Как я вылечился от желания быть добрым

     —       Эх, как же я люблю делать людям добро, я вообще, такой добрый предобрый, правда, больше меня почему-то зовут сердобольным… Говорят разница есть между этими двумя понятиями, добрый и сердобольный, ну, то есть второе, это у кого сердце болит, а не добрый он получается.


Но я всё же всё больше добрый, как мне кажется. Ну, люблю я не добро делать, а быть добрым.

Вот сделаю дело доброе  из доброты душевной,  или нет, всё же сердечной, чтоб сердце мое не болело, не ныло под ребром левым, и отскочу в сторону.   Зачем, спросите вы.

      Ну, как зачем, посмотреть, воздастся   ли мне.   Мне так сказали, ещё в детстве, когда мальчонкой  был,  что любое сделанное доброе дело должно воздастся.
    
    Что это такое,  я честно говоря, не очень - то и понимаю, но говорят, что когда по заслугам воздается,  это хорошо и приятно, правда это конечно же, смотря какие заслуги, и потому может быть и неприятно, но всё равно хорошо, потому что добро сделал и на душе с сердцем  стало так хорошо.

   Вот и  я хочу чтобы мне было и хорошо, и всё же  приятно.

      Но, зная, что не все такие добрые, как я, и что не все способны  на добро  той же монетой отплатить, а  платить то всё же надо, а то как же, то я вот,    на всякий случай и  отскочу,  и постою,  и подожду, а вдруг прокатит, и я еще раз почувствую себя хорошим и добрым, от того, что сделал доброе  дело.

         Это, знаете ли, как собаку бездомную спасти,   она вот  под машину попала, а я ее оттуда бедолагу и   вытащил,  не оставил умирать на асфальте, вы что, ни-ни, я ее отнес к ветеринару, а тот её  собрал по кусочкам, по косточкам, а я её  уже на место отнес к её  собратьям, знал, что она мучается от болей адских и теперь до конца жизни мучаться будет, но всё  равно, это же какой я добрый поступок-то  совершил, но зная ещё, что она меня, эта собака,  не так поймет, животное  же  и у него болит, то и отскочил в сторону понаблюдать, как  она,   благодарная животинушка ковылять будет, морщась от боли, но живая, но она   на меня  и  кинутся может, не поймет всей моей доброты душевно-сердечной.. Зато я себя еще раз почувствовал героем этой жизни, эдаким добряком добряковичем.

        Но люди не собаки, и все равно я,   каждый раз сделав хорошее в моем понимании дело, отскакиваю, на  всякий случай, знаю, что эх, и не благодарные же они, эти люди, не то, что я. 
       Я  вон соседу  своему с третьего этажа каждый день на опохмелку бутылочку под дверь подсовываю, чтоб не умер чувак, мог,  проснувшись, опохмелиться и день у него наладился бы  вместе с жизнью, а он потом наберется сил, напьется, и пойдет по району веселый такой жизнерадостный, с песнями и плясками, и зачем-то  матеря при этом  весь район  и меня  заодно, но это наверное, издержки такие его жизнерадостности.   

     Помню, он однажды приняв на грудь мое лечебное снадобье, а потом еще круто накатив так, зачем-то избил свою жену,  Ленку, а та потом из благодарности  мне накостыляла по шее, и в сторону- то я  осткочить не успел даже, хотя заодно и ей добро сделал, когда Славке для опохмелки бутылку под дверь подсунул, а она, вот же баба неразумная, и надавала мне  за то, чтоб,   говорит, не повадно было каждое утро бутылочку- то ту, с лекарствием,  под дверь подсовывать.  Еле высказалась она тогда, Ленка то ёйнаё, Славкина то,   он ей два передних зуба тогда выбил, тоже из благодарности, что хотела помочь ему,  дурню старому на кровать забраться, а не валяться грязным веником у подъезда.

       Вот и делай после всего,  добро людям, они тебя  не то, что   лопатой по голове отдубасят,  они  тебе за это  по эстафете всем районам понадают.

