидев женщину, хозяин кивнул, неспешно поднялся на крыльцо и скрылся за дверью. Старушка медленно подошла к забору,  остановилась. Сердце Лины сжалось. Лицо старухи, испещренное множеством морщин, выражало вселенскую усталость. Она подняла на Лину выцветшие белесые глаза, из которых стекали жалкими ручейками беспрерывные  потоки слез. Старуха не чувствовала их и не контролировала. Глаза ее сочились усталостью и скорбью.
Лина показала детскую одежонку, обувь:
— Возьмите, бабушка. Это все чистое, не бойтесь.  Девочкам вашим может пригодится.
— Заходи, дочка, — старушка показала рукой в сторону крыльца и Лина, как завороженная пошла за ней следом.
Внутри жилища было тепло, вещи сложены в стопки на тумбочки и столы по углам. Комната, где спит семейство, производила впечатление повозки для бродячих артистов. Им ведь тоже приходилось совмещать театральный реквизит и постельные принадлежности, личную одежду и костюмы для представлений. Здесь тоже много чего совмещалось и вынужденно соседствовало. И это при том, что старшие две девочки ходили в школу. Здесь же они делали уроки.
Пахло супом, старостью и безнадегой.
Всю жизнь Лина будет помнить эти истерзанные страданием старухины  глаза.
…
Весной проросла картошка, которой Сергей осенью закупил слишком много. В квартире холодно, как в погребе. Овощи прекрасно сохранялись. Но оставшиеся полмешка Лина решила отнести старикам. Муж в наряде, а тут уборка, перестановка, сбор вещей для девочек Беккеров.
— Люд, — постучала Лина к подружке, — твой дома? Так хочу сегодня закончить уборку. Вот Беккерам собрала одежду, хотела попросить, может твой Сережа поможет?
— О чем разговор, конечно поможет.
— Кому тут помочь? — в дверном проеме возник муж Людмилы.
— Видишь, полно собрала вещей, а тут полмешка картошки. Они же сажают ее все еще возле дома, сама видела. Эта такая хорошая, крепкая и ростки уже есть.
— Через две минуты буду готов. Курточку переодену.
Остановившись у забора, молодые люди стали ждать. Старик избегал общения, всегда выходила хозяйка.
— Бабушка, мы кое-что для вас и девочек вот принесли, а тут картошка на посадку. Возьмете?
Лине стало неловко, что принесли они  проросшую картошку, а не добротную.
— Сколь ты за ее хочешь? — спросила старушка.
— Да что Вы?! — замахала Лина руками, — мы просто так. Пользуйтесь! Вот Сергей Вам сейчас донесет до дома все.
— Спасибо вам, милые, спасибо, — закивала старуха.
Сергей подхватил мешок, пакет с вещами. В глазах его тоже отразилась боль. Казалось, он и старуху готов на руки взять, чтоб в дом отнести.
Обратно шли молча. Лина плакала. Как же так можно не замечать людей. Ведь рядом колхоз. Но пойти куда-то и поговорить на эту тему было страшно. Вдруг заберут у стариков детей и отправят в детский дом. Старики умрут от горя, а дети получат новую порцию страданий в разлуке с родными. Да и детский дом, даже самый хороший, все равно казенный. Не согреет он детской души, как родные любящие бабушка с дедушкой.
На дворе 1986 год. К власти пришел говорливый Михаил Сергеевич. Великий реформатор. До стариков ли уж тут и до сирот ли.



Фаза.

Квартира, которую с боем занимали, как легендарную Безымянную высоту, опустела.
Накануне ушел контейнер с упакованными шторами и картонными коробками, где бьющиеся предметы снова были аккуратно переложены мягкими вещами.
Огромные  и устрашающе обнажённые окна опять зияли кромешной тьмой по вечерам.
Его величество случай на этот раз пощадил незадачливое семейство и вывел на тропу  везения. В тот момент, когда Лина и Сергей потеряли всякую надежду переселиться поближе к родным и смирились с тем, что до конца  жизни они проживут на краю Света, удача улыбнулась им.
Однажды, проходя по коридору штаба дивизии, где Сергей на время отпуска заменял пропагандиста, он столкнулся со старым знакомым штабистом. Тот спешил, на ходу перелистывая  содержимое папки.
— О! Здорово, Серега! Как дела? – наспех протянув руку для приветствия, спросил он, - за границу хочешь?
— Хочу, — улыбнулся Сергей.
— Я тебя запишу, — он что-то черкнул в своих бумагах и поспешил дальше, — бывай здоров, — бросил не оглядываясь.
Сергей в этот день получил разрешение на поступление в академию. Поступать можно было, только прослужив не менее года  на майорской должности. Собрав рекомендации начальства, Сергей отправил запрос. Ответа не было так долго, что и ждать перестали. Скорее всего, желающих было гораздо больше, чем способны были вместить стены военно-политической академии.
