Глава 32. Министр Жеребцов

«Народный вестник. 15 ноября … года. Первый удар Минина по коррупции

Настолько ли в действительности погряз в коррупции министр Жеребцов, или он стал первой невинной жертвой Минина? На этот злободневный вопрос россияне, возможно, долго будут ждать ответа. Пока что мы знаем одно — Генеральная прокуратура РФ официально предъявила министру обвинение в создании ОПГ с целью осуществления коррупционных схем и обогащения за счет бюджетных средств государства...»

Россияне так и не узнали, что судьба страны могла решиться в какой-то избе на окраине подмосковной деревушки. Но, похоже, их мало интересовало, что там происходит наверху. За суетливостью ежедневия, в котором хватало бытового драматизма, порожденного нестабильностью жизни, многие из них не видели и не придавали значения ничему, что находилось вне их ближайшего круга забот, если это нечто вероломно не вмешивалось в это самое ежедневие. Поэтому на политические события они смотрели общо, не вдаваясь в детали, прикидывая лишь то, что после всех перипетий было в сухом остатке… А в сухом остатке был Волин — мужик стабильный, под напором коммунистов не дрогнул и с бунтом справился. Люди в большинстве своем продолжали верить наследнику Сытина, надеясь, что раз справлялся до сих пор, то справится с неприятностями и невзгодами и впредь.
А положение дел в стране все же изменилось. Коммунистов выдавили из Думы, и теперь они, огрызаясь, как беспризорная псина, бежали с политического двора в политические кусты зализывать раны и надеясь еще вернуться и покусать кого надо. Но и с коммунистами все оказалось не так просто. Даже после того, что произошло, на них народ не окрысился, их даже жалели. Сытин так долго держал их в любимых пажах, что люди прониклись к ним доверием и любовью, как бы отделяя от большой любви к президенту малые кусочки и для тех, кого он пригрел. Жалели не так уж и сильно, но все же жалко было, как жалко выбросить старую вещь, случайно найденную на антресоли десять лет спустя.
У жалости этой даже нашлись поводыри, которые, воспользовавшись разрешенной Волиным гласностью, повсюду заголосили о прекрасном коммунистическом будущем как об извечной мечте нации. Первый апологет русской коммунистической империи, писатель Порохнов в своем великоросском возмущении набрасывался на Волина как на «покусителя святынь» русского народа, но кончил тем, что скорая забрала его с инфарктом миокарда, оставив над его головой нимб жертвенника и героя. Другой известный поэт исторической любви русского народа к коммунизму, пламенный Сергей Маргинян, создатель полезной для власти общественной организации «Путь бремени», тоже вошел в исступление и обличал, брызжа слюной и гневом, всех, кто посмел посягнуть на стремление россиян к свободе, равенству и братству. Пресса стала похожа на раскопанное гнилое место, кишащее червяками, поскольку Волин лишил ее президентского наставничества, но именно поэтому, видимо, люди перестали смотреть на нее всерьез, и постепенно прокоммунистическое бурление в СМИ успокоилось и походило разве что на всхлипы обиженного ребенка.
На фоне всего этого либералы, наоборот, воспряли духом и не на шутку разошлись, посчитав, что паровой котел системы прохудился, и всему их накопленному пару пора выходить наверх.
Волин не забыл о пощечине, которую он получил 7 ноября от силовых ведомств, проглядевших, пропустивших, проспавших провокацию коммунистов. И даже не пощечину, а удар под дых. По горячим следам, еще восьмого, он собрал у себя на совещание всех министров-силовиков и провел с ними жесткий разговор, на котором пообещал, что в ближайшее время займется вплотную каждым из ведомств.
Это ближайшее время наступило 13 ноября, на следующий день после Собора Ордена, когда воодушевленный доверием рыцарей Волин взялся за президентские дела с еще большим рвением.
Многие терялись в догадках, почему первой жертвой Волина пал именно министр юстиции Жеребцов. Но только не члены Совета Безопасности, они как раз не сомневались, что это было местью Волина за «воздержательство» Жеребцова при выдвижении его на пост врио президента. Они не сомневались в этом и даже считали это естественным, зная, что так поступил бы и сам Сытин, будь он на месте Волина.
