Третий этаж

           Предыстория

Андрей был послан максимально жёстко. Отрезан и выброшен из жизни навсегда.

Бросая последние каменные слова, Алёна внутренне напряглась в ожидании встречного шторма эмоций.

Он будет взбешён. Не может не быть. Она же знает, что он к ней ох как не равнодушен. Всю ночь обдумывала, проигрывала завтрашнюю сцену и пыталась угадать его реакцию - какой она будет? Бурная истерика с мольбами, с виноватыми глазами, с попытками схватить за руку? (Надо будет вырвать руку с негодованием.) Может, он упадёт на колени? Нет, это не про него. Он сдержан. Глаза блеснут гневом? Сжав губы, процедит проклятья? Что?

В реальном мире освещённый настоящим солнцем Андрей сощурил близорукие глаза, пристально вгляделся в Алёну, после чего сделал лицо непроницаемым, словно надел маску, и коротко сказал:

- Хорошо. Спасибо за прямоту.
После этого он решительно повернулся и ушёл быстро, не допуская продолжения разговора. Он шёл, и безжалостно, целыми пучками рвались нити, которые их связывали. Алёне казалось, что она ясно видит эти нити. Они чувствительные, с ними надо поаккуратней. Что же он так грубо? Так быстро? Она ждала чего угодно, но не такой поспешности. Она хотела подглядеть драму его чувств, досмотреть её до конца, увидеть финал, узнать, какова будет логическая точка. Но вот он ушёл. В самом начале увертюры. Сюжет повис в неопределённости. Ну и ладно. Ты же хотела в первую очередь именно этого, чтобы он ушёл? Он ушёл. Значит, всё как надо. Ей удалось убедить себя, что такой вариант развязки тоже хорош и, возможно, даже лучше других, чреватых слезами и скандалами.

Всё. И хватит об этом.

По дороге домой она заехала в универсам, долго кружила по рядам, машинально набивая снедью тележку, временами подвисая в задумчивости. Не заметила, как расплатилась и как добралась домой. Собственно, что это за человек? Совсем недавно его не существовало в её жизни. Потом он вошёл - не ворвался, нет, вошёл - просто и уверенно. Всего несколько свиданий, несколько совместных прогулок, какие-то неторопливые разговоры. Странная манера разговаривать, в которой больше молчания, чем слов. По большей части он слушал, изредка вставляя свои замечания. Короткие и точные. Или неожиданно шутил. Как ни странно, чаще удачно, чем нет. Его можно было разговорить. Вдруг, он, увидев её интерес, брался за какую-то тему и начинал развивать её неторопливо, обстоятельно и на удивление нескучно. Странное впечатление - то, что он говорил, казалось продолжением его молчания. Как будто он всё время где-то в себе ведёт непрерывный монолог, который иногда просто выходит на поверхность.

Он был ужасно негибкий. Выслушивая её маленькие женские капризы, улыбался снисходительно, как ребёнку, и… делал по-своему. Её самолюбие принцессы, ждавшей поклонения, попиралось нещадным образом. Её шпильки и копья ломались, как о каменную стену. Но когда зачехлялись копья, то и стена сама собой куда-то исчезала. Возражать было бесполезно - он не заводился в ответ на её упрёки, слёзы и даже истерики. Выслушивал спокойно, молча. Если становилось слишком громко или долго, поворачивался и уходил. Никогда не извинялся за свои слова и поступки. Ну и в конце концов это, само собой, стало её бесить. Она-то надеялась его слегка переделать, подогнать под своё представление о том, каким должен быть её мужчина. Но он оказался необучаем, не годным для обработки.

Он давал понять, что ждёт от неё секса, но она не торопилась соглашаться, колебалась, не в силах ответить себе на вопрос, а, вообще, нужен ли ей Андрей как таковой? В смысле, надолго, потенциально навсегда. Тот ли он, кого она ждёт? А вдруг нет? Она доверит ему сокровенное, а он окажется чужим. Готова ли она принять его с его нескладностью, со всеми его такими очевидными недостатками? Нет, он определённо не был достоин её интимной близости. К тому же, сказать по правде, Алёна робела и терялась от мысли, что ей придётся раздеться догола при мужчине и позволить ему смотреть на неё и трогать всё, что ему вздумается. Она понимала, что это несовременно, что девушка должна быть раскрепощённой и уметь получать удовольствие от таких вещей. И что в конце концов когда-нибудь это должно произойти. И всё же оттягивала, надеясь дождаться того, чтобы отдать себя в самые что ни на есть надёжные-пренадёжные руки, чтобы родство душ было такое полное, что уже совсем не осталось бы стыда. А Андрей был не такой. Не совсем такой. Его она стеснялась.

И вот решение принято.

К тому времени, как ужин был приготовлен и съеден, она уже окончательно успокоилась. Настолько, что сумела увлечься чтением книжки в кресле, закутавшись в плед. Закончив чтение, отметила про себя, что вот уже час как не думает об Андрее, и похвалила себя за это. Душа явно шла на поправку.

