Глава 20. Звонок из-за границы

Глава 20. Звонок из-за границы.

Времена переживала Республика тяжелейшие. А Синегорск – хуже некуда. Казалось – всё рушится. Разоряются и банкротятся предприятия, задерживаются выплаты заработной платы, а то и вовсе потерял человек работу. Мизерные пенсии и социальные пособия старикам и инвалидам тоже нерегулярно выплачиваются. Централизованное газоснабжение разрушено полностью, и пользоваться газом можно теперь лишь затащив к себе в квартиру индивидуальный газовый баллон. Всё более продолжительными становятся перебои с электроэнергией. И плюс ко всему этому, в самый разгар зимы – замороженный город. Врагу не пожелаешь жизни такой…
Жители Синегорска не жили – они выживали! Каждый оставался практически один на один со своими бедами.
Но люди приспосабливаются ко всему и ко всему привыкают.

Штольц и его семья пережили зиму можно сказать благополучно. Коттеджный городок отапливался от собственной котельной, предусмотрительно построенной по инициативе Аскарова. Да, «удовольствие» чрезвычайно было дорогим, но температура в доме в ветреную погоду и в самые сильные морозы не опускалась ниже пятнадцати градусов. Ну, а электричество? Пришлось вспомнить о керосиновых лампах, которые в лавках и магазинах стали ходовым товаром. И часто ничего другого не оставалось как всей семьёй на диване, тесно прижавшись, друг к другу и укрывшись пледами, одеялами, коротать долгие вечера при их тусклом свете, и развлекать детей житейскими историями.
Штольц боролся не только с невзгодами. Их надо было просто пережить, перетерпеть. И не надо Бога гневить, «терпеть» бытовые неудобства его семье было гораздо легче, чем многим, очень многим горожанам. Всё-таки, то, что у него, да и у жены – тоже, была стабильная и даже, - перспективная работа – очень много значило.

 Самочувствие беспокоило. Он боролся сам с собой, с последствиями нервного срыва.
Штольц сильно изменился. Превратился на работе в механическую машину. Разучился улыбаться. Был хмур и неразговорчив. В общении с работниками контролировал непрерывно своё эмоциональное состояние. Постоянно был настороже, научился безошибочно распознавать признаки, когда внутри его «гайка вот-вот начнёт скользить по сорванной резьбе», и на уровне подсознания инстинктивно чувствовал приближение этого момента. И тогда, чтобы не допустить скольжения к срыву, Штольц жестами и несколькими отрывистыми фразами давал понять собеседнику, что разговор окончен, расставался с ним и старался как можно быстрее остаться наедине с собой.
Пешие прогулки на улице по свежему воздуху лучше всего помогали снять ещё только зарождающееся, и благодаря предусмотрительным защитным мерам, не получившее негативного развития, внутреннее напряжение. Гайка не должна шевелиться! Ни в коем случае нельзя допустить ситуации, когда внешние обстоятельства заставят её прокрутиться на месте!

По-прежнему, Штольц не был привязан к рабочему месту и свободно, или почти свободно, мог распоряжаться своим временем, и за исключением редких случаев, когда нужен был вышестоящему начальству, мог подстроить под своё самочувствие режим рабочего дня.
А по утрам, прежде чем отправиться на работу, он продолжал бегать, каждый день, в любую погоду, в любое время года, затем выполнял довольно сложный комплекс физических упражнений и завершал, не разминку, а самую настоящую тренировку, продолжительным контрастным душем.

На работе, решая те или иные вопросы с подчинёнными, он не позволял уводить обсуждаемую проблему в сторону, отклоняться от сути её решения. Управлял разговором так, чтобы собеседник в ведомом режиме чётко отвечал на поставленные вопросы. Свои указания и предложения формулировал отточенными понятными лаконичными фразами, контролируя себя, голосовые интонации, и не допуская внутреннего напряга, так, чтобы принимались они тем, кому предназначены без возражений и безоговорочно. И если всё-таки, собеседник пытался спорить, вступить в пространные рассуждения, властно обрывал его Штольц на полуслове и с каменным выражением на лице произносил фразу
- Мне это не интересно! Даже тогда, когда интерес этот, по мнению собеседника, ну никак начальник не должен был игнорировать.
- Делайте так, как я сказал! Детали оставьте при себе.
Это действовало. Это ошарашивало оппонента, и он, как правило, умолкал.

