1. Дневник связиста. 22 июня

Меня, автора этих строк, война захватила на лечении в городе курорте Железноводск. Туда я прибыл по «курсовке» с язвой желудка, в конце мая 1941года. Впервые увидел красоту этого города, минеральные источники, горы. Бештау, Машук, Змейка, Железная. Все вокруг для меня было настоящим дивом, и я радовался нашему богатству, красоте природы нашей необъятной Родины. Всюду, во всех уголках города, слышались песни, смех, музыка, царило праздничное настроение. В Железноводске на лечении было много военных, много отдыхающих из западных республик, и из самых западных границ нашей родины. В субботу заканчивались лечебные процедуры. Так же и в ту субботу, каждый готовился провести воскресенье по-своему. Кто собирался на танцы под духовой оркестр, кто в кино, или на игры в шашки, шахматы, бильярд, городки. Вечером в баню, или на лекцию. После ужина город курорт затихал. К девяти вечера все расходились по корпусам или квартирам.
Этот последний мирный вечер я провел с дамой, приехавшей из Харькова. Она много рассказывала о красоте и богатстве Украины, особенно восхищалась городом Киевом. Говорила женщина на украинском языке, я ее плохо понимал, часто просил повторить рассказ. Она говорила:
- Я в колхози, в 1940 роки працювала, маяла триста трудоднив.
Несмотря на то, что наше село называли украинским, мне трудно было ее понять. Мы меньше разговаривали, а больше смеялись друг над другом. К девяти часам, как и все, разошлись по квартирам.
Утром, двадцать второго июня поднялся и посмотрел в окно. Меня насторожила толпа людей, собравшаяся вокруг столба, на котором висел радиоприемник.
Я быстро оделся и пошел в сторону собравшихся. Смотрю, люди стоят, внимательно слушают сообщение. Упала женщина, не пережив новость. К ней подбежали врачи. Многие плакали. Из радиоприемника доносились слова диктора о том, что фашистская армия нарушив границу, вторглась на нашу землю, немецкая
авиация бомбит  города и села западных республик.
Диктор закончил передавать известие о вероломном нападении Германии на нашу землю. И хотя радио умолкло, люди не расходились, ждали дальнейшего сообщения. Некоторые быстро стали собираться и покидать город. Это те, кто приехал с западных краев нашей Родины, оттуда, где уже рвались вражеские снаряды.
 С этой минуты город резко изменился. На улицах города проходили митинги, где выступали обычные люди, которые говорили о готовности выполнять любые задания нашего правительства. Они клеймили позором фашистов, вторгшихся в нашу страну.
Не дождавшись конца лечения, я обошел всех врачей для отметки и уехал домой. Ехал поездом. На станциях и в вагонах разговоры только о войне, о вражеских налетах, радиус которых расширялся с каждым днем. В дороге, ночью мне не спалось, я услышал разговор мужчин, сидевших рядом. Один из них произнес фамилию, знакомую мне с детства. Я внимательно стал слушать.
- Вы же знаете бухгалтера нашего Бабенко Алексея Карповича? - спрашивает один из собеседников.
- Конечно, - отвечает другой. Речь шла о моем однокашнике,  друге детства.
- Так вот, в тот же день, когда началась война, в совхозе состоялся митинг, на котором выступило много рабочих. Все говорили с тревогой и возмущением о вражеском нападении. А бухгалтер в своем выступлении говорил, что немцы не всех убивают, в основном евреев. По окончании митинга, Бабенко ходил по домам рабочих совхоза и советовал убрать портреты вождей, а то за эти портреты немцы покарают. На другой же день бухгалтера арестовали и увезли в Элисту.
