Слезы радости

Дорогие  мои  читатели, видели ли вы когда-либо слезы радости? Видели ли вы человека в полуобморочном состоянии от радости встречи с дорогим человеком? Я видела такую встречу.
Но начну с того, что моя бабушка, которая родилась в Латвии, не далеко от Риги, была одинока. У нее не было братьев и сестер, хотя сама она родилась в многодетной семье. Она была самой младшей в семье. Ее братья и сестры уехали в Америку в 1905-1907 годах и все – связь прервалась. Уже сейчас не помню, кто мне рассказывал, что ее старшие братья и сестры были коммунистами и их преследовали в России и Латвии.
Где-то в 1960-х годах к нам стали приходить письма из-за границы. Мне важно было забрать марки с конвертов. А что, от кого и откуда, мне не особо сообщали. Да и я не привыкла докучать бабушку и дедушку вопросами. Я только видела, как все нервничали, а бабушка часто плакала. На мой вопрос: «Почему ты плачешь?» я часто слышала ответ, что мол, она крошила лук или «потому что ты (т.е. я) плохо кушаешь».
Но в один прекрасный момент я все-таки подслушала, не специально, и поняла истиную причину слез. К нам в дом зашел сосед, который работал в горкоме партии и стал уговаривать бабушку ответить на письма и дать разрешение на приезд ее родного брата из Америки. Бедная моя бабулечка рыдала и говорила: «Нет. Не имею права. У меня дома дети и внуки. Нас всех посадят (правда, тогда я не поняла, на что посядят)». И наш сосед уговаривал и убеждал ее, что никаких проблем не будет. И тогда бабушка под его честное слово подписала разрешение.
Летом 1962 года мы всей семьей поехали в Москву на встречу с дядей Абрамом (мы его звали Абраша). Прямо с вокзала мы поехали в гостиницу Украина, где он остановился. Нас уже ждали и провoдили на 17-й этаж в его номер.
И тут моя бабушка и дядя обхватили друг друга и стали рыдать. У бабушки подкосились ноги и ее буквально на ходу подхватили дедушка и моя мама. Все рыдали. Почему? Ни я, ни сестра, которой было пять лет, ничего не понимали. Дядя говорил на русском языке с небольшим акцентом. Я так удивилась, как американец может говорить по-русски?! Мы стояли, держась за руки с сестрой, с ужасом лицезрели эту картину. Дядя обнимал бабушку и приговаривал: «Моя девочка». Ничего себе девочка, думала я. Она же моя бабушка! Она не девочка! Как долго это все продолжалось я уже не помню. Но довольно долго.
Потом все вспомнили о нас с сестрой. Он обнимал нас и приговаривал, что бабушка была такого же возраста как я, а мне было одиннадцать лет. Бабушке уже было 64, а дяде 77.  Они не виделись более 50 лет.
На тот момент мне больше нравилось смотреть на Москву с 17 этажа гостиницы. Все выглядело игрушечным: и люди, и машины, и дома.
Нам разрешили ночевать с ним в номере целых 3 дня. Конечно, мы с сестрой не понимали волнения бабушки, дедушки и родителей. Нам было здорово и интересно. Но мы хотели сходить в детский мир, где много игрушек, а не смотреть на слезы и объятия родных. Что мы понимали, две маленькие дурочки!?
Наконец, нас сводили в детский мир и купили по коробке карандашей, в которой из было девяносто шесть штук! Радости не было предела.
Когда мы поднимались на лифте в номер дяди, с нами в лифте ехал какой-то иностранец. А поскольку нам  было вбито в голову, что с чужими нельзя разговаривать, мы прятались за спину мамы. А наш попутчик очень хотел с нами пообщаться. Он нашел тему для разговора о коробках карандашей, которые мы держали в своих руках. И эта беседа закончилась тем, что меня уговорили подарить ему карандаши. Знал бы он, как же я мечтала, чтоб он отказался, но увы и ах, он принял подарок. Мне велели молчать и пообещали завтра купить другие.
Потом сестра мне прошептала: «Я с тобой буду делиться, не огорчайся», но и ее коробку тоже забрали, чтобы передать дядиным внукам. Мы с сестрой договорились не просить больше ничего, а то опять все кому-нибудь подарят.
Через год дядя прилетел уже к нам в Клинцы. На ушах стояли все. Весь наш дом хотел с ним пообщаться. Дядю   возили на экскурсии на фабрики, в горком партии и  еще куда-то. Бедная бабулечка, которая была очень худенькая, совсем исхудала. Я-то ведь не понимала, за что она переживала. Зато через дядю бабушка стала общаться со своими родными братьями и сестрами.
В воскресенье мама с папой принесли с рынка землянику, как обычно они это делали. Дяде дали попробовать. Он опять расплакался. И все время произносил: «Пахнет родиной. Пахнет Резекне, городом, где родились все бабушкины сестры и братья, да и она сама». Я понюхала ягодки тоже, но они пахли земляникой, а не родиной...
 Дядя  начал учить меня английскому и я очень быстро схватывала слова и фразы. Он перед отъездом мне сказал: «Выучишь английский, я тебя приглашу в гости в Америку». Это была команда к действию.
Конечно, никто не собирался в то время в Америку. Да и чего я там не видела. Мне и дома было хорошо и уютно. Я, правда, стала учить язык с репетитором. С дядей мы переписывались на английском.
Когда уже спустя 30 лет, мы приехали в Америку, уже не было в живых бабушки и дедушки, и всех бабушкиных братьев и сестер. Здесь я уже познакомилась с семьей бабушкиного племянника и племянницы.
И племянник, и племянница очень похожи на мою маму, особенно племянница. Когда она впервые приехала к нам в Бруклин и я ее увидела, я обомлела. Мне показалось, что за столом сидит моя мама, которой уже нет на этом свете более сорока лет. Мой старший брат сжал мои плечи и сказал: «Доченька (так он меня зовет с рождения, хотя между нами разница всего в три года), это не Женя (моя мама), это Сарочка».
Все бабушкины братья и сестры, их дети и внуки очень похожи между собой: невысокого роста, добродушные, все работали либо портными, либо бухгалтерами. К сожалению, они уже по-русски не говорили и не говорят.