В жизни и на сцене. Гл. 3. Чтоб не зазвучала нота

Что везде – он знает, ну, а как же – он?-
он же – ратеводец, а не почтальон;
на передовую он приехал, чтоб
получить не пулю, как бы в рифму, в лоб.
Чтобы Запад сделал то, что обещал,
чтобы он весь Запад как бы защищал,
чтобы старый Байден мог поспать всю ночь
и не думал ночью, как ему помочь. 

Старый в смысле давний Украины друг,
пан перенапрягся с громким звуком «пук»,
но, теперь уж точно засекут его,
ну, а старый Байден очень далеко.
Под кустом в зелёнке старая рояль,
но без рук сыграть здесь трудно, как ни жаль,
он без рук, без звуков, будет в губы дуть,
главное, при этом, чтоб в рояль не ткнуть.

Чтоб не зазвучала даже нота «ля», 
чтоб в ответ не слышать ноту из Кремля;
очень трудно ночью на передовой:
то – сплошные «пуки», то – нетрезвый вой.
Но, ведь он – Верховный, он не должен спать,
под кустом он может осторожно встать –
не до этикета, если припечёт,
хоть струя без звуков как бы не течёт.

Прикрывает сверху лишь бронежилет,
снизу для прикрытья ничего ведь нет,
но смекалка есть же – как броня, ладонь,
сзади есть охрана – это тоже бронь.
В зелени Зеленский как бы весь в бронИ,
всю передовую шёпотом бранит,
вспомнил, как на сцене, он без рук играл
и непроизвольно сразу заикал.

Захотел сдержаться, чтоб унять испуг,
пан перенапрягся с громким звуком «пук»,
всё бы ничего, но – на передовой
спереди и сзади завязался бой.
Стихло как-то быстро, но чего-то нет,
прикрывает сверху лишь бронежилет,
ну, а где охрана? – вот, же ж твою мать,
это он по-русски смог лишь прошептать.

А язык-то русский был родней всего,
с ним когда-то  мама родила его,
в миг лишь испытаний свой язык, как плоть,
русского агента может расколоть.
Почему же стал ты сам Бандеры злей,
хоть, на взгляд, приличный и, к тому ж, еврей? –
выбрал путь Бандеры и его УПА –
в жизни и на сцене разная судьба!

Но, ведь невозможно от судьбы уйти,
бронь в том не поможет, как ты ни крути,
да и старый Байден, хоть и старый друг,
может не услышать твой призывный «пук».