Наш дом у озера под вербой

Родительский дом появился за речкой Камсак в 1938 году. Был построен одним из первых в ауле №9, который вошел в поселок Домбаровский при его образовании в 1939 году. Этот дом мне по-прежнему дорог, он живет в моей памяти. В нем душа моих родителей, мои детство и юность, радости и печали давних лет. Он помнил, как я появилась на свет, радовался моему рождению вместе с родителями и старшими детьми: Анной, Андреем и Николаем. Помогал теплом и уютом, согревал, спасая от холода в годы войны. Дом, слыша, как горько плачем мы с мамой, получив «похоронку», по-своему горевал по хозяину вместе с нами: глухо стонала от ветра печная труба, растекались по окнам дождевые слезы, бесприютно хлопала на холодном ветру и пронзительно скрипела входная дверь… 
Он же разделил с нами радость, когда «похоронка» оказалась ошибкой, ожидал возвращения отца вместе с нами. Ждал Победу, ликовал, когда поздней осенью сорок пятого года вернулся наш солдат, глава семьи, израненный, но ведь живой! А дома, как известно, и стены помогают, пусть даже земляные, как наши, но родные, врачующие и поддерживающие.
Всех привечал дом, всем находил место под своей крышей. Теплым августовским вечером сорок шестого года со всей семьей радовался прибавлению – рождению младшей дочки Людмилы. Нашлось местечко и для ее люльки, в тесноте, да не в обиде, как в народе говорится.
Мы росли в доброте, общении с природой и домашними животными. Часто в доме был новорожденный теленок, забавные козлята, гусята, клушка высиживала цыплят в закутке печи за шторкой. Наверное, поэтому не знали в детстве злобы, ненависти, воровства. Заборами не отгораживались, а межой от соседей служила канавка.
***
Память бережно хранит мамину икону в серебристом окладе и старый деревянный сундук, на внутренней стороне крышки которого отец записал даты рождения детей, большой фикус в кадке до потолка, его мы наряжали на Новый год вместо елки самодельными украшениями, цветы на подоконниках. Земляной пол, закрытый толем и устланный полынью. Скромные ситцевые занавески на небольших оконцах. А самое дорогое воспоминание моего детства – русская печь. Печек в доме было две: печь-лежаночка, та, что на спинке своей врачевала, обогревала, помогала готовить пищу, долгое время сохраняя ее горячей, и вторая, «голландка», тоже стояла на кухне и служила для отопления дома.
При помощи углей из печи зажигали керосиновую лампу для освещения землянки. Мама доставала уголек, подставляла лучину, дула, и вспыхивал огонек. И спичек не было нужно.
В трубе гудела вьюга, но кирпичи русской печки были теплые, так уютно и спокойно было на лежанке за шторкой, казалось, что все беды отступили, нет войны и лютой зимы за окном. Отсюда, с печи, я наблюдала за проделками брата Коли и его друзей, которые приходили в дом первыми после занятий в школе. Сами изготовляли карты, картежничали. Мальчишки и меня обучили игре в «подкидного дурака», «пьяницу», «ведьму», «вора», «веришь - не веришь», да так, что случалось мне их обыгрывать. Пробовали они курить первые цыгарки-самокрутки. Очень хотелось рассказать потом маме обо всем увиденном и услышанном, но я их не выдавала. Хоть и была мала, понимала, проболтаться никак нельзя. Двоюродные сестры-ровесницы Люба и Катя любили заночевать у нас на теплой печке. Мама немного протапливала печку и разрешала нам с сестренками забраться по ступенькам, «припечку», наверх. Мы укладывались в своем заветном домике за занавеской, шептались, секретничали, болтали без умолку, да и засыпали незаметно для самих себя.
Тепло от кирпичей было очень полезным, руки-ноги отогреть с мороза, прогреть спину лучше горчичников и банок, о которых мы тогда даже и не слышали. На печке можно было согреть колодезную воду, рядом с ней высушить любую одежду, валенки, другой обуви зимой не было.
***
Маленькой я боялась огромного печного пышущего огнем и жаром рта, а мама легко управлялась с печкой. Ухватом она ловко подхватывала чугунки, и они вмиг оказывались на углях. Какими же вкусными получались в этих чугунках щи, супы, каши! Не то, что потом на примусах и керогазе.
