Начало Руси история глазами дилетанта

Иде Асколд и Дир на греки


«Одним из первых известных нам деяний руси 
первостепенного военного и политического значения
 – осада летом 860 г. столицы Византийской империи
Константинополя…»
(Поход 860 г.  на Константинополь и первое крещение руси
В средневековых письменных источниках. Кузенков П.В.)

   
   До тех пор, пока в 1894 году бельгийский ученый  Фр. Кюмон не опубликовал найденную им в Королевской библиотеке Брюсселя рукопись  большинство российских и зарубежных историков считало наиболее достоверной датой первого набега руси на Константинополь – 866 год. Поскольку именно эта дата указана в древнейших   списках ПВЛ. Казалось бы, это должно было обрадовать ученых,  но, нет.  Напротив,  включение в научный оборот  Брюссельской хроники стало лишь очередной головной болью для тех, кто занимается изучением древнерусской истории. Для тех кто пишет историю Руси опираясь на хронологию ПВЛ  866 год очень удобная дата.   Судите сами, в 862 году призвали варягов,  через два года, после смерти  Трувора и Синеуса, бояре Рюрика – Аскольд и Дир, испросив разрешения у князя, отправляются в Царьград, но по пути в него,  оседают в небольшом городке на Днепре, имя которому Киев. А еще через два года, снарядив 200 кораблей, они совершают беспрецедентный, зафиксированный как византийскими, так и западноевропейскими хрониками, набег на Константинополь, закончившиеся, правда, если верить греческим и древнерусским источникам,  весьма плачевно для русов.
  И вот теперь, всю эту стройную конструкцию одним махом сводит на нет сообщение   найденного Кюмоном кодекса, в котором приводится совершенно иная, причем, точная  дата набега руси на Константинополь – 18 июня 860 года. И если раньше сомнения в хронологии ПВЛ и взаимосвязи Аскольда и Дира с Рюриком  носили, скорее, эмпирический характер, то  с  публикацией Брюссельской хроники об имеющихся противоречиях заговорили всерьез.
   Хронология  ПВЛ и так страдает  довольно заметными изъянами, что позволило К. Цукерману настаивать на ее «омоложении».  А если,  подстраиваясь под Брюссельский кодекс, ее еще  «удревнить», перенеся призвание варягов на более ранний, до 860 года, срок,  то  наступит настоящий хронологический коллапс, в результате которого «Мафусаиловы» возраста главных фигурантов древнерусской истории – Рюрика, Олега, Ольги и Игоря ничего кроме недоумения у исследователей вызывать не будут. Поэтому не столь привязанные к летописной хронологии историки  еще в начале XX века стали высказывать предположения, что Аскольд и Дир принадлежали к первой, до Рюриковой  волне скандинавских мигрантов  в Восточную Европу, тех самых, о которых говорится в Бертинских анналах и которые посылали посольство в Константинополь в 839 году. Благо, что повод для таких предположений дают и  сами летописи. В частности, в НПЛ, которая, по версии Шахматова, наиболее  близка   реконструируемому им Начальному своду,  поход руси на Константинополь не датируется, но помещается  в период предшествовавший призванию варягов и приходится на время жизни Кия, Щека, Хорива и Лыбеди, датируемое автором НПЛ  после 854 года.  Не названы боярами Рюрика в летописи и Аскольд, и Дир. Об их появлении в Киеве сказано лишь, что варяги пришли, когда Кий с братьями «изгибоша» и что, подчинив себе полян, они стали воевать с древлянами и уличами. Т.е. набег на Константинополь  в 860 либо каком-то ином году Аскольду и Диру НПЛ не приписывает.
  Несколько иначе время правления и деяний Аскольда и Дира отображены в одной из самых неоднозначных для понимания и толкования, Никоновской летописи (XVI в.). Здесь, как и в НПЛ,  Аскольд и Дир начинают править в Киеве еще до призвания варягов, но в отличие от НПЛ, именно они  в «царьство Михаила царя и матери его Феодоры» (между 842 и 856) совершают набег на Константинополь «много убийства сотвориша». Само же призвание  Рюрика в Никоновской летописи, как и в  ПВЛ, приходится на 862 год. 863 годом  летопись датирует смерть от болгар безымянного сына Аскольда, уникальный, не известный ни одной другой древнерусской летописи факт. На 865 год приходится сразу несколько значимых событий: смерть Синеуса и Трувора, рождение Игоря, а также война Аскольда и Дира с половцами (!?). И уже  в следующем, 866 году, как и в ПВЛ, автор Никоновской летописи снова, отправляет Аскольда и Дира в набег на Константинополь, в тот самый, который, по Брюссельской хронике, состоялся летом 860 года и закончился гибелью русского флота от бури. Объясняя причины дублирования рассказа о походе Аскольда и Дира на Константинополь в Никоновской летописи, исследователи сходятся во мнении, что летописец, особо не утруждал себя систематизацией имеющихся у него под рукой  источников, а просто переписывал  все подряд. Но именно это, считает Кузенков и увеличивает доверие к ним. Иное дело отношение к походу 860 года авторов или точнее, редакторов ПВЛ стремившихся увязать это важное для истории Древней Руси событие с русью  Рюрика, пусть и посредством его бояр.
  Впрочем, были или не были Аскольд с Диром боярами Рюрика, пришли ли они в Киев раньше чем в Ладоге объявился он сам, ходили ли они в поход на Константинополь, это далеко не полный перечень загадок связанных с  именами братьев. Со времен Байера исследователей  волнует еще и вопрос, а были ли они, вообще, братьями, а главное – откуда русь пришла под стены Константинополя в 860 году, ибо и тут полной ясности до сих пор тоже нет?  Повод для скепсиса, в отношении родства наших персонажей, как ни странно, дают  сами древнерусские летописи, помещая могилы убитых Олегом князей в разные концы Киева.  Не менее показательно и употребление в ПВЛ, во фразе «Иде Асколд и Дир на греки», глагола единственного числа «иде» вместо необходимого, в данном случае, двойственного «идоша» или множественного «ходиша». Кроме того, в ряде более поздних источников, на которые ссылался Татищев, Олег убивает или изгоняет из Киева лишь Аскольда, имя же Дир не упоминается совсем. 
  Все это дало, ряду историков  повод  считать, что летописцы приняли за имя Дир «готский» титул Аскольда,  дир  «судья»   или же «сарматское тирарь (дирарь) т.е. пасынок» , поскольку в ряде поздних летописей Аскольд называется сыном Рюрика.   Карамзин придерживался другой, предложенной все тем же Байером, версии, производящей имя Дир от арабского слова  diyar  - страна. Отказывал в праве существования Диру и  академик  Б. Рыбаков, писавший: «личность князя Дира нам не понятна. Чувствуется, что его имя искусственно присоединено к Оскольду» .    Вместе с тем, не меньшей популярностью у исследователей пользуется и другая,  не отнимающая у  Дира право на жизнь, гипотеза. Ее сторонники  всего лишь разделяют  «братьев»  во времени и пространстве. Так, по версии Брайчевского, Дир был прямым потомком легендарного князя Кия и уступил свое место на киевском престоле своему младшему брату, Аскольду, убитому в 882 году Вещим Олегом. Несколько иначе смотрел на проблему Г. Лебедев,  оставляя вне дискуссии  вопрос о происхождении и родстве «братьев»,  он полагал, что именно Дир, правивший между 838 и 859 гг., и был, тем самым  хаканом народа рос, который посылал посольство в Византию и Ингельгейм. Основанием для данных предположений историкам послужило сообщение  арабского путешественника и энциклопедиста ал-Масуди (896-956), в книге «Золотые копи и россыпи самоцветов» написавшего: «Первый из славянских царей есть царь Дира, он имеет обширные города и многие обитаемые страны, мусульманские купцы прибывают в его землю с различного рода товарами».  На основании этого, также считается, что именно Дир мог быть тем самым безымянным царем славян, к которому, по сообщению ал-Йа'куби (IX в.), между 853-854 гг. жители современной Кахетии, санарийцы обратились за помощью против вторгшихся в их земли арабов.  Однако противники такого отождествления, резонно указывают на то, что для Масуди, жившего в первой половине X в., ал-Дир  был  современником, а заодно и современником другого славянского царя  -  Аванджа, в котором ряд исследователей видит  Олега Вещего. Благо, арабская транскрипция зафиксированного у ал-Масуди имени позволяет читать его и как Альарфандж  и как Алундж, что, якобы, близко по звучанию к имени Олег. Да и воевал, этот самый Алундж-Альарфандж, по Масуди,  с Румом (Византией), Ифранджем (Франками), Нукабардом (Лангобарды) и  другими народами, что, в общем-то, пусть, косвенно, но, действительно, указывает на древнерусского князя.
  В таком случае, может быть не Аскольд, а  Дир  совершил набег в 860 году на Константинополь, а Аскольд это прозвище князя? Ничего невероятного в данном предположении тоже  нет.  Имя Аскольд, сторонники норманнского происхождения братьев, производят от скандинавского H;skuldr, что по разным версиям переводится и как «владеющий копьем», и как «седоволосый».  Вполне приличное прозвище для князя. Всяко лучше, чем Дир, которое, если, опять-таки,  следовать предполагаемому  происхождению имени от скандинавского «dyr» или «djur», означает - «зверь». Впрочем, для Аскольда, с учетом другой  летописной традиции написания этого имени – Осколд и Скалдъ, предполагается еще и местная праформа, ведущая свое происхождение от самоназвания скифов – сколоты , от наименования разновидности топора, «оскорд»  или  названия реки Оскол. Чуть менее актуальны, но также не лишены интереса и попытки исследователей увязать имя Аскольд с именем, известного, по сообщению современника ал-Масуди, Ибн Фадлана,  царя Аскала , подданного и по совместительству зятя царя булгар Алмуша. Словом, полной  ясности в вопросе происхождения летописных «братьев», нет. И боюсь, что еще долго не будет. Поэтому, не стоит полностью сбрасывать со счетов и другие, альтернативные гипотезы. Согласно одной, из них, Аскольд был воеводой Дира. Другая же утверждает, что оба князя целиком и полностью, продукт народной фантазии, плод неверно истолкованных летописцами или их информаторами древних топонимов.
  Как ни странно это звучит, но основания для подобных предположений тоже имеют пусть зыбкую, но, все-таки, почву. Ни один византийский источник, в связи с событиями 860 года, имя Аскольда и Дира не упоминает. Топонимы же «Аскольдова могила» и «Дирова могила» могли возникнуть совершенно при других, никак не связанных со временем жизни и деятельностью летописных братьев, обстоятельствах. Никто  ведь, всерьез, не рассуждает о том, что в знаменитом Мамаевом кургане,   в Волгограде, похоронен не менее знаменитый хан Мамай.  Косвенным  подтверждением для версии -  Аскольд, воевода Дира, может послужить все та же НПЛ, в изложении  которой Олег не великий князь, регент и воспитатель Игоря, а всего лишь его воевода, по приказу Игоря совершивший два похода на Византию. Это вполне согласуется с известием Ибн Фадлана, в 20-х годах Х века совершившего путешествие на Волгу и встречавшегося с русами, в сочинении которого  говорится, что у царя русов: «есть заместитель, который верховенствует над войсками, нападает на врагов и замещает его у его холопов».  Есть в распоряжении исследователей и еще один любопытный документ,  написанный византийским патриархом Филофеем  Кокином, предположительно, в 1360 году. Точнее, это даже не документ, а «Молитва по акафисте и каноне к Пресвятой Богродице», в которой, правда, имена Аскольда и Дира не называются, но имеется одна весьма и весьма многозначительная фраза указывающая на то, что Богородица: «…спасла еси царствующий   град   от   скифского   воеводы,  свирепого   вепря   онаго   прегордаго   кагана ». Нет никакого сомнения, что в данном случае речь идет о том самом походе 860 года, руси на Константинополь, когда риза Богородицы вызывала бурю погубившую корабли русов. Как нет никакого сомнения и в том, что процитированная фраза однозначно указывает - набегом на Царьград руководил не сам русский каган, а его воевода. Коим, впрочем, в равной степени, мог быть как Аскольд, так и Дир, а также любой другой, неизвестный летописцам русский полководец.
   И вот теперь, когда все гипотезы как за, так и против существования Аскольда и Дира и степени их участия в походе на Константинополь в 860 году озвучены, давайте попробуем взглянуть на проблему с позиции археологии.
  Историки академической школы, независимо от своего отношения к норманнской проблеме, в массе своей полагают, что поход на Константинополь, возглавляемый Аскольдом и Диром, мог состояться либо из Киева, либо из Ладоги или, как вариант, Рюрикова городища. Иные места, для формирования русского флота, ими не допускаются и не рассматриваются.  Доля  исследователей, кто  видит и понимает  ущербность такого подхода, к сожалению,  не велика.  Представление о том, что русь появилась и сформировалась на Северо-западе Восточной Европы настолько укоренилась в  сознании большинства историков, что превратилась в шоры, мешающие замечать те  вопиющие  нестыковки и противоречия,  которые возникают, как только гипотетические рассуждения о том, что в 860 году Русь Аскольда и Дира была довольно мощным в военном отношении, но недолговечным и слабоцентрализированным  протогосудаством, начинают обретать материальные, археологические черты. Мне вот, совершенно непонятно, как высокомилитаризированное общество, способное совершить беспрецедентный по дерзости набег на Константинополь, включая осаду столицы Византийской империи, могло не оставить материальных следов своего присутствия в Среднем Поднепровье,  если даже  куда менее многочисленные скандинавы умудрились наследить в Ладоге раннего периода,  так, что работы археологам хватит на много десятков лет. Разговоры же о том, что: « Для управления столь обширными пространствами  вожди  руси не могли себе позволить пребывание в каком-то одном месте (недаром Фотий именует русь «кочевым народом») и должны  были  постоянно перемещаться со своей дружиной, опираясь на систему малых градов-крепостей и союзы с племенными князьям»,   бездоказательны.   А, по сути, не более чем стремление выдать желаемое за действительное, ибо никаких археологических подтверждений этому нет. О чем, впрочем, уже говорилось в предыдущей главе. И через десять лет после выхода статьи Кузенкова археологи пишут: «Ни на Севере, ни  на  Юге мы не видим археологических памятников этого времени, которые могли бы выступать как места сосредоточения  значительной  военной  силы,  как административные центры, располагавшие ресурсами для организации грандиозных походов на Византию. Скромные размеры поселений, бедный набор оружия,  отсутствие  погребений  военизированной знати заставляют усомниться в том, что «нашествие руси» на византийские владения в 860 г., очевидцем которого был патриарх Фотий, действительно являло собой военную акцию, угрожавшую существованию Царьграда» .  Правда, при  этом, снова и снова реанимируется высказанная ранее Кузенковым мысль: «Единственным  приемлемым  разрешением  противоречий  между  письменными  источниками  и археологией является признание того, что политическая  организация  руси  в  это  время  была  ещё  достаточно  эфемерной  структурой,  находившейся  в самой начальной стадии формирования. Сеть административных  центров в этом объединении ещё не сложилась, население, инкорпорированное в эту систему, было немногочисленно» .
  Честно говоря, логика подобных рассуждений, меня поражает – Цепь административных центров «как места сосредоточения  значительной  военной  силы»  на севере и юге еще не сложилась, население «немногочисленно», ресурсов  «для организации грандиозных походов на Византию», нет. Но при этом, именно киевская,  а не какая либо другая, русь в 860-м году совершает набег на Константинополь.
   Воистину, получается, если факты противоречат теории,  то тем хуже для фактов. Кстати о фактах. Давайте  немного по рассуждаем. Специалисты давно установили, что путь из Ладоги к Константинополю в раннем средневековье занимал около двух месяцев. То есть, если  русы пришли к стенам Царьграда 18 июня 860 года, то выйти из Ладоги или Рюрикова городища флот должен был не позже второй половины апреля.
  Как утверждают энциклопедии, Днепр в верховьях вскрывается ото льда в конце марта, начале апреля, а более северные реки, еще позже .  Следовательно, на подготовку к походу у русов времени практически не было. Собрать же и оснастить караван в 200 судов без подготовки, как справедливо заметил А.В. Назаренко: «картина, мыслимая разве что теоретическая».   В итоге, вывод напрашивается только один. Если поход был задуман в Ладоге, то совершался он в несколько этапов: подготовка судов  к походу, доставка их в регион достаточно близкий к побережью  Черного моря, зимовка и, собственно, сам поход. Теоретически такое возможно, а вот   практически...!  Проблема даже не в том, что византийская разведка могла  «пронюхать»  о намерениях русов, как полагают некоторые исследователи, а значит, нападение не могло быть внезапным, как это следует из Гомилии   константинопольского  патриарха Фотия,  сколько в том, что для зимовки флота необходимы  базы, способные разместить и прокормить экипажи судов. Ведь если исходить из летописной традиции, согласно которой экипаж  русской ладьи во время похода Олега Вещего на Константинополь в 907 году колебался от 30 до 40 человек, то в походе руси 860 года должно было участвовать от 6 до 8 тыс. дружинников. По современным меркам, это  3-4 полка. Возможно, кому-то покажется, что  не так уж и много.  Особенно на фоне армий ХIХ-XXI века. Но на самом деле, это не  так. Впрочем, давайте сравним. Упомянутый выше Ибн Фадлан в своем сочинении пишет, что с царем русов: «постоянно находятся 400 мужей из числа богатырей, его сподвижников», т.е. речь идет о малой или ближней дружине  великого князя периода правления Олега и Игоря. По оценке Е. А. Шинакова, размер большой дружины  Владимира 1 Святославовича: «включая гарнизоны степной линии, вряд ли превышал  5-7 тыс. человек» . Личная дружина его сына, Ярослава насчитывала  500 воинов. ПВЛ, рассказывая о походе Бориса и Глеба на печенегов в 1015 году, указывает, что  «армия» братьев состояла из 8 тысяч бойцов, большая часть  из которых, судя по всему,  была ополченцами. Столько же воинов, по свидетельству летописца, при необходимости, мог собрать в 1093 году и киевский князь Святополк Изяславич,  оправившийся на войну с половцами во главе отряда из 700 бойцов. Заметьте, данные о численности дружин приведены за период,  когда Киевская Русь, это уже, худо-бедно, сформировавшееся государство, со всеми надлежащими ему атрибутами власти, в том числе, позволяющими произвести мобилизацию. Чего не было, да и, в принципе, не могло быть в середине IX в., когда Восточную Европу населяли разрозненные, часто враждующие между собой  племена. Но вернемся к нашим подсчетам. Одной из главных причин малой численности дружин Киевской Руси Шинаков называет трудности со снабжением, поскольку, пишет историк: «землевладение было четко отделено от власти, суверенитета  -  а – внешние же источники дохода (международная торговля, добыча, дани-контрибуции и откупы)… практически отсутствовали».   Правда, в приведенной мною цитате  у Шинакова речь идет о  конце Х в., когда: «войны Владимира носили оборонительный характер и приносили не прибыль, а расходы на укрепление степной границы».   Но судя по количеству воинов в дружинах киевских князей начала и конца XI века, и в это столетие ситуация со снабжением армии была не намного лучше. А ведь в XI веке площадь Киева уже превышала 300 га,  численность населения приближалась к  50 тысячам,  что на порядок  больше населения Киева и его округи  середины IX века вместе взятых.  По свидетельству археологов, к моменту появления в Киеве Аскольда и Дира, на месте  «Матери городов русских»  располагалось лишь несколько небольших славянских поселений, самое крупное из которых, так называемый «городок Кия» на Старокиевской горе, занимал  площадь  2 гектара.  Сейчас  можно только гадать, сколько народа проживало на участке земли размерами чуть больше двух футбольных полей. Но если судить по Ладоге, площадь которой к концу IX в. составляла 8 га, а численность постоянно проживающего населения, по оценке  археолога  С.Л. Кузьмина,  варьировалась от нескольких десятков до одной - двух сотен  жителей, – то не много. Не лучше ситуация складывалась и на других территориях Древней Руси, где,  по словам Н.А. Макарова: « лишь в единичных точках археология фиксирует раннегородские поселения первой половины IX в., их число остаётся сравнительно небольшим и во второй половине столетия».   По настоящему «широкие масштабы»  процесс урбанизации и, как следствие, прирост населения   на Руси, пишет историк: «принимает…  лишь  в  середине  – второй половине X в.» . 