Как она вообще могла на него запасть? Теперь можно взглянуть на их отношения немного отстранённо, с расстояния проходящего времени и остывающих чувств. Она - сильная целеустремлённая женщина, знающая себе цену и не терпящая над собой ни чьего диктата. Он тоже волевой и цельный. В этом они похожи. Но почему он решил, что может вести себя так покровительски? С какой стати? Нет, он не давил на неё явно. Но почему-то часто сам принимал решения, с ней не поговорив, со снисходительной улыбкой выслушивал её возражения и решение не менял. Или вдруг делал что-то, что она считала вторжением в её личную зону, вторгался с возмутительной уверенностью в том, что ему это позволено, что он имеет на это какое-то право. И ещё ждал от неё преданности. Совсем не понятно с какой стати.

Так вот нет же. Беспардонность твоя и самоуверенность наказаны.

Конечно же, от него перестали приходить электронные письма. СМСки он и раньше никогда не писал, звонил редко и коротко, но е-мэйлы иногда кидал, короткие и деловые: делился интересными ссылками или спрашивал о планах на вечер. Теперь это ожидаемо пропало. Что здорово: меньше напоминаний - быстрее будет забываться. Скоро забудется совсем.

В воскресенье, волоча велосипед по лестнице, она подумала, что с ним не пришлось бы таскать по лестницам велосипед. Но, впрочем, не настолько уж тяжёл велосипед, чтобы спортивная женщина делала из этого проблему и о чём-то там сожалела. Крутя педали, она думала о том, что по её расчётам, по тому, как она понимает его психологию, он уже должен созреть для того, чтобы искать контакта. Дома почему-то  в первую очередь, скинув только кроссовки, открыла почту. Там ничего не было. Конечно, именно этого и следовало ожидать. Странно, что минуту назад она надеялась на что-то другое. Дрогнула и заунывной струной потянулась мысль: “Во взаимодействии двух сильных натур главной проблемой становится неуступчивость”. Но это не её забота. Женщина выбирает из того, что ей предлагает мужчина. Пусть он там сам переживает, думает, как вернуть её расположение, а она никуда не торопится и может спокойно ждать. Да нет же, ничего не ждать, спокойно жить, открытой для новых встреч, для новых сюжетов. А пока пусть будет пауза. В конце концов, скоро её день рождения, не может же он проигнорировать и не поздравить. Наверняка поздравит сухо и коротко. Но должен, просто обязан, оставить какую-то зацепочку, чтобы она, не роняя своего достоинства, могла что-то ответить. Ещё суше чем он, конечно же. Или даже не ответить, что кольнёт его больно и заставит забеспокоиться.

Весь вечер перед днём рождения, и даже засыпая, она всё не могла придумать, что лучше - ответить или проигнорировать.Утром пошли косяком поздравления от друзей и родственников, удачные и не очень. Всякие котики, розочки, шаблонные стишки, заёмное  остроумие. Они наполняли её время до самого обеда, заставляя то умиляться, то кривиться от неуклюжей безвкусицы. К обеду большинство отстрелялось, поток поредел. Алёна радостно качалась на розовых волнах внимания. Андрей тянул, видно, не хотел толпиться в общем хоре. Хочет дождаться тишины и пустоты, чтобы придать себе значительности. Предсказуемо. Всё равно она ещё не додумала свою реакцию, так что это даже к лучшему. Вечером вдруг завалили подруги с тортом и шампанским. Закрутились разговоры, кухонная возня, в размякшем воздухе заклубились аппетитные запахи от скворчащего мяса и растомившихся пряностей. С радостью и с жадностью Алёна во всё это погрузилась и хотела, чтобы оно длилось и грело её вечно, чтобы мелькали знакомые разрумянившиеся лица, несли околесицу, не давая ни минуты роздыху. И это было хорошо, то, что нужно. И жалко было видеть, как с понятной неизбежностью ткань общения начала помалу редеть, и в дыры проглядывали ночь и одиночество. Она цеплялась, как могла, за угасающее веселье, долго не отпускала последнюю подругу, но всё-таки была в конце концов оставлена наедине с полной тишиной.

Выпитое шампанское заполняло тишину ровным шумом в ушах и глухим биением височного пульса. Движения были немного резковаты, разбросаны, но вполне себе точны. Она немедленно заглянула в почту. Потом в Фэйсбук. Ничего?

Рассердившись, настучала: “Между прочим, у меня сегодня день рождение”. Захлопнула ноутбук и немедленно пошла спать, отложив на завтра необходимость что-либо додумывать. И правильно сделала, потому что утром проснулась, как от щелчка по носу, от противной мысли, что даже то малое, что успела спьяну натворить, было страшной глупостью. Бросилась к компьютеру. Там был ответ: “Ах, да! Поздравляю. Прости.” Коротко, едко, неискренне. И жирная точка - разговор окончен. Да ещё бросилась в глаза её грамматическая ошибка: почему “рождение”, когда надо “рождения”? С этой ошибкой её послание выглядело особенно жалким. А-а! Позор! Тонкой игры не вышло, сплошные ляпы.