Вот что значит – не быть первым руководителем! Ему действительно легче стало работать. Штольц практически перестал общаться с абонентами и с горожанами, жаждущими телефона у себя на квартире. А ведь с вводом в эксплуатацию цифровой S-12 полностью ликвидирован был на сети дефицит номерной ёмкости. Помимо работ по эксплуатации сети, в условиях переключения существующих абонентов на новую станцию, а также параллельно с использованием появившихся условий, развитие сети возобновилось. Не за счёт нового строительства линейных сооружений, а за счёт накопленных ранее резервов. В конце 1995 года было горожанам установлено 600 телефонов, а в 1996 году, дополнительно к имеющимся, аж 2100 телефонов! Это был рывок. Ведь в 1994 году и в течение трёх кварталов 1995 года по причине отсутствия свободных номеров, за исключением разовых случаев, телефоны вообще никому не устанавливались.
Штольц перестал зацикливаться на вопросах соблюдения очерёдности при установке телефонов. Снял с себя, когда-то самому себе же и установленные, жёсткие обязательства, выполнять которые старался неукоснительно, пока был первым руководителем.

Постоянный контроль над работой абонентского отдела и единоличное его управление процессом распределения телефонов в ходе расширения и развития сети, по степени важности, для него был, пожалуй, не менее значимым, чем контроль над количеством линейно-кабельных повреждений.
Распределение «телефонного дефицита» должно осуществляться только в рамках его личного представления о справедливости. Только тогда удовлетворяя ажиотажное любопытство горожан по вопросам соблюдения очерёдности при установке телефонов, он со спокойной совестью перед любой аудиторией, прямо глядя в глаза очередному сомневающемуся в соблюдении связистами принципов справедливого распределения, мог с полной уверенностью и на фактах опровергать его подозрения и даже - обвинения.
Полностью эта работа, конечно же, не была идеальной. В процессе установки телефона принимает участие целая цепочка исполнителей. Человеческий фактор в любую работу вносит свои коррективы. И всё же…

Лично контролируя процесс, Штольц учинял жесточайший спрос с нарушителей в случае обнаружения «телефонного казуса с очерёдностью». Кто мог допускать такие казусы? Работники абонентского отдела. Именно они, напрямую контактируя с людьми добивающимися правдами и неправдами установки телефона у себя на квартире, были «слабым звеном». Штольц заставил их работать по ЕГО правилам, полностью совпадающим с прописанными, в регламентирующих документах.
Начальник абонентского отдела Юртабаева Асия Хасановна поставлена была в такие условия, что только его распоряжения, и больше – ничьи, она и её подчинённые могли исполнять. Только они формируют списки на установки телефонов очередникам, учитывая все нюансы «Правил установки…», только они выписывают наряды, и только после рассмотрения и утверждения их личной подписью Штольца, могут наряды быть переданы монтёрам для исполнения. И не дай бог…

Обо всех распоряжениях вышестоящего руководства напрямую отданных Асие Хасановне – установить телефон тому или иному лицу, она обязана была в обязательном порядке сообщать Штольцу, и в дальнейшем это распоряжение рассматривалось только с учётом ЕГО одобрения или неодобрения. И только письменные распоряжения Фенина Штольц исполнял неукоснительно. Так было.
Но всё меняется. Ажиотажный спрос на телефоны остался в прошлом в связи с резко изменившейся платёжеспособностью населения. В канун уже решённого вопроса с объединением предприятий ушла на пенсию Юртабаева. Как и обещала, ни минуты не задержалась на этой хлопотной и нервной работе, от которой очень устала. От работы, на которой все от тебя требуют: – дай! Дай!! Дай!!! .... И нет от этого - «дай!» избавления. И всем – не угодишь…

Фенин применил власть, и даже не посоветовавшись со Штольцем, назначил своим приказом нового начальника Абонентского отдела. Человека – из своего окружения.
Котлова Любовь Фёдоровна до назначения работала в Службе электросвязи Областного предприятия, разбиралась с жалобами абонентов и просто граждан, которых по какой-либо причине работа связи не удовлетворяла. Надо сказать, по своим качествам она идеально подходила для этой работы. Обладает стойким, выдержанным характером, внимательна к людям, умеет с ними уважительно разговаривать, умная и даже – хитрая. С удовольствием пошла Любовь Фёдоровна на эту «собачью» по понятиям Штольца, но не по её понятиям, работу. Как же – такие возможности!.. Клондайк!!!

