Безмолвие. Глава 9. Признание в любви

     Утром проснулся с осознанием простого факта: я счастлив! Жизнь прекрасна!

     Благослови, душе моя, Господа, — запел я сто третий псалом. — Господи, Боже мой, возвеличился еси зело…

     Я пропел псалом до конца, на ходу досочиняя мелодию. И бодро вскочил с дивана.

     В окно пробивался уверенный утренний свет. Я подивился ночным мыслям и страхам. Днём всё ручное и домашнее. Родное ласковое солнце и близкое бездонное небо. Но солнышко ещё не скоро выплывёт из-за гор на свой небосвод.

     Я заглянул в комнату, где поселилось чудо, Бог даст, навсегда… Распущенные волосы раскиданы по подушке, а выражение милого лица не передать словами. Чуточку откинуто одеяло, девушка в белой ночной рубашке. Так бы смотреть, не отрываясь, час, другой. Но девичий сон хрупок… девушка пробудится… смутится. Пусть спит спокойно. Я тихо, чуть дыша, вышел из комнаты. Выпил стаканчик крещенской воды. И вышел из дома приветствовать утреннюю зарю.

     Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси, — тихо пел я слова псалма, глядя на окрестные горы.  Вершины гор уже освещены солнечным светом. Высочайшие вершины и ледники миражами взмывают в заоблачные высоты.

     Вернее, ледник виден лишь один. Чтобы увидеть всю панораму хребтов и ледников, нужно подняться хотя бы на ближайшую вершину. Всего-то шестьсот метров высоты. Удобный подъём без чащобы и бурелома. Такой же удобный спуск прямо к вольеру с оленятами. И безлесная вершина с прекрасным обзором во все стороны. Непременно надо взобраться на гору — вот лучшее лекарство от ночных страхов.

     И мы забрались. Просто так, с рюкзачком за плечами. С водой, домашним хлебом и несколькими свежими огурцами. Прасковья сама предложила прогулку. Лишь вышла и спустилась с крыльца, девушка окинула взором освещённые солнцем вершины гор. И стала заворожено смотреть на ближайшую вершину.

     Мы прочитали утренние молитвы и собрались в поход. Прасковья босиком ступила на траву. Я привычно пошёл без обуви, наслаждаясь прикосновением прохладной земли к стопам.

     Я много раз поднимался на эту гору в одиночестве. Теперь шёл с особым воодушевлением: возможность делиться с любимой девушкой красотой, которой восторгался много раз, наполняла душу невыразимым счастьем.

     Бурлящие инстинкты толкали на разрушение запретов.

     Когда-то поцелуй дамской ручки в перчатке был верхом наслаждения… Я порой позволял себе неслыханную дерзость: на особенно крутых подъёмах подавал девушке руку. Параскева вручала мне свою маленькую ручку. Я с наслаждением сжимал нежные пальчики и даже успевал украдкой их поцеловать. Девушка краснела и вырывала руку, но сразу снова подавала её, с восхищением глядя мне в глаза. Мы часто останавливались, любуясь горным пейзажем. Я заметил: девушка всё чаще смотрит на меня, мгновенно отводя взгляд, едва я поворачивался в её сторону.

     Мы быстро поднялись на вершину горы и остановились, обозревая изломанную горами линию горизонта. Из-за особенностей рельефа с вершины горы посёлок едва заметен, но белая церковь с золотыми куполами видна отчётливо. Девушка перекрестилась и поклонилась в сторону церкви. Я тоже перекрестился и сделал земной поклон.

     Я указал рукой в сторону серой скалы, одиноко взмывающей из соснового бора ввысь.

     «Там мы встретились!» — написал я на листочке. — «Близ скалы, у водопада».

     «Тот день — самый благословенный, потому что я встретила тебя, любимый!» — девушка мигом прикрыла последнее слово рукой.

     Но я увидел записку и написал в ответ:

     «Тот день — самый счастливый в моей жизни, любимая!»

     — Ах, — выдохнула девушка, прикрыв губки ладошкой.

     Я всё же надумал признаться в любви по-настоящему. Но не мог придумать верный способ это сделать. Так я робел. Наконец, я резко выдохнул, взял карандаш и тетрадь.

     “Сегодня праздник! Я счастлив! Потому что рядом ты, Прасковьюшка!”

     “Я необычайно счастлива. Потому что рядом ты, Сашенька! Как называется эта гора?” — спросила девушка.

     “Прасковья!” — написал я ответ.

     “Правда?” — девушка с удивлённой улыбкой смотрела на меня.

     “Правда! Я назвал её в честь самой любимой девушки на свете!” — так незатейливо признался я в любви.

     — Ах! — выдохнула девушка и засмеялась.

     “Я тебя люблю! Прасковьюшка!”

     “Я люблю тебя! Сашенька! Любимый!” — написала девушка ответ.

     Я крепко обнял девушку так, что она застонала. Прасковья прижалась ко мне. И я решился на первый нежный поцелуй. Это был первый поцелуй в моей жизни, у меня закружилась голова. Мы потихоньку шли к самой вершине. Часто останавливались и целовались.

