Скорый из прошлого. Глава 4. 20. Курбеты от Любавы

       Максим вошёл в дом — ни души. Где же Любава и какой ещё номер отмочить она готова? Отыскал её у живой изгороди. Не смея глаз поднять на него, проговорила сквозь слёзы:

       — Прости, пожалуйста. Вновь была неправа. Прости, касатик мой... милый и единственный... прости, что вздумала вольничать...

       — Любава, я ни капельки не обиделся, — он ласково обнял невесту. — Всё забыто. Люблю тебя!

       — И я люблю. Не знаю, что на меня такое нашло.

       Шелковистые ресницы опущены, дрожат. С девичьих щёк, заполыхавших, казалось бы, стыдливой краской, последние слезинки исчезают.

       — Максим... любимый...

       — Любава... Счастье моё... Не надо переживать по пустякам... А сейчас пойдём поплаваем. Я, правда, упарился в машине. То туда, то сюда по городу.

       — Расскажешь потом?

       — Конечно! Бежим переодеваться.

       Любава и в бассейне беззастенчиво ластилась к Максиму, утомляя его неуёмным заигрыванием и бесконечными поцелуями. Слепая и неукротимая страсть невесты вызывала в нём тайную насмешку и ничего более. Не сразу обратили внимание, что они в доме уже не одни.
               
       — Милые дети, завершайте купание! — Роза Григорьевна шла к бассейну. — Сейчас будем ужинать. Игнат Васильевич перекусил на ходу да толку что. Любава, ты приготовила ужин, как и обещала?

       — Да, мама.

       — А Максима сытно накормила в обед?

       — Мама, у него было много дел в городе, и мы договорились, что он тоже перекусит в городе.

       — Роза Григорьевна, день был напряжённый, — подтвердил Максим. — Пообедать дома не получилось. Каждая минута была дорога.

       — Тогда быстренько на ужин. Гони Любаву из бассейна.

       Будущие молодожёны направились в дом, взявшись за руки, а она нарочно замешкалась.

       Красивая пара!

       Как не раз уже случалось, Роза Григорьевна залюбовалась ими. У дочери великолепная фигура и соблазнительная походка. А красавец Максим? Ноги — сильные, как у племенного жеребца. И необыкновенно умный. Золотую жилу в комиссионерстве ему доверили. Счастливая жизнь ждёт Любавушку. В больших деньгах и червонном золоте будет купаться.
               
       — Отныне я не только комиссионер, но и экспедитор, — за ужином Максим рассказывал, как прошёл день. Учитывая присутствие Любавы, благоразумно не упомянул имён Виолетты Петровны и Глории. — Был сегодня в промтоварных магазинах. Дефицит сильнейший. А про вещевой рынок и вспоминать не хочется.

       — В государственном планировании товаров и услуг концы с концами не сходятся, — рассудительно заметил Игнат Васильевич. — Страной руководят консерваторы. Толку никакого.

       — И не говори, Игнаша! — поддержала разговор Роза Григорьевна. — О чём они там думают? Не могут грамотно спланировать выпуск тех же товаров народного потребления. Отдувайся на местах за них. Молодёжь надо смело выдвигать на руководящие посты. Да и что будет с нашей хвалёной экономикой, если цены на нефть рухнут? 

       — С ценами на многие годы вперёд, я уверен, полный порядок, но, к сожалению, руководящие верхи исказили ленинские принципы и методы социалистического хозяйствования, вот и вся причина замедления темпов роста нашей экономики, — Максим вспомнил про свой излюбленный конёк. — Разве о такой счастливой жизни трудового народа мечтал наш вождь? Подхожу в одном из промтоварных магазинов к длинной очереди: «За чем стоим?». Отвечает пожилая женщина с тоскливым выражением лица: «Не знаю. Может, выбросят что-нибудь. Вроде бы ковры из натуральной шерсти. Заняла очередь на всякий случай...». А в продуктовом?! Покупательский ажиотаж и чуть ли не истерика с покупательницей — тоже пожилого возраста. Выстояла она, как полагается, сначала первую очередь, чтобы ей взвесили килограмм свиных сарделек. Взвесили — рванула она со всех ног к другой очереди — оплатить в кассе стоимость сарделек. И снова к прилавку — в очередь за оплаченным товаром. А сардельки, возьми и закончились. И её оплаченный килограмм куда-то исчез — по вине, видимо, продавщицы. Бедная женщина расплакалась чуть ли не навзрыд... Вот оно как по правде получается!

       — Да, Максим, да. Такая получается правда, хуже только горькая редька. А ты, догадываюсь, хорошо знаешь ленинские труды? — нарочито  поинтересовался Игнат Васильевич.

       — Читал избирательно. Было бы неплохо перечитать заново. В развитом социализме с человеческим лицом хочется чувствовать себя, как рыба в воде.

       — Светлая ты голова, Максим!   

       После ужина Игнат Васильевич остался в гостиной смотреть телевизор. Поручив дочери заняться мытьём посуды, Роза Григорьевна направилась в сторону своей спальни. Широким шагом Максим догнал её:
               
       — Мне надо с вами срочно поговорить так, чтобы никто не знал о сути нашего разговора.