До сих пор помню вкус деревенской еды, что готовилась в русской печи: картошки, тушенной в чугунке и глиняных горшках, топленого молока с коричневой пенкой, борща с квашеной капустой, запеченной тыквы. А какие румяные пироги с пасленом, тыквой, щавелем пеклись на противнях - объедение! Мама делала из теста круглые бублики, окунала их в кипяток, затем «сажала» на деревянную лопату. Ниткой проводила по основанию, чтобы не прилипли, и отправляла печься, огонь горел в печи справа, а слева готовилась выпечка. В углу, под рукой, так, чтоб было удобно брать, стояли ухваты разных размеров и кочерга. В корзину сплетенную отцом из прутьев талы, складывали испеченные бублики с пылу – с жару.
После еды пили чай. В войну мы не ели досыта, не видели сладостей, а после войны появился сахар, и даже конфеты-подушечки изредка приносили в дом взрослые, радуя детей. Куски сахара отец колол на ладони взмахом ножа. Одного маленького кусочка хватало ему на целую чашку чая. Я удивлялась, а он всегда обходился малым, не привык наедаться вдоволь, в еде был скромен и непривередлив. Так было и в мирной жизни, и на войне.
***
После войны в нашем доме появился синий чемоданчик – патефон и масса пластинок. Они дарили нам радость Победы, душевную теплоту, чувство единой семьи, веру в свои силы. Помню первую песню с пластинки - «Выйду я на улицу». Была даже запись голоса Николая Островского, читавшего отрывок романа «Как закалялась сталь». Любили в нашем доме песни Леонида Утесова, Георга Отса, Бунчикова и Нечаева, Лидии Руслановой, романсы Козловского и Лемешева. Пластинки с записями Клавдии Шульженко были сильно поцарапаны от частого прослушивания, поэтому песни звучали с характерным хрипом и шипением. Но «Синий платочек», «Записка», «Давай, закурим» все это никак не портило, мы крутили полюбившиеся пластинки снова и снова, слушали с удовольствием, подпевали. Много песен было на военную тему – «Случайный вальс», «Грустные ивы», «Вечер на рейде», звучали и песни из кинофильмов. Пластинки в сельпо были большим дефицитом. Фонотеку удавалось пополнять, когда случалось выехать в город.
Под грамзаписи мы учились танцевать краковяк, па-де-грас, па-де-спань, а позже - вальсы «Дунайские волны», «На сопках Маньчжурии», вальс «Бостон». Под эти записи в первые годы учительства я разучивала с детьми танцы. Музыкального руководителя в школе не было, пластинки очень пригодились. На школьных вечерах танцевали вальсы под звуки проигрывателя.
***
Сегодня весь наш поселок утопает в зелени, а когда-то редкие деревца были наперечет. Массовая посадка деревьев и разработка огородов началась в 1958 году с подачей воды из шахты №1, а до этого заядлые огородники засаживали берега реки Камсак в районе второй школы и железнодорожного моста. Из «городка» ходили туда ежедневно – ухаживать за посадками, а заодно искупаться в реке. И никогда не было случаев хулиганского посягательства на урожай.
Дом нашей семьи стоял у озера, вокруг которого отец посадил прутики вербы. Это были едва ли не первые деревца, высаженные в поселке. Они выросли в огромные деревья, стали верным ориентиром для улицы Маяковского и всех близлежащих к ней улиц, застроенных вдоль Камсачки. Они и сегодня живы, эти деревья. Печально склоняют тяжелые ветви до самой земли. А вот дом не устоял, не выдержал затопления, напора ежегодных весенних паводков. Двадцать лет как разрушен шальной водой. Нет уже и сада, яблонь дички и уралочки, черемухи, сиреней. Разрушен колодец, с огромным трудом вырытый еще до моего рождения отцом и его старшим братом. Река отвоевала у людей этот клочок земли. Но все это живет в моей памяти, светлые воспоминания из детства будто родничок живой водой наполняют мою душу.
Кто-то из мудрых верно заметил: «Дом жив людьми, их бедами и счастьем». С этими словами не поспоришь. Накануне нашего общего праздника, 80-летнего Юбилея поселка, желаю всем землякам солнечной золотой осени, мирного голубого неба, тепла домашних очагов, здоровья, достатка, благополучия и радости семьям! Пусть жизненные невзгоды останутся за порогом, а дома царят любовь и уважение, хорошее настроение и уют! Будьте счастливы сегодня, завтра, всегда!