Закончил повествование один из попутчиков. А я лежал и думал: неужели  Бабенко стал на путь предательства? Ведь ему Советская власть дала возможность выучиться, затем работать. А может его не правильно поняли, своими действиями он, наоборот, хотел сохранить жизни людей? После стало известно, что Бабенко А.К. был приговорен ревтрибуналом к расстрелу. Вернувшись домой, я продолжал работать плотником на своем месте. Меня «перебрасывают» на разные места работы до осени. А в ноябре 1941 года, как и других плотников, меня посылают на Дон, на строительство оборонительного рубежа. В конце года я уже нахожусь на участке Черных земель, возле овец. Весной 1942 года, немцы, собравшись с силами после зимних поражений, развернули новое наступление. Двести девятнадцать дивизий и двадцать бригад направили гитлеровцы на наш фронт. По нынешним данным, в наступлении участвовало шесть миллионов солдат. В беседе с японским послом, третьего января 1942 года, Гитлер сказал:
- Советы будут разгромлены уже этим летом, спасения им нет!
Но мужали и крепли наши вооруженные силы, обретали боевой опыт, становились сильнее. Численность нашей армии была меньше, но у нас были резервы. Это Сибирь, Урал, дальний Восток, Средняя Азия. Как и из других сел, деревень и городов, так и из нашего села Вознесеновки, весной 1942 года, мужчины, парни и некоторые девушки группами уходили на фронт. Двадцать восьмого апреля, когда окотная кампания подходила к концу, на фронт провожали старшего чабана Ивасенко Алексея Федоровича, Родачинского Григория Ивановича, агронома Скоморохина Алексея Ивановича, колхозного плотника Каменского Макара Михайловича и других. В этой группе на фронт уходил и я, старший чабан колхоза им «10 лет Октября», автор этого рассказа.
Весна 1942 года запомнилась мне надолго. В этом году была моя последняя работа чабаном. Ту зиму, начиная с ее половины, я работал старшим подпаском возле отары чабана Штепина Антона Андрияновича на Черных землях. Придя с Черных земель, мы тщательно готовились к окоту /ягнению/ овец. Точка окота намечалась в районе балки Забашты- Инкерюк. К этому времени на фронт ушло много колхозников и готовить  точку для окота было некому. Всю подготовительную работу выполняли сами члены чабанской бригады. В то время кошар, сараев или других помещений не было. Точка окота готовилась в открытой степи, как и во всю бытность наших чабанов. Для новорожденных ягнят вырыли до 70 ям, сверху наполовину накрыли их досками, камышом, потом землей, оставив проход для овцематки. Поставили один большой затишек из решетки, а чуть поодаль затишек из двух решеток. Для жилья поставили джулун. Рядом с ним стояла арба, где находились продукты для людей и корм для собак. Там же стояла водовозка с бочкой  воды для варки еды и для пойла маток- первоокоток. Людей для окота было выделено совсем мало. Старший чабан Штепин А. А. на помощь привез своих детей подростков: сына и двоих дочерей по 13 -14 лет.
Двенадцатого апреля начался плановый окот. Овцы котились дружно, до двадцати маток в сутки. Я, как старший подпасок, ходил с окотной маткой. Старший чабан находился на кошу. Девчата подносили на кош маленьких ягнят и подгоняли окотившуюся матку. Все готовились к сохранению приплода, предполагалось много двойняшек. Ночью дежурило два человека. Я до полуночи, затем Штепин до утра. Подросткам нельзя было доверить окот, поэтому приходилось работать с пяти часов утра до двенадцати ночи. Работа была нелегкой, но так диктовало военное время. Весна была ветреная, сырая и холодная. Требовалось большое мастерство и умение, что бы сохранить приплод. Штепин был первым стахановцем района, это был знатный чабан, коммунист, хороший организатор в чабанском деле. К тому же замечательный, душевный человек. С ним не страшно было браться за такую работу. В отаре было восемьсот голов маток. Волки в это время года редко нападали на овец, к тому же на кошу были хорошие собаки. Все в работе складывалось так, как и должно быть.
В тот день, пятнадцатого апреля, дул восточный ветер, я с окотной маткой уходил на вершину балки. Когда появлялся ягненок, я закутывал его в пеленку и относил в балку с подветренной стороны. Те ягнята, которые появлялись до обеда, могли к вечеру самостоятельно идти на кош, а тех, что появлялись после, приходилось нести на руках. Вечером, как всегда, подгоняю маток и ягнят поближе к точке на тырло. Встречает меня вместо чабана его дочка. Спрашиваю ее:
- А где же отец?
На что она отвечает:
- Вызвали в село, в колхоз.