Штольц не возражал по поводу кандидатуры Фенина и никак на это назначение не отреагировал. Ему по большому счету было всё равно с кем работать. Формально Любовь Фёдоровна оставалась у него в прямом подчинении. Он, как и прежде до объединения, полноправно руководил развитием сети, лично подписывал все наряды, связанные с установкой телефонов, с их перемещением и сменой владельца номера.
Нет, - теперь не все! Правила управления работой Абонентского отдела им установленные когда-то, тоже претерпели изменения. Негласно было внесено Фениным новшество. Часть нарядов, о которых теперь уже Штольц мог и не знать, подписывал лично он. Котлова «праздновала» Штольца, но ещё больше она «праздновала» Генерального директора ОПС. Фактически в управлении Абонентским отделом установилось двоевластие.

Штольц не стал противиться этому. Времена изменились. Подписывая наряды, строго следовал «Правилам…». Возникали сомнения в справедливости установки? – не брал на себя ответственность, отсылал на подпись сомнительный наряд Фенину. Как он решит, так и будет! Знал: в вопросах установки телефонов теперь каждый его шаг может быть известен Фенину. Относился к этому спокойно – нечего ему скрывать! И Любовь Фёдоровна с первых же дней работы на новом месте не стала скрывать от Штольца – что часть установок она напрямую согласовывает с Генеральным директором. Регулярно носит на подпись ему несколько нарядов выписанных по прямому устному указанию. Фенин – областной руководитель и обладает гораздо большими властными полномочиями, чем Штольц. Не так щепетильно как Штольц к вопросам соблюдения очерёдности относится. Его право, и в любом случае – теперь, это его ответственность!

Для Штольца с его чувствительной, болезненно обострившейся психикой, такое положение дел было очень кстати. Двоевластие абсолютно не связывало ему руки и вполне его устраивало. Теперь поток претензий связанных с установками телефонов перенаправился автоматически на Фенина. Правда, был это уже не поток, в котором все перестроечные годы «барахтался», вынужденно растрачивал огромное количество энергии, по сути – впустую, и ненароком даже мог «захлебнуться» Штольц, а так – узкий ручеёк.

Андрей Алексеевич особо из-за этого не переживал. Жалобы и  эмоциональные «выбрыки» посетителей не трогали его за живое. Был он прагматичен и внутренне даже циничен во время таких общений. Держал себя так, что в глаза это не бросалось. Внешне - выдержан, терпелив и внимателен. Мог помочь – помогал! Нет – отказывал вежливо, с холодным сердцем, без душевных колебаний. Так – чёрствый сухарь! И надо сказать – был Андрей Алексеевич интеллигентным, глубоко порядочным и самодостаточным человеком. Запросов особых не имел. Вёл скромный, и даже аскетический образ жизни, имел свои представления о справедливости и, безусловно, был честным по жизни. Не стремился к роскоши и придерживался разумных норм в жизненных потребностях и дома и на работе. И всё-таки, однажды чувство меры, и ощущение достаточности, дало сбой.

Решив вопрос объединения с ГТС необходимо было упорядочивать общее теперь, находившееся под единым руководством хозяйство. И в том числе – инфраструктуру. Административное здание ГТС, по сути, было техническим зданием. Частично на первом, на половине второго этажа, и полностью на третьем, размещалось оборудование связи. Теперь, с пуском в эксплуатацию цифровой АТС полностью подлежало оно демонтажу. Освобождалось очень много площадей.
Собственно три здания связистов размещались прямо на центральной площади города: - здание ГТС, построенное в пятидесятые годы, технический корпус и Почтамт – построенные в 1975 году. На четвёртом этаже нового Почтамта размещались все службы Областного управления связи. После того, как почтовая и электрическая связь разделились и стали независимыми друг от друга, так получилось, что теперь четвёртый этаж ОПС вынужденно арендует у Почтового ведомства и за аренду эту ему необходимо платить приличные деньги.

