Величие

 - Чёрт его знает, утро или вечер. Да какая разница, если есть бутылка, целая, девственно непочатая бутылка самогона! Русского, любимого, родного! Крепкого и ароматного, свёкольного! Всё-таки я поэт. Я великий русский поэт! И не алкоголик. Выпью! Пусть прокатится по мне волна. Туда, внутрь, в самую душу, волна наслаждения. А Квака я закрыл. Пусть сидит под кроватью тихо. Не мешает. А то вылезет и начнёт: "Не пей. Убей, разорви этого проклятого жида с его "килячькой" и форшмаком". Никакой он не полковник, я не хочу, чтобы жид был полковником. Я, русский поэт, не хочу! А он хохлятский жид. Ненавижу!- Жора страдал, поэт мучился, гражданин ненавидел.
   Жорик откупорил бутылку, налил полстакана неприятно пахнущей жидкости и выпил залпом, одним глотком. В глазах выступили слёзы удовольствия, Жора вытер усы, отрыгнул и откусил кусок толстого, размоченного и склизкого солёного огурца. В круглом, огромном животе разлилась нега, в голове стало тепло, а в душе маятно. Внезапно из-под кровати появилась рожа Квака. Наглая, зелёная рожа. Квак ржал, крутил фиги, шевеля большим пальцем в скрученных кулаках и показывал Жорику длинный, сиреневый язык. Жора смутился, ему стало обидно, что какой-то ничтожный Квак смеётся над ним, над поэтом, и запустил в Квака табуретом. Не попал, Квак успел скрыться под кроватью, да и табурет не пострадал, упал на кровать.
   - Бубики-мубики, берёзки-слёзки, тра-ля-ля... - распевал про себя Жорик, наливая уже целый стакан, - Не пройдёшь, падло, я тебя надёжно упрятал, Квак проклятый, так бы и жидёныша упрятал в его Кыеве!
     Стакан был наполнен до краёв, "с горкой", Жорик наклонился к стакану, отпил, чтобы не проронить ни капли, потом взял стакан обеими руками и осушил до дна. Но внезапно появился Квак, причём, напротив поэта, он сидел вразвалочку на хромоногом стуле, покачивался и декламировал Есенина:
   Гой, ты, Русь, моя родная,
   Хаты - в ризах образа!..
Постепенно морда Квака превращалась в мерзкое, ненавистное лицо Жида, ненавистного киевского Жида, любителя "килячек" и пива Зиберт. Жорик для смелости из горлышка выпил почти весь самогон, а затем молвил, как ему казалось, очень внушительно:
   - Я хочу тебя бить, тебя уничтожить, убить тебя хочу! Ты не полковник, мне так синицы сказали, а нутрия подтвердила!
   - Ыыыыыы! - заржал то ли Жид, то ли Квак, Жора так и не понял, кто перед ним, в голове ясным огнём горела ненависть, Жора взял со стола огурец, ложку и вилку и стал бросать в Жида, как ему казалось, всё богатство стола, метко, точно, но почему-то предметы попали в лицо вошедшему санитару из районной психбольницы, старого знакомого поэта. Санитар позвал своего помощника, тот вошёл в помещение с улыбкой демона. Жора вскочил и почувствовал приятное тепло спереди по ногам, а потом ниже спины. Только вот воздух стал неприятным, спёртым и отвратительным.
    - Пойдём с нами, - сказал санитар, - Отдохнёшь немного...
Жора повиновался, с ожесточением плюнул в сторону, где недавно сидел то ли Квак, то ли Жид. Поэт, ведомый под руки медработниками, покинул до лета своё жилище...