     Мы устроили привал на вершине горы. Сначала целовались. Потом с удовольствием поели бутерброды из хлеба и огурцов. Говорили о милых пустяках и смеялись. Потом стали обозревать окрестности. С юга виднелись бесконечные горные гряды, покрытые вечными льдами. Радовали взор поросшие вечнозелёными хвойными лесами горы. И особая радость: потрясающей красоты озеро, в зеркальных водах которого плескалось вечное солнце. Мы стояли, не шелохнувшись, на вершине горы и любовались утренним купанием светила. И целовались, целовались, целовались. Какое счастье: признаться в любви на вершине в окружении потрясающих гор!

     Не сговариваясь, мы начали спускаться с горы по едва заметной тропке, ведущей к вольеру с оленятами. Я предусмотрительно взял комбикорм с минерально-витаминными добавками, чтобы заодно подкормить малышей.

     Как это ни странно, но мы спускались с горы дольше, чем поднимались в гору. Потому что! На каждом шагу мы останавливались и целовались.


     Ближе к подножию горы тропинка стала пологой. Прасковья решилась сбежать с горы бегом. Я побежал следом за ней. Тропинка была пологой и ровной, поэтому мы смело бежали вниз. Прасковья легко припустила вниз, вмиг достигнув ровной полянки. В молодецкой удали я разогнался так, что быстро догнал девушку. Внизу стали попадаться едва заметные в траве булыжники. Я хотел предупредить девушку. Но она бежала впереди и не могла заметить моих знаков. Когда вновь начался спуск, Прасковья подвернула ногу.

     — Ах, больно! — девушка присела на траву и стала разминать ногу.

     Я сел рядом с девушкой и стал мягко массировать больную ножку.

     Потом взял Прасковьюшку на руки и понёс вниз. Девушка обняла меня, а я удивлялся лёгкости ноши. Девушка была совсем тоненькой, и нести её было легко.

     Я донёс Прасковью до ручья, где мы быстро накосили свежей сочной травы.


     Мы зашли в вольер с охапкой свежескошенной сочной травы. Девушка из рук кормила оленят, успевая гладить их за ушками. Я любовался девушкой и мечтал, как в храме святых Петра и Февронии в свадебных одеяниях мы будем стоять перед алтарём.

     Я встал перед девушкой на колени и поцеловал её ручку.

     — Ах! Милый! — только и вымолвила Прасковья.


     Послышался шум двигателя. Так и есть: Степан возвращается домой. Сначала я хотел дойти до дома пешком, но вспомнил про травму, и что сегодня праздничное всенощное бдение.

     — На вечернюю службу поедете вдвоём?

     — Непременно! Параскева — очень верующая девушка.

     — Тогда поехали! Надо ещё пообедать да собраться.



     Дома Прасковья быстро приготовила постный обед.

     Прасковьюшка стояла во дворе и любовалась горными вершинами… нашими вершинами!

     Я не мог оставить такое без внимания. Я выбежал и встал рядом с девушкой. Она повернулась ко мне и с необычайным выражением лица посмотрел мне в глаза. Я держал в своих руках её тоненькие пальчики и целовал каждый пальчик.

     Мы сидели за столом. Я не столько ел, сколько любовался девушкой: надо же! Самая лучшая девушка в мире! Моя будущая жена! А я даже не сделал предложение! Но не сейчас: завтра! После литургии я попрошу благословение у батюшки и признаюсь Прасковье в любви! При всей церкви!


     Я услышал, что Степан завёл машину. Мы быстро собрались и через три минуты ехали в посёлок.

     — Саша, мне кажется, что ты нашёл счастье, — смеялся Степан.

     — Да! Не могу удержаться, поделюсь радостью: с тех пор, как Прасковья появилась в моей жизни, я счастлив!

     — Наверное, это любовь? Признайся, ты влюблён?

     — Да, Степан, я влюбился, как мальчишка! Влюбился впервые в жизни.

     — Трудно представить, о чём могут говорить, или как могут общаться обычный парень и глухонемая девушка.

     — Мне кажется, что без слов мы постигаем даже лучше, чем понимают друг друга обычные люди… Возможно, это лишь иллюзия? Но мне необычайно хорошо рядом с ней.

     — Такая милая девочка! Трудолюбивая, покладистая, добрая, заботливая, благочестивая… Всё, что для жизни надо! Она — твоё счастье! И ты сможешь сделать её счастливой! Не сомневайся! Я вижу, она тебя очень любит! И ты её! Я прав?

     — Прав, — сказал я и нежно взял в руки тоненькие пальчики девушки и поцеловал их. Много раз каждый пальчик!

     Она сразу прижалась ко мне.

     — Я бы так не говорил, если бы не прошёл к своей любви через насмешки со стороны глупцов, — сказал Степан. — Сколько раз, глядя на меня, сокурсники крутили пальцем у виска!?