  Однако,  даже в этот период,  до 50%  от общего числа существовавших на Руси населенных пунктов, это деревеньки в  1-5 дворов, с населением  10 -50 человек, цепью вытянувшиеся вдоль рек,  либо собранные в «гнезда» вокруг укрепленного городища. Размеры таких агломераций на территориях благоприятных для земледелия обычно не превышали 2,5-3 км. В менее же пригодных для сельского хозяйства районах расстояние между селениями достигали 1-1.5км, а радиус  «гнезда» равнялся 5-8 км.   Вот и давайте задумаемся,  способен ли был «мал городок Киев» с округой, в рассматриваемый нами период, содержать и прокормить «армию»  в 6-8 тыс. бойцов, тем более  зимой, т.е. в самое голодное время года?  Для лучшего понимания проблемы приведу еще несколько цитат, на этот раз  из статьи В.;С.;Нефёдова, в которой говорится, что городская община Гнездово в середине Х века насчитывавшая порядка 1000 человек: «вряд ли могла прокормить себя самостоятельно».  Слишком малы для этого были площади сельхозугодий вокруг поселения. Все это делало население Гнездово: « особенно зависимым от поставок продовольствия со стороны сельского населения региона».   И здесь я снова обращаю внимание читателя на то, что к середине Х века, когда площадь Гнездово увеличилась до 35 га, а постоянно проживающее в нем население достигло  1000 человек, заметно  выросло  и число окружающих его сельских поселений позволявших насытить рынок сельскохозяйственными продуктами. Так, например, если в начале X века в центральных районах Смоленской обл., по оценке археологов, насчитывалось 30 сельских поселений, то к XI в. их число выросло до 89-ти.   Аналогично  ситуация складывалась и на киевщине, где, по свидетельству А.В. Комара: ««Ядро полянского княжения» в преддревнерусское время (VIII-IX вв.) демонстрирует на удивление малое количество археологических памятников. Поселения волынцевской культуры расположились здесь узкой цепочкой вдоль Днепра, вытянутой с севера на юг от Киева до Канева».  Но даже, то малое количество  славянских поселков, которое найдено археологами, в первой четверти IX в., в большинстве, своем было разрушено. Сам  Комар, кстати, связывает разгром волынцевских поселений Правобережья и Левобережья Днепра с  русами Аскольда и Дира.   Спорность данного вывода археолога отмечена многими исследователями . Для нас же важно другое. Только: «Во второй половине IX – начале Х в. археологи наблюдают быстрый рост киевских поселений, процесс их слияния, формирования «детинца» и «посада» города. Однако, как нам представляется, и в это время город не намного превышал размерами соседние укрепленные поселения».   При этом отмечает Михайлова: «В середине Х в. в «граде Кия»  и на прилегавших к нему селах проживало больше людей, чем на землях, занятых другими полянскими племенами, что,  разумеется, стимулировало развитие укрепленного центра киян. Однако, как можно заметить при сопоставлении количественных данных могильников, киевская округа по численности населения не выделялась среди таких крупных южных комплексов поселений, как черниговский, клоновский, седневский, шестовицкий» . Не выделялась она и на фоне смоленских земель, подтверждение чему историк  находит в летописях. Комар полагает, что рост населения Киева и его округи в постоволынцевский период связан с приходом сюда во второй половине IX в. нового населения, прибывшего из древлянских земель. А также  последующим переселением в Киев с левобережья Днепра северянского роменского населения, которое было осуществлено Олегом, как считает историк, в конце IX века, для соблюдения паритета. Но вернемся  к цифрам.
  По подсчетам С.П. Романчука , при средней  калорийности зерновых 350 кал/100 г и индивидуальной суточной потребности в 3050 кал  человеку в день необходимо 870-1000 г зерна. В год это составляет примерно  340 кг на  человека. Правда, исследователи оговариваются, что данная норма потребления рассчитана для взрослого работника-мужчины,  женщинам, детям и  стрикам хлеба требуется меньше. Однако, как известно, потребности не всегда совпадают с  возможностями. Поэтому в наших расчетах мы будем опираться на несколько  иные цифры. На те, что приведены Центральным статистическим комитетом России для  рубежа XVIII–XIX вв. В это время официальная норма потребления  на одного человека составляла 219 кг ярового или 256 кг озимого хлеба. Максимальный  же предел среднедушевой нормы  не опускался ниже 197 кг, да и то, только  в том случае,  если имелась возможность  замещения хлеба картофелем. Иначе, недоедание снижало продуктивность работников, что как следствие приводило к  худшему сбору урожая в следующем году.  В IX веке, как известно, картофель на Русь еще не завезли, поэтому в наших дальнейших расчетах  мы будем исходить из того, что для нормального функционирования организма, вне зависимости от пола и возраста человека, хлеба ему в то время требовалось от 250 до 300 кг в год. Если принять как допущение, что крестьянская семья, в IXв., состояла из 5-6 человек , из которых 1-2 человека были детьми и примерно столько же людьми пожилого возраста, то путем простого подсчета  выясним, только для собственного пропитания этой семье в год требовалось, как минимум,  1.2-1.5 т. зерна.   Далее. Прямых данных об урожаях зерновых собираемых жителями Восточной Европы со своих полей в раннем средневековье  у исследователей нет. Поэтому, в процессе поиска информации к размышлению мне попадались  абсолютно разные цифры: от запредельных  75 ц/га, до скромных 2.6 ц / га. Я.Г.Риер, со ссылкой на В.И. Довженка,  говоря об урожайности зерновых  в Среднем Поднепровье в конце I тыс. н.э., утверждает, что максимальные показатели урожайности  в этот период составляли 40 пудов с десятины, т.е. приблизительно 6,5 ц/га. Однако, некоторый скепсис, в отношении приведенных цифр, вызывает уже то, что по оценке как самого Риера, так и некоторых других исследователей,  примерно, такой же урожай получали в Центральной России в XVI в., и это, притом, что уровень технической оснащенности крестьян  IX и XVI вв. не сопоставим.  И, тем не менее, далее, при подсчете размеров площадей необходимых семье из 6 человек, для того чтобы обеспечить себя хлебом, мы будем отталкиваясь от приведенных выше  цифр. В итоге, после несложных арифметических действий, получается, что для прокорма среднестатистической  семье требовалось приблизительно 3 га. Данная цифра вполне сопоставима с  расчетами других исследователей. Так, например, А.В. Григорьев, оценивая сельскохозяйственные возможности северян Левобережья Днепра, приходит к выводу,  что: « наделы площадью около 4 десятин, даже при  хорошем качестве земли могли лишь обеспечит прожиточный минимум их владельцев» . На первый взгляд, 3-4 га это не так уж и много. Тем более что, по оценкам специалистов, в рассматриваемый нами период  один работник за сезон вполне мог обработать  7-8 га земли. Однако при этом, не следует забывать и еще одну существенную деталь: вопреки известной русской пословице «хлеб всему голова», хлеб составлял лишь часть рациона населения Восточной Европы. Не меньшую потребность жители Древней Руси  испытывали и в мясе, восполнение запасов которого едва ли  компенсировалось охотой.  В настоящее время практически невозможно точно оценить поголовье  и состав скота имевшегося в распоряжении крестьянской семьи IX в., поэтому давайте снова обратимся к данным  XVIII в.  Как показали исследования, в это период подсобное хозяйство семьи из 6-7 человек, в среднем, насчитывало одного или двух коней, пару волов, двух коров, 4-5 овец, 1-2 козы, 2-3 свиньи и какое-то количество домашней птицы. Естественно, вся эта живность также нуждалась в зерне. По нормативам XVIII в., годовой рацион лошади, без учета сена, составлял 49 кг овса; свинье требовалось 25 кг овса, 82 кг ячменя, 16 кг гороха, плюс корнеплоды; птица, в среднем, потребляла  33-50 кг овса или ячменя. В итоге: в год на одного коня, 4 головы крупного рогатого скота, 2 свиньи и домашнюю птицу уходило порядка 4 ц зерна. Понятно, что для IX века приведенные нормы потребления, как и количество животных находящихся в распоряжении среднего крестьянского хозяйства, величины условные, поэтому поделим все на два.  В результате, к 12-15 ц зерна, необходимых для пропитания самих членов семьи, добавим еще 2 ц зерна, выделяемые на прокорм животным. Соответственно на 0.5 га увеличим и посевную площадь  крестьянского хозяйства. Но и это еще не все. Для того чтобы собрать урожай, как известно, прежде необходимо что-то посеять. То есть, помимо зерна идущего, непосредственно, на питание у крестьян должен был быть и определенный запас зерна используемого в качестве посадочного материала . А это, как следствие, влечет за собой и увеличение посевных площадей. Так что прибавим к земельному наделу нашего крестьянского хозяйства еще 1 га земли. Итого. Только для обеспечения собственных нужд семье из 5-6 человек в IX в. необходимо было ежегодно засевать и обрабатывать  4 - 5 га земли. И это без учета земель под парами, огородов и прочих сельхозугодий. Безусловно, приведенные мною математические расчеты имеют умозрительной  характер, но при этом, в целом, они не сильно противоречат данным археологии. Дело в том, что во время раскопок  археологи, периодически, находят  зерновые ямы, в которых, предположительно, хранился посадочный материал. Считается, что одна зерновая ямы соответствовала одному двору. Зная же объем  ямы не трудно рассчитать засеваемую этим зерном площадь, а, за одно, и уровень благосостояния ее владельцев.  Так вот, как выясняется, в первой половине IX в. средний объем зерновых ям позволял хранить в них 700-800 кг зерна. Этого хватало для того чтобы по весне засеять площадь около 5.5-6.5 га.  То есть, примерно столько, сколько и предполагают приведенные мною выше расчеты .  Дальше, путем не сложных математических  действий, мы можем установить,  сколько пахотных земель для прокорма требовалось сельхоз агломерации  с населением в 30, 100 и более человек . Однако едва ли это необходимо. И без дальнейших подсчетов, очевидно, что содержание  армии в 6-8 тыс. бойцов у населения Киева и близлежащих к нему земель в середине IX в. вызвало бы  серьезный продовольственный кризис. Особенно если учесть, что, по мнению М.И. Сагайдака даже в конце  IX в, практически всю территорию Киева и его округи занимали хвойные и смешанные леса, а значит, о каком-либо развитом  земледелии здесь можно говорить исключительно гипотетически.   Правда, Сагайдак оговаривается, что приведенная им картина ландшафтов киевской территории: «реконструирует природную  обстановку  в  идеальном  варианте,  то  есть  без  учета  воздействия на  нее  хозяйственной  деятельности  человека»,  который заселял эти места издревле и, безусловно, оказывал существенно влияние на ландшафт. Но при этом написав: «Вероятно,  к  последней  четверти  I  тысячелетия  н.  э.  ближайшая  округа  Киева была очищена  от  дубрав», историк признает, что: « по свидетельству летописи, лес  все  же  занимал  еще господствующее  положение» . Заметно картина, по Сагайдаку, меняется лишь к началу XI века.
  Можно, конечное,  допустить, что для снабжения армии Аскольд и Дир совершали экспроприацию продовольствия у населения, находившегося за пределами киевского домена, но и это маловероятно. Летописи утверждают,  что даже после того как Олег наложил относительно легкую дань на древлян, северян и радимичей русским князьям еще неоднократно приходилось воевать с этими племенами, а чрезмерная жадность, как утверждает летописец, обернулась для князя Игоря гибелью. Не следует забывать и о том, что по оценке исследователей: «В IX в. на территории Среднего Поднепровья наблюдается почти абсолютный экономический вакуум».    Проще говоря, отбирать продукты на нужды армии Аскольду и Диру  было не у кого, да и нечего.
  Впрочем, проблема, чем накормить и где обогреть дружину в 6-8 тыс. бойцов в течение зимы,  увы, далеко не единственная, которая могла возникнуть у братьев  в ходе организации ими похода на Константинополь. Не менее остро, на мой взгляд, стоял и вопрос, а где, собственно, столько бойцов набрать. Это только в летописи все легко и просто, обосновались Аскольд и Дир в Киеве: « собрали у себя много варягов – да, - и стали владеть землею полян». В действительности же, как известно, только сказка скоро сказывается, да не скоро дело делается. Поэтому давайте посмотрим, как слова летописца согласуется с реальностью.  Выше мною уже приводились данные по численности больших и малых дружин киевских князей X-XI вв., а теперь мы глянем  на проблему еще  с одной стороны.  По подсчетам А.А. Фетисова  гарнизон Гнездово, численность постоянного проживающего населения которого в начале Х века колебалось от 400 до 600 человек, состоял  из 50-60 бойцов. Материалы Тимерево и его округи, как единого торгово-административного комплекса поселений Ярославского Поволжья, по Фетисову,  позволяют оценивать численность профессионального воинского отряда находящегося здесь в 30-40 человек. Столько же воинов включала в себя и дружина высокомилитаризированного Супрутского городища, конца IX- начала Х века, расположенного на Донском торговом пути. Безусловно, какие-то воинские контингенты, дружины имелись и в других населенных пунктах  Древней Руси, в том же Киеве, например, но едва ли они были намного крупнее перечисленных. Так что трудно даже представить, где Аскольд и Дир могли бы набрать несколько тысяч бойцов. И здесь я снова обращаю внимание читателя на то, что численность профессиональных воинских отрядов, расположенных в крупных, по тому времени, городах дана на конец IX - начало Х века. То есть, на период, когда происходило  формирование не только Древнерусского государства, как такового, но и его профессиональных дружин, вкупе с присущей им дружинной культурой. В середине же IX века ситуация была иная. На славянских поселениях Киева, рассматриваемого нами периода,  не найдено предметов: « престижной культуры IX в. -   украшений, оружия, монет, импортов»,   что, недвусмысленно, указывает на отсутствие здесь воинских контингентов, способных стать основой для профессиональной, к тому же, многотысячной дружины, готовой совершить опустошительный набег на территорию Византийской империи, вплоть до осады Константинополя.
