Таля

          Таля едет с папой  к бабушке Кате на скором поезде в купе с зеркальными дверями и мягким красным ковром под ногами. Сидит у окна и с интересом разглядывает незнакомый ей мир, где с гудением, рёвом и огненными брызгами  проносятся встречные поезда. Таля с опаской зажмуривает глаза, пережидает оглушительный грохот и снова смотрит на дремлющие берёзки, на далёкие  розовато-голубые сопки. Папа сидит рядом и разговаривает с нарядными тётеньками. Таля  кидает взор на папу и не узнаёт его. Он говорит другим голосом и глазки у него то жмурятся, то загораются, как у кота Барсика.  Дома мама говорила, что папа у нас ухажёристый, за каждой юбкой гоняется.  «Ухажёрит», - решила Таля. Окинула зорким взглядом маленькой женщины тётенек - и выдохнула с облегчением: не погонится – юбок-то на них нет! В платьях. Тётенька в голубом, что напротив Тали, открыла ридикюль с блестящими  застёжками,  что-то достала и ласково так говорит: «Талечка , а это тебе!» На её ладони – налитые вишенки с зелёными листиками на золотистой заколке. Это брошь. Таля вопросительно смотрит на папу. Тот кивает: «Дают – бери! Бьют – беги!»  - и смеётся. Гордой девочке совсем не понравился совет папы. Подарок взяла с какой-то обидой, но «спасибо» сказала. Полюбовавшись на красивую брошь, спрятала её в карманчик новенького батистового  платьица и отвернулась к окну.
Другая  тётенька, заглядывая Тале в глаза, угостила шоколадкой. «Ссибо..» - просипела Таля, вздохнула, взяла гостинец и зашелестела серебряной фольгой. Голубая тётенька ревниво открыла   чемоданчик, порылась в нём, шелестя бумажными пакетами, и положила на столик перед Талей и  папой три пригоршни  шоколадных конфет: «Петушок», «А ну-ка, отними!», «Мишка на Севере».
- Угощайтесь, - говорит, а сама улыбается папе. Такой щедрости от незнакомых женщин Таля не ожидала.  Зря мама называет папку дамским угодником. Это тётеньки угодницы. Таля, испачканная шоколадом, с иронией посматривает на оживлённых соседок по купе. Как они радуются, что едут  рядом с её папкой. Отец достал из верхнего карманчика пиджака отглаженный носовой платочек, плеснул на него водички из стакана и хотел вытереть мордашку и ручки дочке, но Таля увернулась: «Я сама!» Вытерев губы и изрядно  повозившись с каждым пальчиком, девчушка прилегла на подушку и заснула под мерный стук колёс…
К бабушке Кате приехали ночью.

На следующий день папа уехал домой, а пятилетняя Таля осталась гостить  у деда с бабкой. В их большой семье все звали бабу Катю мамкой, Таля тоже.  Днём они с мамкой оставались одни, а по утрам ходили в булочную за хлебом и вкусной сдобой. 
- Я хлёстко хожу! – предупредила мамка. – Ты успеешь за мной? 
- Угу!- кивнула Таля. Она побежала впереди, подбирала цветные стёклышки, протирала их кончиком платьица и смотрела сквозь них на солнце, поджидая мамку.  Поравнявшись с "хлёстко" идущей мамкой, Таля пуганула камешком большую взъерошенную ворону около мусорки,  запустила босой ногой консервную банку, перепрыгнула через лужу, сорвала пару жёлтых одуванчиков у палисадника, вскочила на крылечко чужого подъезда, сбежала и остановилась, поджидая бабушку.
- Мамка, ты сталенькая?
- Наверно, старенькая. Скоро 52 стукнет. 
- Уууу! Да! –  согласилась Таля и взяла её покрепче за руку, чтоб та не споткнулась и не упала.
- Мамка, а почему у вас нет голюбых сопок? Одни высокие дома, тесно здесь,  пластолу нету.