— Что будем делать, жена? – смеясь, спросил за ужином Сергей, - в академию поступать или за границу служить поедем?
— Конечно, за границу, — тоже шутливо ответила Лина, твердо уверенная, что муж шутит. Никаких знакомств выгодных не было и нет. Дружили всегда с теми, кто рядом, кто по-настоящему интересен и дорог. «Пролезать» никуда не умели, да и не стремились.
От академии пришлось отказаться, так как неврит слухового нерва  постоянно прогрессировал и учиться стало невозможно. Звук речи в аудитории сливался в сплошной неразборчивый  гул. Про случайную  встречу  с сослуживцем благополучно забыли.
Весной один за другим офицеры готовились к переводам.  Документы отправляли на утверждение в округ. Затем долго ждали ответа. Жены упаковывали вещи, иногда заранее уезжали к родителям.  Все ждали приказа об отбытии  к новому месту службы, волновались.
И вдруг первым пришел  приказ на Сергея Захарова  - в  Западную группу войск. Он про документы не спрашивал. И перевода особо ждал.
— Ничего себе, — удивилась Лина, — неужели так бывает?
— Вот это блат. Даже бутылку парню не поставил, — недоумевал Сергей.
Времени на сборы было дано несколько дней. Поэтому в один день Сергей собрал необходимые документы, отправил контейнер  и улетел в Москву, откуда сразу же выехал во Франкфурт.
Сдавать квартиру и завершать великое переселение осталась Лина. Опаздывать Сергею было рискованно. Такое место службы простаивать в ожидании нерадивого служаки не станет.
Государству не под силу оказались огромные затраты на содержание армии после введения льгот по всему Дальневосточному округу. До этого такими льготами обладали только избранные, в основном «придворные» войсковые части. Такие, как Князе-Волконский гарнизон, Красная речка. Они находились вблизи города Хабаровск. В гарнизонах школы, поликлиники, расширенная торговля. Тротуары, парки, детский сад, регулярные рейсовые автобусы в город.   Эти показушные гарнизоны существовали для министерских проверок. И те, кому посчастливилось служить в них, жили в приличных условиях и пользовались льготами.
А другие гарнизоны, в которых не было ни бытовых условий, ни медицинского обслуживания, ни снабжения нормального, существовали на выживание. Сохранялась оплата за отдаленность. Офицеры называли ее оплатой «за дикость». Туда проверяющих не возили. И жаловаться на жизнь было нельзя. Если какой-нибудь заезжий генерал из дивизии приезжал и собирал жен на собрание, то нужно было или помалкивать или говорить, что мы всем довольны и безмерно счастливы, что выполняем свой долг на краю земли русской.
Если кто-то из женщин задавал неудобные вопросы: про медицинский пункт, который бы очень хотелось иметь в гарнизоне или про что-то еще из буржуйских запросов, ей отвечали встречным  вопросом, от которого всем сразу становилось  все понятно.
— Представьтесь, пожалуйста. Вы у нас, чья супруга-то?  Кто муж? Аааа… Понятно, понятно.
После этого муж получал на службе порцию разъяснений.  Главным аргументом воинского руководства во всех бытовых вопросах было утверждение: «Вы знали, за кого шли».
Считалось, что военный человек должен стойко переносить полевые условия, а стало быть, и жены с детьми, если не в окопах, а в бараках или хижинах, то это и есть «рай в шалаше».
Беда в том, что весь Дальний Восток существовал именно в «диких» условиях. А показушных гарнизонов было «по пальцам сосчитать». 
Лина еще не осознавала, что бесконечная чреда дальневосточных приключений и злосчастий подошла к завершению. Она пригласила техника для сдачи квартиры, электрика, отключить светильники. Все, что не брали с собой, раздавала знакомым. Можно было  и продавать, но у непутевой непрактичной Лины продавать было нечего.
Люда С.уехала с мужем к новому месту службы. Последнюю ночь Лина с детьми переночевала у Люды В. Им с мужем еще предстояло отвезти Лину и девочек на вокзал Спасска-Дальнего. Но это будет завтра, а сегодня надо было еще сдать квартиру.
В дверь позвонили.
— Здорово, хозяйка, — на пороге стоял невысокий,  неопрятного вида,  мужичек. Слегка обросшие щеки его испещрены редкими глубокими складками, руки немного дрожали — люстры пришел снимать.
— Здравствуйте, проходите, — Лина отступила вглубь прихожей, приглашая электрика пройти в квартиру, — люстры, это громко сказано. Это просто плафоны. Но и они пригодятся.
— Слышь,  хозяйка, — мужичек вышел из комнаты на кухню, где Лина, глядя в окно, вспоминала, сколько всего здесь произошло за четыре года, — у тебя мужик броется?