  Но может быть свою армию Аскольд и Дир набирали в Скандинавии, как это, собственно, и следует из текста летописи, а славяне и представители иных этносов Восточной Европы составляли лишь незначительную ее часть? Что ж давайте рассмотрим и такую возможность.  Для начала снова обратимся к работе Фетисова. Изучив письменные источники и археологические материалы Скандинавии, историк  пришел к выводу, что гарнизон одного из крупнейших торгово-ремесленных  поселений Швеции IX-X вв., Бирка, по численности населения и площади сопоставимого с Гнездово, также не превышал 40-50 человек. Примерно столько же воинов включали в себя и дружины скандинавских ярлов, по Фетисову, управлявших достаточно большими  областями-фьюльками. На это, в частности,  указывают и сами скандинавские источники. К примеру,  в «Саге о Харальде Прекрасноволосом»,  говорится, что каждый ярл,  при необходимости,  должен был предоставлять конунгу отряд из 60-ти воинов. Личная дружина самого конунга тоже состояла из 50-70 человек и составляла экипаж одного корабля. В случае же когда конунгом замышлялись более масштабные военные мероприятия, нежели объезд подвластных ему земель, воины набирались специально и со значительных территорий. Так  Эрик Кровавая Секира  собирая войско для похода на побережье Англии, объехал несколько регионов Норвегии и помимо своих собственных отрядов позвал воинов с Оркнейских островов, «Южных островов» и из Ирландии. Заметьте, это опять же Х век. А значит, есть все основания полагать, что и в IX веке ситуация с численностью отрядов викингов и способами их формирования была аналогична, если не хуже. Косвенное подтверждение  моим выводам  можно найти  в книге Питера Сойера, «Эпоха викингов». Критикуя сторонников многочисленности норманнских отрядов нападавших на Британские острова и империю франков, известный английский историк обращает внимание на то, что исследователи не располагают скандинавскими источниками, которые можно было бы сопоставить с известиями латинских хроник повествующих о набегах викингов, а значит и уточнить их. Поэтому, пишет  Сойер: «Нет оснований сомневаться в достоверности их рассказов о передвижениях викингов, но существуют веские причины подозревать, что они преувеличивают, когда сообщают о размере и разрушительной деятельности этих грабительских отрядов».   Причины  таких преувеличений хронистов, по мнению историка, кроются в естественной склонности людей: «извинять поражения и превозносить победы, преувеличивая силу и жестокость врага». В полной мере эти слова можно отнести и к современным писателям, которые, считает ученый: «слишком охотно берут на веру подсчеты авторов того времени». Что, в свою очередь, влияет на их восприятие и интерпретацию  как лингвистических, так и археологических материалов,  и тем самым уменьшает: «их ценность в качестве независимого критерия правдивости письменных свидетельств». Еще одну проблему,  с которой сталкиваются исследователи, пытаясь оценить размеры скандинавских отрядов и ущерб, нанесенный ими Западной Европе, Сойер видит в качестве переводов. Что в данном случае имеется ввиду? В английских хрониках, для обозначения отрядов викингов нападавших на Британию,  обычно используется термин here, перевести который можно как «армия» или «войско». Однако оба эти варианта прочтения термина, по мнению Сойера, как раз и «вводят в заблуждение» историков. Дело в том, что в современном понимании слова «армия», это нечто огромное, десятки и сотни тысяч солдат и офицеров. Близкие по смыслу ассоциации вызывает и слово «войско», за которым,  также, видится военное подразделение, состоящее их множества вооруженных людей. Между тем, пишет Сойер, в законах Инэ начала VII в. говорится:  «До семи людей мы называем разбойниками, от семи до тридцати пяти — бандой, а сверх того — here» . То есть, в представлениях средневековых авторов  подразделение численностью больше трех дюжин бойцов, это уже армия или войско. Впрочем, следует признать, что иногда перед словом «here» английские анналисты помещали еще и слово «micel» - «великая». И именно это дает основание сторонникам многочисленности отрядов викингов  утверждать, что нападавших на брега Англии и Западной Европы скандинавов было действительно много. Доказать, равно, как и опровергнуть данную точку зрения сложно, потому что, как отмечает Сойер, хроники крайне редко сообщают о количестве участников набегов, предпочитая указывать численность имеющихся у нападавших кораблей.  А вот здесь-то, как раз, и начинается самое интересное. Впрочем, давайте я лучше процитирую самого  Сойера, ибо как уже отмечал ранее, не всегда пересказ текста оказывается короче цитаты из него: « … по своему размеру, - пишет историк, - по крайней мере в IX–X веках, корабли (викингов – С.Б.), скорее всего, никогда не были большего размера, чем судно из Гокстада с тридцатью двумя веслами, и, видимо, даже в XI столетии более крупные корабли постоянно использовались лишь в скандинавских водах. Присутствие таких мелких кораблей в викингских флотилиях лишь увеличивало его численность, но количество находившихся на них бойцов от этого не слишком-то возрастало. Вообще не совсем понятно, сколько человек вмещало в себя судно викингов. Предполагается, что на крупнейшем из них могло находиться до ста человек, но в пользу этого свидетельствует немногое. В средневековой Норвегии корабли иногда укомплектовывались пятью воинами на каждое весло, но есть большая разница между сражением в родных водах и путешествием за море, чтобы вести войну вдали от дома. Действительно, не похоже, чтобы на корабле, вроде найденного в Гокстаде, когда-либо отправлялось в военный поход более тридцати двух человек. Очевидно, что именно об этом говорит комплект его щитов. К тому же в своем рассказе о битве 896 г. «Англосаксонская хроника» подтверждает тот факт, что максимальное количество воинов на скандинавских кораблях IX века было именно такого порядка. В том году девять кораблей Альфреда дало бой шести неприятельским. Наверно, это была мелкая стычка, но кажется, что в распоряжении хрониста был рассказ очевидца, и он подробно описывает это событие. В бою были убиты команды двух скандинавских кораблей, а с третьего в живых осталось лишь пять человек. Команды остальных трех кораблей бились на берегу до тех пор, пока прилив не помог им уплыть. Сообщается, что убитых датчан было 120, то есть эта цифра должна означать команды двух кораблей, команду третьего судна, не считая пятерых человек, и неизвестное количество погибших в бою на суше. Если принять 120 как число убитых датчан, хотя оно подозрительно напоминает удвоенное количество погибших с английской стороны — шестьдесят два, получается, что команда каждого из судов едва ли могла насчитывать более тридцати человек» . Не меньше сомнений у англичанина  вызывает и  численность кораблей  участвовавших в набегах. Так рассматривая сообщение «Англосаксонской хроники»  утверждающей, что флот напавших в 851 году на берега Англии  викингов  состоял из 350 судов, Сойер не без сарказма пишет: «Это число выглядит подозрительно, как результат десятикратного приумножения самого большого  (.) из упоминавшихся ранее флотов; в любом случае к нему стоит относиться так, как будто оно просто означает «много кораблей»».   Кроме того, сопоставляя события и  here викингов IX-X вв., с событиями и micel here XI-XII, численность которых, по подсчетам историка, колебалась от 1500 до 5000 человек, Сойер приходит к выводу, что: « Ничто в источниках IX века не подразумевает того, что «полчища» викингов бывали значительнее этого числа, и, скорее всего, большинство разбойничьих отрядов, если не все, состояло из трех-четырех сотен человек. К этой цифре нас подводит и единственный подробный рассказ о битве с викингами, содержащийся у Гинкмара в «Анналах Сен-Бертена»».   Уже тот факт, продолжает Сойер: « что отряд из 400 человек был в состоянии опустошить Ле-Ман, а затем победить воинство под командованием представителей высшей знати Западной Франкии наводит на мысль о том, что, несмотря на все преувеличения летописей, истинные размеры «армий» и «войск» викингов, воевавших в Франкской империи и Англии, были одного и того же порядка».  Кстати, одной из причин, по которой у  викингов не могло быть многочисленных армий, историк называет сложности с содержанием и управлением  войском: «такого размера в течение хотя бы одной зимы». При этом англичанин ссылается на Фрэнка Стентона, считавшего важным достижением Вильгельма Завоевателя (1028-1087) как раз то, что ему: « удавалось поддерживать существование своей армии в течение нескольких недель».   Для нас, данный пример показателен исключительно тем, что армия английского короля, набранная им для вторжения на Британские острова, состояла из 5000 человек.
  А теперь давайте снова вернемся в Поднепровье, на Русь. Надеюсь, мне удалось убедить читателя в том, что набрать, а главное содержать  армию в 6-8 тыс. бойцов для набега в Константинополь в 860 году в Скандинавии Аскольд и Дир вряд ли могли. Слишком сложное и дорогое это было удовольствие, да и, судя по английским и франкским хроникам, интересы викингов в то время  лежали вдали от необъятных просторов Восточной Европы. Впрочем, об этом более подробно будет сказано ниже. Есть и другие причины, позволяющие  усомниться  в преобладании скандинавов в армии Аскольда и Дира. И  причины эти достаточно хорошо известны исследователям, в том числе и сторонникам норманской теории, но они предпочитают отмахиваться от них, как от назойливых мух. Речь идет о том, что в Киеве до сих пор не найдены скандинавские древности, равно как и иные, явные признаки присутствия здесь норманнов  ранее Х века.  Выглядит  это более чем странно, будь  Аскольд с Диром и их варяги  пришельцами с севера. Действительно, трудно понять, почему несколько тысяч норманнов не оставили следов своего пребывания в Киеве, если это сумела сделать горстка скандинавов, основавшая в Ладоге в середине VIII в. хуторок из пяти хат. Попытки  объяснить данную несуразицу тем, что викинги-варяги проследовали мимо Киева к Константинополю  транзитом, прямиком из Ладоги, а значит, в принципе, и не могли оставить после себя сколь-нибудь заметных следов, разбиваются не столько о свидетельство ПВЛ, сколько о ряд других, существенных факторов. В частности, большинству исследователей, хорошо известно, что: «по восточноевропейским рекам не ходили корабли, способные вместить до 70 человек, как это могло быть на Балтике».  Причина сего прискорбного факта вполне объяснима: мелководье, наличие в реках порогов, необходимость преодолевать  волоки,  протяженность которых, в ряде случаев,  достигала  десяти и более километров. Всерьез же рассуждать о том, что пассионарные викинги запросто  тащили по суше, пусть и при помощи специальных катков, свои драккары  можно лишь обладая,  ну очень, большой фантазией. Да и опыт трех научных экспедиций, в разное время пытавшихся пройти путем из варяг в греки, служит тому наилучшим доказательством и примером. Не вдаваясь в подробности, книг на эту тему написано более чем достаточно, процитирую лишь слова  Петра Сорокина, заимствованные мною из весьма любопытной книги Ю.Ю. Звягина «Великий путь из варяг в греки. Тысячелетняя загадка истории». Вот что рассказал участник скандинавской экспедиции «Holmgard» : « Опыт показывает, что для северной части древнего пути из варяг в греки подходили только очень лёгкие суда. При этом участки в верховьях Ловати и Каспли могли быть пройдены только весной после снежных зим и за короткий период времени. И даже тогда путешественники должны были справиться с очень сильным течением и множеством порогов на реке Ловать. Фактическое месторасположение северной части древнего водного пути не ясно. Возможно, что этот участок пути использовался в зимнее время. При помощи лошадей, по льду можно было покрыть большие расстояния за достаточно короткое время» . То есть, про драккары можно забыть. Но  если крупнотоннажные корабли по русским рекам, по крайней мере, северным,  не ходили, то значит, русская эскадра состояла из более мелких судов, способных перевозить 8-15,  в крайнем случае – 20 человек. Простые арифметические подсчеты показывают, что, в таком случае, для армии в 6-8 тыс. бойцов потребовалось бы от 400 до 1000 моноксил - однодревок.
  Надо ли  читателю напоминать о том, что чем больше в караване  плавсредств, тем ниже скорость  передвижения конвоя и хуже управляемость им?  Кроме того,  движение по воде совершенно не подразумевает, что взойдя на борт ладьи в Ладоге, дружинники Аскольда и Дира сошли на берег, только придя к Киеву или Константинополю. Экипажу, какой бы физической силой он не обладал, даже если судно идет по течению, все равно требуется остановки на отдых, сон,  тем более что плыть ночью по незнакомым рекам, мягко говоря, неблагоразумно.  Помимо отдыха и сна, экипажу, также, периодически,  необходимо  было пополнять  запасы продовольствия, а заодно делать мелкий ремонт судна, если оно получило повреждение  на воде или на волоке, что случалось не так уж и редко.  Словом,  по пути из Ладоги к Киеву караван судов не мог не останавливаться на привалы, на месте которых должны были остаться следы  пребывания многотысячной армии. Однако, как уже говорилось, пока, следов подобных  привалов археологами в Поднепровье  не обнаружено. Рассуждения же о том, что походные  лагеря скандинавов найти практически невозможно, плохо согласуются со свидетельствами археологов пишущих о других военных отрядах и структурах. Вот, например, цитата из работы В.С. Флерова «Три проблемы в истории Хазарского каганата» из которой следует что: « на однодневном бивуаке военного отряда в 50 -100 и более человек, а  особенно  многодневном,  могло  остаться достаточное количество  битой  посуды,  выброшенной тары (амфор)  и  костей  животных  для  того,  чтобы  она  воспринималась при внешнем осмотре как поселение, а места  кострищ могут быть приняты  за следы плохо сохранившихся очагов или зольники. Мало  того, здесь  же  могли  остаться следы походной кузницы,  инструменты  мастеров-кожевников (ремонт упряжи) и иных».  Да и тот же сезонный лагерь  «гостей» найденный возле Сарского городища  говорит не в пользу предположений о невозможности найти следы передвигающихся отрядов. Не знаю, как читателю, но лично мне трудно поверить в то, что скандинавы, входившие в состав многотысячной армии Аскольда и Дира, не смогли оставить после себя следов бивуаков, а вот  50-100 кочевников или купеческий караван способны были наследить настолько, что их бивуак археологами расценивается как поселение. Есть здесь и другой  существенный момент. История умалчивает о континентальных военных походах викингов, осуществленных ими на территории Западной Европы. Тактика набегов скандинавских пиратов иная: подойти с моря, реже с заходом в реку, напасть и уйти с награбленным. Почему же, в таком случае, для Восточной Европы норманнами  было сделано исключение  и откуда викинги вообще узнали о том, что из Ладоги можно добраться до Константинополя следуя по Днепру, если учесть, что «путь из варяг в греки» в тот период был не самым популярным и востребованным?  Но продолжим. Зимний вариант, предложенный П. Сорокиным, действительно позволил бы существенно сократить  время движения каравана. Суда, поставленные на полозья, легче  тащить как по льду, так и по снегу на волоках. Вместе с тем, зимний вариант  имеет и свои собственные недостатки. Драккары по замершей реке  все равно не потащишь. Использование же более мелких судов потребовало бы привлечение и значительно большего поголовья тягловых животных, которых надо было не только собрать в необходимом количестве, но и кормить, как до старта экспедиции, так и в ходе ее. Поэтому, наиболее приемлемым видится комбинированный вариант подготовки к походу, совмещающий в себе версию П. Сорокина и версию изложенную  Константином Баргрянородным в  трактате «Об управлении империей».  Проще говоря, вполне вероятно, что какая-то часть моноксил и их экипажи, или только экипажи  приходили из Ладоги в Киев зимой, остальные же однодревки, как и описано в трактате Багрянородного, славяне пригоняли весной, в половодье. И уже в Киеве или Витичеве происходил процесс формирования эскадры или конвоя. Однако,  при всей привлекательности данного построения, реализовать его можно было не раннее Х в., когда русы, окончательно, осели  в Киеве и Поднепровье, в целом.  Причины этого вполне очевидны.   Как справедливо заметил В.Я. Петрухин: « Без прочных баз в Восточной Европе, где русские дружины могли собирать ладьи для похода, кормиться и собирать дань, ни военные, ни торговые предприятия были немыслимы».   Прав он и в том, что: « 200 ладей, которые внезапно появились под стенами самого Царьграда 18 июня 860 г., не могли пройти из волховской в днепровскую речную систему, не опираясь  на договорные отношения с местным населением – кривичами».    Но вот были ли такие отношения  у скандинавов с местными славянами, в середине IX в., большой и большой вопрос?  Петрухин считает что были, поскольку о договоре-ряде между варягами, с одной стороны, и словенами, кривичами и мерей, с другой, говорится в Повести временных лет.  Однако археология показывает несколько иное. Серединой IX в. датируются следы пожаров в землях полоцких кривичей, которые  В. Марков, напрямую связывает, как раз,  с движением отрядов Аскольда и Дира с Балтики к  Днепру. Хуже того, Марков полагает что: «скандинавские отряды, двигавшиеся из Балтики вверх по Западной Двине не видя в проживавших там полоцких кривичах ни торговых партнеров, ни вероятных союзников в будущем походе на Константинополь просто занимались грабежом близлежащих поселений».   Так что, какой уж тут договор? Правда, по мнению историка, Аскольд и Дир не были боярами князя Рюрика и пришли в Киев с острова Готланд северодвинским путем раньше, чем основатель династии оказался в Ладоге, а значит и легенда о призвании варягов, с последующим заключением договора, на них не распространяется. Более того, Макаров считает, что викинги устроившие разгром поселений полоцких кривичей и есть те самые варяги, которые, согласно ПВЛ, взимали дань со славян и финнов и которые были изгнаны ими в 862 году.  Версия, скажем так, не лишена смысла, и мы еще к ней вернемся, но принять ее в предложенном Макаровым варианте не позволяет все тоже полное отсутствие  скандинавских следов в Киеве и его округе.  К тому же, едва ли, отношения  норманнов Аскольда и Дира  складывались лучше и с населением Верхнего и Среднего Поднепровья. Повод для таких предположений  дают  изыскания А. С. Щавелева, в статье «Русы/росы в Восточной Европе» написавшего: «По археологическим данным можно относительно четко проследить закономерности проникновения русов на территории Восточной Европы…  Во всех случаях формируется идентичная модель — торгово-ремесленное военизированное поселение пришельцев-русов, ориентированное на «порт» и прибрежную зону, вокруг которого образуется «полоса отчуждения», откуда уходит большинство славян. При этом признаков быстрой социальной интеграции внедрившейся группы русов и славян из округи не прослеживается. Налицо лишь торговый обмен и появление славянских женщин в «городе русов…  Дуализм торгово-ремесленного поселения русов и славянской округи сохраняется, как минимум, до второй половины X в., если не дольше. Взаимоотношения Гнездова с кривичской округой были достаточно сложные: происходит «исчезновение или резкое сокращение числа поселений» кривичей «на расстоянии около двух дневных переходов от раннего-родского поселения в Гнездове уже в первой половине X в.».   То есть, как видим, есть все основания полагать, что даже в Х в., особой любви к скандинавам днепровские славяне не испытывали. Стоит ли,  в таком случае, надеяться на то, что в середине IX в. было иначе? А значит, не стоит надеяться и на то, что славяне оказывали действенную, а главное, добровольную  помощь норманнам Аскольда и Дира в организации их похода на Константинополь в 860 году. Впрочем, все эти рассуждения и предположения носят, скорее, умозрительный, нежели практический, характер. Поэтому давайте попробуем посмотреть на проблему с другой, более материальной стороны. Известно, что для строительства 200 стругов участвовавших в рижском походе 1656 года, на Касплю, где формировалась флотилия, по указу царя Алексея Михайловича было привезено  « 180 плотников с Оки, 1000 рабочих из Новгородской чети и 50 кузнецов из Москвы». Этими силами «За месяц… было полностью изготовлено и спущено в Западную Двину 120 стругов, а еще 80 — «обложено», но ждали подвоза смолы для окончательной отделки».  Чем интересно для нашего исследования данное свидетельство, заимствованное мною из статьи А.В. Лукошкова «Флот Древней Руси в плаваниях на Константинополь: находки и реконструкции»? Прежде всего, тем, что построенные на Каспле струги имели в длину 16-35 м. и могли вмещать в себя до 50 солдат. Что, в некоторой степени, соизмеримо и со скандинавскими драккарами и с  русскими ладьями, упомянутыми в ПВЛ. Есть в цитируемой мною статье и другие, показательные, примеры. По свидетельству французского инженера Гийома Ле Вассера де Боплана (1595-1686 гг.), в  строительстве одного челна, запорожскими казаками, принимало участие: «... не менее 60 человек искусных... во всех ремеслах».  Сама же работа занимала около 15 дней, а: « от 5 до 6 тысяч добрых …. казаков ... в две или три недели изготовляют около 80 или 100 лодок» . Безусловно, среди скандинавских викингов  хватало мастеров-судостроителей, равно как и кузнецов. Однако было ли их достаточно для оснащения 200 ладей способных вместить в себя экипажи в 30-40 человек, в армии Аскольда и Дира? Сомнительно. Сомнительно и что  среди местных славян в то время хватало мастеровых, навыки которых позволяли построить и оснастить ладью способную совершить морской переход до Константинополя.  К тому же, человеческий фактор не единственное условие необходимое  для строительства челнов и стругов, требуются еще и материальные ресурсы. Например, для оснащения судов участвовавших в упомянутом выше походе на Ригу, на Касплю, из Нижнего Новгорода через Москву, было доставлено 1000 пудов смолы, а также других расходных материалов – досок, штевней, перешв, щегол и райн, пакли, гвоздей, дранки и канатов и т.д. Причем, пишет Лукошков: «учитывая низкую плотность населения и низкую производительность работ, сбор этих материалов и комплектующих должен был производиться с очень больших территорий и занимал длительное время».   И это,  заметьте, говорится о середине XVII века, что же в таком случае говорить о середине IX -го? Без сомнения, технологии изготовления и оснастка судов русов конца I тыс.н.э. существенно отличались от технологий изготовления казачьих стругов и русских ладей второй половины II тыс. н.э. Но даже с поправкой на это, по мнению Лукошкова: « подготовка и торгового каравана на Царьград и, тем более, военного похода были длительным процессом, занимавшим 50—60 дней и требовавшим наличия механизма управления и координации на довольно больших пространствах. Очевидно, что каждое плавание и поход планировались и готовились заранее».   Правда, при этом, Лукошков не исключает: « что уже в IX—X вв. существовала особая группа профессионалов, которые обеспечивали весь комплекс мероприятий по подготовке и проведению плавания».   В целом,  соглашаясь с точкой зрения  исследователя,   должен оговорится - если в существовании на Руси Х века профессионалов, способных спланировать, а главное подготовить и оснастить флот для набега на Константинополь,  сомневаться не приходится, то вот, относительно IX в., тем более, в контексте похода Аскольда и Дира на Царьград, такие сомнения есть. О чем, надеюсь, достаточно убедительно было рассказано выше. А теперь подведем небольшой итог. Вопреки сообщению ПВЛ, археологические исследования, на сегодняшний, день не только не подтвердили факт присутствия скандинавов в Среднем Поднепровье ранее Х века, но и поставили под сомнение  саму возможности  осуществить крупномасштабный набег на Константинополь в 860 году, как из  Киева, так и из Ладоги. Не дают оснований помещать нападавшую на Византию русь в Поволховье и Киев и западные  источники, в которых нет конкретных указаний на то, откуда пришли русы, не упоминаются  имена их правителей, а известна  лишь дата набега и количество пришедших под стены Царьграда судов.