А тут – здание ГТС почти полностью освободилось! Да, старенькое оно – начала пятидесятых годов постройки. Но построено основательно! Потолки – под четыре метра! Построено так, чтобы вес многотонного оборудования связи способно выдержать, даже если полностью этим оборудованием напичкано будет.
И вот – освободились эти помещения! Идея возникла: отремонтировать их, осовременить - и спокойно, на третьем этаже, в полном составе вся администрация ОПС разместится. Вот и избавимся от аренды помещений у Почты, стоимость которой всё растёт и растёт!
Сказано - сделано! Кабинет Штольца размещался на середине второго этажа, а вокруг него, снизу и сверху полным ходом разворачивалась реконструкция и перепланировка помещений. Закипела ремонтная жизнь.

Работами по ремонту зданий, по перепланировке помещений руководил Бровченко Михаил Валерьевич – заместитель Генерального директора по строительству и хозяйственным вопросам. Развернулся он на широкую ногу. Подрядчик – трест Синегорскстрой, или то, что от него осталось, с радостью ухватился за платёжеспособного клиента. И предложил применить в ходе реконструкции здания новый модный стиль в оформлении помещений – евроремонт. Вместо штукатурки и покраски стен покрывал их панелями ДСП и ПХВ, невиданными в Синегорске до сих пор. С наружной стороны обшивался фасад здания сайдингом.

Ну, а что? Появились новые современные материалы. Выбирай – не хочу! Как их не применить! Здание, действительно, изменилось, похорошело, приобрело совершенно другой вид. В новых кабинетах полы покрылись приятным на вид линолеумом. Новая современная мебель довершила их оформление. А в длинных, высоких и темных коридорах, чтобы освещать их и в дневное время, повесил Бровченко большие люстры, да ещё  и выглядевшие так, будто покрыты они золотом. Посетитель, имеющий претензии по связи,  вынужденно появившийся в этих коридорах, закатывал от изумления глаза и был просто ошарашен «роскошью» связистских апартаментов.
- Вот ведь шикуют на наши деньги! Обнаглели вконец! Не стесняются открыто демонстрировать свою роскошную жизнь! А в то время, горожане…
Горожане выживали в невыносимых условиях. И как бельмо на глазу, на виду у всего города, дразнило их прямо на площади в центре, первое в городе, «роскошное» здание Телекома и поражало вызывающим видом. Нездоровые настроения вызывало здание у многих горожан.

Пожалуй, лучше всех эти настроения чувствовал Штольц. Время сейчас не то. Нельзя дразнить людей. Так, прямо и говорил Фенину
- Андрей Алексеевич, пусть Бровченко угомонит свои дизайнерские аппетиты! Аукнется нам этот ремонт. Ой, как аукнется…
Фенин непонятные его предостережения не принимал всерьёз
- Виктор Васильевич! Капитализм наступил. Кому какое дело до других? Каждый сам за себя…
А Штольц как в воду глядел. Импозантным видом связистского здания Фенин  опрометчиво заложил под себя бомбу замедленного действия, взорвётся которая совершенно для него неожиданно там, впереди, скоро - через полтора года…
Штольц к ремонту здания никакого отношения не имел. Он по-прежнему располагался в скромном своём кабинете, оформленном ещё в советские времена. Правда, Бровченко, как с барского плеча – шубу, заменил его рабочий, виды видавший стол на современный - просторный, как аэродромное поле.

Сам Бровченко, ну просто выглядел героем в совершенстве овладевшим новыми методами реконструкции и ремонта зданий. Смелый новатор!
И действительно, он поднаторел в строительстве. Демонстрировал качества напористого и даже нахрапистого руководителя способного решать любые поставленные перед ним задачи в пределах своей компетенции. Вот только…
Как принято стало в постперестроечные времена, именно Бровченко как главному хозяйственнику ОПС было вменено в обязанность встречать, провожать и организовывать быт иностранцев различных рангов, визиты которых так или иначе были связаны с появлением на сети цифровой S-12. Высокопоставленные работники, различные комиссии из Министерства тоже не забывали посещать область. Походы в рестораны, обеды, ужины, как правило, с горячительными напитками. Бровченко по протоколу лично в них принимал участие. Весёлый и обаятельный мужик! Не то, что снобы – Фенин и технический директор Конаков, всячески уклонявшиеся от участия в подобных мероприятиях. Бровченко быстро потерял чувство меры в употреблении спиртного, пристрастился к нему и не заметил, как стал алкоголиком. Можно сказать, приобрел «профессиональную» болезнь. Периодически теперь впадал он в запои.

