Однажды в Ленинграде

С этими пацанами я познакомился в очереди на такси у Балтийского вокзала. Помню, еще днем позвонила одна знакомая, имени сейчас уже не помню:
- Поехали вечером на Болты, сегодня «Секрет» приезжает, они пластинку записали в Эстонии!
…Около часа топтались в очереди Леонидов, Мурашов, Заблудовский и нас несколько фанатов, за Фоменко приехала жена, забрала прямо с перрона. Макс рассказывал, как им дали двух звукорежиссеров, которые по-русски ни слова, что не пустили на пластинку песню про Алису и «Джаз». Наконец, очередь перед нами растаяла, я разменял этому невысокому пьяному человеку пять рублей, они уехали.
Мы пошли к метро, толстый мальчик, которого все звали по фамилии – Кулькис, предложил поехать к нему на Марата. Когда поднимались наверх, со встречного эскалатора нас окликнул парень с челкой желтых, крашеных волос до самого подбородка:
- Крысе на Климате ****ы дали, он к Сайгону побежал!
- Шляпа, подымайся, мы тебя ждем!
Он загрохотал вниз по ступенькам…

Это были времена, когда на Невском все знали друг друга в лицо, я тусовался с этими пацанами до самой отвальной, обычная «центровая» компания с улицы Марата, а-ля – я видел тех, кто видел Цоя.

Дружбан Шляпа не забывал меня, в каждом письме он повторял: играй каждый день, пиши тексты, у тебя есть два года, не потеряй их, дружище. У нас будет команда! Поступим в «джазуху», потому, что джаз это основа! Молодец, думаю ему там легко советовать, гитару я в руки взял только через полгода службы. Шляпа сам в армию не пошел, какие-то проблемы со здоровьем.

Были и списки необходимого, когда я приду на дембель – гитара акустическая, звукосниматели, драммашина, хорошие микрофоны две штуки, Кулькис поможет, он передает тебе привет. Я отвечал: продам шапку ондатровую – двести рублей, бабушка отложила мне на одежду – триста, уже пятьсот. Чем они там занимались, я не спрашивал, боялся околеть от зависти.

…Как изменился мир за два года! На Московском вокзале ларьки завешанные «вареными» тряпками, футболки с портретами Берии и Троцкого. Неподалеку, гопники не по-местному загорелые в кожаных куртках и жиганских кепках. Один сидя на корточках, елозил перевернутыми стаканами по коврику.
- Кручу, верчу, обмануть хочу!..
Рядом диковинная машина "девятка" без номеров, вся черная, даже стекла.

«Билетная касса» у входа в метро. Бум-с. Стою, как вкопанный, глаз не свожу с афиши – четыре взъерошенных портрета, смотрят решительно, черные рубашки, поднятые воротники. Внизу скромное русское слово, четыре буквы - КИНО. Дворец спорта «Юбилейный». Двенадцать дембельских рублей должно хватить, протягиваю в окошко кассиру.
- Один билет на кино…
- Да нет билетов.
Я не удивился. Позвонил матери, сказал, что через час буду дома.
      
Проспект Просвещения, новая станция вокруг ларьки, ларьки, ларьки, тряпки, цветы, жевачка. Вдруг, музыка – из будки, очень напоминающей деревенский сортир, фасад стеклянный, изолентой к стеклу списки, пожелтевшие от солнца листки бумаги. Тут было все! В алфавитном порядке, от АББЫ и так далее, «Битлз», «Ах-а», «Секс Пистолс», «Елоу», «Фэнси», «Диджитл Эмоушнс», весь рок-клуб, все альбомы «Аквариума», последний писк – толстыми буквами, фломастером – ЛАСКОВЫЙ МАЙ. Здесь же продавались чистые кассеты. Внутри этой чудесной будки сидела бабуля, читала «Аргументы и факты».
- Простите, а можно «Пет Шоп Бойз»?
Бабуля сняла очки, отложила газету.
- Конечно, мой хороший, кассета есть?
- Нету…
- Тогда червонец за кассету и три рубля запись.
- Вот зараза, у меня только двенадцать...
Бабуля оглядела мои дембельские погоны, шапку с кокардой, чемоданчик – дипломат, махнула рукой.
- Давай, рубль завтра занесешь. Как ты сказал? Пэд, Шоб, дальше? Бойзз, восемьдесят восьмой и восемьдесят седьмой год. Правильно?
- Верно…
- Приходите завтра с этой бумажкой, будет готово.
- И все?
- Все. А что еще?
Так просто. Нет, мир определенно если изменился, то в лучшую сторону. Следующим утром я позвонил Шляпе.
- Вернулся?!
- Ну, да…
- Сегодня, - говорит, - отменили закон о тунеядстве, официально. Теперь можно не работать, прикинь!
   