   Но может быть, армия Аскольда и Дира была значительно меньше рассматриваемой нами цифры или набег на Константинополь планировался и стартовал не из Киева или Ладоги, а из какого-то иного места? Прежде чем ответить на этот вопрос посмотрим, а что говорят источники и археология о корабельном деле русов и их флоте. Для полноты картины рассмотрим все известные на сегодняшний день свидетельства  походов руси на Византию и Каспий за период с IX по XI  вв. К числу наиболее ранних из них, без преувеличения, следует отнести « Житие  св. Стефана Сурожского».  В этом более чем спорном  источнике, точнее его Церковнославянской версии датируемой XIV-XV вв. говорится о том, что вскоре после смерти Святого Стефана,  город Сурож  архиепископом которого был Стефан, был разграблен ратью русского князя Бравлина, пришедшего из «Великого Новагорода Рускаго».  Разграблен был и гроб святого, после чего у князя случился приступ непонятной болезни, которая отступила только после того, как Бравлин приказал своим воинам вернуть награбленное и крестился. Большинство историков обращает внимание на то, что в конце VIII века, когда произошли описанные события, город Новгород, под которым обычно понимают современный Новгород Великий, еще не существовал. Вряд ли в то время существовало и Рюриково городище, предвестник Новгорода. Поэтому сторонниками достоверности известия Жития  высказывается предположение, что под Новгородом Русским следует понимать Неаполь Скифский  в Крыму или Noviodunum на нижнем Дунае.   К версии с Неаполем Скифским мы еще вернемся, пока же поговорим о другом. В Житие  не говорится о том, каким образом русы оказались в Крыму, пришли они на кораблях, на конях или пеше. Житие предельно лаконично, Бравлин пришел: «с  многочисленными силами (с большим насилием)»,   все.  Не проясняет ситуацию и армянская  версия Жития святого Стефана. Более того, в ней возглавлял нападение на Сурож:  « некий Пролис, из злого и неверного народа, пришедши с войском».  О руси в армянском Житие, как и о том, откуда пришло войско Пролиса не говорится ни слова.  В общем, даже если допустить, что гроб святого разграбили русы, на вопрос, откуда они пришли и как добрались до Сурожа, Житие святого Стефана Сурожского ответить не может. Чуть более информативно «Житие  Св. Георгия Амастридского».   Согласно этого источника разорение византийских владений на южном побережье Черного моря, включая город Амастрида    русы начали с Пропонтиды,   что пусть косвенно, но указывает на возможность того, что русы пришли на кораблях, класс которых, текст Жития, тем не менее, определить  не позволяет. Не позволяет Житие и сделать более-менее обоснованное предположение о том, откуда пришли русы. Точнее,  упоминание Пропонтиды как исходного пункта для вторжения порождает несколько взаимоисключающих версий, обсуждение которых не имеет прямого отношения к походу руси состоявшемуся в 860 году, если только, как полагает ряд исследователей, в Житие не описан именно этот поход. А не так уж и невероятно, давно отмечено, что Житие по своей эмоциональности, идейному содержанию и фразеологическим оборотам,  близко к проповедями патриарха Фотия в 860-м году. Не менее близко Житие Св. Георгия Амастридского, в сюжете с разграблением гроба святого и последующим за этим наказанием и с рассмотренным выше Житием  Св. Стефана Сурожского, что возможно указывает на некий общий, бродячий сюжет. Но как бы там, ни было и это Житие не проливает свет на судостроительные традиции руси и ее локализацию. Каким образом русы добирались до  Константинополя в 839 году, нам тоже неизвестно. Бертинские анналы об этом, увы, не говорят ни слова.
  Следующий источник, упоминающий об активности руси на море в первой половине IX в. «Книга стран» («Китаб ал-булдан»), Ахмеда ал-Йа'куби написанная около 891 г. В ней арабский историк и путешественник, сообщает о том, что в 844 году испанскую Севилью захватили: «маджусы, которых называют русами».  И по сей день  сообщение ал-Йа'куби норманистами используется как доказательство скандинавского происхождения руси. Хотя как справедливо заметила Т.М.  Калинина, со ссылкой на Л.А. Семенову, известие ал-Йа'куби: « до сих пор не имеет удовлетворительной интерпретации».  Проблема в том, ни один другой, доступный исследователям арабский источник нападавших на Севилью русами не называет. В них нападавшие названы либо «маджусами», то есть язычниками, ибо  «ал-урдуманийун», то есть норманнами, либо «маджусами из ал-урдуманийун», что, в общем-то, ничего не меняет, поскольку нападение  на город действительно совершили норманны. В свое время известный востоковед А.Я. Гаркави (1889-1919) высказал предположение о том, что упоминание русов в тексте ал-Йа'куби не принадлежит   Йа'куби , а было вставлено в него  переписчиками. По версии Гаркави это могли  быть: « Али ибн-аби Мухаммед аль-Кинди аль-Анмати (одеяльщик), списавший в 1262 году копию Мухлинского….  или автор копии, служившей для Анмати оригиналом».  Но даже если вставка принадлежит самому ал-Йа'куби, Гаркави полагал, что: «это его собственная догадка»,   поскольку от испанских арабов он это имя услышать не мог, они не называли нападавших русами, как не называли русами себя и сами скандинавы, нападавшие на города Средиземноморья, на что прямо указывают все доступные исследователям тексты. Не исключено, что уроженец Багдада, долгое время живший в Армении и Хорасане  именно там впервые и услышал имя «русь», особенно если учесть, что по свидетельству Ибн Хордадбеха русские купцы уже в 40 годах IX в., добирались до Багдада, а между 864 и 884 годами русы напали на город Абаскун.  Изучая историю Византии ал-Йа'куби также не мог не знать о нашествии русов состоявшемся в 860 году. Важно тут и другое, маджусами арабы называли не только скандинавов, но и славян, русов, персов, индусов и некоторых тюрок. Кроме того, как показывают некоторые исследователи,  арабы иногда путали Андалусию и Анатолию. С чем, впрочем, не хотят соглашаться сторонники норманнской теории, несмотря на аргументы, приводимые их противниками. В частотности Б.А. Рыбаков пишет: «Ибн-Хаукаль сообщает о походах на землю «Ал-Андолус» таких причерноморских народов, как русы, славяне, печенеги и тюрки (мадьяры?). Вполне естественные по отношению к черноморской Анатолии, начинавшейся сразу за Босфором, подобные походы немыслимы в том случае, если речь идет об Андалузии, т. е. Омейадской Испании, для достижения которой кочевые войска печенегов и «тюрок» должны были бы проделать путь через весь континент Европы протяженностью в 4000 км. К сожалению, востоковеды (Бартольд, Минорский и др.) упорно переводят во всех случаях «Ал-Анадолус» как Испанию. Даже в таких бесспорных случаях, когда речь идет о морских окрестностях греческих Афин («Афинское побережье»), определяемых Босфором и Геллеспонтом с одной стороны и Анатолийским (Малоазиатским) берегом с другой, переводчики заменяют Анатолию Испанией».
К слову сказать Ибн Хаукаль, на которого ссылается Рыбаков пишет несколько иное, а именно: «Часто заходят в некоторые населенные [области] Андалусии корабли русов, тюрков-печенегов и разного народа из [числа] славян и булгар, и злобствуют в ее областях, но часто и уходят, потерпев неудачу».  То есть из текста Хаукаля следует, что в Андалусию приходят корабли русов, печенегов, славян и булгар,  что само по себе вызывает вопросы относительно как представлений арабских историков, так и наших собственных представлений о том времени. Но вернемся к Андалусии и походу «руси» на Севилью. Вот что пишет по этому поводу историк Е.Н. Шумилов в статье «Северное побережье Малой Азии как объект экспансии и торговли русов в IX–X вв.»: «Средневековые арабские авторы прекрасно знали о существовании Кордовского халифата и именовали почти весь Иберийский полуостров ал-Андалусом. Но два просвещенных араба X в. — ал-Масуди и ибн-Хаукаль — сообщают нам о совсем другой территории, называемой Андалус (варианты, встречающиеся в копиях рукописных текстов — Андолус, Анадолус): это приморская область, где с целью торговли и грабежа периодически бывают русы. Такие данные они приводят тогда, когда говорят о событиях, имевших место на Черном и Каспийском морях. Ал-Масуди, в частности, пишет, что русы «путешествуют с товарами в страну Андалус, Румию, Кустантинию и Хазар». Из его сообщения видно, что русы плавали вдоль побережья Черного моря, посещая европейско-черноморское побережье Византии (Румию), Константинополь (Кустантинию), Хазарию (Хазар) и Андалус. Об этом же говорит и ибн-Хаукаль: «И только иногда приходят к ним корабли русов, тюрок, славян и печенегов… Они опустошают области ал-Андалус, а иногда возвращаются ни с чем». Печенеги участвовали в походах, скорее всего, на судах русов. Тот же ибн-Хаукаль, говоря о печенегах, указывает, что печенеги для русов, с одной стороны, «шип», т.е. большая проблема, а, с другой стороны, это «их сила, и они выходили раньше к Андалусу, затем — к Барзаа». Таким образом, ибн Хаукаль подчеркивает, что печенеги ходили вместе с русами на судах в Андалус, а затем в Каспийское море — в главный город мусульманского Кавказа (в арабских источниках Барзаа). С VII в. центральную и юго-восточную части Малой Азии, с центром в городе Аморий, занимала одна из важнейших фем (провинций) Византии — Анатолик. В VII–IX вв. она постоянно подвергалась нападениям со стороны арабов. Видимо, именно по ней арабоязычные авторы стали называть Малую Азию как ан-Натолик (у ал-Фараджа), ан-Натулус (у ибн-Хордадбеха), ал-Анадолус (у ал-Масуди), Андалус. Тогда как европейская часть Византии именовалась ими Румом (Румией)».  Опровергая точку зрения Шумилова, Т.М. Калинина, тем не менее признает, что в ряде рукописей ал-Масуди город Абидос расположенный на малоазийском берегу пролива Дарданеллы вместо Абуду назван Андалус или Абдалус. Также под этим именем у Масуди описывается некая гористая местность известная своими целебными источниками. Можно привести и другие примеры из работы Хаукаля, из которых следует, что Андалусия в его представлении располагалась где-то недалеко от страны славян, русов и булгар. Но вернемся к ал-Йа'куби. В свете приведенных выше цитат и рассуждений исследователей, есть некоторые основания полагать, что А.Я. Гаркави абсолютно прав, упоминание русов как нападавших на Севилью, действительно, собственная догадка Йа'куби сопоставившего известные ему сведения об активности русов, именуемых арабами также маждусами на Каспии, в Черном море и на основании этого решившим, что маджусы разграбившие Севилью в 844 году тоже были русами, пришедшими со стороны Черного моря. Как это позже предположил и ал-Масуди. Следовательно, столь популярное у норманистов  известие ал-Йа'куби вряд ли стоит, использовать не только для отождествления русов с норманнами, но и для классификации их флота.
 Увы, не многим больше информации о флоте русов и их локализации  содержится и  в проповедях византийского патриарха Фотия. Начну с флота. У Фотия суда руси названы « ;;;; »,  что обычно переводится как «корабль». Каков был размер этих кораблей, численность их экипажей Фотий не указывает. Большинство исследователей полагает, что это были крупные, морские суда, вмещавшие в себя от 40 до 100 человек.  На чем основаны данные выводы, лично для  меня остается загадкой. Каких либо доказательств этому основанных на письменных источниках или данных археологии, Кузенков, на которого, я, в данном случае, ссылаюсь, да и другие исследователи не приводят. Как уже говорилось выше, Фотий  называя плавсредства русов кораблями, не говорит об их количестве, а тем более численности экипажей. Автор «Брюссельской хроники»,  благодаря которому, собственно и стала известна точная дата набега, указывает лишь количество кораблей, двести,  ничего не говоря о численности русского войска. Не блещут информированностью относительно флота русов и древнерусские летописцы. В рассказе о походе Аскольда и Дира, автор ПВЛ также  называет лишь количество кораблей,  ни словом не обмолвившись об  их вместительности. О том, что на каждом корабле руси было: «по сорок мужей»,  летописец сообщает лишь, когда речь заходит о походе Вещего Олега в 907 году на двух тысячах судов. Но опять же сорок, а не сто. О  том,  что корабли русов вмещали в себя 100 человек говорится  лишь у Ал-Масуди  в рассказе о набеге русов на Каспий состоявшемся  после 912 года.  Откуда арабский истории и путешественник,  писавший в середине Х века, узнал о размерах русских судов можно лишь предполагать. Сам Масуди свидетелем описываемого им похода не был, да и с русами, скорее всего,  лично  никогда не общался. Все свои сведения он черпал из письменных источников, от арабских купцов, да из рассказов местного населения, тех регионов, которые он посещал, что, безусловно, тоже не мало.  Исходя из того что Масуди упоминает о походах руси на Андалусию, которые, по его мнению, русы совершали не из Атлантики, а со стороны Босфора, включая и набег 844, в реальности совершенный норманнами и,  как раз,  из Атлантики,  очевидно, что ал-Масуди, как и  ал-Йа'куби  имел в своем распоряжении весьма противоречивую и часто, не достоверную информацию. При этом упомянутые авторы вполне могли путать маджусов-норманнов, у которых имелись морские суда и маджусов-русов у которых таких судов не было.  В полной мере это касается и грузоподъемности кораблей русов. Гораздо больше в этом отношении можно доверять византийским авторам.  В трактате «;;;;;;;;;»  византийского императора Льва VI Мудрого  о судах русов говориться следующее: «Малые  же или большие дромоны  по качеству вражеского народа снаряжать надо. Ибо не есть одно и то  же снаряжение кораблей сарацинов или [снаряжение] так называемых росов северных скифов. Ибо если сарацины кумварии используют большие и медленные, скифы же акатии малые, и легкие, и быстрые: поскольку через реки в Евксинское море попадают, они не могут большие суда иметь».   Щавелев трактует термин ; ;;;;;; ;;;;;;, как «маленькая «малая торговая галера» — akation / akatos»,   что, по его мнению, прямо указывает на небольшие размеры этого весельного плавательного средства. Правда, под фразой «небольшие размеры» исследователи часто понимают совершенно разное. Для кого-то это лодка, вмещавшая в себя порядка 10-15 человек, а для кого-то это корабль с экипажем в 40, а то и 70-100 чел. На что я указывал выше, цитируя Кузенкова. О размерах кораблей русов можно судить и из трактата Константина Багрянородного  «Об управлении империей»  в котором говориться о том, что преодолевая Днепровские пороги свои суда  русы либо тянут волоком, либо переносят на плечах. Хотел бы я увидеть, как сторонники версии о большой вместительности кораблей росов (от 40 до 100 человек) будут нести на плечах эти суда, хотя бы те, упомянутые Багрянородным 6 миль  по пересеченной местности. А ведь волоки на русских реках были и куда протяженнее.
  Опыт экспедиций  предпринятых историками и энтузиастами пройти по маршруту «Из варяг в греки», показал несостоятельность многих представлений исследователей, что, впрочем, не убавило сторонников существования крупнотоннажных судов у Руси в период Рюрика и Игоря. В пользу этого, по их мнению, говорит употребление греками иных, кроме ;;;;;;  и   ;;;;;;;;;,  терминов применительно к кораблям руси. В частности, например, при описании византийских экспедиций на Крит 934, 935, 949 гг. упомянуты корабли росов «;; ;;; ;;;;;;;;».  К;;;;;;;, обычно, переводится как  — «военная галера». Все это позволило тому же Щавелеву предположить, что в IX - в первой половине X в.: «русь использовала какой-то свой тип гребного судна (возможно, скандинавский?), и только к середине X века перешла на славянские «однодревки», получаемые от «пактиотов»-славян».  Странная получается логика, значит, в IX- начале Х века, когда скандинавы археологически едва фиксируются в Восточной Европе, в своих походах на Византию из Ладоги они используют типичные скандинавские суда, а с середины  Х века, когда и скандинавов на Руси все больше и больше, и Русь уже в Киеве, у норманнов наступает технологический регресс. Они резко теряют навыки строительства судов морского класса и переходят на суда, купленные у славян, лишь слегка их до оснащая. Лично мне поверить в это трудно. Объяснить возникшее противоречие можно по-разному. Исходя из того что термин ;;;;;;;; у греков имел довольно широкое значение включая: плавсредство, корабль, транспортное судно, есть все основания полагать что ;;; ;;;;;;;;, это не корабли русов, а византийские транспортные суда: «на которых переправлялось подразделение наемников из 415 русов».  В полной мере это касается и  700 русских наемников участвовавших в византийском походе на Крит в 911 году, которых сторонники норманнского происхождения руси выдают за высокооплачиваемых моряков, пришедших на своих судах, что в действительности не так. Русы пришли в Крит на кораблях греков и были, скорее всего «морской пехотой» своего времени. Да и получили они, в среднем, столько же, сколько получали экипажи императорского флота. О чем с бухгалтерской скрупулезностью написал Константин Багрянородный.   О количестве воинов в кораблях русов  можно судить и по свидетельству, которое оставил Михаил Пселл.   В Хронографии, византийский историк утверждал, во время  похода руси на Византию состоявшемся 1043 году флот русов состоял из «маленьких и покрупнее»  челнов, которые русы «нарубили где-то в глубине своей страны».   Кроме того, Пселл написал, что русы запросили выкуп: «по тысяче статиров на судно».  В комментариях к тексту говориться, что под статиром у Пселла следует понимать византийскую номисму.  Там же отмечается, что, по словам Скилицы, русы потребовали выплатить по три литры золота на каждого воина.  Вес византийской золотой литры 320 гр. и она равнялась  72-м номисмам. С учетом приведенных цифр выкупа  и простой арифметический расчет  показывает, что экипаж русского корабля составлял 5 человек. Если принимать во внимание свидетельство Михаила Атталита  утверждавшего, что флот русов нападавший на Византию в 1043 году включал в себя 400 судов, то, округленно,  получается, что на одном судне находилось 6 воинов. А вся армия Руси состояла из 2220 воинов, что вполне  реально для XI  века. То есть, опираясь на византийские источники, в которых к судам русов применены довольно размытые, обобщающие термины:  ;;;;;;;, ;;;;;;;;, ;;;;;;, ;;;;;;, ;;;;;;; говорить о том, что это были вместительные, на 40-100 человек суда, не приходится. Если же, в IX- начале X века, у русов действительно были суда морского класса, на что, по мнению сторонников данной точки зрения, указывает свидетельство «Жития патриарха Игнатия», утверждающее, что на судах русов в 860 году имелись трохантиры.  То эти русы, явно, приходили в Византию не из Поднепровья.  Но может быть я не прав в своих выводах и расчетах. Давайте посмотрим, что говорит о судах руси археология.