Фенин всячески покрывал его «производственную» болезнь. Пытался его образумить, увещевал и даже – негласно наказывал. Но шила в мешке не утаишь. Связисты всё это замечали, тем более, что - бывало, и на рабочем месте демонстрировал Бровченко своё невменяемое состояние, нализавшись до соплей. И никто ему не сочувствовал. Единственным исключением был Фенин, который, вероятно испытывал моральные угрызения совести и комплекс вины  перед ним, покрывал его, при очередном обнаружившемся запое ограничивался формальным, ни к чему не обязывающим внушением, и спускал дело на тормозах
Штольц от этой части управленческой жизни оставался в стороне. Занимался своим делом. Решал две главные задачи, и по большому счету никто ему в этом не мешал и не помогал, как за долгие годы сложилось. Переключить сеть на новую станцию как можно быстрее! И сбить повреждения! Это и были его главные задачи.
Что касается повреждений из-за погодных катаклизмов – их количество полгода назад взвинтил Штольц искусственно. Приказал разом отключить 400 блокираторных телефонов, которым не хватило свободных номеров на координатной АТС-3. Из соображений экономии полностью остановил работу АТС-4. Все эти 400 телефонов с ноября-месяца стали учитываться как повреждённые.

Это было жестоко по отношению к абонентам. Но и очень жестоко это было по отношению к монтёрам и кабельщикам. Ведь от количества повреждений на сети зависели их премии. Но надо было их расшевелить, чтобы заработали уже на новой станции отключённые телефоны у абонентов как можно быстрее, надо было подвигнуть, чтобы проявили они в полную силу свою профессиональную смекалку. Уговаривать их в обычном рабочем режиме, быстро выполнить эту важную и очень трудную работу, не было у Штольца физических сил. Но он твёрдо был уверен – из имеющихся на сети резервов сможет линейно-кабельный цех отыскать 400 свободных линий, чтобы нормально включить эти теперь уже не блокираторные телефоны в цифровую S-12. Рабочая, профессиональная смекалка – поможет решить задачу! И сделать это нужно, кровь из носа, до очередного паводка.

С приближением весны опять заполонили город слухи. Опять заговорили об Аймаке – объединении двух или трёх областей. И те, кто говорил об этом с многозначительным выражением на лице,  всем своим видом показывали, что не сулят эти очередные преобразования ничего хорошего. Штольц избегал разговоров на эту тему. Он вообще избегал любых неприятных разговоров. И всё равно, с приближением весны как-то тревожнее становилось на душе.
Несмотря на, казалось бы, самому себе установленный щадящий режим, с работы возвращался он уставшим до изнеможения. По-прежнему, требовал в доме неукоснительной тишины, замыкался сам в себе, избегал продолжительного общения даже с детьми. Засыпал тяжело. Любой громкий звук с улицы, будь это лай собак, или рулады вступающих в весенний брачный сезон котов, заставляли тревожно биться сердце, напрягали нервы, вызывали болезненное раздражение и напрочь прогоняли сонное настроение. Требовалось потом много времени, чтобы забыться вновь и отключить сознание.

В одну из таких ночей забывшегося, наконец, крепко уснувшего, вырвал его обратно в реалии назойливый, продолжительный и почему-то очень тревожный звонок. Ну, понятно – середина ночи! Телефон находился внизу на первом этаже, надо было поспешить, добраться до него, а то ведь звонившему, на другом конце провода, может не хватить терпения, чтобы дождаться ответа, и он просто положит трубку.
Так и случилось. Пока Штольц спустился по лестнице, включил свет – телефон умолк. Добавилось досады - телефон мог позвонить снова, а мог – и нет. Организм ещё не успел окончательно взбодриться, перешёл в состояние тревожной неопределённости. Сбилось дыхание, колотилось сердце, одновременно клонило ко сну. Штольц пересиливал себя. Надо было подождать.

