Монархия предпочтительна для Церкви? Часть 3

Полное название:
Православная монархия как предпочтительная для Церкви форма правления


В предыдущих частях мы рассмотрели историю установления ветхозаветной монархии в народе израильском как процесс реализации Божьей воли, выяснили, что для Церкви далеко не  всяких тип монархии является желательным, но только чистый самодержавный тип с православным императором. Выясним теперь, в чём заключается слабость современной позиции Русской православной церкви по отношению к монархии, как при этом Церковь способствует восстановлению монархии, и, наконец, может ли у Церкви быть политическая доктрина.


Слабость нынешней позиции Церкви

Значение императорской власти для благополучия Церкви резюмировал патриарх Константинопольский Антоний IV в письме 1393 года Великому князю Московскому и Владимирскому Василию I: ««Цари в начале упрочили и утвердили благочестие во всей вселенной; цари собирали вселенские соборы, они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят божественные и священные каноны о правых догматах и о благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей… Невозможно христианам иметь Церковь, но не иметь царя. Ибо царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою… Высочайший и святой мой благодатью Божией самодержец, есть государь православнейший и вернейший. Царь – поборник, защитник и отмститель Церкви».

Однако то, что было ясно встарь, стало оспариваться священноначалием Церкви в эпоху модерна. Русская Православная Церковь провела отрицание монархии последовательно, от личного мнения до определения архипастырского собора. В послании патриарха Тихона в 1919 году говорилось обтекаемо: «Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение». Это можно было бы посчитать временной уступкой в период красного террора и партийной диктатуры. Однако, по кончине атеистического государства, в определении Архиерейского собора 1994 года «О взаимоотношениях Церкви с государством» уточнялось: «Патриарх и Священный Синод твердо говорят о непредпочтительности для Церкви какого-либо государственного строя, какой-либо из существующих политических доктрин, каких-либо конкретных общественных сил и их деятелей, в том числе находящихся у власти». Эта формулировка была подтверждена цитированием в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви», принятых на Архиерейском соборе 2000 года (глава 3, пункт 7). Тем не менее в том же документе ранее сказано: «При монархии власть остается богоданной…Современные демократии, в том числе монархические по форме, не ищут божественной санкции власти… Однако нельзя вовсе исключить возможность такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной». Результате получается противоречие, при котором Церковь признаёт православную монархию более «духовной и нравственной» формой правления по сравнению с республиканской, но при этом заявляет о её непредпочтительности. Как-то странно, когда лучшее непредпочтительно худшему. Если развивать это противоречие, то придётся прийти к следующему: жизнь добродетельная религиозно выше жизни греховной, но никакой образ жизни не является для Церкви предпочтительным! Почему? Наверное, по «обстоятельствам времени». Это и другие противоречия «Основ» придают документу характер нерешительности и компромисса с духом нынешнего парламентского века. Видимо, большие споры были при его разработке и принятии.
 
Обозревая двухтысячелетний опыт построения христианской симфонии властей светской и духовной, опыт ветхозаветной монархии, нельзя согласиться с утверждением о непредпочтительности какой-либо формы правления для Церкви. Очевидно, наиболее благоприятна (из исключением власти пророков) для миссии Церкви православная монархия, а наименее – богоборческие режимы, такие как античная языческая монархия первых двух веков христианской проповеди и атеистические партийные диктатуры конца второго тысячелетия от Рождества Христова. Между этими полюсами находится большое число вариантов разной степени предпочтительности.

Конечно, Церковь может существовать при любой форме правления и при любом режиме, но как существовать? Быть в силе и свободе проповеди либо в стеснении слова, действия и гонении. Государство может и не преследовать Церковь, а проявлять к ней безразличие, но может и помогать Церкви материально и духовно, воспитывая граждан в ценностях православия, создавая благоприятные условия для добродетельной жизни. Нам уже приходилось подробнее писать об этом в статье о симфонии Церкви и государства: Церковь занимается спасением каждой души, а православный государь создаёт благоприятные условия для спасения всех своих подданных. Можно привести такой пример: для подержания жизни человеку достаточно и чёрствого подплесневелого хлеба, но лучше бы ему питаться свежим хлебом, пусть даже пресным на муке из фуражного зерна, а совсем хорошо – свежим пышным хлебом из муки высшего сорта. Так и Церкви можно существовать при жёсткой богоборческой власти, но лучше при религиозно равнодушной, а совсем хорошо при отзывчивой православной. Церковь живёт жертвой. Истинная жертва для неё не деньги и мирские ценности, а сами души прихожан, это её хлеб. Разве не важно, каких граждан воспитывает государство – зачерствелых атеистов, бесчувственных потребителей или совестливых православных христиан?