  Раскопки  в Ладоге  подтвердили предположение исследователей о том, что уже в 30-50 х годах IX в., поселение служило портом для приходивших в устье Волхова крупнотоннажных килевых, с клинкерной обшивкой судов, построенных в скандинавской традиции.  Найдены в Ладоге и суда барочного и барочно-ладейного типа с гладкой обшивкой. То есть, теоретически, суда вместимостью от 40 до 100 человек в Ладоге 860 года могли быть. Проблема заключается в другом, могли ли эти суда преодолеть путь от Ладоги до Византии по рекам Восточной Европы и главное, преодолеть пороги на реках и  волоки между ними? Единства во взглядах у исследователей на этот счет, нет. Одни полагают, что от Ладоги к Новгороду и далее, по Днепру, Волге, Дону и соединяющим их рекам  к арабам и в Византию ходили лишь прибывавшие из Швеции легкие и узкие суда длиной 12-16 м.  По мнению других исследователей, крупнотоннажные суда доходили лишь до Ладоги, где заморские товары и воины перегружались на более мелкие. В пользу данного предположения приводятся известия более поздних источников, подробно описывающих способы преодоления Волховских порогов и тяготы купцов, которые те испытывали, доставляя  товары из Ладоги в Новгород. Третьи исследователи, опираясь, в том числе и на скандинавские саги, убеждены в том, что морские суда скандинавы оставляли в Ладоге, а сообщение между Новгородом и Ладогой в этот период осуществлялось только по суше. 
  Причина столь значительных  расхождений во взглядах на проблему среди специалистов  кроется: в отсутствии более ранних источников, способных прояснить ситуацию с судоходством по русским рекам в рассматриваемый период; скудном археологическом материале, не позволяющем установить размеры и грузоподьемность судов руси в IX-X вв.; неоднозначная трактовка климатических и навигационных условий  восточноевропейских рек в рассматриваемое время. Тот же Сорокин,  в частности, полагает, что уровень воды в Волхове в VIII-IX вв. был значительно  выше, чем в X-XI вв. да и современного. Согласны с точкой зрения Сорокина и авторы работы «Позднеголоценовые изменения уровня Волхова  в районе Старой Ладоги»,  с единственной оговоркой: «Более высокий на 2-3 м   уровень воды  мог  углубить фарватер только в самой нижней части Гостинопольских порогов. Как это могло сказаться на экономике средневековой торговли – вопрос будущих междисциплинарных исследований».  Несколько иначе на проблему смотрит И.И. Еремеев утверждающий что: «Специальные исследования в Ильмень-Волховской пойме показали, что уровень воды в области истока Волхова в VII–IX вв. был значительно ниже уровня X–XI вв. и современного».
  Кто из процитированных авторов прав судить не берусь, но в любом случае сомнения в том, что скандинавские драккары могли свободно передвигаться по рекам Восточной Европы от Ладоги и до Черного моря остаются. Причем не только у меня, но и у многих профессиональных историков. Выше я уже приводил цитату из работы С.Ю. Каинова, отрицающего возможность хождения скандинавских драккаров по рекам Восточной Европы. Вторит ему и А.А. Фетисов, в работе «Предметный мир корабелов Гнездова в  Х веке» написавшмий: « По рекам Восточной Европы, несмотря на распространенное мнение, никогда не ходили знаменитые большие драккары с драконьими головами. Они просто не смогли бы преодолеть большинство порожистых и мелководных участков всех тех рек, которые должны были торговцев и воинов с Балтики в Черное или Каспийское моря – земли Византии и арабского Халифата».    В пользу этого говорит отсутствие находок крупнотоннажных, сделанных на клинкерной основе судов в Поднепровье, включая наиболее значимые для древнерусской истории поселения и городища, такие как Гнездово и Киев. По мнению Фетисова, для движения по восточноевропейским рекам использовались более мелкие суда длиной 6-12 м, экипажи которых могли достигать 11 чел.   Суда эти, опять же если верить утверждениям археологов,  были моноксилами, то есть лодками-однодревками с наращенными бортами, а не драккарами. Наиболее крупные моноксилы, из найденных могли вмещать в себя до 15 человек,  значительный  груз и совершать плавание, как по рекам, так и по морю.
  С учетом данных археологии реальная численность «армии» Аскольда и Дира вероятнее всего составляла от  1500 до - 3000 человек, что вполне сопоставимо с численностью  дружин викингов, по подсчетам Сойера, нападавших на берега Англии и Западной Европы. Сопоставимо это и с оценкой Е.А. Шинакова, который, опираясь на западные и восточные источники, пришел к выводу, что в рассматриваемый, и даже несколько более поздний (до середины Х века) период: «Русов - дружинников и купцов – было, вероятно, не более 1000 человек». Если  же учитывать  женщин, слуг и рабов, то, по мнению историка: «численность русов могла равняться нескольким тысячам человек».   
   Но даже радикальное сокращение численности дружинников в войске Аскольда и Дира не избавляет нас от поисков  места, где был запланирован и откуда, собственно,  начался набег руси на Византию, поскольку и 1000 норманнов  после себя должна была оставить следы, которых в Киеве, как  мы уже выяснили, пока не обнаружено. Особенно если учесть, что согласно ПВЛ Аскольд с Диром после похода на Византию прожили в Киеве до прихода варягов Олега еще около 20-ти лет. Более чем значимый срок, что бы ставить после себя следы жизнедеятельности и проживания, а так же контактов с Византией и Скандинавией. 
   Есть и другие спорные моменты, ставящие под сомнение возможность осуществления похода на Константинополь из Среднего Поднепровья, а тем более из Ладоги. Рассмотрим их. Начну я традиционно с Ладоги. В настоящее время археологический материал Северо-запада Восточной Европы не позволяет говорить о каких-либо прямых политических и экономических контактах данной территории с Византией ранее Х века.  Те же редкие византийские монеты, которые там иногда там находят, по мнению исследователей, могли попасть: «в Северную Русь самыми разными путями,  помимо «днепровского»»,  начало функционирования которого: «как единой транзитной торговой магистрали от Балтики и до Черного моря», по  Щавелеву, следует датировать не раннее чем серединой Х века. До этого же, полагает историк, «путь из варяг в греки» был разбит на отдельные самостоятельные и не связанные отрезки – «северный» и «южный»,  между которыми: «обнаруживается территориальная лакуна, где нет признаков торгово-экономической активности».   Северный отрезок,  через Ладогу и Западную Двину, связывал Балтику с Верхним Поднепровьем, откуда товары и купцы проникали на Волгу и Северский Донец и далее к Каспийскому и Черному морям. Путь этот контролировался: «Хазарским каганатом, который получал значительные дивиденды от монополии на транзитную торговлю» .  Южный отрезок сложился в конце IХ – начале Х вв. и соединял Среднее Поднепровье с Черным морем. Причем, Щавелев убежден, что южный отрезок заработал лишь тогда, когда Византия восстановила свои позиции в Причерноморье и Крыму, потеснив там хазар, и тем самым лишив их возможности препятствовать торговле по Днепру. Исходя из этого, трудно представить, что жившие в немноголюдной Ладоге скандинавы и примкнувшие к ним местные жители предприняли довольно сложный для воплощения  поход, требующий  не только серьезной материальной подготовки, значительных физических усилий, но и хорошей логистики маршрута. Еще труднее представить,  что вообще могло подтолкнуть ладожан  к осуществлению такого похода,  особенно если участь что круг их экономических интересов ориентировался на Восток,  а не на Византию. Захотелось пограбить?  Но для того, чтобы осаждать Константинополь нужны не только безумство и храбрость, но и значительный воинский контингент, которым как уже говорилось выше Северо-запад Восточной Европы в середине IX в. не обладал, нужны средства доставки, попросту – суда достаточной вместимости, хотя бы на 30-40 человек, как об этом пишет летописец. Но находками таких судов или их останков, как уже было показано выше,  археологи пока порадовать не могут. Максимум чем они располагают, относительно небольшие лодки долбленки вместимостью до 15-16 человек.  Да и те судя по всему были сделаны не в скандинавской традиции, что было бы ожидаемо, если бы русы были норманнами. Анализируя письменные источники  IX — середины X в., в которых упоминаются плавательные средства и военно-морское дело руси, А.С. Щавелев пришел к нескольким, можно сказать, парадоксальным для норманистов выводам. Первый, в этот период русь: « использовала только простые небольшие гребные суда с командой 20—40 человек (обозначаемые в греческих источниках как «малые акатии», а в древнерусской ранней летописной традиции как «лодьи/лодии»)». Относительно способности  русских лодей, того времени, вмещать в себя  экипажи в 40 человек, мною уже сказано выше. Данное утверждение Щавелева более чем спорно.   А вот то, что это были «простые небольшие гребные суда», как было показано выше, действительно, подтверждается археологией. Трудно не согласиться и  еще с одним  выводом Щавелева, написавшего: «Эти «акатии-лодьи» использовались русью только для передвижения по воде, русь не могла вести морской бой: за исключением одного спорного случая, нет данных о том, чтобы русь пыталась вести боевые действия на воде». Как и с тем, что: «Никаких северных морских «традиций викингов» у руси, судя по письменным источникам, не наблюдается. В 930—950 гг. русь осваивает технологию апгрейда своих «акатиев-лодий» съемными мачтами и рулевыми приспособлениями. В это же время, после 911 г., русь в составе византийских войск осваивает навык плаваний и ведения войны на море на особых «русских каравиях», которые оснащались по правилам регулярного флота Ромейской империи. Русь получила навыки военно-морского дела в Черном и Средиземном морях непосредственно от византийцев. Не исключено, что именно этот прогресс в освоении технологии морского кораблестроения был среди значимых, возможно, одним из основных, факторов, определивших преимущество «державы Рюриковичей» с центром в Киеве над другими конкурирующими политиями». Еще более парадоксален вывод историка о том, что: «уровень развития традиции плаваний по воде руси не отличался от синхронного развития плавательных средств хазар».
   К этому выводу я еще вернусь пока же, вот на что хотелось бы снова обратить внимание читателей. Выше я уже написал о том, что для осады Константинополя, да и даже для грабежа его предместий,  русам необходим был значительный воинский контингент. Ха!!!…, воскликнет читатель, норманны в тоже самое время успешно осаждали Париж. Да осаждали, и не раз, но не всегда успешно.  В 845 это им, хотя и с трудом, удалось сделать силами 6000 бойцов пришедших на 120 драккарах.   856 и 861 году скандинавы предприняли новые, менее успешные осады столицы франков. Последняя осада Парижа норманнами  произошла в 885 году. Викинги пришли к городу на 700 судах в количестве  30-40 тыс. воинов.   Мне не удалось выяснить, какова в это время была площадь Парижа и численность его населения.  Но нет никакого сомнения в том, что и по площади и по численности населения Париж  в 860 году был значительно меньше Константинополя, население которого в середине IX в. превышало 300 тыс. чел. Что могли сделать 8000 викингов при осаде Константинополя, а именно столько получается, если принять за истину количество судов руси указанное летописцем, на фоне осады викингами Парижа в 885 году, я, в общем-то, не представляю. Можно лишь процитировать поэта – «безумству храбрых поём мы песню».  Если только! Если только не вспомнить об одном весьма важном обстоятельстве, русская флотилия пришла под стены Царьграда в аккурат после того как византийская армия и флот, возглавляемые императором Михаилом III  покинули столицу империи отправляясь на очередную войну с арабами.    Часть историков полагает, что это не более чем случайное совпадение. Повезло русам, не более того. Странное везение, особенно если учесть, что все последующие походы руси на Византию, тоже происходили в период, когда византийская армия и флот, либо были далеко от столицы, либо находились в плачевном состоянии.   Поэтому, другая часть исследователей высказывает предположение, что об уходе византийской армии из столицы русам донесла хорошо поставленная разведка. Относиться серьезно к подобным предложениям невозможно. Трудно представить, что в середине IX в., русы,  кем бы их не считали историки  и где бы они ни жили, были настолько вовлечены в византийскую политику, что сумели обзавестись среди византийской элиты своими осведомителями. Ну не на Константинопольском же базаре они узнали о том, что Михаил в поход собрался. Есть здесь и другая, куда более существенная проблема. Как известно в IX в. еще не были изобретены телеграф, телефон и интернет, вряд и русы в то время использовали и голубиную почту, сообщения передавались куда более прозаично, гонцами которые передвигались пеше, верхом, на лодках или иных судах. Как уже говорилось выше, путь из Ладоги в Константинополь  занимал не менее двух месяцев, из Киева месяц или чуть больше.  Даже если допустить,  что гонец передвигался быстрее, чем обычный купеческий караван или военный конвой, все равно для доставки  информации по назначению требовалось значительное время. А с поправкой на сборы и формирование армады судов из 200 кораблей и воинского контингента к ним,  можно предположить,  для того чтобы русы оказались под стенами  Константинополя 18июня 860 года информатор русов должен был отправить гонца на Русь как минимум зимой, а то и осенью 859 года. Что, согласитесь, не реально. Если  только, информатор русов не был астрологом или провидцем, точно знавшим, что византийский император уйдет в поход, оставив беззащитной свою столицу в начале июня 860 года. Если кто-то способен поверить в это, то я – нет. Поэтому ряд исследователей допускают, что напавшая на Константинополь русь, находилось значительно ближе к границам Византии, чем Киев, а тем более Ладога. Также  высказываются предположения, что спонсорами похода или точнее, подстрекателями могли выступить арабы, стремившиеся таким незатейливым  способом помешать планам  византийского императора либо отсрочить его поход.  Допускается, что инициаторами похода руси  могли выступить и хазары. Для чего и зачем будет рассмотрено ниже. Пока же рассмотрим варианты локализации руси совершившей набег на Константинополь. Сразу оговорюсь, есть большой соблазн приписать эту, без преувеличения, беспрецедентную акцию Русскому каганату. И я долгое время придерживался данной точки зрения, но изучение археологических материалов и источников заставило меня отказаться от этой идеи. Русы напавшие на Византию в 860 году, теоретически, могли быть подданными русского кагана, но жили они явно не в Подонье и Подонцовье. Скорее всего, наподдавшие были вольной дружиной, ушкуйниками или казаками середины IX века прельстившимися на арабские и хазарские обещания, либо поддавшиеся соблазну подстрекателей, убедивших русов в безнаказанности такого набега со стороны империи. А теперь собственно о местонахождении этой «вольной» руси.
  Повторюсь, теоретически, русы могли придти под стены Константинополя и из Подонья.  Некоторые основания предполагать это имеются. Военный потенциал салтовской культуры по оценке А.А. Тортика:  «находился  в пределах тьмы и мог составлять от 5 до 15 тыс. человек».   То есть, армию в 6-8 тыс. бойцов в Подонье и Подонцовье условные Аскольд и Дир, если придерживаться версии об их участии в организации и осуществлении похода, набрать могли. Чуть сложнее дело обстоит с флотом. В арабских и византийских источниках русы  характеризуются как мореходы или, по крайней мере, народы которым было знакомо судоходство. Что, по мнению исследователей: «было совершенно не свойственным для носителей салтовской культуры — алан и болгар».  Но так ли это очевидно, как считается? Действительно, прямых доказательств наличия флота или навыков судоходства и судостроения у населения салтово-маяцкой культуры, до настоящего времени  не обнаружено.  Вместе с тем лодки- долбленки на Дону и Северском Донце находили неоднократно, причем самые древние из них уходят в глубину тысячелетий.   И это притом, что целенаправленных археологических поисков, в данном направлении, к сожалению,  не предпринималось. Большинство находок сделано случайно. Либо  местными жителями, либо в ходе тех или иных технических работ в русле реки. Именно поэтому в руки ученых попадаются лишь единичные экземпляры древних судов, время изготовления которых по причине плохой сохранности, или иным мотивам, в большинстве случаев установить не удается. Другим не менее важным косвенным доказательством знакомства салтовцев с судоходством служат пристани, следы которых археологами найдены у ряда салтовских городищ и крепостей. А раз были пристани, значит,  какие-то суда к ним причаливали. Да и само существование Донского торгового пути, постулируемое археологами, как бы, подразумевает, что по Дону и Донцу ходили купеческие караваны. И здесь хотелось бы сразу обратить внимание на проблемы связанные с функционированием этих путей. К сожалению, в трудах по истории Древней Руси, исследователи, часто довольно однобоко и упрощено освящают эту весьма не простую тему. Порою складывается впечатление, что для некоторых исследователей  преодоление волоков и рек дело пустячное, не требующее специальных навыков и соответствующих  инфраструктур. Особенно часто с подобными суждениями  сталкиваешься на всякого род исторических форумах, участники которых апеллируют к тому, что викинги были ребятами крепкими, накачанными, а значит, для них перетащить на плечах  ладью в обход порогов, как об этом пишет Константин Багрянородный, было проще простого. Вероятно, те, кто так считает, никогда не занимались тяжелым физическим трудом и не имели опыта доставки тяжелых грузов на расстояния. Ну да ладно. Не о них речь.  Давайте посмотрим, как дело обстояло в реальности.