Договорились встретиться вечером на Сенной.
Вечером я вышел пораньше, хотел прогуляться по городу. Толпа на Невском вся «вареная», в растопыренных джинсах с египетской символикой на задах, шапки из жесткого меха, усы, смех, много нерусской речи. Кооперативная торговля, «Найденов и Компаньоны», шмотки в Гостином дворе по безумным ценам, кооперативные, одноразовые, по пьяни шитые. На Пятаке все одинаковые, как куклы: «пропитка», зеленые слаксы, белые носочки и ультрамодные туфли с «лапшой».
- Дарагой, нужен «пирамид»? Чесный, югославский…
На Климате какие-то балбесы в эсэсовских кепках, в Сайгоне, правда, без изменений, все те же слоеные пирожки с мясом и гуммозные личности с сумками от противогазов через плечо… 

Долго не обнимались, Шляпа сразу повел в подворотню у магазина «Океан». Мужик в спецовке и нарукавниках отдал нам авоськи набитые бутылками.
- Спасибо, Миша.
- Тебе спасибо, заходи еще.
- Нормально, - говорю, - думал, сейчас полдня простоим.
- Мы же не алкаши, деловые люди.
Очередь в винный магазин тянулась до Московского проспекта. Тут же в переулке Гривцова вошли в парадную, поднялись на последний этаж, Шляпа надавил на нужную кнопку. Дверь быстро открыли.
- Проходите, друзья.
Шляпа нас представил, человек по имени Босс отобрал наши авоськи с портвейном, пропустил вперед. В комнате было тесно, человек двадцать стояли с гранеными стаканами в руках, как на фуршете. Обернулись.
- О!..
- Здравствуйте, здравствуйте…
Стол заставлен все тем же: «Кавказ», «Анапа», «Агдам», музыка, как и в лучших домах – «Наутилус Помпилиус». Мне сунули в руки стакан, наливал веселый, усатый дядька, он все орал про новую эру свободы.
- За победу, друзья!
- За победу!
- Ура!
Я выпил, не касаясь стекла губами. Кто-то перемотал кассету, и магнитофон снова завыл – «Ален Делон, Ален Делон, гов-ворит по-французски». Не знаю, мне как-то сразу не понравились эти пижоны с Урала, я тогда был уверен, что весь русский рок родом с Купчино и улицы Рубинштейна. Смех, брожение по огромной комнате, к нам приблизился мужчина с бородой, в кожаном плаще, он сказал Боссу:
- Ну, я тебе оставлю три тыщ-щ-и.
И покосился на меня, ждал реакции. Я, наверное, должен был подпрыгнуть, крутануть в воздухе сальто и шваркнуться на позвоночник. Потому, что у человека не может быть в кармане такой огромной суммы денег. Они бы просто не поместились в кармане.
Подошел еще какой-то тип, оглядел меня с ног до головы.
- Отлично, - сказал он, - поможешь продать двадцать «девяток».
- Чего?
- Стой здесь, я сейчас.
Он испарился, а я подумал - куда я попал? Где те ребята с улицы Марата? Стало скучно. Махнул Шляпе рукой, показал пальцами, что ухожу.

Мы шли по улице, молчали, я уже все понял, это было первое в моей жизни предательство. Он сообщил, что Кулькис в тюрьме за валюту, сам он женился и занимается делами.
- Кручусь, братан.
- А, что мне теперь делать? Мне?!
- Да не кричи. Поступай в джазуху, если ты такой кремень, я пас, времени нет.
Мы еще постояли, допили бутылку «Агдама», покурили у пылающих мутным оранжем витрин ресторана «Балтика», через два года здесь будет общественный туалет под названием «Макдональдс», и расстались навсегда.