Про бомбу

                ПРО  БОМБУ

   То, что после Парада Победы на 9 мая следует парад ветеранов, знают все. То, что они потом расходятся выпивать, большинство догадывается, а вот куда именно знают только сами ветераны. В 1979 году так и было.
    Ещё было золотое солнышко, голубое небо и молодая зелень. Крошечный скверик внутри обширного двора был обнаружен случайно и был признан вполне достойным для употребления купленного ранее для закрепления впечатления от увиденного прежде.( Это не я сочинил, а стандартная формулировка) Компания стародёжи была замечена нами чуть позже из-за специфического цвета их одежды и нешумного поведения.
   Ага!  Так вот куда вы запрятались!  Мишка всегда славился тем, что мог втереться в любую компанию, а куда конь с копытом туда и рак с клешнёй, тем более у нас с собой было. Записали нас в рядовой состав и поставили на довольствие. Генералов там не случилось. Генералы, оне в Кремле выпивают, а тут так, от ефрейтора до капитана. Потому обстановка была непринуждённая, хотя звону от медалей тоже хватало. Все прошли через Севастополь 41 – го. Была парочка Героев. Один, каплей, атаковал с братишками немецкий сторожевик на рыбацкой шаланде, повыкидывал оттуда гансов и привёл трофейный пароход в Геленджик, предварительно наведя шороху на захваченном крымском побережье. Вот так.  А за меньшее при отступлении Героев не дают. Со вторым, интеллигентнейшим  Виталием Сергеичем мы познакомились уже плотнее чуть позже в шашлычной. Про геройскую звезду он сказал:
  -  А, так, случайно.
   Ну, ничего себе дела!
  - Случайно и мы хотим! – завопили мы с Мишкой.
    Филолог – русовед, а по второму высшему доктор философии Виталий Сергеевич  Кияшко зачитал нам, двадцатилетним оболтусам краткую, минут на пятнадцать, лекцию о связи случайного с неизбежным, бифуркациях временных континниумов, а потом, под шашлык и водочку плавно перешёл к истории со Звездой.
    Всё было просто. Студента Кияшко, малость подучив, послали оборонять Севастополь от фашистских захватчиков. Серьёзные орудия, сказали настоящие артиллеристы, лейтенант Кияшко конечно не для вас, а с зенитной 76 – мм пушкой вы справитесь. Вон там ваш капонир. Что – ж не худший вариант, говорит лейтенант. Трёхметровые перекрытия из фортификационного бетона, тёплый сортир,  да трёхразовое питание на войне дорогого стоит и приступает к изучению матчасти.  Обычная МЛ – 20, снаряды стандартные осколочные. Высота поражения до 10 км. Пострелять, в общем, удавалось только по разведчикам – фокке - -вульфам ( в просторечии – рамам), которые постоянно висели в небе. Медленный, неманёвренненый, но редкой живучести самолёт. Глядишь, вроде, попал. Нет, точно! Кажется, всё, в клочья, а он пускает тоненькую полоску дыма и тянет до своих, а там, оставшиеся в живых члены экипажа, прижимая к пузу бесценные фотокамеры с плёнкой вываливаются на парашютах за борт.  Недорогие в постройке были эти фоккеры – 180. По результатам их исследований под Севастополь прибыла Большая Берта, чудовищная мортира, плевавшаяся снарядами в тонну весом. Я не ошибся с прилагательным.    Характерный харкающий звук был слышен за километры. Хотя стреляли фрицы исключительно ночью, а днём затягивали всё маскировочной сеткой, их вскоре вычислили флотские акустики, на каждый выстрел сводя пеленги, и через недельку главный калибр батареи распотрошил лощинку с Большой Бертой и полком её обеспечения в хлам. Хоть бертины снаряды и наделали трещин в бетоне, перспективы у гарнизона были. Впрочем, были они и фюрера. Севастополь – ключик от Чёрного моря, и тут какая-то батарея!
  -  Есть ещё у нас  козыри в рукаве, и порох в пороховницах – заявил великий и ужасный в своей визгливой речи по радио.
