Мои воспоминания о доме

Мои  воспоминания о доме

На  холме  улицы  Московской  стояла  маленькая  бревенчатая  избушка,  вросшая  от  старости  глубоко  в  землю.  Крылечко  у  входной  двери,  казалось,  тоже  вросло  в  землю.  Дверь  была  низкой  и  взрослые  входили  в  неё  согнувшись. 
Вокруг  дома  росли  кусты  акации  и  сирени,  меж  которых  кустились  молодые  ветви  черёмухи.  Весной  и  летом  они  образовывали  плотный  завес  из  душистых  цветов  и  листьев.  Небольшие  окна  находились  на  уровне  земли  и  из  них  виднелись  только  тонкие  стволы  заросших  кустов.  Зимой  окна  заносило  снегом,  отчего  внутри  дома  стоял  постоянный  сумрак.  Покосившийся  деревянный  забор  дополнял  картину  обветшалости. 
Не  хватало  только  толстой  и  когтистой  курьей  ножки,  чтобы  назвать  избу  домом  бабы  Яги.
Внутри  была  одна  единственная  комната.  Низкий  потолок,  затененные  окна,  обитая  тёмным  дермантином  дверь  и  старые  потускневшие  белила  на  стенах,  казалось,  ещё  больше  затемняли  и  уменьшали  комнату.  Русской  печки  не  было  и  дом  прогревался  небольшой  железной  печкой - буржуйкой  с  длинной  трубой,  исчезавшей  в  дыре  под  потолком.  По  вечерам  в  печушке  полыхали  дрова,  согревая  и  раскаляя  комнатку.  При  открытой  дверце  яркий  оранжевый  огонь  отбрасывал  на  стены  и  потолок  движущиеся  тени.  Казалось,  что  по  дому  бродят  беспокойные  приведения.  Громкий  треск  сухих  дров,  вой  в  трубе  и  скачущие  тени  в  полутёмной  избе  пугали  меня. 
Мы  арендовали  избушку  несколько  лет,  пока  не  построили  свой  дом.  Покосившаяся  избушка  ещё  долго  цеплялась  за  своё  существование,  согревая   печкой - буржуйкой  следующих  жильцов.

Мне  было  около  пяти  лет,  когда  мы  переехали  в  собственный  дом,  который  построили  за  огородами  той  же  Московской  улицы.  Участок  нам  достался  ужасный,  огород  лежал  на  бывшей  утрамбованной  глинистой  дороге,  спускавшейся  от  совхозных  полей  к  реке  Летке.  Огород  был  покатый,  на  глине  не  задерживалась  никакая  подкормка,  всё  стекало.  Но  родители  были  счастливы,  наконец - то  свой  дом  и  огород.
Мне  нравилась  стройка.  Она  пахла  смолой,  соснами,  свежими  опилками  и  травами.  Мужчины  возводили  сосновый  сруб,  женщины  затыкали  сухой  мох  меж  брёвен.  Горы  опилок,  стружек  и  мха  валялось  вокруг.  Я,  подпитываясь  общим  настроением,  ворошила  пахучие  опилки,  вдыхая  лесные  запахи  вперемешку  с  потом  разгоряченных  работой  людей.
Дом  имел  одну  единственную  комнату,  посреди  которой  громоздилась  огромная  русская  печка.  В  задней  части  дома  находился  сеновал,  под  ним  хлев.  Сбоку  от  дома  построили  большую  веранду.  Двор  перед  домом  долгое  время  был  открыт.  Прошло  несколько  лет,  пока  мы  получили  разрешение  на  его  ограждение.

Мимо  нашего  дома  и  огорода  пролегала  дорога,  по  которой  гнали  совхозных  коров  на  пастбища.  В  грязное  время  года,  не  желая  шлёпать  по  грязи,   коровы  ходили  по  нашим  деревянным  настилам.  Прячась  от  пастуха,  они  сбивались  в  нашем  дворе,  заполняя  все  его  уголки.  Толпясь  и  толкаясь,  коровы  постоянно  что - нибудь  ломали  или  опрокидывали.  Из  дома  невозможно  было  выйти,  пока  стадо  не  уходило.  Я  наблюдала  за  коровами  из  окна.   
Изрытая  копытами  дорога  в  дождливые  дни  напоминала  замесу  из  глины.  Через  неё  перебрасывали  доски,  но  стада  животных  и  проезжающие  машины  их  постоянно  ломали.  Неуклюжие  водители  нередко  таранили  и  наш  забор.
В  детстве  дорога  пугала  меня.  Мокрая  глина,  цепляясь  за  сапоги,  засасывала  их  в  грязь  и  они  надёжно  застревали.  Я  частенько  приходила  домой  в  одном  сапоге.  Мама,  ворча,  шла  спасать  другой  сапог.  Иногда  без  лопаты  его  было  не  вытащить.