     В церкви я взял благословение у отца Сергия, зашёл на клирос и приготовил службу. Потом поднялся на колокольню и ударил в колокола. Я посмотрел вниз и увидел! Прасковья стояла перед храмом, подняв голову. Она поднесла платочек к глазам — плачет!? Плачет! Девушка смотрела на колокола и плакала. А я радовался: девушка слышит!

     Я когда-то читал, что если слепые видят солнце, они смогут видеть, если глухие слышат колокола, то они смогут слышать!

     Я снова зашёл на клирос. Перед службой вышел диакон и сказал, что читать паремии предстоит мне. Я зашёл в алтарь облачиться в стихарь. Когда вышел из алтаря в новом зелёном стихаре, то старался не смотреть на Параскеву, даже не думать о ней. Но заметил её восхищённый взгляд. Небольшой червячок тщеславия зашевелился в груди. Я быстро подавил его молитвой. Но всё же приятно было лицезреть восхищённый взгляд любимой девушки.



     Вечером Прасковья подошла к заветной сказочной полке.

     «Сказку?» Она утвердительно кивнула.

     «Почему берёшь только сказки? Здесь столько хороших книг». — «Я люблю сказки. Я их кладу под подушку — чтобы снились сказки». — «Помогает?» — «Помогает. Только я обычно просыпаюсь — и всё забываю. Но я всегда вижу сказки! А ты какие книжки себе кладёшь под подушку?» — «Никаких». — «Разве так бывает? Мы в интернате всем классом сказки видели во сне, потому что сказки под подушку подкладывали. Под моей подушкой только добрые сказки были! Один раз положила глупую сказку — всю ночь кошмары мучили! В восьмом классе все девочки стали говорить, что это глупости. Но я всё равно книжки на ночь брала. Девчонки смеялись надо мною». — «Почему думаешь, что я смеяться не буду?» — «Ты — другой! Ты — как добрый мишутка! Или как зайчонок!»

     Господи, с какой чистой душой Ты сподобил меня встретиться! И я в детстве слушал песенку «А ребятам сказки под подушки» — и тоже брал на ночь сказки. Но мне сказки почему-то не снились. Я по-взрослому рассудил, что та песенка — тоже сказка.

     «Я брал сказки на ночь. Они мне снились, но я всегда их забывал. Тогда я перестал их брать…» «Какая жалость… Когда нам задавали по литературе читать толстые книги, я пробовала их под подушку класть, но ничего не снилось». — «Может, ты их тоже забывала?» — «Нет! Эти книги большие и они не могут присниться за одну ночь. Поэтому они должны сниться до самого утра. Ничего подобного! Хоть бы раз приснились!»

     Я представил, как накануне нашего знакомства она кладёт под подушку книгу со сказкой о Спящей принцессе или Белоснежке.

     После этого разговора я стал стыдливо подкладывать себе под подушку какую-нибудь книгу, так, чтобы она не видела, но если вдруг спросит, со спокойной совестью мог ответить, что приснилась сказка Паустовского или Пушкина.

     Какую сон-сказку она смотрела накануне нашей первой встречи.

     Надо у Степана детские книжки попросить. У него наверняка остались.



     Вернулись ночные терзания. Но девушка развеяла мои искушения: «Один мальчик нравился всем девчонкам в школе. Однажды меня назвали его невестой. В ответ он сказал, что не хватало ему хромоножек. Он мне действительно нравился, но после этого я много плакала, и стала вообще избегать мальчишек. Хоть я по горам лучше всех бегала — всем назло!»

     «Из-за того, что я хромая, меня все дразнили. Обидно было. Я глаза закрою, чтобы видно не было. И даже радуюсь, что не слышу. Глухим проще: глаза закроешь — и не видно насмешек. А всё равно обида гложет. Потом они стали меня бить, если я глаза закрывала. Это очень обидно, ещё обиднее, когда обзывают за то, в чём не виновата!»



     Как сохранился этот чистый прекрасный цветок среди мерзости и грязи? Лишь потому, что она глухая? Но общество глухих разве не в той же мере подвержено разложению и пошлости?

     Вероятно, если бы она слышала, её душа настолько зрелая и чистая, что никакая грязь этого мира не прилипла бы к ней.

     Параскева попросила листочек с ручкой. Готовится к исповеди? Милая девушка… разве у неё могут быть грехи?! Но она сосредоточенно строчила ручкой по бумаге…

     Я тоже решил подготовиться к причастию. Зажёг лампаду и пригласил девушку вместе почитать канон ко святому причащению. И снова читал я, она лишь водила глазами по строчкам, присоединяясь поклоном к молитвам.

     “Спокойной ночи, любимая!”

     “Спокойной ночи, любимый!”

     Я нежно обнял девушку и стал целовать её губки, щёчки, носик. Так всю ночь бы целоваться! Но завтра рано вставать.


     Я лежал на диване и прислушивался к ночным шорохам.

     Совсем близко, в соседней комнате, спокойно спит моё счастье!

     Благодарю тебя, Господи! За счастье, которым Ты одарил меня! Господи, помоги сделать счастливой любимую девушку! Благодарю тебя, Господи, за благодатное безмолвие!