   - Это есть  Доронье 340 – DX и наша знаменитая десятитонная бомба. Четырёхмоторный  Доронье, он получше будет, чем британский Ланкастер, который применили в «войне дамб» в сороковом англичане. И сколько Ланкастеров вернулось? Никого из пятнадцати! Нам такого не надо! -  вопил фюрер. - Все немецкие мальчики вернутся домой к Рождеству!
    Русские мальчики подобных надежд не лелеяли и вышли на боевые позиции, как только авиационный акустик засёк гул вражеских бомбардировщиков. Ой, вы не видали этих акустических установок! Буквально по трубе от патефона в каждое ухо! Ведь глохли ребята! Месяц – другой и чудесного слуха скрипач мог играть разве что на барабане. Цена войны.
    Дистанция 15 км, высота 7000м. Прожектор достаёт еле-еле. Видимо, гансы, придумали новый бомбовый прицел, иначе с семи тысяч не рискнули бы. Бомбы ведь тоже денег стоят. Самолёты ещё дороже. Дороже самолёта только пилот. Немецкий пилот.
    Ну что, братцы, посунулись! Высота семь, ветер сто семьдесят юг, десять узлов, упреждение  пять градусов, возвышение восемьдесят один. Пли! Снаряд пошёл.
     Зенитка стреляет не так громко, как допустим гаубица. Этакий лающий звук. Это из - за длины ствола.  Можно даже уши не прикрывать. Теперь только ждать. Секунд восемь. Раньше не долетит. Ребята зарядят за это время. Ага, есть вспышка! Взрыв на семи километрах освещает снизу тёмные крестики неторопливо плывущих в небе бомбовозов.  Фоккеры, со своими трёхтонками, а вот эти разлапистые тени это Доронье – супертяжеловесы. Их десятитонные бомбы прошибают бетонные бункеры на пятнадцать метров вглубь, и только там лопаются. Пять тонн взрывчатки не оставят ничего живого в подземных коридорах.  Да, да, в десятитонной  бомбе тротила тонн пять, а остальное – стальной корпус иначе это не бомба, а хлопушка. Взрыв на поверхности нам не опасен, а вот когда раскалённый газ покатится по подземным коридорам, вышибая броневые двери, сжигая всё живое это жуткая сила.
    Итак, что мы видим? Недолёт. Ставим 7500. Пли! Что чувствовали мы тогда кроме страха? А полную безнадёжность. Одной оставшейся на батарее зениткой от всего  Люфтваффе один чёрт не отобьёшься.
    Вот тут чудо и случилось. Следующим выстрелом прямое попадание в чью – то бомбу. Это с семи – то километров! В плотном порядке летящих на нас самолётов началась детонация предназначенного для нас груза. Весь этот салют продолжался секунды три, а может минуту, а может и больше. Потом я или кто-то другой скомандовал – « в укрытие!» Потом минут пять на нас сверху сыпалось то, что там, вверху недовзорвалось, и не догорело. Горящим хламом была засыпана вся батарея. Немецкие летуны свой долг выполнили. Батарею нашу накрыли. Собой. Двое суток потом откапывались. У меня от тех раскопок остались золотые часы в некондиции, чей – то железный крест с мечами и серебряный портсигар. По нам не стреляли и не бомбились потом, наверное, неделю. Впечатлились, видимо. Потом Севастополь был сдан и на лидере «Ташкент» нас переправили в Туапсе.
    Тут воспоминания прервались и начались рассуждения о том, что возможно случилось бы ежели Бонапарта пристрелили  тогда, на Аркольском мосту, о судьбах Европы и о всём таком, о чём в двадцать лет не думается. О судьбе, случайности, о Боге. Потом старый  выпил ещё, заплакал  и стал просить прощения у какого-то сержанта Егорова и рвался заряжать…
   Отвезли мы Виталь Сергеича на такси согласно записке с адресом и червонцем вложенном в нагрудный карман его гимнастёрки слева и сдали по описи вдове его боевого товарища где-то на Соколе. Она его, конечно, узнала, всё поняла и сказала что, позаботится.
    Вот и вся история случившаяся весной 1979 года. Что-то, конечно, подзабылось и чуть-чуть сочинилось. Но только чуть-чуть, ей богу!