Плагиат. Из Аксенова Васьки

                Моей любимой Джейми Френч
     Площадь заполнил грохот стосильных  " Катерпиллеров ", спрятанных в переулках. Вспыхнул прожектор, когда Таня выбежала к открытому кафе, она подумала, что неплохо начинается вечер, дизели и софиты, не хватает чуть поддатого Луча с его нелепой эспаньолкой и безвольным подбородком русского барича. " Пускай торчит на веранде кафе, пока я снимаю себе немца на ночь ", - мстительно бормотнула Таня, рассматривая сидевших под пестрыми зонтами симферопольцев. Конечно, в это время года, самих симферопольцев кот наплакал, кто катается на лыжах в Аспене, кто редактирует Сартра или Николая Свинадзе, многие успели на последний рейс марсохода  " Рашка, что мы потеряли ", волей Илона Маска, продавшегося Сыроваренной компании купцов Бальзаминовых, курсирующего от островного космодрома и до Сатурна. Да. Многое мы утратили. В первую голову - ум. Причем не в восемнадцатом, а много ранее, скажу более, не опасаясь впасть в русофобию Пескова, дабы закончить с маслянистыми напевами французской булки белых орлов : никогда здесь не было ничего пристойного, нет и уже не будет. Климат такой. И народ. Именно климат и народ формируют всю ту х...ню, что влезает аспидами в многотомные исследования какого Кеннета Кларка, за три тысячи лет нашедшего тута лишь Доста и Толстого. Хотя, ежели поразмыслить, делая приятное ( муэ бьен ) сраной путинщине, гордящейся любым фуфелом, то можно вполне и из Доста с Толстым смастырить величие Лувра и Болонского университета, выпускающего модных куаферов для эксклюзивных собачек мадам Шуваловой. Можно, во всяком случае, попробовать
    - Эй ты, мизерабль ! - крикнула Таня в широкую физиономию совершенно пьяного немца. Немец как немец, молочно - белые ляжки, широченные плечи, рыжая щетина, квадратная каска на приплюснутой башке сверхчеловека. Союзник. Помнится, Луч утром толковал о дружественном визите кораблей эскадры Редера на рейд Симферополя. Приношение дани уважения осколку великой страны, такой, сука, величайшей, что лопнула кровавыми брызгами под шаловливыми копытцами товарищей жидов первого из Совнаркомов. Хули, заговор. Мы вот - вот, как нас - заговор. Вот, вроде бы, совсем недавно, поднялись с колен и опять. Санкции, стыренный тупо полуостров, вирусы в коронах, дрисливый мудак в бункере, кальмар томится узилищем, хотя лучше бы шлепнули, как подонка Немцова. Вони меньше.
    - Нихт андестенд, - привычно ответил уже обкатавшийся в Симферополе немец, коверкая сотню наречий сразу. - Яхучи - кучи мэн и Чатанога дринкс пуар самогон дель дупель пусто.
    - Яволь, - согласилась расшалившаяся Таня, вспоминая волосатые руки Бакстера. Как он взял ее за плечи и нагнул, потрогал пальцем анус и мучительно терзал венец творения русско - жидовской литературы долгим по объему членом.
    - Знаешь, - на чисто русском заговорил немец, угощая Таню стаканом водочки, - а жаль, что мой прадед погиб под Сталинградом. Если бы он победил, то партийная мерзавка Гинзбург так и сгинула бы при окончательном решении вопроса, Васька пидор не вырос бы, а Николай Свинадзе пас бы личных баранов крайслейтера Бицы Музароева из Гудермеса.
    - История не терпит сослагательности, - маханув водочки, пригорюнилась Таня, не найдя глазами Луча, значит, весь этот грандиозный спектакль Октопуса не нужен, - если бы да кабы. Ты пойми, немец, что тута, - она показала рукой на здоровенную кучу говна, небрежно насранную кем - то прямо посреди площади, - великое всегда было. Или будет. Но любой, кто исследует настоящее, что Чаадаев, что Капица, что Ивлукич, так вот, они непременно видят лишь кучу говна.
    - Русофобы, - пожал плечами немец. - Са ва ?
    Таня схватила сотню баронских рублей, быстро прикинув : так, так, по курсу это миллиард долларов или сто миллионов фунтов стерлингов. Что ж, за скорый минет сойдет. А с утра - в консерваторию.
    - Са ва, - промямлила она уже из - под стола, с благодарностью принимая толстую немецкую колбасу в свой невинный рот русской женщины.
    Октопус, стоя в проулке, муторно и тяжко думал. О слюнявом старичке Бунине, обсасывающем небритые подмышки помещичьих угодий, о длительном до тошноты Толстом, о говенном ненастоящими переживаниями мудаков Досте и видел лишь кучу говна, кем - то аккуратно наложенную прямо посреди площади. Вспомнив, что дед Октопуса - крымскотатарской нации господин, семь раз репрессированный за проигранный великой Россией двадцатый век, он встряхнулся, как пес, даже повилял в кальсонах кончиком хвоста, демонстрируя доброту и дружелюбие.
    Таня проглотила сперму и вылезла наружу.
     - Руссиш кляссик, - залихватски выкрикнула она и побежала к краю пирса. Спрыгнула. Утонула. И х...й с ней. У русских, моя милая Джейми, такая классика, что вот исчезни она невзначай - никто и не заметит.