 Он медленно начинал соображать. Часы показывали четвёртый час ночи. По тональности звонок был явно междугородный, а значит - звонили из Германии. Разница во времени с Германией – пять часов. У них оно запаздывает. Сейчас там - десять часов, ночь только наступает -  самое удобное время, чтобы поговорить по телефону. Никак не додумаются иностранные братья его, что там, на их бывшей Родине в Казахстане сейчас-то уже самая глубокая ночь! Напомнить им об этом Штольцу как-то неудобно. И так звонят очень редко, подумают еще, что он знаться с ними не хочет.
Всё это сумбурно крутилось в голове и тут в тишине вновь резко и все равно, неожиданно, зазвонил телефон, заставив его вздрогнуть непроизвольно. Штольц поднял трубку. На проводе был младший брат – Вася. В голосе звучали нотки недовольства.

- Слушай, ты почему так долго трубку не берёшь? – И пока Штольц соображал, как бы ему помягче ответить, Вася продолжал
- Виктор, тебе срочно надо выехать в Бурно-Октябрьку! Родителям пришёл вызов из Германии. Надо, чтобы ты помог им собраться и проводил…
Новость, действительно, была неожиданной. Как же так? Жена недавно разговаривала с отцом по телефону. Интересовалась – добрался ли до них благополучно очередной денежный перевод. Пенсию нерегулярно родители получают и надо им помогать. Слышимость была отвратительной, но удалось разобрать, что перевод доставлен и в целом у них всё нормально.
А о том, что могут прийти им  разрешительные документы на выезд в Германию, как-то подзабылось. Похоже, как снег на голову этот вызов свалился. Ну, хорошо, а почему такая срочность с выездом?.. Вася не стал себя утруждать ответом и передал трубку жене – Лиде
- Она лучше всё объяснит.

И тут же зазвучал в трубке голос его жены
- Виктор, у них там такое творится! Ты должен немедленно выехать! Сами родители ничего сделать не смогут!..
Лида тараторила как пулемёт. Чувствовалось – она очень беспокоится за родителей и был наполнен её голос неподдельной тревогой.
Глубокая ночь… Звонок сам по себе встревожил Штольца, а тут энергично, с паническими нотками жена младшего брата нагоняет необъяснимые страхи! Что там? Горит огнём Бурно-Октябрька?
Надо было как-то сбить накал её тревоги. Можно же обсудить создавшееся положение без нагнетания страстей. А то кроме слов – ты должен немедленно! Ты должен!! – ничего из её говорильни и понять невозможно.
Штольц попытался направить разговор в более конструктивное русло

- Лида, погоди! Почему такая спешка, ты можешь объяснить как-то поконкретнее?
Лида не могла. Вполне конкретнее она нагнетала только панику. Надо было как-то прервать эту бессмыслицу, и Штольц повысил голос. Подействовало. Только – с обратным эффектом. Люда на другом конце провода, там – в Германии, почувствовала себя оскорблённой.
- Ты чего на меня кричишь! Это когда ты был начальником, я терпела это! А теперь ты никакой не начальник! Не смей повышать на меня голос!
Причём здесь начальник?  Ну и дела… Вот тут, механически, действительно, с силой, зазвучал в голосе Штольца командирский рык
- Прекрати паниковать!..
Он не успел больше ничего сказать. Вырвала из его рук трубку жена, разбуженная звонком и вслед за ним спустившаяся вниз.

- Лида, Лида… Погоди… Успокойся! Виктору нельзя волноваться. Он сильно болеет… Выдержки, и дипломатичности Амалии Болиславовне было не занимать...
Всё в голове перемешалось у Штольца. И неприятное давление, с каким Лида пыталась подвигнуть его на какие-то чрезвычайные действия, и осознание того, что вот сейчас, немедленно и даже – завтра, послезавтра, не сможет он прибыть к родителям. Самолёты в Джамбул уже давно не летают, и как ходят поезда – тоже, большой вопрос. И здоровье его – та самая резьба, сорванная на стержне, через прореху не желающую затягиваться, в любой момент может пропустить внутрь мозга чрезмерную порцию негатива и запросто выбить Штольца из колеи, вывести из хрупкого равновесного состояния, сделать беспомощным и может быть, даже недееспособным.