— Что Вы сказали? – переспросила Лина, — я не поняла.
— Мужик, говорю,  твой броется? Ну,  бритвой бороду броет? – он с удивлением смотрел на Лину.
— Аааа. Ну да бреет.
— Тогда у  тебя одеколон есть.
— Ну да.
— Ты это… плесни мне рюмку. А то в прорезь отверткой не попадаю. Вишь? – и он протянул ей свои руки, ладонями вниз. Они нещадно тряслись. Теперь уже гораздо больше, чем сначала.
Лина замерла, испуганно глядя на электрика.
— Да ты че? Не бойся. Меня тут все знают. Я уж сколь годов в ЖЭКе  работаю. Меня Фазой кличут.  Слыхала?
— Фазой, —  тупо повторила Лина, — но Вам плохо станет от одеколона. Я не медик. Кто Вас тут откачивать будет?
— Ты че? Плохо станет, — хохотнул мужичек, — да я рюмочку  выпью и руки перестанут трястись.  А то в прорезь… вишь… не попадаю.
Одна дежурная рюмочка, как раз есть. В ней валерианку Лина иногда разводила, чтобы уснуть.
— Шипр есть. Будете?
— Пойдет.
Лина налила в рюмку одеколон, достала из пакета  пучок зеленого лука.
— У меня на «закусь» нет ничего больше. Я сегодня съезжаю отсюда, — Лина подала мужичку рюмку зеленого зелья, положила рядом на стол хлеб, лук и вышла, чтобы не видеть, как он выпьет и упадет. И, конечно, забьётся в судорогах с пеной у рта. Куда бежать за помощью? Зачем же она позволила человеку убить себя? Хорошо, что дети у Люды и не увидят этого  кошмара.
Панические мысли роились в воспаленном воображении. Сердце учащенно застучало в грудь изнутри, как будто хотело выпрыгнуть. Лина замерла в ожидании неотвратимого ужаса.
Но в следующее мгновение раздался спокойный голос Фазы из кухни. Он смачно крякнул, похрустел луком и умиротворенно произнес:
— Ну вот, другое дело.  Можно и поработать маненько.
Он вышел из кухни, поставил табуретку под плафон, шумно взгромоздился на нее и стал выкручивать лампочку.
Лина постепенно приходя в себя спросила:
— А почему Фаза?
— Да я, вишь… нулевую-то фазу пальцами нахожу, — он сделал ударение на вторую «а», при этом послюнявив слегка палец, легонько прикоснулся им к проводку, торчащему из потолка.
— А разве так можно? А если это не нулевая будет?
— Да не… я чувствую.
Фаза благополучно снял плафоны и посетовал, что «одеколону больше нету,  а то бы добавить…»
Лина проводила электрика и принялась мыть полы. Техник уже приняла квартиру. Осталось только ключи занести, но оставить  жилье надо в приличном виде. Хоть и временно,  но эта квартира была их домом. А дом - это святое.


Последнее прости

По трапу Лина поднималась последней. Впереди вышагивали, взявшись за руки, два ее бесценных сокровища.
Стюардесса вошла в самолет, решая какие-то стандартные вопросы. Лина оглянулась на Хабаровск. Ее как будто что-то удерживало. То ли Дальний Восток не хотел отпускать, то ли она сама уже успела так сильно с ним сродниться. Еще раз хотелось окинуть взглядом весь Дальний Восток, насладиться его красотами. Ощутить ураганы стихий, которые кружили и терзали ее все десять лет пребывания здесь. Эти годы пронеслись в памяти, как одно мгновенье.
Она знала, что легкокрылый лайнер вот-вот унесет ее навсегда из этого края  тревог и скитаний. Но в сердце не осталось никакого ожесточения или досады, будто и не было всех этих бед. Лина почувствовала, что теперь и Дальний Восток стал для нее таким же родным, как далекий Урал, где она родилась и выросла.
Улетая навсегда, она уносила в своем сердце благодарность за то, что они смогли выдержать столько испытаний. Что все  позади. Она увозит своих детей, живых и здоровых.
«Прощай, суровый край! Спасибо тебе за все! С тобой я стала взрослой».
Было нестерпимо жаль прошедших здесь лет. Не такими они должны были быть. Прижав к себе дочек, Лина разрыдалась.
Она плакала о том, что школа жизни оказалась такой жесткой и беспощадной. Что столько горя выпало на хрупкие плечи ее маленьких дочек. И благодарила судьбу за то, что так удачно закончилась ее дальневосточная эпопея.
— Что с Вами?! — сзади раздался встревоженный голос стюардессы, — Вам плохо?!
— Нет;— рыдая, проговорила Лина, — мне хорошо!