И тут Алёну прошило: нет, ничто не проходит и не рассасывается, чем дальше, тем больше он занимает её мысли. Он близкий, он нужный, он подходящий. Большинство его недостатков - фантазия её воспалённой гордости, её собственная спесь. Да, он не гнётся под неё, но это не есть недостаток. Это свойство, которое нужно ценить. За него, это свойство, даже можно любить. При этом же он умеет быть внимательным, и прощать, и не высмеивать чужие проколы. Он совершенно не злопамятен. И даже простит этот скандальный разрыв. Стопудово простит и не помянет. Ещё целые сутки она себя уговаривала, уверяла в том, что как раз с ним не страшно показаться глупой, непоследовательной. Он всё воспримет спокойно, адекватно, как доктор, как сильный человек, без упрёков и брюзжания, не дразня заработанными очками. Но как признаться в поражении? И при этом продолжать жить, и улыбаться. Как сохранить достоинство, без которого она сама себе не нужна и не будет собой? Через сутки совершенно одуревшая от внутренних борений, всклокоченная, бледная и одичавшая она пошла сдаваться. С ненавистью глядя в экран монитора, набрала: “Давай встретимся”. Хорошо, что с ним не требуется расшаркиваний и прочего политеса. Он всё поймёт и так. Правильно. Несколько секунд палец подрагивал над мышкой, а указатель-стрелочка завис над кнопкой “Send”. Закусила губу и нажала. Прокатилась смешанная волна ужаса и облегчения. Алёна обмякла, осела в кресле. Уронила руки и закрыла глаза. И только сердце иступлённо, до ноющей боли колотило в рёбра, сотрясая тело. Решение принято. Удачное, мудрое, глупое - теперь не важно. Время поползло бульдозером - неторопливо и неумолимо. Это у неё решение шарахнуло молнией сразу по всем нервным окончаниям. Окружающему миру требовались минуты и часы, чтобы его переварить и выплюнуть ответ. Прошла бесконечность, другая.

Она смотрела на заголовок письма, которого так ждала, и не верила, что это оно. И боялась открыть. Просто иметь это письмо в ящике, подсвеченным как нераспакованное, уже было хорошо, приятно. Зачем желать большего? Фу ты, глупость какая. Вышла из ступора и кликнула на заголовок. Торопясь ухватить смысл, она скакала глазами по словам и не сразу сложила их в осмысленную фразу: “Я заказал столик в ресторане Маргарита на третьем этаже. Приходи завтра в шесть вечера. Столик на твоё имя.”

Так.

Новая фаза. Встала и, покачиваясь, пошла в ванную. На автомате приняла душ. В постель рухнула совершенно без сил. Последней мыслью было: “Непременно уснуть. Только не бессонница. Завтра я нужна себе свежей.” Организм не подвёл, не стал раскачивать маховик ночного бреда, а честно погрузился в анабиоз и в этом состоянии дотянул до утра.


          I этаж

Утро было спелое и румяное. Оно котёнком скакнуло под бок, защекотало и погнало из постели, маня предвкушением кофе. Кофе пился долгими раздумчивыми глотками. В кофейных парах, приятно пошевеливаясь, выплывали из глубин мысли и желания.
Нужно многое успеть, но она, конечно же, успеет. Задачи ясны, субботний день протянулся до горизонта, приглашая распихать по всей своей длине приятные заботы и к вечеру сделать из Алёны сияющее чудо. Ещё не допит кофе, а она уже пристрастно экзаменует ногти, планируя фронт работ по ногтям. Но это потом. Сначала - обувь. В голове завертелись “Лабутены”. Она поморщилась и с усмешкой легко их прогнала - свежая голова легко управляема. У неё вовсе не пресловутые лубутены, но выбрать есть из чего. Вот. Лакированая элегантность, как у дорогого автомобиля. Высокая тончайшая шпилька, но пятка задрана  не запредельно, а умеренно, с достоинством. И главное, они идеально сочетаются вот с этим платьем. Андрей его ещё не видел. А ведь оно куплено с мыслями о нём, с картинкой в голове, где он и она, а она в этом платье. Ну и что, что куплено в конце сезона со скидкой? Настоящая, истинная красота не выходит из моды. Быстро примерила, обернулась у зеркала - ну хорошо же! Фигуру подчёркивает, на что-то игриво намекает, вид создаёт решительный, молодой, радостный. В нём она будет спокойна и уверена в себе. А это ей сейчас очень-очень нужно. А там будут ещё волосы уложены - вообще блеск! Ему должно понравиться. Сглотнула, вздрогнула от волны мурашек по спине и мышечного сжатия в паху.  Нет, не от сомнения. От предвкушения.

Перед обедом обязательно - пробежка, после обеда - прогулка, побольше свежего воздуха, блеска глаз, настоящего, немакияжного румянца на щеках. Хотя макияжный тоже не отменяется. Арсенал будет использован весь. Нашла “Маргариту”. Название на слуху. Целых три этажа - что-то пафосное. Главная страничка яркая, но углубляться недосуг - какая разница? Списала адрес, выяснила как добираться. И вот уже четыре часа, и вовсю дым коромыслом - пашет банно-прачечный комбинат - душ, головомойка, бритьё подмышек. Критически рассмотрела зону бикини. Сегодня это совсем не актуально и никому не любопытно. Можно не заморачиваться. Но перфекционизм заканючил, засвербил и таки победил. С мыслью “в человеке всё должно быть прекрасно”, тщательно выбрила лобок, оставив тонкий мышиный хвостик. Сушка волос, укладка, зависание за туалетным столиком - магический ритуал нанесения макияжа. Вставила ноги в туфли, сумочку через плечо, последний взгляд в зеркало, оправила платье, встряхнула волосами - годится.