Нет, нельзя ему сейчас к родителям ехать, никак нельзя! И это – самый настоящий факт. А ещё пылала в душе злость на брата – вот ведь как озаботился о судьбе родителей! Драпанул раньше всех от них подальше за границу и теперь больше всех печётся, как бы с ними ничего не случилось. Командует издалека, спасает, видишь ли, родителей! Совесть что ли, наконец, проснулась?..
А жена говорила и говорила с Лидой по телефону, а может быть это только казалось Штольцу что время долго тянется. Вернее – она не разговаривала, она слушала и лишь однотонным голосом произносила через паузы – да…, да…, да, конечно! Наконец, положила трубку и сказала
- Они там с ума сходят от паники. Толком ничего не знают и лишь твердят, что ты обязан ехать. Завтра с утра сами позвоним в Бурно-Октябрьку и всё узнаем.

До завтра осталось не так уж много времени. Амалия Станиславовна была абсолютно права в своём решении, и Штольц ожидая окончания разговора, тоже постепенно обрёл способность трезво мыслить. Они вернулись в спальню и попытались уснуть.
Сон к Штольцу не возвращался. Он вновь и вновь перебирал в памяти сумбурный разговор с братом и его женой, и поражался тупой их бесцеремонности и отсутствию элементарной чуткости. Ну, хотя бы поинтересовались из вежливости - Виктор, как вы там поживаете, всё ли у вас в порядке?..
Вот, радуются, похоже, что он не начальник больше. Да и вообще – совок он теперь в их представлении! То ли дело, - они, - сейчас в Германии! Бюргеры, в масле катающиеся! И куда теперь старшему брату до них? Теперь Виктор перед ними шапку ломать должен из вонючей своей Советландии…
Обида на брата никак не хотела проходить.

А еще анализировал Штольц своё поведение во время разговора и реакцию организма на спонтанный взрыв собственных эмоций. От тональности голоса, от выброса энергии, от накала страстей, его гайка на стержне, на сорванной резьбе несколько раз должна была прокрутится и вогнать его в ступор. Но этого не произошло. Она там уцепилась за что-то и от места повреждённого, похоже, переместилась вперёд. Выплеснулись все эмоции туда – в трубку, в Германию – куда надо, и не проникли в голове через прореху внутрь, не коснулись мозга и не стали давить на него физически. Что-то изменилось в организме, и реакция его была другой. Даже намёка на то, что выключится сознание во время этого неожиданного очень тревожного, сумбурного, напряжённого, неприятного и очень непонятного разговора он не почувствовал.

Что-то новое, неосознанное происходило в голове во время неожиданного разговора, крайне неприятное и болезненное. Но эти новые ощущения не парализовали его волю, не приводили лавинообразно к упадку жизненной силы, позволяли произносить слова и выдерживать напряжение эмоционального разговора. Штольц, защищаясь, ведь довольно энергично пытался перевести разговор в спокойное русло.
Его голос, действительно повышенный, так и не преодолел на этот раз защитный барьер, там, в голове, не проник  в запретное пространство и не достиг физически ощущаемого, мягкого, податливого, обнажённого, крайне чувствительного мозга, который тут же, при прямом на него воздействии, отказывался работать, превращал своего владельца в безвольное существо, и явно, как в случавшихся ранее подобных ситуациях, стремился отключиться.
С головой творилось что-то непонятное, но при этом Штольц не потерял способности говорить, действовать и даже возмущаться. Всё внутри головы было напряжено, натянуто чрезвычайно, и сейчас, постепенно это напряжённое состояние ослабевало, вместе с ним проходили потихоньку неприятные ощущения и Штольц потихоньку успокаивался. До утра было ещё достаточно времени, ему удалось отвлечься от всего и уснуть.