- А что такое "пластол"? - смеётся бабушка.
- Пластол - это небо и воздух от сопки до сопки - и везде тлавка.
-  Ну с простором всё понятно, а с тлавкой не очень, - хитрит бабуля.
- Ну хватит, мамка! Я же не выговаливаю букву, ты знаешь - какую! - умоляюще смотрит Таля и бежит дальше...               
     По просьбе деда Николая, мамка частенько водит Талю в парк - покататься на каруселях да покачаться на качелях, покупает ей пончики с повидлом и алый  клюквенный морс - вкусный-превкусный! Всё это продают в малюсеньком синем киоске у входа в парк. Таля с аппетитом уплетает за обе щеки тёплые вкусняшки, запивая прохладным морсом из гранёного стакана. Там, где живёт Таля,  такого киоска с пончиками и морсом нет. После парка мамка ведёт Талю к своим дочкам – к Лиде или к Наде. Красивая чернобровая Лида любит делать Тале подарки: то газовый платочек повяжет на шейку - носи! То детские  часики с блестящими  стрелочками на ручку наденет, а смешливая кучерявая Надечка угощает вкусным обедом. Сидят за столом, разговаривают, смеются, выспрашивают у Талечки семейные тайны, а та выкладывает всё как на духу.
- Ольга-то часто вас лупит? - смеётся Надечка, расспрашивая про свою старшую сестру - ещё недавно она жила в её семье в няньках.
- Люпит, полотенцем по жопке!
- Не слушаетесь?
- Балюемся! - честно признаётся Талечка.
- Значит, есть за что лупить-то?
- Да... - кивает малышка, облизывая варенье с кончиков пальчиков.
- А отец с матерью часто ругаются? - интересуется мамка.
Талечка кивает головой.
-Из-за чего?
-Не знаю... За юпки какие-то...
- Всё ревнует Ольга Фёдора, - поясняет мамке Надя.
Чует Талечка, что сболтнула лишнее, и спешит поправиться:
- Это мама люгаицца, а папка газету читает.
- И в кого это ты у нас такая черноглазая уродилась? – любуется племянницей Надечка. - У отца глаза синие, у матери – зелёные. Ты, наверно,  свои глазки не моешь?  Чёоорные, как угольки!
Таля юркнула в ванную, схватила побелевшее от воды земляничное мыло и напихала этой  кашицы в глаза, чтобы хорошенько отмыть угольную черноту глаз до небесной сини. Не прошло и полминуты, как из ванной донёсся душераздирающий вопль! Талю подхватили в четыре испуганных руки  и стали с оханьем и причитаниями вымывать мыло из глаз. Окунали  лицом в тазик с холодной  водой, выполаскивая боль.
- Да ты поплачь, поплачь! Пореви подюжее! – виновато упрашивала Надечка плачущим голосом. – Слёзы хорошо  промывают глазки. 
Когда Таля наревелась, проморгалась и наконец-то красными глазёнками увидела свет, Надечка спросила:
- А ты зачем  мыла-то напихала полные глаза?
- Чтоб голюбенькими стали. Тепель глазки голюбые? –  с  надеждой спрашивала девчушка, всё ещё всхлипывая и заглядывая в глаза розовощёкой тётушке. 
-  Вот  я  дура!   Какая же я дурёха! –  корила себя Надечка, вытирая слёзы себе и Тале.
  - Вот уж верно, дурёха! – согласилась  мамка. - Ребёнок всё понимает в буквальном смысле.
Таля чувствует, как мамкин живот вздрагивает и сотрясается.  Повернула Талечка лицо мамки к себе: не плачет ли? - и поняла: беззвучно смеётся, просто заходится от смеха.  Тут и Талечка просияла и засмеялась звонко и весело, как серебряный колокольчик!
- Ну, вот и слава Богу, девочка моя! – обрадовалась мамка. - Ты никого не слушай! У тебя красивые глазки! Как вишенки! Как сливы! Ты похожа на своего деда  Николая! А как он тебя любит-то! Кричит, везите мне мою любимую внучку! Чернушку мою везите! Вот тебя и привозят к нам каждое лето!