По городу летела, даже парила, глядя куда-то поверх голов, на сто метров вперёд, на час в будущее, вцепившись в ремешок сумочки, как в лямку парашюта. Вот она, “Маргарита”, не менее яркая, чем на вебсайте. Роение хорошо одетого народа на входе - действительно популярное заведение. Влетела в прихожую, на ходу сверившись с часами. Без десяти шесть - его ещё нет, есть время отдышаться. С порога её взял под опеку элегантный гарсон:

- Чем могу быть полезен?
- На моё имя заказан столик на двоих.
- На каком этаже, на первом?

Ах да, там был указан этаж. Она же ещё подумала, что ресторан, у которого по меньшей мере три этажа, должен быть нереально крут.

- На третьем.

Распорядитель как-то по-восточному низко поклонился и через паузу сделал приглашающий жест:

- Я провожу вас, сударыня.

Он нырнул в оживлённую толчею ресторанного зала, Алёна скользнула за ним. Приглушённый низовой свет выхватывал разогретые беседой лица. Аппетитные запахи сулили уютный ужин. Музыка перемешивалась с запахами в подходящей пропорции, гармонизировала гул разговоров, не мешая их бурлению.

Попалась официантка, одетая несколько фривольно для фешенебельного заведения. На ней был чёрный закрытый купальник, с длинными, впрочем, рукавами, с кружевными и кожаными вставками. Широкий кожаный пояс, чёрные кружевные чулки на подробно, от и до, демонстрируемых ногах. Всё здорово, но почему без юбки? “Для ублажения серьёзной публики можно позволить и некоторые вольности”, - она мысленно одобрила лёгкий контраст между солидностью гобеленов на стенах и смелым нарядом официантки. В этом есть некоторая стильность. Матовый блеск красного дерева сочетается с кожаными деталями её костюма, металлическая пряжка и заклёпки - с бронзой и бархатом. Что же напоминает эта псевдоромантика псевдосредневековья? Какую-нибудь героиню-воительницу из компьютерной игры, сексуальная брутальность, ага.

За поворотом зал раздался, уступив место для сцены, подсвеченной розовым. “Живая музыка? Танцы?” - успела подумать она, глядя на лоснящийся паркетный пол сцены. Дальше была ещё одна сцена - на ней старательно извивалась девушка в купальнике и в высоченных туфлях. А! Это же стриптиз! Ну да, вот и шест на сцене. Сейчас эта девица начнёт избавляться от остатков одежды. Алёна инстинктивно постаралась поскорее прошмыгнуть мимо сцены и нырнуть в тёмный корридор. Что за странная фантазия - назначить свидание в стрип-баре? Что он этим хотел сказать?


            II этаж

Покрытая ковром лестница плавно закручивалась вправо, и так же начинала закручиваться бедная алёнина голова. Что вообще это значит? Это он так надо мной изощрённо издевается? Проверяет, насколько я готова перед ним прогнуться? Она сейчас просто развернётся и уйдёт.

Только собралась повернуть, как перила из ажурной бронзы кончились, и сопровождавший её молодой человек спросил:
- Вы у нас уже бывали?
- Да, бывала.

Почему она так сказала? От неожиданности, от спутанности мыслей. Бред! Надо как-то собраться.

- Тогда вы в курсе.

Он раздвинул тяжёлую бархатную портьеру и пропустил Алёну вперёд в маленькую прихожую с большой китайской вазой в углу, конторкой и зеркалом. В зеркале Алёна увидела озадаченную себя. Войдя за ней, гарсон взял с конторки звонок и  позвонил:

- Сейчас вас примут. Приятного вечера.

Улыбнулся и скрылся, аккуратно задёрнув за собой портьеру.

Что делать? Первый импульс - немедленно уйти. Он уже упущен. Мягко опустилась блестящая рукоятка, почти бесшумно открылась тяжёлая дубовая дверь, сморгнув блики и впустив официантку. То, что это была официантка, было понятно по белой тиаре в волнах волос. Ещё на ней были туфли на высоких каблуках. А в остальном она была совершенно голой. У Алёны округлились глаза, и пересохло во рту. Обнажённое белое тело выглядело совершенно невозможным среди тяжёлого бархата портьер, красного дерева и матовой бронзы. Казалось, вот-вот сюда зайдёт чопорный дворецкий в парике и белых перчатках, затопает ногами и потребует немедленно выдворить это непотребство. Но нет, роль дворецкого исполняла как раз вот эта нагая дама.

- Добро пожаловать. Меня зовут Настя. У вас заказан столик?
- Д-да.
- На какое имя? - Девушка вела себя совершенно невозмутимо.

Алёна назвала себя. Она нервно мяла пальцы, они были влажные и холодные. Официантка подошла к ноутбуку, стоявшему на конторке, бегло застрекотала клавишами. Почему-то притягивала на себя внимание сложность макияжа - тщательно, в несколько разноцветных линий выписанные глаза, густо тонированные скулы, лаковое пламя губ. В отсутствии одежды все творческие силы были явно брошены на косметику и причёску. Да, причёска тоже не проста: небрежные волны проработаны с тщанием. Почему-то подумалось: тела так много, но нет традиций по его раскраске, весь фокус на лицо, а тело остаётся практически нетронутым.

