de omnibus dubitandum 117. 67

ЧАСТЬ СТО СЕМНАДЦАТАЯ (1916)

Глава 117.67. ПРОЩАЙ ТУРЦИЯ…

    После взятия крепости Эрзерума 4-го февраля 1916 года — Отдельная Кавказская армия, к сентябрю того же года, с победными боями, заняла обширную территорию в Турции, по линии: — Трапезунд на юго-восточном берегу Черного моря, потом, спускаясь на юг — линия фронта проходила западнее большого города Эрзинджана, почти европейского стиля с правильными широкими улицами, на долине северного берега многоводной реки Карасу (Черная вода) и протянувшись на юго-восток, южнее городов — Киги, Огнот, Муш, Битлис — тянулась до Персидской границы.

    Озеро Ван, с несчастным Армянским городом того же названия на юго-восточном берегу — остались на севере от линии фронта. В глубину, фронт достиг свыше 250 верст от Российской границы.

    По площади, занятый район в Турции, равнялся всему Закавказью. Экспедиционный кавалерийский корпус генерала Баратова, оперируя в Персии — подходил к Месопотамии.

    На этой линии фронта, операции прекратились.

    Войскам дан отдых. Нашу 5-ю Кавказскую казачью дивизию, состоявшую из 4-х конных полков и 2-х полевых батарей Кубанского Войска, оттянули к Эрзеруму, в резерв, а потом отправили на продолжительный отдых на Российскую территорию, к крепости Карс.

    Шли отдельными полками через день; полки шли по этапам. Пройдя город Эрзерум, наш полк втянулся в горный массив, на котором под именем «Деве-Бойну», были самые сильные форты на восток, против России.

    Пройдя массив, полк спустился в широкую Пассинскую долину и на ночлег расположился биваком на этапе Хасанкала.

    Здесь находилось богатое интендантство и центральный госпиталь 1-го Кавказского армейского корпуса. Это был уже глубокий тыл со многими военнослужащими и со многими сестрами милосердия.

    Неожиданно для нас, сюда, на ночлег, прибыла Отдельная Сибирская казачья бригада генерала Раддаца, оперировавшая на юге, у городка Киги.

    Не было сомнения, что этапный комендант, интендант и госпиталь знали, что на ночлег прибудут три полка казаков, чтобы приготовить корм для лошадей, а для казаков, съестные продукты.

    Для офицеров назначен вечер-бал… Такая приятная неожиданность для них — после 2-х лет пребывания на фронте, чтобы побывать в дамском обществе и потанцевать с сестрами милосердия.

    Наша полковая молодежь 23-х летних подъесаулов и сотников, не женатых, числом десять — вошли гуртом в довольно приличную залу, слегка, чем-то, декорированную.

    Выходя на войну, офицеры, как и казаки, должны были иметь две черкески — одну серую, строевую, а другую, «для выхода», любого цвета. У казаков же «выходная» черкеска, должна быть однообразного, темно-серого цвета.

    На вечер-бал, наша молодежь оделась в нарядные черкески.

    Мы не знали, что на ночлег сюда прибыла Сибирская бригада, потому, я лично, был удивлен, и несказанно рад, что вдали, в углу залы, увидел трех однокашников по Оренбургскому казачьему военному училищу — Писарева, Баженова и Щеглова.

    Рослые, ширококостные, одеты как по мирному времени в праздничные гимнастерки защитного цвета, в темно-синие широкие бриджи с красными лампасами (цвета Сибирского Казачьего Войска), в высокие сапоги со шпорами.

    Они изолированно стояли в ожидании «чего-то». В училище они были скромными юнкерами, классом младше меня.

    Как окончившие в Омске средне-учебное заведение — в училище они были зачислены без экзаменов, сразу в 1-й специальный класс и на 2-х годичный курс, вместо 3-х годичного.