       — Да, мой хороший, поговорим. Но о чём или о ком?

       — Обо мне и Любаве. И есть о чём. Я страшно волнуюсь. Стыдно признаться.

       — Вот как! Подожди здесь.

       Она чуть ли не бегом возвратилась на кухню:

       — Любава, мне бы хотелось сейчас обсудить с Максимом некоторые аспекты его будущей  работы. Ты нас не потревожишь?

       — Нет, мама.

       — Умничка моя, дай тебя поцелую.

       Роза Григорьевна пригласила Максима в спальню и плотно закрыла за собой дверь:
 
       — Садись на кровать супроти, не стесняйся и рассказывай честно, что вы успели опрометчиво натворить?

       — Поведением Любавы я чрезвычайно обеспокоен. Даже и не знаю, с чего начать, чтобы вы не разволновались.

       — Не беспокойся за меня. Я тебя пойму.

       — Как вы знаете, вчера вечером Любава выпила, устроила жуткий скандал и вас до слёз довела. Я смог убедить её не совершать опрометчивых поступков. Мы немного поговорили, и я спокойно ушёл в спальню, где лёг отдыхать. Уже засыпал, когда вошла она.

       — Вот же бессовестная! Тебе выспаться надо, а она тут как тут с разговорами. Выпроводил?

       — Не сразу. Потому что...

       — Рассказывай впрямую, не смущайся.

       — Она мигом начала раздеваться и в постель ко мне.

       — Бесстыжая и наглая! — с досадой вскрикнула Роза Григорьевна. — Что? Совсем наголе?

       — Считай, именно так, — Максим решил приврать для полной убедительности.
               
       — Какой ужас! И когда только она успела свихнуться девичьими мозгами? Её, взбалмошную, совсем не мучает совесть. Напустила, значит, бесстыжие глаза и к тебе в постель?! Надеюсь, ты не соблазнился?   

       — Вновь постарался спокойно объяснить ей поспешность подобного поведения.

       — Правильно сделал. Другое дело, после регистрации законного брака, в свадебную ночь. От счастья и восторга прыгай хоть до утра. Максим, хороший мой, мне стыдно за поведение дочери. Не знаю, как непредсказуемую перевоспитать. Ей слово, а она десяток поперёк. Прости, пожалуйста.

       — Я не в обиде, простил, конечно. Но вот что дальше произошло. Утром слезно попросила прощения. Я порадовался. Мол, вчера случилась нелепая история — навсегда забыто. Не тут-то было. Приезжаю за паспортом — невиданная истерика. С незаслуженными упрёками. Мол, ей никакого внимания не уделяю, должен немедленно убираться вон из этого дома. И, дескать, выходить замуж за меня передумала.

       — Ой, дуреха несусветная... Я её растила, носила в охапочке, замечательного жениха нашла, а она вздумала курбеты выкидывать. Нет, меня нешуточно обидки взяли, и достанется ей сейчас на орехи. Вот пойду и всыплю по первое число. Уж наругаю её, уж задам ей перцу!

       — Вот этого я опасался и опасаюсь больше всего. Умоляю вас ничего не говорить ей. Не хочется омрачать разборками предстоящую свадьбу. На меня обидится, что рассказал вам. Прошу вас... Никакой встрёпки сейчас... Иначе может случиться жуткий скандал...

       — Максим, ты благородный мужчина! Ещё раз простил её, неразумную?

       — Конечно, простил! Как только приехал домой, сама со слезами прощения попросила. Жаль мне её. Люблю ведь, а причину её вспыльчивого поведения не могу понять. Не знаю даже, как дальше, перед свадьбой, выстраивать наши взаимоотношения.

       — Я и сама не могу сообразить, что такое на неё нашло. А впрочем... Ты ведь необыкновенно красив, и, признаться, на её месте я тоже себе места не находила бы. И, кто знает, безумно мечтала бы только об одном... Ты понимаешь, о чём я говорю?

       — Да, Роза Григорьевна. Вы рассудили мудро. Люблю Любаву и хочу, чтобы у нас была счастливая семья. Вы для дочери безгранично заботливая мать, а для меня — никакими словами не выразить. Поэтому и счёл нужным рассказать о некоторых странностях в поведении Любавы. Мало ли что в будущем.

       — В будущем у вас всё будет замечательно, даже не сомневайся. А сейчас я до слёз растрогана доверительным разговором. Пусть он, действительно, останется между нами.

       — Я пойду?

       — Иди со спокойной совестью.
 
       И всё-таки Розе Григорьевне впору было расплакаться. Надолго призадумавшись, она так и не нашла ответы на естественные вопросы: почему у её любимой дочери в голове загулял ветер, по какой причине она оказалась своенравной и непредсказуемой и, повзрослев, вышла из стыда; и захочет ли Максим и дальше прощать её бесшабашные выкидоны?

       Идеальной пай-девочкой она росла-подрастала, ангелом во плоти, а теперь... в считанные дни... страшно подумать, не то, что сказать вслух...

       — Издевательница надо мною, родной матерью! — она воскликнула в сердцах и поспешила к Игорёше за поддержкой, сочувствием и лаской.

       Продолжение: http://proza.ru/2021/04/22/1070