Официантка вела себя абсолютно обыденно: в ожидании реакции компьютера постукивала лаковыми ноготками по конторке, покачивала на каблуке полуснятую туфлю. Но от её присутствия было тревожно, пугающе. Неуместный её вид был чреват чем-то ещё более непредсказуемым в скором будущем. Алёна ощущала себя заглядывающей с обрыва в пропасть. Одно ясно - Андрей устроил ей западню. Почему она не ушла сразу? Почему не уходит сейчас?

- Ну вот. Всё в порядке. Пойдёмте.

Вслед за официанткой Алёна вошла в другой зал. Та же атмосфера отдыха, волны ароматных запахов, лёгкое поцокивание музыки, пробивающейся сквозь гомон разговоров и всплеки смешков. Между световых оазисов столиков Алёна спешила за своим ориентиром - светлым силуэтом Насти. Не успела она подумать, что белая попа - хороший ориентир в полумраке, как тут же едва не столкнулась с другой официанткой, нёсшей тарелки. Аккуратные груди, тонкой стрелочкой постриженный лобок - всё как у Насти, та же форма не-одежды. Наваждение.

Ещё одно розовое пятно сцены с бьющейся в припадке танцовщицей. Почему их подсвечивают таким пошлым розовым светом? Ах, ну да. Она вспомнила, что овощи и фрукты продаются в цветных сеточках. Цвет сеточки не случаен, он призван подчеркнуть и оживить цвет товара. Морковка и апельсины всегда продаются в оранжевых сеточках, лимоны - в жёлтой, чеснок - в белой. Так же и здесь розовый цвет должен приукрасить товар - выравнять цвет кожи. Он скрадывает пигментные неровности, покраснения, синеватость прожилок, замывает целлюлит. Правда, соски перестают выделяться цветом, так что при беглом взгляде может показаться, что груди спрятаны в купальник. Сравнение стриптизёрш с морковкой было неприятным. Она его отогнала, а потом подумала, что их жалеть? Сами распродают себя в розницу. Интересно, а она бы смогла?

От ближайшего столика на неё прянула голенастая девчонка, хихикнула, плеснув на Алёну пеной чужого веселья, и протянула телефон: “Вы нас не снимете?” На девчонке не было ничего кроме стрингов. Крупные для такой худобы груди беспорядочно болтались от её импульсивных движений. Алёна растеряно взяла телефон, и девчонка полезла вписываться в кадр. Кадр заполняла собой гогочущая компания - девчонки в одних исключительно стрингах, парни в джинсах и гавайских рубахах. Туристы в гостях у африканского племени? Да это же просто бордель! Вот это я влипла!


            III этаж

Нырнули в коридор. Веселье откатилось назад. Ещё одна винтовая лестница, ещё одна плотная портьера. За портьерой просторное помещенье типа гостиной - ковры, кресла, кадки с растениями, тишина. Вдоль стены ряды шкафчиков - как в раздевалке спортклуба, только шкафчики красного дерева. Или так выглядят ячейки богатых клиентов в банке? Сопровождающая Настя подошла к ячейке, которая была приоткрыта.

- Вот ваш шкафчик. Теперь я вас оставляю. Когда будете готовы, позвоните этим колокольчиком. Я или кто-то из девочек за вами придут.
- К чему готова?
- Как, вы разве не знаете правил? Гарсон должен был вас предупредить.
- Да, я сама виновата. Почему-то я ему сказала, что я уже тут была. Но это не так. Я сама не знаю, почему я так сказала.
- Вот те раз. Прокол, - девушка Настя по-другому, внимательней, вгляделась в Алёну, - Я и вижу, вы немного не в своей тарелке. Присядьте-ка сюда.

В круге торшерного света был уголок отдыха с журнальным столиком и двумя креслами. Девушка заботливо усадила Алёну в одно из кресел, принесла ей откуда-то стаканчик с водой, села напротив, подобрав ноги и наклонившись вперёд, готовая к доверительному разговору.

- Да вы не волнуйтесь. Всё будет хорошо. У нас респектабельный ресторан. Вы наш клиент. Мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы вы составили о нас хорошее мнение. Случилась накладка, недопонимание. Да ещё, знаете, столик на ваше имя. Это тоже сработало. Если кто-то заказал на вас в шутку, давайте выясним, вы вольны отменить заказ и уйти. Если это не шутка, я расскажу вам правила вкратце, и вы решите потом.
- Да, пожалуйста, расскажите.
- На первом этаже у нас обычный стрип-бар. На втором этаже помимо танцовщиц остальной женский персонал тоже работает ню. Да, такие правила. Кроме того, посетительницы по желанию могут ужинать одетыми, а могут выбрать любую степень раздетости по своему желанию.
- А мужчины?
- Нет, на мужчин это не распространяется. Нас патронирует мужской клуб, поэтому условия здесь диктуют они. Можно назвать это сексизмом. Но, как ни странно, знаете, женщинам нравится.
- То есть, при желании можно не раздеваться?
- Да, на втором этаже. На третьем правила немного другие.
- Другие?
- Да, всё то же, что на втором, только очаровательным посетительницам, - она потупила глаза, маскируя улыбку, - не оставлено выбора - раздеться надо обязательно.
- Обязательно?
- Такие правила. На себе можно оставить ювелирные украшения, обувь, головной убор. Вроде, всё. А, да, сумочку тоже можно взять с собой в зал. Всё остальное  складываете в этот шкафчик. Что-то мне подсказывает, что вам это не подходит. Отменяете заказ?
- Да… Постойте. Дайте подумать.
- Конечно. Давайте, я вас тут сориентирую. Потом оставлю, и у вас будет время обдумать в одиночестве. Что бы не надумали, дайте знать колокольчиком.