    Бросаю однополчан, спешным шагом направляюсь к ним. Наша встреча была настолько неожиданная после 3-х лет разлуки в 1913 году, что они, будто растерялись и «вытянулись» передо мною чисто по-юнкерски, не знаю — иль как перед подъесаулом (они были в чине сотника), иль — как перед бывшим взводным портупей-юнкером. Пожали крепко руки друг другу, заговорили о родном обще-казачьем военном училище, об офицерах училища и… души наши стали вновь юнкерскими, как и прежде.

    В Оренбургском училище, несмотря на общее наше казачье братство — только одноклассники были между собою «на ты» и то не всегда. Юнкера больше дружили по своим Войскам, не считаясь кто в каком классе, но крепкая и искренняя дружба, устанавливалась и с одноклассниками, не считаясь — кто к какому Казачьему Войску принадлежит по рождению.

    Юнкера Терского и Кубанского Войск, были совершенно однородны по психологии и крепко дружили между собою.

    На 1910-1911-й учебный год, на 120 юнкеров всех трех классов, кубанцев было 26, терцев 21, а Сибирского Войска 10. В нашем выпуске 1913 года, при производстве в офицеры 40, а юнкеров 2-го специального класса — Оренбургского Войска было 13, Кубанского 14, Терского 8, Забайкальского 2, Амурского 1, Уральского 1 и Астраханского 1, и ни одного Сибирского Войска.

    Вот потому, эти три сотника, бывшие со мною только один год в училище, к тому же младшего класса, чисто по-юнкерски щелкнули шпорами передо мною.

    Для сведения, сообщаю: «Для офицеров всех Казачьих Войск, кроме Кубанского и Терского, для юнкеров Казачьей сотни Николаевского кавалерийского училища в Петербурге, Новочеркасского Донского Войска и для Оренбургского — шпоры были введены в начале 1911-го года».

    Это был вечер без буфета, без спиртных напитков, а только танцевальный скромный бал, на котором мы и кружились в танцах с сестрами милосердия до 12-ти часов ночи. Утром, следующего дня, ранний подъем и наш полк выступил дальше на север.

    Вновь крутые горы Российской границы у Караургана. Наша дивизия уж не вернулась в Турцию. После февральской революции 1917 года, она была переброшена в Финляндию.

    ПРОЩАЙ ТУРЦИЯ…

    Прощай полуголодный Турецкий фронт, с крутыми горами. Прощайте дорогие братья-казаки, погибшие геройской смертью и похороненные там, Прощайте!..

    Вы уж никогда не увидите своих богатых цветущих станиц на своей Кубани и, никогда не увидят вас милые красавицы-женушки, теперь молодые вдовушки. И никогда не увидят вас сгорбленные от постоянного труда и горя родимые Матушки, всегда теперь с заплаканными глазушками. Теперь уж никогда не увидят вас ваши седобородые отцы, пославшие вас на войну в интересах своего Великого Отечества.

    И никогда, и никто, не увидит и не узнает, где находятся ваши безвестные могилы… И лишь турок, или курд — вспашут на них свою пашеньку, вырастит на ней хлебный злак и не будет знать — что под его нивою, похоронены убитые в боях казаки…

ПОЛК В САРЫКАМЫШЕ (Желтый камыш).

    Это уже Россия. Самый дальний городок в Закавказье. Вокзал. От него идет единственный железнодорожный путь на Карс-Тифлис-Баку и на нашу Кубань.

    Полк расположился биваком, за городом.

    Отдав все распоряжения, командир полка, полковник Эльмурза Мистулов, со всеми офицерами, прибыл в гостиницу «Москва», на дружеский обед.

    Так приятно было сесть за длинный общий стол на 30 персон с белыми скатертями, сервированный «по-настоящему» — с закусками, с напитками, с дивным борщом и со сладкими блюдами.

    После обеда, командир и все старшие офицеры покинули залу, но осталась вся молодежь, продолжать удовольствие. Вызван хор трубачей.

    Неожиданно появился 1-го Лабинского полка, подъесаул Коля Бабиев. Наши полки действовали вместе в Алашкертской долине. Офицеры подружили между собою, а мы, молодежь полков — в особенности.

    Меня удивило то, что на войну он вышел в чине сотника и в должности командира сотни, мы же выступили на войну хорунжими и теперь мы в чине подъесаула, как и он.