Но Волину не было знакомо чувство мести, а начинать он мог бы с любого. Досье на каждого силовика у него имелись еще с тех пор, как группа «Антизаговор» взялась распутывать нити заговора. Более того, агентура Волина по-прежнему находилась в соответствующих министерствах и ведомствах и вела кропотливую работу по сбору компромата. И все же он выбрал министра юстиции. И выбрал только потому, что решил чистку в большом российском доме начать с подвалов и отходных ям.
Волин неплохо знал историю России и разделял мнение тех, кто считал, что во все времена юстиция с ее тюрьмами, ссылками, каторгами и зонами была самым мрачным и зловонным местом в государстве. Это место всегда держало народ в трепете и повиновении, вынуждая его не зарекаться ни от тюрьмы, ни от сумы. Народ побаивался его, поругивал преступников, однако постоянно снабжал разрастающуюся криминальную армию все новыми и новыми ее рекрутами. Что уж делать, раз русские матери без конца рожают своих детей своенравными, буйными, рисковыми, а остальное доделывают государство, создающее бедняков, которым надо украсть, чтобы жить, и чиновников, которые не могут жить, чтобы не украсть, да церковь, прощающая все грехи быстро, едва услышав слова покаяния.
Современную российскую юстицию, имеющую красивое название и грубый некрасивый смысл, можно было бы описать как огромную крышку для тортницы изящной формы, но только не прозрачную, через которую видно великолепное мастерство кондитера, а тяжелую, черную, чугунную, неподъемную, покрывающую вместо торта большое отходное место. Крышку хоть и чугунную, и тяжелую, да плохо прикрывающую, ибо из-под нее выходит зловоние наружу и вплетается в ароматы повседневной жизни простых, ни в чем неповинных граждан, делая их обычную жизнь похожей на ту, что под крышкой. Возможно, и поэтому в народе живет некая симпатия к миру паханов и шестерок.
Симпатия к ним имеется и у людей, отвечающих за целое государство. Для кого-то это даже хорошая школа. Она учит, как создавать авторитет, как гнобить шестерок и фраеров, как создавать и беречь общак, как убирать слабаков и врагов и даже как стращать невинных граждан. Только государственным ворам жить вольготнее — над ними нет закона, который их осудит. Их в праве осудить лишь первый из первых, поэтому они трепещут перед ним, как перед главным паханом и вором в законе.
Под колпаком Министерства юстиции располагается не только криминальная армия, есть там и другая — охранная, и обеим им до сих пор под этим колпаком жилось уютно и доходно. Формально стоящие одна против другой, обе армии в общем-то не воевали друг с другом, чаще братались и договаривались. Армия воров отличалась неплохой организацией, пусть и не носили ее «офицеры» погон, и выполняла стратегическую задачу — чтобы «цвела малина». Заботилась о «малине» и армия охранников с настоящими офицерами, для которых, однако, понятия «доблесть» и «отвага» всегда были словами смешными, несерьезными… Ну какая такая отвага нужна, чтобы передавать на зону наркоту и от этого выгоду иметь? Военные охранной армии давно уже осуществили свою конверсию, превратив тюрьмы в огромный супермаркет товаров и услуг, где можно купить и продать почти все. Одним они только не торгoвали, это святое! — свободой. А если б можно было... какие бабки бы поперли!