Она пошла по коридору, профессионально покачивая бёдрами:
- Вот здесь у нас туалетные столики, это душ, туалет, фены, вода для питья, кофе, чай. Места много, можно отдохнуть и привести себя в порядок.

Завершив тур, она развела руками, как бы передавая Алёне хозяйство, подошла ближе и испытующе заглянула ей в глаза. Видимо, вид у Алёны был неважный, потому что она вздохнула:
- Хотите немного коньяку за счёт заведения? Успокаивает нервы.
- Ну, давайте.

Настя отомкнула кодовый замок на баре, чем-то там позвякала и протянула Алёне пузатый бокал с жидкостью янтарного цвета. Ещё раз глубоко заглянула в глаза, убеждаясь в адекватности пациентки, то бишь, клиентки, и бесшумно исчезла.

Что же это? День начался так сладко и теперь летел под откос. Пойти к нему - значит просто сдаться, слиться, признать поражение. Разговора, которого она ждала, уже не выйдет. Того разговора, в котором она сыграла бы обиду, а он, возможно, подыграв ей, извинился бы, помог бы сохранить лицо. Тонкая дипломатия, сглаженные углы. Как-то можно было вырулить на ровную дорогу, на прежние отношения. А так она что? Жалкая, побеждённая, готовая прибежать по первому зову, готовая вообще на всё, на любые жертвы, на любое унижение. У неё нет никаких аргументов. Все её карты раскрыты, никаких припрятанных козырей в рукавах. Рукава, ага! Если она пойдёт, это будет демонстрация какой-то безусловной собачьей преданности. Разве смогут когда-нибудь после этого их отношения стать равноправными?

Да и вообще, неужели она на это решится? Возможно ли, чтобы она, которая на работе может легко построить любого самого спесивого выскочку, вышла на люди в таком унизительном, ощипанном виде! Под оценивающие взгляды любителей доступных женщин. Пойти на поводу чьих-то неприличных фантазий! А вдруг там встретится кто-то знакомый? От этой мысли у неё перехватило дыхание, и на лбу выступила испарина. Надо просто развернуться и уйти. Это единственно правильный выход.

Она сидела, невидящим взглядом прожигая бокал, всё ещё машинально согреваемый в ладонях. На пике гневных мыслей хлебнула тёплого коньяка, щекотнувшего нос душисто и остро. Тепло скользнуло по горлу, раздалось вширь, расплылось по телу и мягко качнуло взбудораженную голову. Янтарное снадобье смазало скрежещущие мысли, сгладило их течение.

Ещё один глоток.

Волна мрачного глухого гнева начала оседать и как-то незаметно пересеялась в весёлую азартную злость. А что? Это вызов. Можно беситься от бессилия, а можно на вызов ответить. Что остаётся в активе? Она красива. Её тело способно вызвать восхищение. Вы придумали правила, освобождающие меня от стеснения? Вы снимаете с меня заботу о рамках приличия? Вы раздвигаете эти рамки куда вам вздумается. Отлично. Значит, я свободна от всех условностей и могу пошалить.

Она хлебнула ещё коньяка и приступила к действию. Крутнулась у зеркала. Эх, хорош чёрный шёлк, ажурны кружева, жаль всё-таки. Долой. Стянула и яростно швырнула в шкафчик напрасное платье. Лифчик шикарный, кружевной, без лямок, потому что открытые плечи. Смешные ненужные ухищрения. От тугого лифчика на коже остались полоски. Плевать, разойдутся. Надо же, колготки надела без трусов. Думала кого-то поразить своей офигенной смелостью. Смешно два раза. А вот аккуратно постриженный-побритый лобок вдруг оказался кстати. Мне не стыдно за тебя, моя киска. Алёна принялась выпячивать губы и по-всякому ломаться перед зеркалом, стараясь принимать позы поразвратней, как это, ей казалось, делают порнозвёзды.

Вошла дама в шляпе с перьями и вуалью, на ходу договоривая кому-то провожающему: “Мне нужно ровно пять минут, чтобы одеться. Жди внизу.” Алёна еле успела вернуться к реальности, когда они встретились глазами. На горящем лице дамы читались отголоски прерваной беседы и спадающий прилив чувств. Она приветливо подмигнула Алёне, улыбнулась доброй улыбкой человека, которому хорошо, и он рад пожелать того же и другим. Мягко ступая, прошагала мимо. Высокие каблуки придавали её походке несколько журавлиную грацию. Не торопясь одеваться, присела за туалетный столик, по-кошачьи прогнув длинную спину с рельефным желобком посреди. По обеим сторонам желобка прямо над попой проявились кокетливые ямочки. Ленивым движением сняла шляпу и принялась разглядывать лицо, улыбаясь чему-то, что плыло в её мыслях.