   В  Приильменье, в древнерусский период товары с крупнотоннажных морских судов, приходивших в Ладогу с Балтики, перегружались на новгородские плоскодонные речные челны, доставлявшие груз, как к Новгороду, так и в другие регионы  Руси. Для этих целей, у новгородцев, как минимум, с XII в. существовали специальные артели имевшие навыки и опыт в преодолении Волховских порогов и знавшие условия навигации по реке. Есть все основания полагать, что в Подонье и Подонцовье ситуация складывалась аналогичным образом. Из византийских и итальянских источников известно, что в IX  - да и последующих веках, прибывавшие из стран Средиземноморья  путешественники и купцы в устье Дона пересаживались с морских судов на речные и поднимались вверх по Дону до  волго-донского волока, где их пути разделялись. Кто-то отправлялся  дальше по реке, к городищам салтовской культуры, в земли славян, откуда начинался сухопутный путь на Оку, к верхним течениям Волги. Кто-то, преодолев волго-донской волок, по  Волге поднимался до Булгара или наоборот опускался к Каспийскому морю. Опираясь на сохранившиеся свидетельства способов перетягивания  судов с Волги на Дон и обратно в XVII-XVIII вв., можно составить некоторые представления  о том, как этот процесс происходил и  в более ранние времена. Корабли грузоподъемностью 30-80 т. в XVII в по волоку перетаскивались целиком. Для этого под их корпус подводились и крепились дубовые колеса диаметром в 1, 5 метра.   Наружу вводилась специальная упряжь, к которой пристегивалось от 10 до 50 пар волов. Обычно путь в 60 км,   такой караван преодолевал за пять дней. Более крупные суда разбирались на части и уже после доставки к Дону собирались заново. Безусловно, в раннем средневековье курсирующие по Дону, Донцу, да и Волге суда были значительно меньше. Хотя, как уже отмечалось выше, аль-Масуди в своих сочинениях утверждает, что между хазарами и булгарами, т.е. по Волге непрерывно ходят суда, среди которых встречаются как маленькие челны (заурак), так и большие торговые корабли (суфун) с продуктами из Хорезма и других стран. При этом правда аль-Масуди пишет: «Хазарский царь не имел (морских) судов (маркаб), и его люди не умели обращаться с ними; не будь этого, мусульманам от него было бы больше бед»,  что стало основанием для некоторых  исследователей усомниться в наличии у хазар флота как такового.
Военного флота, способного противостоять арабскому у хазар скорее всего действительно не было. Но его, судя по описаниям греков, да и тех же арабов, не было и у руси. Рассказ аль-Масуди о русском походе 912 года стоит особняком и требует отдельного рассмотрения. К чему мы вернемся позже, пока же продолжим искать место, откуда русь могла совершить поход в 860 году. Отмечу лишь… Даже если грузоподьемность торговых кораблей ходивших по Дону и Северскому Донцу в IX в. была, значительно, меньше, чем у судов более поздних веков, сложность преодоления волоков, в том числе и волго-донского от этого не снижалась. А значит, нет никаких сомнений, что для обслуживания волоков даже  в IX в. требовались определенные инфраструктуры, в обязанности которых входила транспортировка судов, обеспечение караванов тягловыми животными, продуктами, охраной, на время движения по суше. Видимо, все эти функции, на паритетных началах и за определенную плату выполняли местные жители, среди которых  были кузнецы, плотники и скорее всего корабелы. То же самое можно предположить и касательно населения салтовских городищ и крепостей, многие  из которых, по мнению С.А. Плетневой, помимо охранных и пограничных функций служили караван-сараями для купцов.
   По сей день существует устоявшееся предубеждение, что кочевники никогда не владели, да и не могли овладеть навыками корабельного дела и судоходства. Действительно, в большинстве источников говорится, что в ходе своих миграций скифы, сарматы, гунны, прочие степняки преодолевали реки  либо вброд, либо вплавь, в качестве плавсредств используя кожаные мешки набитые травой. Вместе с тем, имеются и иного рода свидетельства, которые историки стараются не замечать. Так, например, радиоуглеродное датирование крупной высокобортной лодки, найденной у с. Щучье, Воронежская обл.  в 1954 г., показало что она была изготовлена в
XVIII–XVII вв. до н.э.. На сегодня,  это древнейшая долбленая лодка, найденная на территории России. И обращу внимание читателя, в Подонье.  Но показательно другое. Исследователи, занимавшиеся установлением датировки, пишут: «В позднем бронзовом веке степь и лесостепь Русской равнины, включая Подонье, были населены племенами срубной археологической культуры – скотоводами, практиковавшими пастушескую модель хозяйствования… Результаты датирования лодки Щучье 1 впервые поднимают проблему водного транспорта в культуре древних скотоводов».  Вдумайтесь, в середине второго тысячелетия до н.э. обитавшие в Восточной Европе скотоводы, для какой – то непонятой, с позиции современных исследователей-скептиков, нужды, каменными топорами из стволов дуба выдалбливали суда длиной 7,5 и 6,23 м.  Причем, как пишут исследователи: «с внутренней части бортов, у этих лодок  имеются парные отверстия, в которых крепились сиденья для гребцов. Горизонтальные парные деревянные петли по бокам носа и кормы в одном случае и вертикальные одиночные в носовой и кормовой частях в другом предназначались для перемещения лодки по мелководью, волоком, для вытаскивания на берег».  Может, действительно, пора переосмыслить роль водного транспорта в культуре скотоводов. Тем более что, как показывают источники, те  же скифы, осев у Черного моря, для набегов на Римскую империю нанимали или захватывали боспорские корабли вместе с экипажами. Сарматы-языги, в III в. н.э. выйдя к Дунаю вскоре обзавелись собственным флотом, на котором они сражались с римлянами и занимались пиратством  как на Дунае, так и в акватории все того же Черного моря. Для осады Константинополя с моря  в  626 году авары использовали славянские моноксилы, на которые они посадили свою тяжеловооруженную пехоту(?!). Также поступали и киевские русы в Х веке, о чем сообщает византийский император Константин Багрянородный в трактате «Об управлении империей». Но если авары в VII в., а киевские русы в Х в., могли использовать судостроительные навыки славян, если большие и малые суда хазар ходили по Волге от Каспия до Булгара, то, что мешало это делать салтовским русам в середине IX в.?  И в чем разница между ними и, скажем, печенегами и булгарами, корабли которых, по сообщению арабского купца Х века, Ибн Хаукала,  наравне с кораблями русов и славян вторгались в Андалусию, или теми же монголами, которые, на построенных китайцами и корейцами кораблях, в XIII в, пытались высадиться в Японии? Или булгарами, времен переселения на Дунай, в VII в.,  у которых были ладьи, судя по изображениям на предмете из рога обнаруженном в  у древнеболгарского защитного сооружения при с. Хырлец в близости от Дуная.  Словом, не только викинги могли обладать и управлять плавсредствами способными ходить по рекам и морю. Тем более каботажно, вдоль берега, как это описано у Константина Багрянородного.  Но вернемся в 860 год.
   Если учесть,  что некоторые группы славян входили в состав населения салтовской культуры, а значит, на равных правах с остальными населявшими Подонье и Подонцовье народами  могли участвовать в набеге. То вероятность того, что поход  «Аскольда и Дира» на Константинополь был совершен  из Подонья, возрастает. Не лишним здесь было бы  вспомнить и о том, что именно на Дону, в Воронеже, Петр I строил военно-морской флот. А заодно и о том, что донские казаки всегда слыли лихими наездниками и великолепными мореходами.
   Есть и другие, пусть и менее показательные факты позволяющие говорить о знакомстве населения салтовской культуры с судоходством. Среди многочисленных орудий труда и бытового инвентаря, найденных на лесо-степных поселениях  Северского Донца и Подонья археологи обратили внимание на мотыжки, с помощью которых можно было, как копать землю, так и выдалбливать крупные деревянные предметы обихода – корыта, лохани и даже гробы и лодки. Найдены на поселениях и рыболовные крючки самых разных типов и размеров, что, как минимум, указывает на развитое рыболовство. Еще одним, дополнительным, аргументом в пользу высказанного мною предположения о возможности наличия флота у населения салтовской культуры могут служить погребения по обряду кремации, рядом исследователей, приписываемые касогам,  вместе с аланами мигрировавшим в Подонье в конце VIII - начале IX вв.  Источники утверждают,  что у себя на родине, в Причерноморье и Приазовье касоги, издревле занимались морской торговлей, а также пиратством и разбоем, значит, пусть даже теоретически, могли передать свои навыки населению СМК. Не следует также забывать и о связи Подонья с  Крымом, где  имелись поселения салтовской культуры, поддерживавшие  постоянные контакты с лесостепной зоной Подонья и Подонцовья и имевшие  какое-то отношение к мореходству. То есть, кораблями для похода, или, по крайней мере, какой-то частью из них, салтовцы могли обзавестись и в Крыму. 
  В пользу Донской локализации нападавших на Константинополь русов, пусть косвенно, говорит и  очевидец событий, константинопольский  патриарх Фотий, отмечавший, что русы народ кочевой и  на что их страна отделена от Византии «столькими землями и племенными владениями, судоходными реками и морями без пристаней».  Подонье и Подонцовье, где, на мой взгляд, и располагался Русский каганат, в полной мере подходит под приведенное описание.
    Посвятивший походу руси 860 года исследование историк С.В. Цветков,  так же полагал, что вероятность того, что к стенам Царьграда русы пришли из Киева по Днепру крайне низка. Ввиду того, что такой поход вряд ли бы остался для византийцев незамеченным. В 941 году о приближении русов византийскому императору доложили болгары и стратиг Херсона. Нечто подобное, по мнению Цветкова должно было произойти и в 860 году. Но, как свидетельствует Фотий,  русы пришли к Константинополю нежданно-негаданно. Скрытно, считает историк, русы могли придти к берегам Византии только опустившись по Дону.  С чем,  в общем-то, трудно не согласиться. Из еврейско – хазарской переписки известно что время плаванья по морю между Константинополем и Хазарией занимало 15 дней. Правда не совсем понятно отправной точкой в Хазарии был Итиль или Керченский пролив. Но это, в общем-то, не принципиально, ибо очевидно, что с Дона к Константинополю можно было попасть гораздо быстрее и незаметнее, чем из Киева по Днепру. Цветков полагал, что русский флот ждал известия от арабов об уходе византийской армии из столицы: «В дельте Кубани, сосредоточив там собранный со всей территории Русского каганата флот и войска и, получив известие от них, в первых числах июля направились к Константинополю».  При всей соблазнительности данной версии, я все-таки вынужден от нее отказаться. На мой взгляд, набег руси на Константинополь был совершен из Крыма и инициировал его отнюдь не русский каган. Попробую объяснить почему. Но прежде давайте рассмотрим ситуацию в Крыму летом 860 года.
  Считается, что в середине IX века Крым был «поделен» между Византией и Хазарией, и влияние этих государств было на полуострове безгранично. А значит русы не могли осуществить поход на Константинополь с полуострова оставшись незамеченными византийцами. Но так ли это на самом деле? Взаимоотношения между хазарами и византийцами в  Крыму, на протяжении всей своей истории были довольно сложными, дрейфуя от открытого противостояния к обоюдовыгодной торговле и  совместных проектам, к числу которых, в полной мере можно отнести строительство крепости Саркел на нижнем Дону, осуществленное по просьбе хазарского кагана византийскими мастерами между 837-840 годом. Вторжения в Причерноморье, а затем  и в Крым в  середине 30-х годов IX в. венгров коренным образом изменило расстановку сил. Византийский император Феофил пользуясь сложившейся обстановкой попытался восстановить свое влияние в Крымской Готии и на ряде других территорий полуострова. Но ему это не удалось. Нападение венгров на поселения Готии заставили византийцев в середине IX в. уйти из региона.  Вследствие чего там наступил хаос. На принадлежавшие Византии города  Крыма  венгры и хазары совершали  опустошительные набеги, о чем говориться как в Житие святого Кирилла, так и в трудах его современников. В частности, вот что в письме епископу города Веллетри в Италии  Анастасий Библиотекарь рассказывает об окрестностях Херсона: «... место опустело и сделалось необитаемым, храм разрушился, и вся та часть Херсонской области была почти покинута, так что видно было, что епископ Херсона с очень немногочисленным народонаселением оставался внутри того города, да и те казалось были скорее жители тюрьмы, чем города, из которого не смели выходить».   Ряд исследователей также обращают внимание на тот факт, что стратиги Херсонеса, по чину протоспафарии: « не всегда титулуются императорскими, т.е. иногда не состоят и в разряде oi basilikoi (“царевы мужи”)». Все это позволяет сделать предположение, что в 860 году: «фема была невелика или, лучше сказать, весьма скоро после ее организации стала невелика, сохраняла отчасти унаследованный от городского совета архонтата управленческий, должностной аппарат (примером чему могут быть кир, «отец города» и экдик, в том числе как ek prosopou стратига), и ее глава, повелевавший этим аппаратом, очевидно, не нуждался в постоянном полном штабном штате. Временами, как это было в июне 860 г., когда город находился в трудном положении из-за враждебного прессинга «толп язычников», «многих нападений варваров», здесь вообще могло наступить безвластие; во всяком случае, отсутствие на какой-то момент стратига – единственное логичное объяснение, почему херсониты не выполнили свою обычную обязанность, заранее не предупредили имперское правительство о морском походе на Константинополь «превосходящего всех жестокостью и склонностью к убийствам» «народа рос»».   
   Могли ли русы воспользоваться ситуацией и совершить набег на Византию из Крыма? А почему – нет? Более того, именно в Крыму, они  как раз то и могли «разжиться» крупнотоннажными  судами, способными доставить их под стены Константинополя.  Точно также как за несколько веков до этого судами Боспорского царства в своих набегах на Римскую империю пользовались готы, гурулы, скифы и сарматы. О чем мною уже говорилось раннее. В наличии таких судов у населения Крыма, как в византийской, так и в  хазарской его части  особо сомневаться не приходится.
  А теперь давайте  попробуем разобраться,  кем же в этническом плане были или, точнее, могли быть русы осуществившие набег на Константинополь в 860 году. Для сторонников норманнской теории это однозначно скандинавы. Аргументы, в том числе и археологические, опровергающие данную точку зрения норманистами не рассматриваются и не учитываются. Ведь, как известно, если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов. Тем более что у норманистов в запасе есть такой «веский» аргумент, в пользу своих выводов, как свидетельство Иоанна Дьякона,  в «Венецианской хронике» написавшего: «В это время народ норманнов (Normannorum gentes)  на трехстах  шестидесяти кораблях  осмелился приблизиться к городу Константинополю (Constantinopolitana urbs). Но так как они не могли никоим образом нанести ущерба неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там многое множество народу, и так с триумфом возвратились восвояси».  Что ж, давайте рассмотрим  этот аргумент. Начну с того что «Венецианские хроники» Иоанном Диаконом были написаны в начале XI века. То есть, почти  через полторы сотни лет после события, которое у Диакона не датировано, а лишь привязано к ряду других событий, хронологический разбег которых составляет десять лет.  Но даже не это главное. Количество кораблей норманнов участвовавших в набеге и сам результат набега, у Иоанна Диакона, в корне расходится с количеством кораблей русов  и результатом вторжения по версии византийских и древнерусских источников.  Все это в свое время позволило А.А. Васильеву высказать предположение, что у Иоанна Диакона описан не: «русский» поход 860 г., а неизвестный по другим источникам набег неких «норманнов»»,  которые пришли под стены Константинополя после гибели русского флота, не ранее 861 года и вернулись домой «с триумфом».
  Действительно, в 859 году норманнский флот из 62 –х кораблей под командованием норвежцев Гастинга и Бьерна совершили грабительский рейд в Средиземноморье. Ими были разграблены побережья Испании, Португалии, Африки, Болеарские и Питиузские острова, Майорка, Монорке , Форментере. После чего викинги устремились к берегам Италии, где были разграблены и сожжены  Луна,  Пиза и некоторые другие итальянские города.  По свидетельству Себастьяна Саламанского  опустошив Италию норманны: «приплыли в Грецию  и, наконец, вернулись в свою страну три года спустя».  Отсутствие упоминаний  о набеге норманнов с юга в византийских хрониках Васильев объясняет тем, что византийцы иногда обходят молчанием важные события своей истории известные по другим, не византийским источникам. К ним он относит: и удачное нападение византийского флота на Дамиетту в Египте в 853 году; и поход на Константинополь Вещего Олега в 907 году; и крещение Руси при Владимире 1 Святославовиче. Кроме того, Васильев допускает, что кратковременный набег викингов византийские хроники могли принять за  арабский набег. Один, из которых, состоялся в 861 году, когда флот критян   опустошил Киклады, прошел через Геллеспонт и достиг Проконнесских островов в Мраморном море. В пользу своих предположений Васильев приводит отрывок из письма папы Николая I императору Михаилу III в котором папа пеняет правителю Византии, что это не франки вторглись на Крит, опустошали Сицилию, захватывали греческие провинции и сжигали, убив множество людей, церкви Святых в предместьях Константинополя. Это сделали оставшиеся без возмездия  язычники.  Папское письмо было написано 28 сентября, 865, и  многими исследователями считается косвенным указанием на набег Руси в 860 году. Что, в общем-то, вполне допустимо. Единственно, письмо папы Николая I никоим образом не доказывает, что язычники грабившие пригороды Константинополя были норманнами, как это обычно трактуют норманисты. Да и сам Васильев,  в словах папы о том что нападавшие не получили должного возмездия, увидевший подтверждение  предположениям, что после неудачного похода Руси, последовал более успешный набег норманнов.
  Не отрицая саму возможность того, что флотилия Гастинга  и Бьерна могла добраться до границ Византийской империи с юга, согласится с точкой зрения Васильва, по ряду причин, все-таки сложно. Даже если допустить, что греки по какой-то причине забыли упомянуть об осаде Константинополя норманнами, трудно представить, что греческий, флот, в 860-861 году, сконцентрированный в Средиземном и Мраморном морях, пропустил к столице вражеские корабли, которые вряд ли были  небольшими моноскислами или акатиями.  А уж тем более, если придерживаться версии Иоанна Диакона насчитавшего у норманнов аж 360 судов. Более вероятно, что автор Венецианской хроники, знавший из франкских источников о норманнских рейдах у берегов империи и вероятно даже читавший о том, что они достигли берегов Греции, сопоставил эти события с рассказами об осаде Константинополя русью, и на основании этого решил, что речь идет об одном и том же событии, приписав его все тем же,  известным ему норманнам. В пользу данного предположения, на мой взгляд, говорит уже то, что в хронике Иоанна Диакона имеется ряд неточностей касающихся истории самой Венеции, на что обращали внимание исследователи. Стоит ли в таком случае ожидать от него точности в вопросах далеких от освещаемой им в хронике темы. К числу неточностей в полной мере можно отнести и  немыслимое количество судов, по версии Диакона, участвовавших в походе. Сделал  это Иоанн либо по незнанию,  либо из каких-то своих собственных побуждений  росчерком пера увеличив норманнский флот с 62 до 360 кораблей. 