 Меня ее ответ удивил и встревожил не на шутку. Как же так, наступает ночь, а чабан уехал домой. Мне даже неизвестно, что творится на кошу, сколько окотившихся и где какие матки и ягнята. К тому же, одна окотившаяся овца бросила ягненка и убежала в степь. Взяв фонарь, «Летучую мышь», я долго искал ее. Затем притащил к ягненку и не ушел, пока ни накормил его. Зашел в джулун, где был сварен чай. Мои помощники, набегавшись с утра до вечера за овцами , ложились спать. Мне же было не до сна. На мне теперь лежала ответственность за окотную отару. Быстро попив соленого, с жиром чая, одел брезентовый плащ, я ушел к окотной матке. В мое отсутствие окотилось три матки, две из них двойняшками. Погода была скорее осенняя, дул холодный ветер, срывался дождь. Я собирал ягнят и подносил их к яме, шел за  маткой, бросал ее в яму, затем клал туда же ягненка, накрывал укрытие досками. Управившись, пошел проверить тех маток, что находились в затишке. Услышал, блеет овца, значит, что-то не так. Подошел поближе, вижу возле нее уже мертвый ягненок, оттащил его в кизяшник. Проверил матку с ягненком, которых бросил несколько минут назад, оказывается «мать» не подпускает к себе новорожденного, бьет его головой. Позвал собаку по кличке Охран, усадил его возле овцы и закрыл яму досками. Возвращаюсь к отаре. Окотилось еще четыре матки. Все мои действия повторяются.
Так прошла ночь. До утра я носил ягнят в ямы и таскал туда маток, проверял, начал ли сосать ягненок. Проверял состояние тех ягнят, что находились в затишке. Не заметил, когда рассвело. Пошел в джулун, разбудил своих помощников. Девчушки, Лида и Тая, начали варить чай, а парень Иван пошел к окотной матке. Я проверял ямки с уже окрепшими ягнятами, их можно было вытаскивать и вместе с маткой отпускать в степь. Близняшки мои находились отдельно, и их надо было подпустить к матке. Мотался по степи, а сам поглядывал в сторону села, не возвращается ли чабан. Вместо себя, послал Ивана пасти окотную матку, а сам остался на кошу сделать сортировку уже окотившимся маткам, разделить ягнят по возрасту. Надо было выделить группы больших, малых, и ягнят близнецов. После приступили к нумерации ягнят и маток. Каждому животному надо было поставить на боку очередной номер. К счастью, мой помощник, Ваня, оказался смышленым парнишкой. Выполнял свою работу добросовестно. Он принимал новорожденных ягнят, закутывал в пеленки или в сухую траву, и относил ягнят в балку, в затишек. В какой-то момент я увидел «маяк», установленный моим помощником. Подхожу и вижу непредвиденное. У окотившейся матки совершенно здоровый ягненок, но  сзади у овцы висит выпавшая красная сумка. Такой сложный вопрос мог решить только ветврач. Я уже знал, что выпад матки - это очень сложное дело и в создавшихся условиях выход только один. Бегу на кош, запрягаю верблюда и еду за овцой. Вернулся, зарезал овцу, мясо повесил в тени, посолил овчину и ушел проверить молодняк.
Девочки-помощницы пасли три сакмана и управлялись на кошу. Готовили обед, подкармливали ягнят, собирали кизяки на топливо, парили корм собакам. Вся работа шла по заведенному чабаном ритму. Весь день мы ожидали возвращения Антона Андрияновича, но его не было. Настала следующая ночь. Темпы окота все нарастали. Раскотилось уже 30 маток, у многих по двое ягнят. Снова ночь без сна. Определить новорожденных в тепло, проверить сосут ли ягнята молоко, вышел ли послед, есть ли у овцы молоко и так далее. Наступило утро, окот набрал самый высокий темп. Днем окотилось около семидесяти маток. Это было семнадцатого апреля 1942 года. Из села пришли неутешительные вести: наш старший чабан, Штэпин Антон Андриянович, уходит на фронт. На другой день девочки ушли в село попрощаться с отцом. Мы остались вдвоем с Иваном.
продолжение