Утро наступившего дня было субботним. Как только позволило время, Амалия Болиславовна дозвонилась до Бурно-Октябрьки. Штольц стоял рядом и терпеливо ждал, когда передаст она ему телефонную трубку. Разговаривала жена с отцом долго, тон разговора был ровным, обычным и не усиливал тревоги. Спонтанно возникшая внутри Штольца, постепенно она угасала.
Наконец Амалия Болиславовна передала ему трубку. Он услышал голос отца и из того, что говорил ему Вася с его женой из Германии, подтвердилось лишь то, что его родители действительно, через несколько дней будут в Германии. Поводов для беспокойства нет. Всё у отца просчитано и даже билет заказан.
На вопрос – почему о предстоящем отъезде он не сообщил Штольцу – отец лаконично ответил, что наслышан о ситуации сложившейся в Синегорске и не хочет создавать ему лишние хлопоты, ведь даже  добраться из Синегорска до Бурно-Октябрьки сейчас не так просто. Успокоил: есть кому, отца с мамой проводить. Всё будет хорошо. Нашёлся такой человек, который заинтересован в том, чтобы отъезд родителей из Бурно-Октябрьки в Германию прошёл благополучно и без эксцессов.

И рассказал отец Штольцу, что вылетать они будут в Германию из Алма-Аты.
- Но ведь  до Алма-Аты целых пятьсот километров! Как же вы туда добираться будете? – ужаснулся Штольц.
- Вот этот человек, заинтересованный в нашем отъезде всё и организует. Сам лично отвезёт в Алма-Ату на собственном автомобиле. Он и билеты нам на самолёт купил, и в самолёт посадит...
Делов-то… Багажа у родителей с собой нет, баулы скарбом наполненные, в Германию они не везут. Налегке уезжают. Ну, а в качестве оплаты за помощь в отъезде, оставляет отец "благодетелю местному" бесплатно всё нажитое хозяйство - добротный дом с ухоженным приусадебным участком, автомобиль Жигули, всё движимое и недвижимое имущество. Все равно продать ничего невозможно. Так что очень заинтересован будущий владелец отцовского хозяйства, чтобы как можно быстрее оказались отец с мамой в Германии – подальше от Бурно-Октябрьки.

Всё рассчитано у отца. Документы владения имуществом на нового хозяина переписаны и отдаст он их, когда тот все обязательства исполнит, в последний момент – непосредственно перед посадкой в самолёт.
- Не надо Виктор, ехать тебе в Бурно-Октябрьку. Лишнее всё это. Да и поздно уже. Отец, действительно, приняв решение, рассчитывал сам на себя и о переезде своём в Германию как о свершившемся факте хотел сообщить Штольцу уже оттуда, из-за границы. 
Потом трубку взяла мама. С ней очень трудно было разговаривать. У мамы ухудшился слух, и приходилось чуть ли не кричать в трубку. Мама не скрывала чувств и очень хотела, чтобы Штольц приехал. Чтобы хоть что-то из нажитого забрал себе.
- Витя, ну приезжай!.. Ну как же так… Я такие подушки внучкам приготовила… Пёрышко к пёрышку… Ну, хоть подушки себе забери! И звучала в голосе её тоска и безысходность...

Пошло ещё несколько дней. И вот, опять глубокой ночью разбудил Штольца тревожный звонок. На этот раз голос у Васи был спокойным. Отец с мамой благополучно долетели до Германии и уже находятся в лагере для переселенцев совсем недалеко от места его проживания. Так что беспокоиться нечего!
Долго потом Штольц не мог уснуть. Он лежал с открытыми глазами, думал о том, что, наверное, в Германии родителям всё-таки будет лучше и вопреки такому, в общем-то позитивному выводу, тихо плакал. Сдерживал подступавшие к горлу рыдания, старался не разбудить жену и кончиками одеяла промокал и промокал слезы никак не кончавшиеся. Щемящая тоска навалилась всей силой, терзала душу его и никак не хотела отпускать. Надсадно болело сердце. Ненавидел себя Штольц за то, что не проводил родителей лично, за затянувшуюся болезнь, за собственное бессилие… Лежал в постели потерянный, морально опустошённый, и всё плакал и плакал...
Он никогда больше не приедет в Бурно-Октябрьку. Исчезла притягательная её сила. Не к кому больше ехать... Никто в Бурно-Октябрьке его не ждёт.
Вот так, просто и буднично, одним махом, он потерял малую свою Родину…