 Нет, оно, конечное, можно вслед за Васильевым допустить, что помимо Гастинга и Бьерна какие-то другие норманны, между 859 и 861 годом, совершили описанную Иоанном Диаконом осаду Константинополя. Но сколь-нибудь существенных аргументов в пользу этого допущения нет. Да и странно было бы, если бы, состоящую из 62 кораблей флотилию викингов франки и арабы увидели, а армаду из 360 судов пустили из вида, до свидетельства Иоанна Диакона не написав о ней ни слова. Можно также допустить, и такие мысли, нет да нет, исследователями высказываются, что осаду Константинополя в действительности осуществили не русы, пришедшие с северных берегов Черного моря, а норманны, пришедшие с юга. Некоторые резоны для данных предположений, в действительности, имеются. Имя русы, а точнее – росы, зафиксировано только в заглавии гомилий патриарха Фотия, да и то не во всех. В ряде рукописей гимилии названы «На нашествие варваров», а не «На нашествие росов», как обычно принято читать. Да и в самом тексте проповедей, нападавшие росами не называются. Что позволило некоторым исследователям предположить, что росами их назвал не сам патриарх, а его более поздние переписчики и интерпретаторв.  В пользу скандинавского происхождения росов, казалось бы,  прямо указывают и эпитеты, которыми Фотий наделяет нападавших:  «народ с севера», «гроза гиперборейская», «скифский народ», «народ поселившийся где-то далеко от нас», народ «от краев земли», отделенный от Византии «столькими землями и племенными владениями, судоходными реками и морями без пристаней».    Но на самом деле это не совсем так. Есть все основания полагать, что слова Фотия не более чем парафраз на библейские пророчества о Гоге  из земли Магог, князе Роша, Мешеха и Фувала, который в конце времен вторгнется в Израиль от пределов севера, приведя с собою  многие народы и многочисленное войско.  Фотий в частности говорит: «Господь открыл ханилище Свое и взял сосуды гнева Своего, из-за этого выполз  народ с севера, словно устремляясь на другой Иерусалим, и народ поднялся от краев земли, держа лук и копье; он жесток и немилосерд; голос их шумит, как море… Часто ставил я вам в пример народ израильский — избранный, возлюбленный, священство царственное, — за ропот, за пререкание, за неблагодарность и тому подобные прегрешения бичуемый, врагами покоренными унижаемый и теми, над кем он торжествовал победу, одолеваемый, избиваемый, уничтожаемый. Часто внушал я вам: берегитесь! исправьтесь! обратитесь! Не дожидайтесь, пока изощрен будет меч — лук натянут! Не принимайте долготерпение за повод к пренебрежению! Не делайте зла в ответ на великое милосердие! ».  Параллель более чем очевидна. Причисляя нападавших к северным народам, византийский патриарх тем самым ставит равенство между двумя событиями - осадой Константинополя росами и библейским пророчествам, о гневе Господнем на народ Израиля живущий беззаботно и беспечно.   То есть, как видим, прямых оснований считать, что Фотий знал, откуда именно пришли нападавшие, нет. Северные реминисценции у Фотия вероятно возникли из ассоциации росов с библейским князем Рош, скорее всего по созвучию. Хотя…  И тут, на мой взгляд, самое время прояснить,  а кого, собственно, в рассматриваемый период византийцы  причисляли к северным, гиперборейским народам. Вот что пришит по этому поводу  российский историк-византинист, М.В. Бибиков: «Для византийцев "северными" областями скорее считались крымские "климаты", Причерноморье, Русь, Северный Кавказ и даже Фессалия. Более того, норманны в византийских текстах (начиная с XI в.) – отнюдь не "северные люди", а, прежде всего, население Сицилийского королевства; "Северное море" – не Балтика, а "Гиркания", т. е. Каспийское море. Устойчивость традиции соотнесения "севера" с причерноморским регионом объясняется принципом расположения этногеографических зон в соответствии с направлениями ветров. На этом основании "северными" являются народы, которых, как пишет Иоанн Цец (XII в.), овевает северный ветер Борей: это скифы и (народы) Эвксинского понта (Причерноморья). Поэтому деконкретизованный этноним "северный", часто встречающийся в византийских источниках XI-XIII вв., чаще всего атрибутируется русским. Потому и социокультурный портрет "скифского" мира, разрабатываемый византийскими авторами, на основе античных традиций, неприложим к интересующему нас региону. При общем тезисе, что "Скифия" занимает всё "северное" пространство, скандинавский мир не включается в него византийскими авторами. Знания средневековых греков о скандинавах формируются на иной основе, чем представления о "тавроскифах", т. е. русских, о германцах, других "латинянах" – жителях Западной Европы».  То есть, как видим, в представлении византийцев Причерноморье и Крым, как раз и были  тем самым  гиперборейским севером, откуда должен был придти мифический народ. Показательно и другое, в работе  «Скифская общность» в византийской литературной традиции»  Бибиков, опять же,  ссылаясь на византийских авторов, подчеркивает, что в их представлениях: «авасги и аланы и саки и даки, росы и савроматы, как и “собственно скифы”, и всякий народ, овеваемый дуновением Борея, называются общо скифами».  Причем отмечает он, скифской общности росов византийцы начали причислять уже в IX в.  Исходя из этого, основания утверждать, что поход росов на Константинополь мог состояться из Крыма значительно увеличиваются, тем более  что близкой точки зрения придерживались и некоторые другие исследователи. Так, например, известный российский византинист В.Г. Василевский изучая византийские источники и жития святых, пришел к выводу, что родина росов нападавших на византийские владения не Скандинавия, а «северные берега Черного моря».  И были эти росы, по мнению ученого, тавроскифами, в коих Василеский видел готов, валаноготов, готалан, обитавших в Крыму с античных времен. О чем он писал в ряде своих работ посвященных Житиям Георгия Амастридского, Иоанна Готского и Стефана Сурожского.  На том, что русы, это симбиоз ругов и роксалан Крыма настаивает и историк Я.Л. Радомский.  Не следует также забывать и о том, что в это время в Крыму имелись поселения салтовской культуры, которые поддерживали постоянные контакты с лесостепной зоной Подонья и Подонцовья и имели какое-то отношение к мореходству. В предыдущих главах я уже писал о  том,  что по утверждению археолога Д. Л. Талиса  на итальянских картах XIII в. встречаются топонимы  с корнем «рос». Керамика, хозяйственные и жилые постройки, тип поселений в местах, где отмечены топонимы с корнем «рос», указывают на этническую общность жившего здесь населения с алано-болгарами салтово-маяцкой культуры Подонья и Приазовья. Никакого другого этнически определенного материала раннесредневековые поселения степного  и предгорного Крыма не содержат. Все это позволило, Талису поддержать: « концепцию Д. Т. Березовца о полной или частичной идентификации носителей салтовской культуры с русами у арабских географов» . В пользу высказанных точек зрения говорят и греческие источники,  да и поздние русские летописи.  Вместе с тем, помимо крымских росов,  под которыми следует понимать как потомков готов и алан, симбиоз которых вполне подтверждается археологически,  так и обосновавшихся в Крыму салтовцев, , полагаю, что высокая доля истины есть и в рассуждениях   Г.В. Вернадского  в свое время писавшего: «мы не думаем, что у Аскольда и Дира была достаточно большая армия, чтобы предпринять этот поход самостоятельно. У мадьяр, даже если мы предположим, что они согласились пропустить русов через Нижнеднепровский регион, не было кораблей, и они не знали, как вести войну на море, поэтому они не могли оказать какую-то реальную поддержку. Ожидать помощи можно было только от Русского каганата в Приазовье. Должно быть, кампания была предпринята совместными усилиями Аскольда и Дира и Русского каганата. Видимо, тмутараканский каган взял на себя инициативу в этом деле».
   Я не буду разбирать предложенные Вернадским версии движения эскадры Аскольда  и Дира из Киева к Крыму, для воссоединения с войском кагана русов. Не вижу смысла. Археологических оснований для помещения скандинавской колонии в Киеве в середине IX века, как мною уже было неоднократно показано – нет. Вкратце остановлюсь лишь на точке зрения историка по поводу возникновения  Русского каганата. Вернадский считал, что имя русь происходит от иранского «рухс ас», то есть «светлые  асы», усвоенного скандинавами после установления ими контроля над донской и приазовской территориями.   Споря с норманистами ученый, тем не менее, и сам  был подвержен ряду порожденных норманистами иллюзий, в том числе и необоснованному утверждению о вездесущности скандинавов и их политическом и военном влиянии на народы Восточной Европы в IX веке. И, тем не менее, здравое зерно в рассуждениях Вернадского есть, с той лишь разницей, что  скандинавы не создавали Русский каганат, а  находились на службе у русского кагана. Либо состояли в торговом и политическом союзе с ним. О чем подробно было рассказано в главе посвященной  хакану народа рос. Поэтому условные Аскольд и Дир, если это не мифические персонажи,  вполне могли участвовать в совместной акции, придя не из Киева, а из того же Подонья или Верхнего Поднепровья, скажем,  с территории Гнездово. Ценно и утверждение Вернадского, что: « компания 860 г. была хорошо подготовлена, и для нее было выбрано подходящее время. Империя в это время находилась в самом разгаре войны с арабами ».  Игнорировать это, как предлагают  норманисты, наивно верящие, что русы рванули в поход на Византию из Ладоги, что называется - «наобум Лазаря»,  то есть на авось и так удачно и вовремя оказались под стенами Константинополя, попросту глупо.  Но вот был ли поход руси инициирован самими русами, как полагает ряд исследователей или его организовали и «спонсировали» арабы и хазары, иной вопрос. И отнюдь не праздный. Для арабов осада русами Константинополя в 860 году, без преувеличения, стала подарком. В начале июня этого года византийский император возглавил очередной «арабский» поход в Малую Азию, уведя с собой практически всю армию и флот. Столица империи, как утверждают исследователи, в это время не имела сколько-нибудь существенной сухопутной, да и, по-видимому,  морской защиты от вторжения. Хотя, небольшой гарнизон, возглавляемый префектом, Никитой Оорифом  в городе, все-таки, остался. Насколько гарнизон  был боеспособен судить сложно, но, судя по всему, серьезного сопротивления русам он не оказал. Узнав об осаде Константинополя Михаил III, находившийся к тому времени в  Каппадокии,  то есть, примерно в 500 км от своей столицы, вернулся в город, так и не вступив в какие либо серьезные столкновения с арабами. Часто приходится читать,  что император вернулся один, без войска, в сопровождении лишь телохранителей.  Однако данные предположения не выдерживают критики. Вряд ли Михаил III рассчитывал, что его возвращение, без поддержки армии и флота способно испугать противника, настолько, что он уйдет, сняв осаду. Поэтому есть все основания полагать, что  какую-то часть войска и флота он все-таки привел с  собой, и именно это, собственно, и заставило русов неожиданно  снять осаду и уйти. Версию Фотия,  том, что отступлению росов способствовало Божественное провидение или Чудо, рассматривать не будем, поскольку это вне сферы материальной истории.  Отмечу лишь, что сам Фотий утверждает что: «Неожиданным оказалось нашествие врагов — нечаянным явилось и отступление их».   То есть, скорее всего, росы ушли, как только узнали о приближении византийской армии и флота.
   Могло ли нашествие русов  существенно повлиять на результат греко-арабской войны, закончившееся поражением византийской армии после возвращения императора Малую Азию?  На мой взгляд, да.  Вероятно, напуганный осадой столицы император и его окружение не рискнули снова увести в Азию весь пришедший с ним воинский контингент, оставив какую-то его часть в Константинополе, что не могло, не отразится на боеспособности армии на «арабском театре военных действий». Словом, русы, как вольные или невольные союзники арабов или хазар, задачу свою выполнили. И здесь следовало бы обратить внимание на еще один любопытный документ. Речь идет о Синаксаре Константинопольской Великой Церкви,  в примечании к которому говориться: «  25 июня, нашествие сарацинов и рун, и лития во Влахернах».  За более чем вековую историю изучения Синаксара  исследователи так и не пришли к единому выводу, относится ли данное напоминание к арабской осаде Константинополя в 674-678 гг., или речь идет о событиях 860 года?  Причина в том, что  до сих пор нет ясности кто в цитируемом тексте скрывается под именем «руны»  (';;;;). Часть исследователей  полагает, что речь идет о руси, имя которой было искажено. Часть допускает такую возможность, но не считает данное предположение доказанным.  Если, окажется, что речь действительно идет о руси, то это было бы еще одним доказательством совместных действий арабов и русов, о чем в свое время предполагал Васильев.   В любом случае, такую возможность развития событий полностью исключать нельзя. На всякого рода исторических форумах, где обсуждается осада Константинополя русами в 860 году, противники возможности совместных арабо-русских действий против Византии, высказывают сомнения в столь, на их взгляд, противоестественной кооперации. Дескать, где русы и где арабы?!
Как где? Если посмотреть на торговую и прочую активность русов, то она как раз-то и проявляется на восточном направлении. Именно на Восток, к арабам, совершают  свои вояжи русские купцы, на верблюдах добираясь аж до самого славного города Багдада. По сути, арабский мир, если верить источникам, да и археологии, вплоть до середины, а, то и конца Х века и есть основной торговый партнер Руси. В таком случае стоит ли удивляться желанию, да и возможности арабов, в конфликтах с Византией привлечь на свою сторону торговых партнеров, русов, жадных до денег и к тому же,  крайне воинственных? Думаю, ответ на этот вопрос вполне очевиден. Тем более что речь о совместных войсковых операциях на море и суше, вряд ли шла. Русам было достаточно отвлечь осадой Константинополя византийскую армию от военных операций в Малой Азии, с чем русы, вполне себе справились. Впрочем, русов могли использовать и в темную и не только арабы. Не менее заинтересованы в походе на Константинополь могли быть и хазары, не оставлявшие желание присвоить себе византийские владения в Крыму. Нечто подобное произошло и позже, если верить хазаро-еврейской переписке. Имеется ввиду история  с царем руси, ХЛГУ, которого хазары заставили воевать с Византией в середине Х века. И если даже они не спонсировали поход руси, в 860 году,  то вполне могли не препятствовать ему, как не препятствовали походам руси на  Каспий, состоявшимся в 863, 910 и последующих годах. С некоторой долей уверенности можно говорить, что и эти походы русы совершали из Крыма, поскольку только здесь они могли купить, построить, нанять крупнотоннажные суда, о которых пишет ал-Масуди.  Поскольку, как было показано выше, судов подобного класса у днепровских и ладожских русов в то время не было. Да и не могли эти суда пройти в Каспийское море по рекам Восточной Европы. С чем, в настоящее время  согласно большинство историков и археологов.