Ну что ж. Тянуть в присутствии посторонних неловко. Пора идти. Алёна закрыла глаза, глубоко вздохнула, попробовала расслабить трепетавшие нервы, стряхнуть напряжение. Вместо этого по спине так густо побежали мурашки, что её передёрнуло. Поспешила схватить колокольчик и принялась настойчиво им трясти. Успела про себя усмехнуться: есть в этом действии какой-то старомодный аристократизм, что-то из девятнадцатого века. Через мгновение вошла уже знакомая Настя, ласковая и внимательная. Она помогла запереть шкафчик на кодовый замок и пригласила идти за ней.

Тяжёлая портьера. Шаг за портьеру, и скальпели чужих глаз искромсают Алёну в клочки, В пепел сожгут негодующим презрением. А вдруг, всё-таки встретится кто-нибудь знакомый? Лучше об этом не думать. Я запрещаю себе об этом думать. Ни в коем случае не прикрываться, не демонстрировать смущение, это глупо и смешно. Это провал. Невозмутимость и уверенность в себе - последний рубеж обороны.

Помещение оказалось просторней прежних и лучше освещено. Широкие паркетные проходы, широкие диванные полукруги со столиками внутри. Столики низкие, как журнальные, и стеклянные, так что ужин за ними как будто и не ужин, а, скорее, светская беседа в гостиной. Сделано, конечно, с умыслом - не для того срывают одежды, чтобы потом прятаться за столиком. Спареные бра на стенах окунают окружающее пространство в аквариум золотистого света. Голые тётки в нём смотрятся экзотическими золотыми рыбками. Они поднимают бокалы или покачивают ногой, закинутой на ногу, с той же томной безмятежностью, с какой рыбы пошевеливают плавниками. Алёне показалось, она одна такая перепуганная среди всего этого умиротворения.

Мужчины за столиками задерживали на ней долгие оценивающие взгляды, задумчивостью маскируя пристальность. От каждого такого взгляда у Алёны холодела спина и пальцы. Глоток коньяка бесследно сублимировался, а с ним иссяк и кураж. Ей панически хотелось защититься, что-то поспешно сделать - то ли прикрыться руками, то ли одёрнуть несуществующее платье, то ли вообще сбежать в раздевалку. Усилием воли она подавляла эти судорожные порывы, следила за руками - чтобы они не теряли непринуждённости. Женщины одним взмахом ресниц бегло окидывали её с ног до головы. На самом деле, тоже сканировали, оценивая на свой лад, по своим, женским канонам. Им тоже нельзя показывать свою смущённость.

Стайка девушек у барной стойки. Надо же, пришли без спутников. Жмутся друг к дружке, инстинктивно друг другом прикрываясь, миру открыв смущённо ссутуленные спины и круглые попки. Может, лесбиянки? Нет, не прекращая щебетать, поглядывают по сторонам явно в ожидании приключений извне.

На этом этаже не было пошлых розовых сцен с пульсирующей в них имитацией страсти. Здесь вообще было как-то тише и уютней. В центре - широкий паркетный танцпол с плывущим над ним медленным танго и тремя танцующими парами. Странно видеть, как обнажённая женщина, покачиваясь в медленном танце, обнимает одетого мужчину. Ей должно быть неуютно.

Алёну ждал столик у камина. Он был пуст. Ну и хорошо, она сможет как-то приспособиться. Надо найти какую-нибудь приемлемую позу. Куда-то девать нескладные, вызывающе торчащие ноги, руки, груди. Настя участливо наклонилась к ней:
- Закажете напиток?
- А что вы можете предложить?
- Вино, соки, глинтвейн. Вот меню напитков.
- Знаете, принесите, пожалуйста, глинтвейн.

Оставшись в одиночестве, она старалась не казаться затравленой. Время встало, как вкопанное, и не желало даже ползти. Алёна перепроверяла осанку, перекладывала на коленях кисти рук, в сотый раз отправляла за ухо прядку волос. Глинтвейн был принесён быстро, но казалось, что ожидание длилось годы.

От глотка глинтвейна стало тепло. Как будто пряный тёплый пар обволок и заменил одежду. Даже захотелось снять туфли. “Снимаю последнее,” - мысленно усмехнулась Алёна. Она почему-то совершенно не волновалась, придёт Андрей или нет. Что за вопрос? Конечно, придёт. А вот и он.

Уверенно пересёк весь зал. Сел перед ней на корточки. Взял её ладонь в свои, бережно поцеловал и заглянул в глаза:
- Прости, я опоздал. Признаюсь, нарочно. Чтобы у тебя было время освоиться. А ты молодец. Как любят говорить американцы: “Я горжусь тобой.”

Андрей трогал и гладил её глазами. Физически ощутимый взгляд грел не хуже глинтвейна. Или это тепло идёт от камина?

Всё-таки она чертовски хороша. Не сладенькой замыленной прелестью, а графичной, углем прочерченной красотой. Чёрные волосы - безупречно гладкий текучий каскад, слитый из идеально параллельных тончайших нитей-струй, вместе дающих удивительный вороной отлив. На бледной коже решительным густо-угольным росчерком брови. Из чёрной глубины колюче посверкивают глаза затаившегося недоукрощённого зверька. Строгая красота - чёрный чай с терпким привкусом жасмина. Остро вздёрнуты плечи - отчаянная игра в неприступность. При поглаживании возможны шипение и искры.
- Я узнала тебя с неожиданной стороны.
- Что я мрачный тиран?
- Нет, конечно, ты не тиран. Что ты упрям, как осёл.