За  нами  строились  другие  дома.  Вскоре  под  покатым  склоном  протянулась  небольшая  улица,  заселённая  в  основном  многодетными  семьями.  Шум  от  стройки  стоял  на  улице  с  утра  до  вечера.  Жужжали  пилы,  звенели  топоры,  слышались  весёлые  голоса  строителей  и  детские  крики.  Многие  соседи  имели  птичьи  прозвища  или  фамилии  и  с  чьей - то  легкой  руки  улицу  окрестили  Птичьей.  Папу  называли  Воробей,  из - за  фамилии  Воробьёв.

Дома  стояли  под  склоном  и  зимой  за  ними  наметало  снега  по  самую  крышу.  Пока  я  была  помельче,  мы  с  друзьями  рыли  туннели  и  делали  норки - домики  в  нашем  огороде.  Когда  подросла,  стали  залезать  на  верхушку  крыши  дома  и,  зажмурив  глаза,  с  воплями  прыгать  в  сугроб.  Прыжки  поднимали  нам  настроение.  Травм,  к  счастью,  никогда  не  было,  но  валенки  откапывать  приходилось.  Иногда  откапывали  и  салаг,  увязших  по  пояс  в  мокром  снегу. 
В  морозные  дни  подростки,  потешаясь  над  мелюзгой,  предлагали  неторопливо  лизнуть  металлический  замок  на  уличных  дверях.  Нахохотавшись  над  наивной  жертвой,  они  рассказывали,  как  сами  впервые  попали  на  эту  удочку.
Мне  нравились  покрытые  снегом  поля  за  нашими  огородами.  Они  выглядели  бесконечно  большими  и  ровными.  По  ночам  над  ними  свисали  яркие  звезды.  Проходя  мимо  молчаливых  просторов,  я  слышала  треск  мороза,  который  раздавался  отовсюду  и  ниоткуда.  Остановившись  и  прислушиваясь  к  странному шуму,  я,  задрав  голову  к  небу,  искала  знакомые  созвездия.  Звездное  небо  самое  завораживающее  зрелище,  оно  до  сих  пор  будоражат  моё  воображение.

Весной  плотный  наст  снега  блестел  миллионами  искр  и  слепил  глаза.  С  крыш  капало,  а  после  захода  солнца  длинные  сосульки,  превращались  в  мороженное.  Холодные  льдинки  прилипали  к  языку,  мы  их  с  треском  кусали  и  глотали.  От  них  никогда  не  болело  горло.
Солнце  грело  всё  ярче  и  теплее.  Снег  на  полях  темнел  и  оседал.  В  одночасье  из - под  него  прорывалась  талая  вода.  Мощные  грязные  ручьи  текли  по  дороге  вдоль  нашего  огорода.  Мы  делали  кораблики  и  запустив  их  вниз  по  ручьям,  бежали  за  ними  до  вышедшей  из  берегов  реки. 
Река  затопляла  нижнюю  Московскую  улицу  и  поднимаясь  по  огородам,  подступала  к  нашим  домам.  Стоявшие  ближе  к  реке  избы  затопляло.  Потоп  длился  около  недели,  редко  двух.  В  лесу  и  низинах  снег  иногда  лежал  до  конца  мая.

Обжив  дом,  мы  посадили  цветы  и  кусты  черной  смородины  в  палисаднике.  Кусты  не  желали  плодоносить,  но  надеясь,  что  урожай  со  временем  появится,  мы  оставляли  чахлые  ветки  расти  дальше.  Перед  баней  высадили  черемуху  с  рябиной,  а  под  ними  я  посадила  клубнику.

Летом  я  любила  спать  на  сеновале,  в  котором  стояла  кровать  с  балдахином  от  комаров.  В  жаркий  полдень  было  приятно  валяться  на  остатках  прошлогоднего  сена,  наблюдая,  как  в  просветах  меж  щелей  струиться  пыль.  К  осени  сеновал  доверху  заполняли  свежим  сеном,  от которого  вкусно  пахло  летом.

Дом  на  бывшей  Птичьей  улице  стоит  и  поныне,  только  живут  в  нём  другие  люди,  со  своими  судьбами  и  другой,  чужой  для  меня,  историей.

Апрель 2021
Хельсинки