А теперь,  попробуем смоделировать ситуацию и заодно понять роль Аскольда и его скандинавов в организации и осуществлении похода руси на Константинополь.  Холодная зима 860 года     и последовавшие за ней катаклизмы  могли подтолкнуть группу скандинавов и присоединившихся к ним представителей иных, балтийских народов во главе с Аскольдом отправится в поисках лучшей доли, проще говоря, податься в наемники. В  туже Византию, если следовать версии ПВЛ, или в  Хазарию, или  к правителю Русского каганата, как до этого поступали свеоны, входившие в состав посольства кагана народа рос.  Дальше все предельно  просто. Оказавшись на территории Русского каганата, пришельцы узнали о начале византийско-арабской войны и о том, что византийский император вместе с армией находится далеко от Константинополя, в Каппадокии, это в корне изменило их планы. Тем более что, возможно, и сам русский каган, подстрекаемый арабами и хазарами, в это время уже готовил набег. Ситуация  благоприятствовала. Стоит ли в таком случае удивляться, если скандинавы примкнули к армии русов, а Аскольд возглавил поход? Почему именно Аскольд? История знает достаточно примеров, когда иностранцы, включая скандинавов,  достигали значительных высот на военной службе других государств, в том числе и руководили армиями, не говоря уже о более мелких подразделениях, на уровне дивизий, полков, да и просто разбойничьих ватаг. Так же история знает массу примеров, когда военные действия на территории других стран вели воинские подразделения, не входившие в армейские структуры представляемых ими государств. Те же донские и запорожские казаки совершали набеги на турецкие и персидские земли, к которым русские цари, формально, не имели  никакого отношения. Еще более близкий, к рассматриваемому нами периоду, пример каспийские походы русов IX-X вв. неизвестные летописцам, из чего можно сделать вполне обоснованный вывод, возглавляли эти набеги, отнюдь,  не  киевские князья.  Могло ли нечто подобное произойти в 860 году?  Почему нет? Теоретически, русский каган сам мог и не организовывать поход на Константинополь, и тем более, лично,  не участвовать в нем.  Но он, также, мог и не возражать если кто-то другой захочет пограбить далекую и вряд ли, в то временя, дружественную державу. А заодно и уведет с собой самую активную и буйную молодежь, охочую до ратных подвигов и драгоценным металлов. Нечто подобное позже повторил князя Владимир, отправив в Константинополь  ставших не нужными ему варягов. Тем самым сохранив и собственную казну и избавив государство от малопослушных и остохоршевших ему наемников. Еще одним доводом в пользу назначения Аскольда воеводой русской дружины могло стать его «варяжское»  прошлое. Вряд ли русскому  кагану удалось бы  найти лучшего предводителя для морского похода, нежели норманн, участвовавший в набегах викингов на Балтике, а возможно и в Западной Европе и даже в Средиземноморье. Но если с Аскольдом все, более-менее, понятно, само имя летописного князя, с высокой степенью вероятности, указывает на его скандинавские корни, то вот с Диром дело обстоит несколько сложнее. В начале главы  мною уже была озвучена версия Г. Лебедева, согласно которой  Дир мог быть тем самым хаканом (каганом) народа рос, правившим между 838-859 гг., послы которого добрались до Ингельгейма. Там же рассматривалось и предположение о том, что летописный Дир, это «первый из славянских царей» имеющий «обширные города» у Массуди, и именно к нему санарийцы, по свидетельству ал-Йа'куби, около 854 года, могли отправить послов, с просьбой о помощи в войне против вторгнувшихся в их земли арабов. В таком случае, что нам мешает  допустить, что тот же самый Дир  был и тем русским каганом, в правление которого русы совершили опустошительный набег на Византию? По сути ничего. Тем более что некоторые аргументы в пользу данной версии имеются.  И. Г. Коновалова  еще в 2001 году высказала и обосновала предположение о тождестве правителя славян (сахиб ас-сакалиба), из сообщения ал-Йа'куби и русского кагана  Бертинских анналов и сочинений  арабских и персидских авторов. Какой либо иной силы способной оказать помощь кавказским горцам,  за исключением русов   в Восточной Европе  в это время просто не существовало.  Но, возможно, дело не только в силе руси. У истоков Русского каганата стояли аланы и  другие выходцы с Кавказа и вот, как раз, это то и  могло стать  решающим аргументом для санарийцев, издревле живших по соседству с аланами у Дарьяльского ущелья. Ведь в отличие от византийцев и хазар, к которым санарийцы тоже обращались за помощью,  у славян, и тем более  русов, если под ними подразумевать скандинавов, в то время не было ни малейшего мотива  помогать горцам, равно, как и повода, воевать с арабами, с которыми они, к тому же, успешно торговали. Иное дело донские русы, весомая  часть которых была потомками аланов,  под давление арабов или хазар, ушедших на Дон. Тут  мотивы более чем очевидны.  Да и контакты Дона с Кавказом, вплоть до гибели салтовской культуры, не прерывались.  И здесь, пожалуй, самое время снова вернутся к имени Дир. Возникает резонный вопрос, как скандинав мог стать правителем Русского каганата, где норманны едва ли занимали доминирующе положение? А был ли Дир норманном? В противовес скандинавской этимологии имени Дир («dyr» или «djur») — «зверь» и  ее кельтской разновидности «dir» - «сильный, крепкий», можно предложить алано-абхазское  Джир – «кабан, самец, мужчина», что, ничем  не хуже скандинавского «зверь», да и зафиксировано в кавказском именослове. Так что имя правителя донских русов, вполне, соответствовало этническим традициям. Единственно, здесь, пожалуй, необходимо объяснить, почему у Масуди Дир назван царем славян, а не русов, и почему у ал-Йа'куби санарийцы также обращаются к сахиб ас-сакилиба, а не кагану народа рос, что, следуя предположению Коноваловой, было бы куда более правильно.  В действительности, никакой загадки и проблемы тут нет. Раннее мною уже  говорилось о том,  что у Ибн Хордадбеха русы причисляются к виду славян (ас-сакалиба ). Более того и Хордадбех, и  Ибн Якуб (Х в.) отмечают славяноязычие русов, причем последний объясняет это тем, что русы смешались со славянами.  Ал-Факих (Х в.),  почти слово в слово повторяя  описанный Ибн Хордадбехом маршрут купцов из Восточной Европы в страны Халифата, что, явно указывает на общий для этих авторов источник, вообще не упоминает русов, называя следующих этим маршрутом купцов ас-сакалиба (славянами). Все это дало основание Коноваловой  предположить, что: «первоначально купцы-русы воспринимались на арабском Востоке как часть славянского мира», но при этом арабы воспринимали русов «как социальную группу, занимавшую особое место в славянском обществе, но вместе с тем достаточно в нем укорененную» .  Вместе с тем, возможно и иное, не противоречащее выводам Коноваловой, объяснение причин по которым у Масуди и  Йа'куби говорится о правителе славян, а не русов. Не смотря на то, что в большинстве случаев под термином  ас-сакалиба  арабы подразумевали славян, есть основания  полагать,  что он, также, мог распространяться и на все остальное, особенно, светловолосое и голубоглазое население Восточной Европы, причисляемое арабами к потомкам Иафета. Именно это дало повод  Ибн  Фадлану (Х в.) назвать правителя булгар Алмуша «царем славян», над которым тот не правил, а ал- Масуди присвоить титул «царя славян»  русскому кагану – Диру. Визуально для арабов, особенно тех, кто писал свои сочинения по рассказам купцов и путешественников, все жители Восточной Европы, включая  русов, были ас-сакалиба. Еще нагляднее, в пользу этого говорит путаница в сочинениях восточных авторов, когда они пытаются идентифицировать  самих русов.  Так, если  ибн Хордадбех  в середине IX в. называет русов видом славян, а для ал-Факиха: «веделенность русов из массы славян становится уже совсем неразличимой» , то у Ибн Русте, как и ал-Факих, писавшего в начале Х века, русы  не славяне, а совершенно иной народ. Не славянами, а тюрками  русы названы в одной из рукописей другого современника Ибн Русте,  ал-Истахри, а также у  ал-Идриси, писавшего в XII веке. А вот современник Ибн Хаукаля, ал-Йа'куби называет русов маджусами. Обычно считается, что к маджусам арабы причисляли  огнепоклонников, шире – язычников. Но это не совсем так.  Коновалова, в комментариях к тексту ал-Йа'куби пишет что: «Термин ал-маджус использовался в мусульманской традиции как собирательное обозначение приверженцев зороастризма, которые противопоставлялись как «людям Писания», т.е. иудеям и христианам, так и язычникам» . То есть, при некоторых общих чертах, маджусы, все-таки, не совсем огнепоклонники и язычники. Еще больше запутывает ситуацию с ними сообщение ал-Идриси, помещающего «земли ал-Маджус» в Восточной Прибалтике: « от областей земгалов   до сопредельных с Польшей владений Руси» . Следовательно, эти маджусы не русы, а какой-то иной народ.  Отличается разнообразием, в сочинениях восточных авторов, и погребальный  обряд руси. У Ибн Русте русов хоронят в больших домах вместе с оружием, личными вещами, а порою и женами-наложницами. Такой погребальный обряд, по мнению одних исследователей, в точности соответствует срубным захоронениям Древней Руси и Скандинавии, по мнению других – катакомбам алан салтовской культуры.  Истахри, наоборот, пишет, что русы сжигают своих умерших вместе с имуществом необходимым им в ином мире. Так хоронило своих усопших подавляющее большинство народов Европы, включая славян, скандинавов и некоторых  тюрок. У Ибн Фадлана  руса сжигают на корабле, с посмертной женой, оружием, лошадьми, собакой и коровами. Считается, что данный обряд был типичен для ряда балтийских народов, но большей частью практиковался у скандинавов. Ал- Масуди, тоже свидетельствует, что русы и славяне, живущие в стране хазар, сжигали своих усопших вместе  с конями, украшениями, утварью и живой(!) женой. Но при этом он ни слова не говорит о ладье. Описываемый ал- Масуди  обряд был широко распространен у ряда тюркских народов, особенно,  элиты. Еще более  разнообразен, в сочинениях арабских и персидских авторов, внешний вид русов. Кто-то из них бреется, кто-то, наоборот, отпускает бороду, завивая ее как гриву коней, да к тому же  окрашивает  хной. Кто-то носит короткие куртки, а кто-то длинные (кафтаны). Упоминаются и такие, кто курток вообще не носили, а заворачивались в плащи. Но есть в описании русов и нечто общее. В большинстве случаев все они высокого роста, светлокожи, имеют рыжие или светлые волосы, что опять-таки, снова, возвращает нас к тождеству русов и ас-скалиба. Независимо от того, кого восточные авторы подразумевали под этим понятием. В Восточной Европе, помимо славян со скандинавами, хватало и других блондинов, тех же финно-угров, например. Встречались они и среди аланов  и тюрок. Поэтому, с большей степенью вероятности, все  различия в описании погребального обряда, внешнего вида, этнической принадлежности русов, встречающиеся в  сочинениях восточных авторов, являются следствием того, что уже в IX в. русы, при всей своей ярко выраженной европеоидности, были, этически, далеко не однородной массой .  Они, скорее,  напоминали запорожских и донских казаков, впитавших в себя представителей самых разных этносов, нежели какой-то отдельный народ. Видимо это и накладывало определенный отпечаток в восприятии русов у представителей тех народов, с которыми они сталкивались во время своих торговых и военных операций, как на Востоке, так и в Булгаре, Хазарии, Византии. Проще говоря, арабские купцы, контактируя с русами зачастую видели совершенно разных русов, объединенных лишь общим, славянским языком, да некоторыми, сформировавшимися на общей почве традициями. Но вернемся к Диру. Тем  более что есть еще один  источник, позволяющий по новому взглянуть на его роль в походе руси на Константинополь в 860 году. Речь идет о «Гази-Барадж тарихы». Не вдаваясь в подробности спора о подлинности, если так можно сказать, булгарской «Повести временных лет», хочу лишь отметить, что дыма без огня не бывает и как заметил академик И.Р. Тагиров если это фальшивка то ее: «трудно не признать гениальной». Особенно если учесть,  что некоторые данные приведенные в летописи надежно подтверждаются изысканиями археологов, о чем составитель или предполагаемый фальсификатор свода, естественно, не мог знать. Так что же говорится в «Гази-Барадж тарихы» по поводу Дира?  Незадолго до 860 года  в  городе Башту, под которым комментаторы летописи подразумевают Киев, правил сардар (сановник, военачальник, глава племени) по имени Джир или Джир-Ас. В 858 году хазарские войска осадили Башту и посланник кагана предложил Джиру, взамен на покорность, оставить его правителем Башту и Урусской области, т.е. Руси, но под наблюдением хазарского наместника Ас-Халиба, в котором исследователи видят скандинавского наемника  Аскольда. Джир думал две недели, ожидая помощи от булгар, но, в конце концов, согласился. Обе стороны договорились: Джир получит титул русского бека, взамен платит Хазарии дань и помогает войсками. После этого, Ас-Халиб – Аскольд вошел со своим отрядом в Башту и занял себе место в крепости Джира. Кроме того, в Башту была учреждена хазарская таможня, и часть города отдали под хазарский квартал. В860 году хазарский каган, по словам автора летописи: «ревностно относившийся к державе Румской» приказал Ас-Халибу и Джиру произвести внезапное нападение на Константинополь, что киевские соправители и сделали. Но при этом армия Ас-Халиба и Джира понесла большие потери, чем ввела в смуту жителей Руси, решивших, что христианские боги сильнее их языческих богов. Далее, в Гази-Барадж тарихы говорится, что: «Джир, тяготившийся хазарской властью и рассчитывавший на помощь Рума в борьбе с ней, первым принял лжеверу христианскую, и за ним это сделали некоторые влиятельные балынские бояры» .  В 863 году жители Бату-Киева устав от хазарских поборов устроили погром, наиболее активной участие в котором приняли христиане. Все это испугало Ас-Халиба, давно мечтавшего свергнуть Джира и он, дабы скомпрометировать соправителя, призвал христиан еще и к мусульманскому погрому, который Джир с трудом сумел предотвратить. Впрочем, сильно это ему не помогло. Через семь лет Ас-Халиб, воспользовавшись очередной смутой в Хазарии, убил русского бека и его сына, став единоличным правителем Башту. Сам же Ас-Халиб вместе со старшим сыном погиб в 882 году от рук младшего сына Джира, Джуна состоящего на службе  Салахби, под которым, как, наверное, уже догадался читатель, следует подразумевать князя Олега. Такая вот версия русской истории в изложении древних булгар. Относится к ней можно по-разному. Но, возможно правы те историки, которые считают, что некое рациональное зерно в Леторписи Гази-Бараджа  все же имеется. А теперь давайте посмотрим, как  события изложенные в болгарской летописи  согласуется с версией изложенной мною выше, т.е. с донской локализацией Русского каганата которым в 860 году управлял русский каган Джир? Сразу начну с археологии. Выше уже приводились доказательства того, что на сегодняшний день нет ни малейших оснований  говорить о Киеве  860 года как о городе, со всеми сопутствующими этому термину структурами.  Да еще с хазарской таможней и кварталами, а за одно и мусульманскими мечетями, громить которые призывал Ас-Халиб желая свергнуть своего соправителя Джира. Иное дело Подонье и Подонцовье, где, как  мог убедиться читатель, в середине IX века, действительно, существовали  крепости и городища, с претензией называться городами. И где обнаружены достоверные следы исповедования населением христианства и мусульманства. Еще меньше оснований помещать  Киев-Башту в Поднепровье  дают  сообщения арабов, с завидным постоянством локализующие русов между булгарами и славянами. Причем Куйаба, столица одного из видов русов , для арабов это ближайший город русов к Булгару,  расстояние же между которыми, по свидетельству Истахри и Идриси, равно 20-ти дневных переходов купеческого каравана, т.е. примерно 800 -1000 км.   Это значительно меньше, чем реальное расстояние  от Киева до Булгара,  даже если двигаться от города к городу по прямой,   что было, абсолютно, невозможно в средние века. Но если за 20 дневных переходов к Киеву на Днепре не доберешься, то вот  в один из городов салтово-маяцкой  культуры на Дону или Донце в самый раз. Данное предположение находит  косвенное подтверждение в статье А.Н. Поляка , который, опираясь на сведения восточных авторов и русские былины,  также допускает локализацию некоего иного, не днепровского Киева в Подонье или Поволжье.  При этом известный израильский востоковед полагает, что арабское Куйаба  следует понимать как «речное поселение», т.е. поселение возле реки (от тюрк. кой ¬ поселение + иран. аб ¬ вода, река). Остается выяснить, как легенда об Аскольде и Дире из салтовской Куйабы могла попасть в Поднепровье, в летописный Киев и укорениться в нем на уровне топонимов «Аскольдова могила» и «Дирова могила». В начале главы, мною уже было показано, насколько  противоречивы сведения о летописных братьях в древнерусских письменных источниках и насколько неоднозначно отношение к ним исследователей. А если присовокупить к этому еще и свидетельства ряда поздних летописей, в которых  пришедший  в 882 году к Киеву Олег убивает не Аскольда и Дира, а Кия и его братьев, то наша история делается еще более запутанной. Не менее странно в ней и то, что по свидетельству ПВЛ похоронили убитых Олегом  варягов  в разных частях Киева: «Аскольда на горе, которая называется ныне Угорской, где теперь Ольмин двор….,  а Дирова могила — за церковью святой Ирины», а так же то, что после XI века киевляне на несколько столетий забывают об Аскольдовой могиле, и лишь в XVII веке вновь вспоминают о ней, причем помещая ее совершенно в ином месте, на Печерском плато.    Еще хуже обстоит дело с могилой Дира, которая неизвестна киевской исторической топонимике и искусственно воссоздана лишь в XVIII веке поручиком киевского гарнизона  В.И. Новгородцевым, непонятно из каких соображений назвавшим могилой Дира  некое всхолмление  «От Старого Киева в 3-х верстах недалеко от Кирилловского монастыря».  Попытки археологов XIX века найти в указанном месте захоронение летописного князя, естественно, так и не увенчались успехом. Все это, на мой взгляд,  достаточно убедительно свидетельствует не  столько в пользу искусственного соединения в летописи Аскольда и Дира, на чем настаивают некоторые исследователи,  сколько в пользу позднего и фольклорного происхождения  топонимов «Аскольдова могила» и «Дирова могила»,  возникших под влиянием переселившихся в Киев на Днепре выходцев из Русского каганата. Ничего невероятного в этом нет. Примеров переноса, точнее, дублирования, а иногда и изобретения топонимов, ойконимов  известно более чем достаточно, как и примеров наделения, именами собственными тех или иных возвышенностей, урочищ, балок, оврагов никак не связанных с носителями этих имен. Выше мною уже упоминался «Мамаев курган» в Волгограде, летописи сообщают о существовании могил Олега в Ладоге   и Киеве.  Причем, в Ладоге краеведы, а за ними и историки «нашли»  их сразу две: в «сопке 21-I» и в «сопке 5-III». Правда, в ходе археологических изысканий  останков, да и признаков погребения в этих сопках легендарного князя так и не обнаружили. Но и по сей день данные сопки, периодически,  все еще называют «могилами Олега», в том числе и в научных изданиях.  Еще хуже  ситуация с локализацией «могилы Олега»  в Киеве. На старых планах города, вопреки сведениям ПВЛ, место погребения князя указывалось  вне горы Щековицы, что,  возможно, навеяно свидетельствами более поздних летописей, помещавших «Олгови могылу» за пределами границ города. Но показательно тут, как раз, именно то, на что обратил внимание В.Л. Комарович, написав: «…о существовании близ Киева этой могилы ни один из летописцев XI в. не проронил ни слова».   Т.е. «перенос» могилы Олега с Шековицы под Киев, в последующие века, мог произойти под воздействием изменения или переосмысливания некой фольклорной традиции  точно таким же способом, как это было сделано с «могилой Дира» в XVIII веке. Кроме того,  как справедливо замечает  Е.;Б.;Грузнова: «Сообщения летописи о сохранившихся могилах конкретных правителей объясняются склонностью редактора, работавшего над текстом в конце  Х1– начале Х11в., к фиксации, если не к изобретению, топографических легенд».  Именно к таким топографическим легендам как древнего, так более близкого к нам периода можно отнести и «могилу Рюрика», которой, безосновательно, объявляют курган «Шум-гора» расположенный между деревнями Подгорье и Заполье Батецкого района Новгородской области  ; и «Синеусову могилу» под Белозером ; и «Труворово городище», «Труворову могилу», «Труворов крест» в Изборске. Другим, не менее показательным примером  народного краеведения могут служить  многочисленные «Игоревы могилы», расположенные, едва ли, не у каждой деревни или села  Житомирской области Украины, по соседству с городом Коростень. А заодно и всякого рода «Ольгины купальни» на реке Уж, «Ольгины колодцы», «Ольгины горы» там же.  И даже «Игорев брод» между селами Собичино (Комсомольское)  и Сновидовичи, который, по преданию, выбила копытами  конница князя Игоря, отправившаяся за данью к древлянам. Но что еще более поразительно, народная молва, в своем стремлении переосмыслить русскую историю и подогнать ее под понятные ей реалии,  умудрилась даже перенести события связанные со смертью князя Игоря  с территории современной Украины на Новгородчину, где  в XII – XIII вв. имелась «Деревская пятина» с градом Коростень. И именно у этого Коростеня «близ Старые Русы» согласно поздних новгородских летописей  был и убит князь Игорь.  Хочется обратить внимание и на еще один показательный момент, «топографические легенды», в большинстве случаев, возникают вокруг легендарных или полулегендарных  персонажей русской истории и, почти, не каются ее реальных, исторических деятелей и героев. Упомянутые выше многочисленные топонимы с именами Игоря и Ольги только подтверждают данное утверждение, поскольку являются продуктом более позднего топографического мифотворчества.  Летописец не связывает с именами Игоря и Ольги, какое либо конкретное погребение, не уточняет его локализацию. Напротив, что особенно удивительно, относительно княгини Ольги причисленной к лику Святых, говоря о могилах  князя и княгини, автор ПВЛ делает это вскользь: «И погребен был Игорь, и есть могила его у города Искоростеня в Деревской земле и до сего времени»; « Ольга умерла, и плакали о ней плачем великим сын ее, и внуки ее, и все люди, и понесли, и похоронили ее на выбранном месте». Не знает летописец и могил Святослава Игоревича, Ярополка Святославовича, Олега Святославовича, что выглядит более чем странно на фоне подробного рассказа о местонахождении могил Аскольда и Дира убитых Олегом Вещим  за двести лет до создания летописи.  Объяснить это можно лишь тем, что «могилы» упомянутых князей не имели никакого отношения к местам их погребения, а долгое время служили для определенных ритуальных или сакральных целей, в качестве мест проведения поминальной тризны, или иных объектов коллективной памяти переселенцев из Русского каганата. А таковые в Киеве были. На Копыревом конце археологами найдены останки крепости IX-X вв, по своим фортификационным особенностям близкой к крепостям лесостепного варианта салтовской культуры.  Ряд исследователей полагает, что это и есть крепость Самбатис упомянутая Константином Багрянородным в своем сочинении «Об управлении империей».   В пределах «города Ярослава» найден катакомбный могильник салтовской культуры, а в культурном слое  Подола и Старокиевской горы, салтовская керамика.  О том что: «возникновение Киева... шло путем объединения разноэтничных общин», даже в Х веке включавших в себя: «правобережные (полянские), левобережные (северянские), хазарские и тюркские (салтовские) древности» пишет А.С. Щавелев.   Близость к степной культуре  населения Поднепровья погребенного в самых ранних (VIII-IX вв.) Приднепровских курганах отмечает и С.С. Ширинский, полагающий, что для некоторых современников легендарных князей Руси: Дира и Аскольда: «сверкающие  блеском  конское  оголовье  или  уздечка  являлись  одной  из  самых  высоких ценностей состоявшейся для них жизни».