     Но это же  не отменяет того, что я добрый, добряк добрякович, я вот и бегать теперь каждое утро бегаю, здоровье улучшаю, сил набираюсь,   когда мимо мусорных контейнеров на работу иду и после работы, там же те собаки, которых я всё от доброты душевной подкармливаю, а они суки такие и кобели тоже кстати,  за мной с громким лаем потом, за то, что больные  и старые, за то, что жить   им не в мочь, а я же их таблетками болеутоляющими не обеспечил, только подкармливал как мог, продлевал их мучения..  .как всегда,   делая доброе дело, хоть бы спросил, а надо ли оно им,  это доброе дело в таком виде, когда ещё и  по зиме не на лыжах, я вынужденно дёру давал, убегая от всей этой мохнатой гавкучей неблагодарной шайки лейки собачьей.

        А однажды добежал уже еле живой до подъезда, а оттуда, гляжу, еще два члена  их  стаи выходят,  важно так, но недружелюбно на меня смотрят, исподлобья,  оценивают, я это или не я, а я кажется,  и их в своей манере спас как-то, потому что один кобель хромой, а сука вторая,  что была с ним собака, слепая и без уха правого.
   
           Короче, только я почувствовал себя в безопасности, что значит поменялся с ними местами, удачно заскочив в подъезд,  но тут оказывается, тетка Нюрка, соседка моя,  такая же любительница, как я,    добро всем подряд  делать, помыла подъезд с мылом и лестничный пролет, где моя квартира располагалась тоже,  и хорошо так, намылила ступеньки…  а воду пожалела, она ж денег по счетчику стоит,  и  не смыла как следует свои художества, зараза такая…

           Что было дальше я уже рассказывал,   лежа в машине скорой помощи, странно, что не в похоронном катафалке, потому что от меня осталось,   как от всех тех псов, которых я по доброте душевной  подкармливал,  которые почти по моей милости доживали свой век  без ушей и без лап, с кучей разных болячек на своих мохнатых изуродованных телах,  потому что эти твари, неблагодарные, когда я выехал почти на голове из подъезда обратно на улицу  весь в мыле  и уже с поломанными ребрами и со сломанной одной ногой, то они оказывается, никуда и не ушли, а остались, узнали таки гады, меня, своего спасителя,  остались  ждать     моего такого удачного феерического  вылета,  а так как вылетел я ещё  и с пустыми руками, без еды что значит, не успел по дороге, когда считал ступени летя головой вниз,  в квартиру свою еще заскочить и им что-нибудь из холодильника  прихватить, то они вместо того мясца, которое  я им каждый раз подкидывал, подкармливая, взяли и  мною не  слегка,  а хорошо так, суки и кобели эти проклятые и  бездомные,  закусили.

         И если бы не сосед Славка, который наблюдал всю эту картину из окна своей квартиры, если бы ему не нужно было каждое  утро  опохмеляться, а эту возможность только я ему предоставлял, не его же беззубая Ленка,  то  я уже ехал бы  в  собственном гробу  и в сторону кладбища,  а не в сторону городской  больницы, где меня, как того, спасенного мною  пса, по кусочкам и косточкам собрали и  зашили, и  из которой меня, напичкав болеутоляющими, а не как я того пса, просто так выпустил к “своим”,  потом ещё,  и перевели в психиатрическую лечебницу,  когда все зажило  и срослось,  полечить уже  на предмет моей душевной доброты, и чтобы я забыл в этой жизни,  как быть добряком добряковичем, и прекратил  изображать доброго  идиота, наносящего людям  вред  своим вечным желанием сделать ненужное  им добро, а себе хорошо и приятно,  но вот ни хорошо и ни приятно мне уже никогда не будет, потому что я теперь и хромой и косой, как тот пес, и пью, правда, в отличие от него,  таблетки, которые помогают  мне дожить до реального  конца свою жизнь,  не испытывая болей, на которые я обрек ту собаку,  которую спас,  будучи  всегда добрым. Но,     вот,   как мне за всю мою доброту    воздалось… по заслугам мне воздалось.  Теперь- то я уж понимаю, что это значит, когда за любое   сделанное тобою  хорошее дело  тебе  воздастся, мне так сказали, когда ещё мальчонкой был, но не добавили, того, что то, что заслужил, то и получил,  не важно, как ты это назовешь, да хоть сделанным  добром, но каким!

23.04.2021 г
Марина Леванте