Министр Жеребцов все это прекрасно знал. И как не знать, когда это знание обеспечивало ему неплохое состояние и очень небедную жизнь. Готовясь к выходу на ковер к Волину, он еще раз проверил статистику. Из полутора миллионов заключенных за этот неполный год умерло не так уж много — около пяти тысяч, из них около четырех тысяч естественной смертью, остальные — в результате разгула братковского правосудия и изуверства охраны. Все они проходили под грифом «смерть от нормальных гражданских заболеваний» — от инфаркта, инсульта, диабета и производственного травматизма. Не писать же правду — про туберкулез, спид, венерику и передозы… А так не стыдно и международным пенитенциарным организациям показать. Торговля тоже процветала — изъяли 30 тысяч литров алкоголя, свыше 15 тысяч мобильных телефонов и около 8,2 миллионов рублей наличными. И это только то, что изъяли, а сколько не изъяли?.. Число политических заключенных заметно возросло, но их большей частью пускали по уголовке, так что перед Западом опять можем хвалиться, что у нас за политику не сажают. Было Жеребцову и еще чем похвастаться — в этом году на 245 сотрудников ФСИН завели дела. В основном это были отъявленные отморозки, дебилы и идиоты, которые не знали меры и нередко доводили до смерти свою профилактическую работу с заключенными. Были среди осужденных офицеров и те, кому не терпелось поменять тюремные порядки, и их требовалось как-то усмирить. Единственной мерой пресечения для таких было — состряпать дело, осудить и бросить к уркам на перевоспитание. Сытин всегда особенно радовался цифрам, отражавшим борьбу за чистоту рядов фсиновцев, и Жеребцов надеялся сейчас порадовать ими и Волина.
Жеребцов не волновался и не боялся Волинского гнева. Уж кому-кому, а главе государства должно быть известно, что на посту министра юстиции должен стоять человек, надежный, как кореш, каким для Сытина уже много лет был именно он, Александр Жеребцов. Василий Васильевич его любил и жаловал, не зря же частенько, по поводу и без такового, он подбрасывал товарищам из олигархата любимую поговорку Жеребцова: «Семь кругов ада мы вам не обещаем, но через два-три пройти придется», заставляя их трепетать и волноваться за свое положение.
К разговору с Жеребцовым и Волин был готов. Он знал достаточно о положении дел в Минюсте и немало о коррупционных схемах самого министра. В ожидании встречи он механически просматривал личное досье своего будущего собеседника, думая о роли и месте юстиции в предстоящих преобразованиях. Без закона и справедливости движение вперед невозможно. Закон... Справедливость... Справедливость — закон нравственного мира. Кто это сказал? Кажется, Гюго… А кто-то из наших еще говорил, что чувство справедливости и жажда его — высшая черта нашего народа. Толстой?.. Достоевский? Неважно… Народ всегда имел чувство и жажду, но никогда не имел справедливости. Как же нам вырваться от наслаиваемого веками пренебрежения к человеку и его правам? Или навеки уделом российской власти будет только изображать справедливость, а на деле раздавать ее как награду за заслуги? Как сделать так, чтобы сам человек востребовал свое право? И неважно, это право обычного человека на нормальную жизнь или право заключенного не быть униженным... Само не поменяется. Нужны сила и воля! И Божья подсказка, чтобы не ошибиться и не свернуть с правильного пути.
Он вглядывался в фотографию Жеребцова и, кроме готовности этого человека угождать, не смог разглядеть ничего. Милый послушный человек, а за спиной — многоуровневая разветвленная коррупционная структура и рычаги ее защиты. Нет, милый человек, тюрьмы нам еще понадобятся… для торжества той самой справедливости!
Жеребцов вошел в кабинет президента, как заготовка для оригами — чистый белый лист с заранее сделанными, где нужно, сгибами, чтобы быстро принять нужную форму.
Волин начал без реверансов:
— Господин министр, доложите о состоянии дел в Минюсте.
Жеребцов начал, как всегда, со знанием дела:
— Уважаемый Петр Алексеевич! В соответствии с указаниями, полученными от президента Российской Федерации, Василия Васильевича Сытина...
Волин поднятием руки остановил словоизлияние министра:
— Без лишних слов. По существу.
— Ну, прежде всего должен отметить, что главная проблема Минюста — это плохая материально-техническая база. Состояние камер и вспомогательных помещений во многих местах заключения оставляет желать лучшего. Срочно нужны инвестиции в модернизацию и новое строительство. По нашим подсчетам потребуется не менее пяти миллиардов рублей. И это только для того, чтобы залатать дыры, как говорится... Плюс переподготовка персонала... ну, здесь поменьше...
— Значит ваш принцип – латать дыры? А что собираетесь делать с двоевластием в тюрьмах, с высокой смертностью заключенных, с беспределом паханов и охранников, с торговлей, которая процветает в местах заключения? И что вы собираетесь сделать, чтобы тюрьмы перестали быть кузницей воровских кадров?