Вообще взаимоотношений между Церковью и государством может быть три вида: 1) сотрудничество (социальное и духовное соработничество), 2) безразличие (невмешательство в дела друг друга) и 3) вражда. Почему же, находясь в состоянии невмешательства не пожелать соработничества как состояния более доброго? Отвергать благо можно либо по испорченности натуры, либо по осторожности. Если первое предполагать в Церкви нет оснований, то второе это самая суть взаимоотношений Церкви и демократического государства. Существует опасение, что, пожелав лучшего, можно получить худшее. Государство ревниво к Церкви, ибо она для светского общества как бы огонь: может придать блеска авторитету, а может и пригасить. Авторитет же для демократии суть всё: без него ни выборов не выиграть, ни повиновения не удержать.
Сотрудничество в симфонии тоже двух видов: мирское и духовное. Если первое Патриарх регулярно упоминает (помощь в социальном служении, украшении храмов и т.п.), то духовного соработничества нет, так как отсутствуют и православная идеология у государства, и понимание задач такового среди духовенства. Эта идеология вкратце немудрена: Церковь спасает душу каждого, а государство создаёт условия для спасения всего народа.

Власть православного императора благотворна для Церкви: создаёт она условия свободной проповеди Евангелия, воспитывает народ духовно, но и великое дело соборного единства ведёт. Царь для Церкви и в малом полезен, и в большом необходим. Православная кафолическая Церковь от века стояла и стоять будет до Второго Пришествия, но без императора изрядно шатается под ветрами человеческой истории. Если буря колышет храм, гуляют по нему вихри, дождь льётся сквозь дырявую крышу, то молиться будет затруднительно для христианской общины. Если Вселенская Церковь колеблется непогодой канонических нарушений и омирщения, размывается потоками взаимных претензий и национальной гордости, то отягчается путь к спасению для православных народов.
 

Неосознанное участие Церкви в восстановлении российской монархии
 
В настоящее Русская Церковь не призывает к православной монархии, не пытается осознанно ускорить её восстановление, однако участвует в восстановлении монархии самим фактом своего существования:

1. Как религиозная организация провозглашает православную монархию нравственно более высокой формой правления, чем республика (гл III, п. 7 «Основ социальной концепции РПЦ»);
2. Голосом своих официальных лиц одобряет идею монархии и соглашается участвовать в дискуссиях о ней, если того пожелает общество (Глава синодального Отдела внешних церковных связей митрополит Илларион в интервью «Россия-24» 1 июля 2017 г.).
3. Даёт право миссионерского слова ярким проповедникам с монархическими взглядами, таким как, например, о. Андрей Ткачёв, о. Максим Каскун, о. Дмитрий Смирнов и др.
4. Придаёт просвещению о благочестивых царях и князьях духовный смысл (издание литературы, организация собраний в формате конференций, чтений, устроение крестных ходов в память о Царственных страстотерпцах, Великой Княгине Елизавете Феодоровне и т.д.).

Для людей воцерковлённых перечисленного достаточно для укрепления в монархическом мировоззрении, но многие православные мало внимают осторожному и тонкому слову пастырей и нуждаются в глаголе громком и ясном. Церковь могла бы, не нарушая своей позиции невмешательства в политическую жизнь страны, предпринять действия, ускоряющие пришествие царства, такие как:

1. Уврачевание обрядового раскола. Царь не может быть государем только части православных подданных, иначе будут сомнения в том, что он служит выразителем нравственного идеала нации. Однако в России помимо Русской Православной Церкви несут свою миссию еще две Церкви, претендующие на то, чтобы считаться и русскими, и православными. Ни с духовной точки зрения, ни с позиций экклесиологии это неприемлемо. Не может быть трёх истинных предстоятелей Московских и всея Руси, трёх духовных отцов у одного народа российского.
2. Введение в богослужение особой молитвы о даровании России православного царя. Подобная молитва могла бы произноситься после молитвы прилежного моления, что, мы полагаем, не станет противоречием просьбам великой и сугубой ектений «о Богохранимей стране нашей, властех и воинстве ея».
3. Провозглашение, взамен непредпочтительности, желательности православной монархии в России с точки зрения не политической, а религиозной. При этом нормы «Основ социальной концепции РПЦ» продолжат соблюдаться в части неучастия Церкви в политической деятельности, поддержке политических партий и движений, конкретных политических деятелей, в том числе претендентов на российский престол.

При подобных мерах Церковь не лишит поддержки существующую форму правления, но стимулирует дискуссию о монархии. По-видимому, Церкви для участия в общественном обсуждении преимуществ и недостатков монархии, возможности (условий) и путей (способов) её восстановления, предназначения и устройства понадобится принять некоторый официальный документ, чтобы чётко, без случайного недопонимания и целенаправленного искажения донести свою позицию до светского общества, до каждого священника и прихожанина, до других Поместных Церквей.

Пойдёт ли Церковь на описанные шаги? В ближайшей перспективе это кажется сомнительным из-за отсутствия у священноначалия личного убеждения в необходимости православной монархии для России. Когда такое убеждение сформируется, то ещё останется страх нарушить связи с институтами государственной власти и лишиться её поддержки, а также опасение расстроить единство в клире церковном, где немало священников со вполне либеральными, демократическими убеждениями. Есть опасение и того, что в России может быть установлена «неправильная», марионеточная монархия. Но, не отстаивая идею правильную, невозможно и противостоять ложной. В дальней перспективе, когда монархические убеждения значительной или большей части народа будут ясно проявляться и в общественных дискуссиях, и в простой молве, поддержка монархии Церковью станет неизбежным соединением нынешнего слова и будущего дела. Не замечая старта, благожелательно наблюдая на дистанции, Церковь ускорит приход монархии на финише.
 

Нужна ли православной церкви политическая доктрина?
 
В действительности нам следует спросить не только о доктрине, но также о её предпосылках – политических предпочтениях Церкви. На поставленный вопрос может быть несколько ответов:

1. Не нужна ни доктрина, ни предпочтения. Исторически мы видим, что, несмотря на отсутствие политической доктрины, церковные деятели всегда высказывались о предпочтении или непредпочтении той или иной формы правления, типа политического режима. То есть идея политической доктрины находила и находит жизнь в деятельности Церкви. Если идея действует, то её кто-нибудь да оформит в доктрину. А тогда не принять её будет нравственно невозможно.
2. Доктрина (гласная или негласная) не нужна, нужны предпочтения. Это выглядит как средний путь, но им не является. Наличие политических предпочтений уже является зародышем доктрины. Отказываться от провозглашения доктрины, имея предпочтения, неискренне и потому неустойчиво. Выбор неискреннего пути вообще, даже если продиктован добрыми немерениями, отрывает путь спекуляции, искажению и манипуляции в интересах любой из сторон.
3. Доктрина нужна, она закрепляет предпочтения. Это истинно средний путь, в нём не компромисс, а честность и определённость. Но это трудный путь, потому что возникает опасность, что формализм или ошибки поставят Церковь в трудное положение, когда при каких-нибудь формах правления или режимах власть посчитает воззрения Церкви подрывными и перейдёт к притеснениям. В таком случае доктрина нужна, когда Церковь чувствует себя в безопасности, но будет отлагаться в сторону в условиях гонений.

Для разработки доктрины предстоит осмыслить опыт существования Церкви в различных государствах. Все формы правления, с рациональной, светской точки зрения, могут быть подразделены на три категории:

1. Желательные (одобряемые Церковью). Теократия в форме судейства (прямого правления Бога) и самодержавная монархия (царское правление в соответствии с религиозно-нравственным идеалом народа).
2. Непредпочтительные (ни одобряемые, ни порицаемые). Любые светские формы правления, религиозно индифферентные: парламентская республика (собственно парламентская, президентская, суперпрезидентская), парламентская монархия. К этой же категории следует отнести инославные республики и монархии, если в них православие защищено от преследований.
3. Нежелательные (неодобряемые). Любые светские или инославные формы правления, враждебные и преследующие православие, например, республика с атеистической или инославной идеологией, абсолютная монархия с государем – главой Церкви.
 
