de omnibus dubitandum 113. 156

ЧАСТЬ СТО ТРИНАДЦАТАЯ (1908-1910)

Глава 113.156. ЭКЗАМЕН. ЕКАТЕРИНОДАР…

    Принимать желаемое за действительное, готовиться «на вольноопределяющегося» было конечно фантазией упрямого юноши, ни на чем не основанная и, в полном неведении о своем  будущем.

    Если Н.В. Шепель, с получением программы из Оренбургского юнкерского училища, еще раз доказал Ивану Гавриловичу, что Федя может стать офицером, все это было, конечно, очень гадательно.

    Н.В. Шепель стал последним и единственным авторитетным резервом, он за 8 рублей в месяц уже приступил к занятиям с Федором «на вольноопределяющегося II-го разряда».

    А чтобы скорее «зафиксировать начало», он написал от его имени заявление в Екатеринодарское реальное училище, «прошу указать, когда можно держать экзамен».

    Экзамены были назначены в 20-х числах января 1909 года.

    Федор победил.

    В середине января 1909 года, с бабушкой, он выехал на перекладных до станции Кавказской, и оттуда по железной дороге в Екатеринодар для держания экзамена.
Федор первый раз в своей жизни въехал в столицу своего Войска. Это его очень сильно волновало и занимало.

    К тому же они должны были остановиться у своих знакомых, на ул. Штабной. Их младшую дочку Лидочку Федор давно и безнадежно любил, хотя знал ее только со слов бабушки и никогда не видел в глаза. Она была «мариинская институтка» и на два года моложе Федора. Он представлял ее, судя по фотокарточке, русалочкой.

    Вот и Екатеринодар. И как Федор был удивлен и расстроен, увидя маленький, низкий и буквально плюгавый железнодорожный вокзал (см. фото).

    Вместо извозчика бабушка повела его куда-то дальше от вокзала, на трамвай. Тут-то Федор впервые и «познакомился» с трамваем. Вещь оказалась недурная, которая бойко бежала по Екатерининской улице (сегодня ул. Мира).

    Город был укрыт глубоким мягким рыхлым снегом. В воздухе было тихо, торжественно.

    Они добрались до дома и Федор, с замиранием сердца ждал встречи с «нею» - свою русалочку, с томными темными глазами и с густою темно-русою косою, какою он часто разглядывал у бабушки на любительском снимке.

    Бабушка была у них не только своим человеком, но принимала самое деятельное участие в хозяйстве, чтобы прислуга «не обманывала барыню».

    Федор был одет «чисто по-станичному» - в Андрюшиной темно-синей черкеске при дедовском серебряном кинжале, в ноговицах, в мелких галошах поверх чевяк. Одетый «стильно» и по-станичному «богато» он увидел, что семья была хотя и военная по отцу, деду и старшему сыну, сделалась уже слишком «городской», для которой «казачье сословие» и даже их родная станица были лишь необходимым придатком к их барской жизни.

    В своем дворе на Штабной (ныне ул. Комсомольская), они имели три кирпичных дома, из коих два сдавали в наем. Третий же дом со всеми европейскими удобствами занимался ими – мать, две дочки и третий сын.

    Лида встретила Елисеева с мягким любопытством, как встречают зверенышей, которые по молодости еще не кусаются, почему они и неопасны.

    Она была действительно красива. И красива всем своим лицом – нежно-смуглым, чистым, свежим и словно заканчивая дивное создание, на вас смотрят темно-карие гипнотизирующие глаза, проникая глубоко в сердце…

    Детское лицо обрамляла густая темная коса. Его все сразу же назвали «Федя», и таким он для них остался навсегда…

    Конечно, Федор хотел, первым делом, осмотреть Екатеринодар…

    Да, город его очаровал. Во-первых, масса офицеров на Красной улице. Все в пальто или в бурках и почти все в косматых папахах. Зима стояла суровая и очень снежная. Красная была очень модная улица. Шумел-звенел трамвай, неслись извозчики на дивных парных санях, каких Федор еще не видел…

    Кузов их был поднят над полозьями, и они представляли собою «уменьшенный экипаж». Цветные сетки, идущие от крупа лошади до кучера, предохраняли седоков от комков снега, отскакивающих от копыт быстро несущихся лошадей. Все извозчики были только «парные», очень нарядные и лихие. Здесь чувствовался «центр», допускаемая роскошь, щегольство.