Жеребцов растерялся. Он заерзал на стуле, обескураженный странной атакой врио президента. Волин говорил так, будто он не первое лицо государства, которому хорошо известны роль и значение российской юстиции, а какой-нибудь западный либеральный журналист, дорвавшийся до интервью. Подобные вопросы он слышал совсем недавно и когда просматривал видео закрытого заседания суда над лейтенантиком ФСИН из Саранской зоны, которому вменяли торговлю наркотиками, а тот разглагольствовал о нарушении прав человека на зоне.
— Да, Петр Алексеевич, конечно. Мы боремся с этими недугами и впредь будем бороться. И беспредел прекратим, и торговлю... и кузницу тоже... Но без помощи государства, без средств...
— Я вижу, вы не готовы с ответом. Подумайте до конца недели и в пятницу к 10.00 жду вас с докладом о положении дел в министерстве, о проблемах и путях их решения. Отдельно про борьбу с коррупцией и правовое просвещение населения. И еще... Сегодня же, молнией, распространить среди всех сотрудников вашей системы, от министерских работников до охранников в местах заключения, этот емейл, — Волин протянул Жеребцову листок. — И передайте мое указание: предоставить возможность каждому сотруднику системы высказать свое мнение относительно состояния дел на месте их службы и предложения по усовершенствованию работы министерства. Это мой емейл, личный. Срок для этой акции — тоже конец недели. От того, как вы организуете эту работу, и того, какими будут ваши личные предложения, я приму решение, продолжите вы работу в качестве министра или будете уволены. Вы свободны!
Жеребцов никогда не получал такого нагоняя от президента. А этот выскочка позволил себе не просто нагоняй — прямую угрозу увольнения! Он понуро вышел из кабинета, волоча ноги прошел по коридорам Сенатского дворца, сумрачный и злой, сел в машину и резко приказал шоферу:
— В министерство!
Однако по дороге его, видимо, немного растрясло, он переосмыслил ситуацию и успокоился: что это он, собственно, паникует? Новый шеф приручает, это нормально. Сейчас постращает для вида, а мы для вида испугаемся. Потом вырулим, не впервой... А отчет сделаем, опрос организуем. Времени, конечно, маловато.
Он набрал телефон зама.
— Петрович! Я только что от Волина… Бери Филиппыча и ко мне. Буду через десять минут.
Приближаясь к министерству, Жеребцов уже поругивал себя за малодушие, а входя в свой кабинет, в приемной которого его ждали замы, демонстрировал уверенность и непоколебимость.
— Ну, скажу вам, Волин начинает мне нравиться... Ушлый фраер. Хотя и борзеет малость. Две задачи. Короткие сроки. Петрович, на тебе мой доклад о положении дел и путях преобразований. Все начистоту, все проблемы как есть, ну а что касается предложений, так обязательно продумай, чтобы на решение каждой проблемы поступало финансирование, сделай все выкладки, основания, как надо, ну и прибавь там сверху, как всегда, ну, сам знаешь, что тебя учить, чтоб навар был, нам же и с ним еще делиться, раз он наследник Сытина... Ну, а ты, Филиппыч, вот, возьми бумажку, это волинский сайт. Туда нужно будет посылать предложения и идеи. Волин сказал объявить всем: кто захочет, пусть туда пишет. Разослать везде, как он сказал, но не сглупи — только по начальникам, ну а дальше знаешь… чтоб каждый расписался, что про емейл знает, а посылать будут только те, кто надо. Все это к четвергу. Ну все, давайте, давайте, работайте, — закончил Жеребцов и, явно довольный собой, хлопнул себя по ляжкам, и мечтательно, с улыбкой на лице, уставился в окно.
Рьяные замы сразу ринулись в бой. Один собрал экспертов по проблемам, другой утром следующего дня созвал совещание по поводу президентского емейла и разъяснил всем толково, как надо организовать искренние письма сотрудников министерства в канцелярию президента. И закипела работа, страстная, кропотливая, с заботой о том, чтобы новый кремлевский шеф высоко оценил работу министерства и самого министра. Однако не только на них выпала напряженная работа в эти дни. Агенты Волина находились там же, и жучки, установленные в нужных кабинетах, все фиксировали, как надо.