    Бабиев был взбудоражено весел. Потом я узнал от него лично в 1918 году о его воинском несчастье, которое задержало его производство в есаулы.

    Неожиданно для нас, в столовую вошла большая группа офицеров Сибирской казачьей бригады, которая как оказалось, следовала за нашим полком. Были только есаулы со своими младшими офицерами. Встав на ноги — мы приветствовали их.

    Сибирцы аппетитно обедают с водкой, изредка, и не громко, перебрасываются между собою короткими фразами. Пообедав, старшие офицеры их ушли, осталась лишь молодежь.

    Бабиев, сидя со мною рядом — хочет веселиться, главное — петь песни и танцевать лезгинку со мною «на пару», еще тогда, когда офицеры-сибирцы сидят за своим столом совершенно изолировано.

    Как старший в чине среди своей молодежи, как полковой адъютант, от которого зависит инициатива, а в данном случае, за их столом сидят мои три однокашника по училищу — я встал и, обращаясь к Сибирцам, громко произнес: «Господа офицеры!.. Гора с горою не сходятся, но два казачьих стола, Кавказский и Сибирский — должны быть вместе».

    Момент, вскочила на ноги молодежь обоих полков и, образовался единый стол. Полились обще-казачьи песни, юнкерские, Кавказская Аллаверды.

АЛЛА ВЕРДЫ
Кавказская застольная

Слова Владимира Соллогуба

С времен, давным-давно отжитых
Преданьем иверской земли,
От наших предков именитых
Одно мы слово сберегли;
В нем нашей удали начало,
Предвестник счастья иль беды;
Оно у нас всегда звучало:

Алла верды! Алла верды!

Алла верды! - "Господь с тобою!",
Вот слову смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной взволнованный Кавказ;
Ходили все мы к схваткам новым,
Не ожидая череды.
Хвала погибшим... а здоровым -

Алла верды! Алла верды!

Когда досуг кавказский теша,
Простор давая бурдюкам,
В кружкЕ усердном азарпеша
Гуляя звонко по рукам,
Неугомонно ходит чаша,
И вплоть до утренней звезды
Несется голос тулумбаша:

Алла верды! Алла верды!

Природа наша не иссякла,
И вновь, как в прежние века,
У нас под кровлей каждой сакли
Есть уголок для кунака...
Нам каждый гость дарован Богом,
Какой бы ни был он среды,
Хотя бы в рубище убогом...

Алла верды! Алла верды!

Когда же гость Отец Державный
Земному солнцу кто не рад? -
Ему поднимут тост заздравный
Эльбрус, Казбек и Арарат,
И грянем дружно всем Кавказом,
На все наречья и лады,
Одной душой, единым разом:

Алла верды! Алла верды!

Граф Владимир Соллогуб никогда не был военным. Подобно Федору Тютчеву, он защищал интересы России на дипломатическом поприще в Австрии (Тютчев, в те же самые годы, - в Германии). Но именно Соллогубу принадлежат несколько "военных песен", получивших широкий резонанс. Начало Крымской войны отмечено одой-симфонией на его стихи "Россия перед врагами", широкую известность приобрела песня "Алла верды", в которой нашла отражение Кавказская война. Упоминаемые в песне:
"иверская земля" - древняя Грузия Иверия).
Азарпеша - чаша;
Тулумбаш - тамада.

Обычай принимать любого гостя как "дарованного Богом" тоже принадлежит к числу основных достопримечательностей Кавказа. Следуя ему, Ермолов, будучи "проконсулом Кавказа", ввел свой: к нему на обед мог прийти любой, буквально "с улицы". Таковым было "алла верды" русского генерала.

Антология военной песни / Сост. и автор предисл. В. Калугин. М.: Эксмо, 2006.

Песня была очень популярна в военной среде, вплоть до эпохи Гражданской войны, когда пелась в Белом движении. Сцена исполнения песни офицерами-каппелевцами в поезде была снята братьями Васильевами для фильма "Чапаев" (1934), но по требованию цензуры вырезана.