    Казачья и военная форма на улице, шныряние многочисленных писарей, черкесов-рассыльных, юнкера в громоздких навесных погонах, бесконечное «отдание чести» - все это его очень прельщало и приятно волновало.

    Казалось, он попал в самый центр того казачьего сказочного царства военных, о котором мечтал с детских лет, 7-летним мальчиком, идя по своей станичной улице специально для того, чтобы встретив офицера «отдать ему честь».

    И вот она – настоящая действительность. Только 16-летний юноша, в этом городе оказался меньше 7-летнего малыша в своей станице, к тому же совершенно незаметным здесь, без погон – почему отдавать честь многочисленным офицерам было просто неудобно.

    В подворотне – витрина открыток, вся Украина, запорожцы, Кавказ – типы черкесов, кабардинцев, ингушей…

    Бабушка отвела внука к главной достопримечательности Екатеринодара – памятнику Матушке Екатерине с запорожцами.

    Снежный пух окутал небольшие елочки и пихты Екатерининского сквера и словно придавил их своей тяжестью к земле. Поэтому издалека весь памятник был четко виден. Но что там – еще не разобрать.

    Они подошли.

    Не так «Матушка-Екатерина», величаво со скипетром, высящаяся над всеми, как именно ниже ее стоящие крупные простые чубатые и усатые фигуры запорожцев в своих свитках и с большими кривыми саблями – привлекли его молодое любопытство.

    Казачью историю он не знал, так как ее не было в учебниках, но больше понаслышке или интуитивно зналось, чувствовалось что-то Великое в своем Казачьем народе.
 О Запорожье Федор знал больше, чем о своем Кубанском Войске, какова их роль в Войске родном, он не знал.

    Но здесь у подножия памятника, почувствовал, что они сыграли важнейшую роль в переселении на Кубань и возрождении разгромленного Казачьего Войска…

    Особенно поразили его фигуры бандуриста и маленького поводыря, сосредоточено слушавшего своего слепого старца-казака. В этих двух фигурах читалась реальная жизнь казачьего народа не прикрытого щегольским военным мундиром.

    Часовой казак не разрешал подойти ближе и, прочитать, что написано на грамоте, свисающей в виде свитка и вокруг постамента памятника. Контраст фигур – Императрица, Потемкин, Запорожцы и слепой кобзарь с поводырем подчеркивал с полной выпуклостью и правдивостью достоинство казачьего народа.

    Здесь же впервые Елисеев встретил армейского офицера-кавалериста с длинной кривой саблей и в фуражке, несмотря на холод, зиму…

    В нем, конечно, была видна какая-то «другая кровь», но казачьи офицеры казались ему более воинственными, естественными, реальными в жизни…

    В эти первые и немногие дни в своей столице, кроме Красной, Штабной, Бурсаковской и Екатерининской улиц, и то лишь на небольшом их пространстве, Федор ничего больше не видел в Екатеринодаре.

    На экзамен собралось человек 25. Публика была самая разношерстная и абсолютно неведомая. В черкесках было человека три…

    Но самое печальное было то, что экзамена Федя не выдержал, срезавшись на русском языке, на сочинении.

    С грустью и стыдом перед отцом вернулся он в станицу. Но его выручил Н.В. Шепель – репетитор, наставник, защитник и морально-ответственное лицо за «нарушенный путь».

    Фактически он был молодой человек, лет 25-ти, может быть чуть больше, но видом солидный – черный, усатый, с густым пропитым, но решительным голосом, привыкшим командовать.

    - Фу, какая невидаль! Это случайная неудача – через месяц Федя поедет во Владикавказский кадетский корпус и там обязательно пройдет!

    - Реальное училище – это шпаки. Надо было ему ехать сразу же во Владикавказ. Но сюда было ближе, вот все так и закончилось, не робей, Иван Гаврилович! А за Федю я ручаюсь!..