Гром прогремел уже в три часа следующего дня, когда Волин потребовал, чтобы Жеребцов срочно явился в Кремль. Министр юстиции входил в кабинет Волина встревоженным.
— Василий Ва... Ой, извините, Петр Алексеевич, вы меня вызывали... Что-то срочное? Что-то случилось?
— Да, срочное. Случилось. Вот, посмотрите интересное видео... Подойдите сюда. Садитесь, садитесь на мое место, не бойтесь, — он уступил Жеребцову место за своим компьютером.
Жеребцов смущенно присел на краешек президентского кресла и уставился в монитор. Увидел собственный кабинет в министерстве, себя за столом и рядом двух замов… по спине пробежал холодок. Он привстал.
— Не надо, я все понял...
— Отчего же. Посмотрите дальше... Там ваши замы инструктируют подчиненных, как не надо выполнять приказ временно исполняющего обязанности президента.
— Петр Алексеевич, я... я понял, осознаю, хочу подать в отставку...
— Нет, отставка здесь не подходит. Я вас увольняю. А с замами еще разберемся...
— Я... я... могу идти?
— Нет, подождите, — сказал Волин и нажал на кнопку связи с приемной. — Позовите Баклана.
Не зная, чего ожидать, Жеребцов весь сжался внутри из-за плохого предчувствия. С генеральным прокурором Яковом Бакланом они уже долгое время знались, как говорится, на короткой ноге, были и общие дела, были и общие заслуги перед государством и лично перед Василием Васильевичем… Но сейчас-то он зачем?
Меньше чем через минуту раздался робкий стук в дверь, дверь приоткрылась, и через нее послышался негромкий вопрос:
— Разрешите, Петр Алексеевич?
— Заходите, заходите, Яков Михайлович...
Баклан вошел, и Жеребцов стал вглядываться в его лицо, пытаясь понять, зачем Волину понадобилась эта очная ставка. Баклан же ни лицом, ни телодвижением не посылал ему никаких сигналов. Более того, вид товарища не выражал ни капли дружелюбия, напротив, он держался так, словно его, Жеребцова, тут и вовсе не было. Нехорошее предположение пробило лоб холодной испариной.
— Ну что, вы познакомились с материалами по делу бывшего министра юстиции, господина Жеребцова? — спросил Баклана Волин.
— Так точно, господин временно исполняющий обязанности президента!
— И что вы на основании этого собираетесь предпринять?
— Считаю необходимым гражданина Жеребцова арестовать!
— Как это! — воскликнул Жеребцов. — За что! За то, что неправильно исполнил приказ?
— Нет, господин Жеребцов, не за это, — ответил Волин. — Собранные в связи с вашей деятельностью на посту министра юстиции материалы убедительно доказывают, что вы организовали вместе с вашими подчиненными преступную группу, которая систематически присваивала государственные средства и управляла коррупционными денежными потоками. Подробнее вам объяснит прокурор… Можете арестовывать, господин Баклан! Надеюсь, Яков Михайлович, что ваши дальнейшие действия, как и действия ваших подчиненных, будут в строгом соответствии с законом.
— Так точно, господин временно исполняющий обязанности президента!
— Ну, вот теперь, можете идти, господин Жеребцов.
Они вышли из кабинета. Им предстояло пройти до конца коридора и спуститься вниз по лестнице, где их ждали два офицера прокуратуры. Воспользовавшись минуткой, Жеребцов начал:
— Яша, это же беспредел, ведь ни за что... Сделай так, чтобы все отпало. Яша! Ведь если меня сольешь, я же и тебя за собой потащу...
Баклан посмотрел на Жеребцова с сожалением.
— Эх Саня, Саня... А вот этого ты бы лучше не говорил...
Они уже дошли до лестницы, и Баклан, которому уже не хотелось иметь ничего общего с бывшим товарищем, остановился на верхней площадке лестницы и громко позвал сверху:
— Майор Полищук! Заберите арестованного.
Жеребцов замер и шепотом, с последней надеждой, воззвал к генеральному прокурору:
— Яша, ну пожалуйста... Ну прости... Ну сделай что-нибудь! Ведь он и с тобой потом расправится...