Она не боялась его обидеть. Во-первых, он необидчив, во-вторых, невозможно обижаться на неё, уже доказавшую свою покорность.
- Ты пришла и даже дошла до третьего этажа - я тоже о тебе кое-что узнал.
- Что я совсем ручная?
- Что ты гибкая.
- Ты, между прочим, совсем не гибкий. Правда, для осла это нормально.

Влажно блестящие чёрные капельки ногтей. Чёрные узкие туфли на тонюсеньком каблуке отставлены в сторону. Снявши трусы, по туфлям не плачут. Скульптурные крупные ступни с чёрными лаковыми ногтями выигрывают в любом ракурсе. Это то, что он в ней любил - смелая красота, решительные черты. Немножко жестковатая, аль денте. Тонкая грань, если добавить ещё хоть каплю жёсткости, красота рассыплется, переродившись в функциональность. Наверное, она пришла в чёрном платье. Но так лучше. Сломаны замки, сорваны запоры, доверие хлынуло широкой волной из её сокровенных сосудов в его подставленные ладони.

- Я ждал тебя.
- Ждал? Ты исчез. Я испугалась, что навсегда.
- Тебе нужно было время. Наедине с собой. Всё взвесить. Решить. Я рад, что решение - в мою пользу.
- Тебе нужна была моя капитуляция.
- Тебе пришлось через многое переступить, что-то в себе сломать. Я надеюсь, что всё это были ненужные блоки, помехи, условности, о которые спотыкается душа, нащупывая свой путь. Без них лучше. Без них свободнее. Ты мне нужна. Нужна вся и здесь, а не за глухим забором недоверия.

Был принят и принесён заказ. Мирно позвякивали вилки. Нетрудно и просто текла беседа. Алёнины нервы ослабили свою тесную хватку и выпустили её из плотных объятий в океан блаженного покоя. Лёгкий хмель и каминный уют вполне заменили одежду. Ей уже казалось совершенно естественным сидеть перед ним голой. Даже непонятно, как можно его стесняться? Если ему можно сказать всё то, что она ему сказала, да и вообще всё, что угодно, и он поймёт, значит, ему можно и показать тоже совсем всё. И даже поймала себя на некотором эксгибиционизме - хотелось повертеться перед ним, подставить для обозрения все свои прелести, чем интимнее, тем лучше. Она даже не удержалась, подняла и поставила ногу на стол. Он ничего не сказал, только еле заметно одобряюще улыбнулся и пригубил из своего бокала.

- Я раздета, а ты одет. Неравноправие. Меня лишили всего, а ты в комфортной зоне.
- Тебя хотят видеть, а мой внешний вид никому не интересен. Твоя нагота - разновидность наряда, притом изысканного, элитного.
- Я поняла вот что. Мы разные. Принципиально разные. Нет смысла свои мерки применять к другому. Надо прислушиваться и угадывать, что можно для другого сделать. Искать встречи не на своей территории, а на общей. Мы разные генетически. Немного как инопланетяне. И в то же время мы назначены друг другу. Наше назначение - жить вместе. Как кусочки паззла - они разные, но подходящие.

Она красовалась перед ним ёлочной игрушкой. Но теперь ей уже казалось, что этого страшно мало. Повинуясь какому-то странному импульсу, какому-то пришедшему неизвестно откуда приказу, она как во сне обула туфли, поднялась с места, подошла и, сгорая от собственной необъяснимой дерзости, встала прямо перед ним. Зачем она это сделала, сказать было невозможно, в голове метались какие-то беспорядочные огрызки мыслей. Внутри трепетало всё, что могло трепетать, лицо и уши словно прислонились к утюгу.

Он взял её за бёдра и поцеловал в живот пониже пупка. Потом ещё раз, ниже, в складку между лобком и бедром. Это было совсем не стыдно. Это было сладко. Нет, она не чокнутая дурочка. Она в здравом уме и делает объяснимые логичные вещи. Сознание поплыло в ощущение безграничного блаженства, свободы от всех, какие ни есть, условностей. Оказывается, нужно просто прислушиваться к себе, делать именно то, чего хочется, и это будет самое правильное. Всем телом она ощущала его близость. Закусила губу и крепко зажмурила глаза, выдавив из них ниточки слёз. Переступила, расставив ноги пошире в ожидании прикосновения к самому нежному, отчаянно хотя этого прикосновения и боясь, что не переживёт его, взорвётся сверхновой.

Он встал, обнял её за плечи:
- Спасибо. Мне пора.

Оставил на столике деньги и ушёл. Догонять было бессмысленно - сначала нужно добыть одежду. Обречённо подумала: “Наверное, так же себя чувствует лошадь, которая ещё вчера была необъезженной.”

В раздевалке Алёну прорвало. Не имея сил одеться, голая она сидела за туалетным столиком, уронив голову на руки и спутанные волосы, и рыдала - на ссутуленой спине содрогались рёбра.

Когда оделась, в телефоне нашла эсэмэску: “Ужин завтра в восемь у меня. Надень то платье, которое мне не пришлось увидеть.”