Владимир Александрович Соллогуб (1813, Санкт-Петербург - 1882, Гамбург)

ВАРИАНТЫ (2)

1. Аллаверды

Слова В. Соллогуба

Когда досуг Кавказа теша,
Простор давая бурдюкам,
В кругу весёлом азарпеша
Гуляет звонко по рукам,
Неугомонно ходит чаша,
И вплоть до утренней зари
Несётся голос тулумбаша:
- Аллаверды! Аллаверды!

Одной природой мы богаты,
Но, как и в прежние века,
У нас под сенью каждой хаты
Есть уголок для кунака.
Нам каждый гость даётся Богом,
Какой бы ни был он среды,
Хотя бы в рубище убогом:
Аллаверды! Аллаверды!

Аллаверды - "Господь с тобою",
Вот слова смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной взволнованный Кавказ;
И шли мы дружно к схваткам новым,
Не ожидая череды.
Хвала погибшим, а здоровым -
Аллаверды! Аллаверды!

Когда же гость - Отец Державный
Земному солнцу будет рад (столь не рад?),
Поднимутся на тост заздравный
Эльбрус, Казбек и Арарат.
И грянем дружно всем Кавказом,
На все наречья и лады,
Единым сердцем, одним разом:
Аллаверды! Аллаверды!

С фонограммы Михаила Вавича (ок. 1910 г.). Прислал Леонид <lesma @ list.ru> 1.12.2005.

2. Аллаверды

Слова В. Соллогуба

С времен, давным-давно отжитых,
Преданьем иверской земли,
От наших предков знаменитых
Одно мы слово сберегли;
В нем нашей удали начало,
Преданье счастья и беды,
Оно всегда у нас звучало:
Аллаверды! Аллаверды!

Аллаверды – «господь с тобою»,
Вот слову смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной взволнованный Кавказ;
Ходили все мы к схваткам новым,
Не дожидаясь череды.
Хвала умершим… а здоровым –
Аллаверды! Аллаверды!

Когда досуг кавказский теша,
Простор давая бурдюкам,
В кружке усердно азарпеша
Гуляет звонко по рукам,
Неугомонно ходит чаша,
И вплоть до утренней звезды
Несется голос тулумбаша:
Аллаверды! Аллаверды!

Одной природой мы богаты,
<Но, как и в прежние века,>
У нас под тенью каждой хаты
Есть уголок для кунака.
Нам каждый гость дарован богом,
Какой бы ни был он среды,
Хотя бы в рубище убогом…
Аллаверды! Мой друг, аллаверды…

«Воспоминания В.А. Соллогуба», СПБ. 1887 г.

Русские песни / Сост. Ив. Н. Розанов. М.: Гослитиздат, 1952. - с пропущенной второй строкой в последнем куплете (восстановлена в угольных скобках).

    Бабиев неудержимо хочет танцевать лезгинку, чтобы показать Сибирцам нашу удаль. Пронеслись с ним вместе.

    Сибирцы, ревниво и громко, просят «казачка». Бросив короткий жест своему штаб-трубачу — грянул танец. Сибирцы немедленно же бросились в него. Танцевали они его отлично, с притопыванием и вприсядку.

    Нетерпеливый и завистливый Бабиев, смотрю — он уже подоткнул полы своей черкески за пояс, обнажив свои широкие бриджи с серебряным галуном — он хочет танцевать и «казачка» и — опять «на пару».

    Я уступил. Он был гость. Незабываемый день.

    На утро следующего дня, наш полк выступил к крепости Карс. Куда выступила Сибирская казачья бригада — нам было неизвестно и мы ее больше не видели.

    Бабиев, войну закончил в чине войскового старшины. В гражданской войне, в самом начале 1919 года, из полковников, он был произведен в генерал-майоры, в должности начальника 3-й Кубанской казачьей дивизии. В 1920-м году, в Таврии, убит в бою в чине генерал-лейтенанта. Похоронен в Крыму. Что стало с его могилой — неизвестно. Ему было не свыше 35-ти лет от рождения.