Однако с религиозной точки зрения Церковь не может провозглашать какие-либо формы правления нежелательными. Во-первых, это противоречит библейскому отношению к власти «всякая душа властем предержащим да повинуется». Неслучайно в Писании (1Цар., XV, 23) говорится, что «неповиновение хуже волшебства и идолопоклоства» (разумеется, это не относится к предательству веры). Власть, враждебная православию, может быть попущена Богом для «уцеломудривания» народа – возврата к истинному богопочитанию и нравственной жизни. Кто не может подчиняться власти земной, тот и для власти небесной будет ненадёжным подданным. Во-вторых, провозглашать форму правления или политический режим нежелательным и жить при нём станет невозможным: этот конфликт будет показывать власти Церковь как подрывную силу. Всякая разумная власть не просто притесняет или преследует подрывные силы, но и стремится к их истреблению. Стремление же к собственному истреблению является путём искушения Бога. Таким образом, для Церкви могут быть только формы правления желательные и непредпочтительные.

Признавая самодержавную монархию желательной формой правления, Церковь тем самым может разграничить её с монархией абсолютной и парламентской как формами не являющимися желательными (непредпочтительными). Подобная официальная позиция поможет устранить страхи многих граждан (мирян и духовных лиц) перед тем, что в России будет установлена «марионеточная» монархия в интересах геополитических противников нашей страны.

Основа политической доктрины Церкви создана в Византии в виде учения о симфонии Царя и Церкви, или, шире, светской и духовной властей. В ней оказались неразвиты элементы взаимных прав и обязанностей, что приводит до сих пор к самым вольным толкованиям, и обе стороны стремятся взять себе больше первых и меньше последних. Для разработки политической доктрины следует очистить и развить учение о симфонии, потому что сейчас под ней понимают и какофонию, и простые репетиции оркестра духовной и светской властей. Очевидно, эта большая задача выходит за рамки данной работы и будет ждать своих терпеливых исследователей.

Итак, мы можем сделать некоторые выводы, которые, с одной стороны, обобщают наши рассуждения, с другой, - приглашают к более глубокой дискуссии.

1. Монархия для Церкви желательна, т.к. установлена Богом, обеспечивает церковный мир, благочиние и благолепие.
2. Монархия для Церкви необязательна, т.к. Церковь может существовать при любой форме правления и порой вынуждена существовать при прямо богоборческих режимах.
3. Для Церкви желательная не всякая монархия, а только самодержавная, потому что именно в ней царь является выразителем религиозного нравственного идеала нации.
4. Политическая доктрина желательна при самодержавной монархии. Она сможет служить средством против тенденций и цезаропапизма, и папоцезаризма, то есть определённой гарантией от покушения светской и духовной властей на прерогативы друг друга.
5. Политическая доктрина необязательна, т.к. при существовании Церкви при других формах правления политическая доктрина будет вредить Церкви, может порождать подозрение в её неблагонадёжности провоцировать притеснения и преследования. В периоды существования при враждебной власти Церковь отлагает доктрину в сторону.
6. Основой политической доктрины является учение о симфонии духовной и светской властей. При симфонии Церковь и государство имеют по отношению друг к другу и обязанности, и права.

Как мы видим, признание самодержавной монархии предпочтительной формой правления для Церкви является призывом разума. Но я убеждён, что это и требование православной совести. Однако мы видим и то, какие следствия будут проистекать из такого признания, полезные для Церкви в будущем, но беспокойные в настоящем. Дух бюрократизма, носящийся среди и государственных, и церковных учреждений, столь силён, что может отбить нюх к Духу Святому. Скрип бюрократических колёс способен заглушить не только голос совести, но и трубы архангельские. Поэтому я желаю нашей православной иерархии вынуть из ушей беруши государственной непредпочтительности и высморкать нюни политического безразличия, чтобы вдохнуть фимиам богоданной монархии и услышать глас грядущего царя, пред лицом всех провозглашающего символ веры и коронационную молитву.