 Таля,  приподняв бровки, удивлённо развела  ручки - мол, вот оно в чём дело!

     Каждый вечер по заводскому  гудку семья судостроителей Обуховых собирается к ужину. Первым является дед Николай. Таля заранее ёжится. Сейчас он подхватит её, закружит по комнате, начнёт целовать и колючить щетинистым подбородком. Она  будет уворачиваться, пронзительно верещать, лупя его босыми пятками по круглому животу. Дед, мамин отец, толстый, черноволосый, с весёлыми карими глазами, работает мастером ремесленного училища при судостроительном заводе, и все его  зовут Николаем Петровичем. Следом приходят сыновья его - Николай и Петро, последним  влетает вихрастый Шурка, заводской футболист. Все считают своим долгом чмокнуть племяшку в щёчку. «Цалюют и цалюют!»  - сердится Таля,  брезгливо вытирая ладошкой влажные следы от их  губ.  А Шурка поддразнивает:
- Цалюют и цалюют! Ты когда научишься говорить-то по-человечески?
- Отстань от дитя! –  заступается дед. - Придёт время – научится.
Надоело Тале размазывать  чужие слюни по лицу, и стала она вместо щек подставлять  макушку тёмных густых волос,  прикрывая лицо руками. Дед Николай тоже оказался предприимчивым -  стал приходить с работы с подарком для внучки: то ленту атласную принесёт, то пакетик ирисок «Золотой ключик».  Для него Талечка приоткрывает одну щёчку, а от дядьёв ныряет под кровать. После ужина молодёжь исчезает из дому: Петро - в спортзал, Николай - на свидание, Шурка - на реку Шилка купаться и рыбу ловить. Больше всех из дядьёв Таля любит ловкого, сияющего белозубой улыбкой  Петра. Он входит из коридора в комнату  на руках и может так ходить долго. Ноги его достают до абажура. Иногда по просьбе Тали он встаёт на ходули, завязывает на поясе занавеску вместо юбки и обходит комнаты, касаясь потолка. Таля  бегает за ним, визжа от восторга...

- Завтра Федя за Талечкой приезжает, - однажды за ужином сообщила мамка.
- Ну, тёща, готовь знатный обед в честь любимого зятя! - говорит, улыбаясь, дед Николай, крепко прижимая внучку к груди. Целует её пушистую головку и шепчет на ушко: «На следующее лето приедешь к нам? Не забудешь своего деда?» - Таля кивает, уверяя, что не забудет.
На следующий день мамка, собирая Талечку в дорогу, сокрушается: «А кожаные сандалики так и не надела - лёгонькие, новёхонькие! Я бы такие с удовольствием поносила. Ты  мне их не отдашь?» - шутит она.
- Забиляй! - великодушно разрешает Таля. Летом она в обуви не ходит: она мешает ей осязать босыми ногами тёплую землю, влажную прохладу травы, золотистый песочек, шёлковую придорожную пыль. Единение с землёй давало ей необъяснимую радость жизни, а может быть, защиту, силу и энергию? Кто знает, почему ребёнок родился восторженным и одухотворённым? В дождь Таля любит шлёпать по лужам, пританцовывая: "Дождик-дождик, плипусти!" А когда промокнет до нитки и озябнет, просит у неба пощады: "Дождик-дождик, пилистань, мы поедем в Иольдань Богу молицца, царю поклоницца!" - и дождь послушно прекращается, а из-за облаков весело выглядывает солнышко, и платьице на плечах Талечки тут же просыхает... Да разве можно лишиться этого счастья из-за обувки?!
     - Семерых детей вырастила, а внучка совсем другой растёт, - недоумевала   мамка. - И обувь-то ей мешает, и цвет глаз не тот, и простору ей подавай... Внучка родилась после войны. Видимо, другое время - другие и детки...