ПРО КЛАД

  Да леший его знает скоко мне лет! Всё одно устала! Ага, так  тебе, милок, и сказала где, это  и свалила весь груз вроде бы на тебя. В сказках такое бывает, когда шепнул на последнем выдохе и свободен. Тут тебе не сказки, а с полсотни трупаков кого ядом, кого с пулемёта, а кого и нивесть как. Кто – ж такое простит. Вот и этот, завёлся, по нынешней манере батюшка. Прислали на мою голову. Церкву ладит. Упрямый, чёрт! Прости Господи! Молодой, что он там знает, а  всё тож рыло от меня воротит. Ой, Бог Свят по мою душу. Ну, оно понятно, наговорили ему. А всё золото, будь оно проклято. Да и не видала я того золота ни золотиночки. Вот дала бабка Аникея ключ и живи теперь с ним как хошь. Будто прокляла. Что я ей? Седьмая вода на киселе родственница. Благодетельница чёртова, прости господи! Думаете, дала  ключ как ключ с бронзовыми загогулинами? Да нет, ключ – шепоток, что и в руки не возьмёшь, а возьмёшь не выпустишь. В двадцать седьмом пришли товарищи за золотом в первый раз. Как положено тогда, вежливо, но очень уж настойчиво и с оружием. Где, говорят? Нет, очень культурный их главный был. Студент! Он мне всю ночь шептал, как будет счастье всем угнетённым. Сладенький. Не стерпела, сказала, куда и как. Кто ж знал, что так обернётся. Мясо кусками по всей делянке, будто медведь чудил. Тогда обошлось, хоть и плакала я по тому командиру. Да тот плач не плачем был, когда я по самой себе заплакала. Потом  это было. Всю спину содрал плетью начальничек с малиновым околышем, как его взвод, что за кладом отправился, вернулся в некомплекте. Один мальчишечка шестнадцати  лет в беспамятстве и  без винтовки вернулся и всего лишь.  Зажила спина, а  того красномордого свои тогда же и шлёпнули, чтобы слухи не распространял панические и вообще взвод командиру потерять это вам не шутка. Двадцать два человека и с пулемётом. Особо когда его люди за золотом  пошли, а он остался девку плетью обихаживать. Дескать, заложница и вражеский агент! Это я то! Трус ты и саботажник, а не командир, сказали ему товарищи. На! Скушай маслину и не жалуйся, сука! Война прошла тихо. Мужичков, понятно, поубавилось, да что там поубавилось, выкосило начисто. Ой, сладкий был тот, который культурный, а больше никого и не было. Нонешние шарахаются всё. Пугливые. А как помер вождь и учитель, потянулись другие. Вроде блаженные, а глаза так и стреляют, чисто пулемёт. Хуже! Всё про науку, краеведы хреновы. Иконку я им не отдала, а про клад сказала. Ищи, коли хошь, иудино семя. Участковый потом приходил, спрашивал, мол, куда девались эти, городские. А я что?  Ничего! Вот нечего! Мало того, что Кузьминишна в сельпо в долг не даёт, будто я сама на себя беду навесила! Нечего было и её Кольке за кладом шастать. Сам виноват. Никому теперь ничего  не говорю, потому как никому правда и не нужна. Смерть от неё. Ведь кажный покойничек мне на шею, и как отмаливать? А отдавать ключ каково? Сама не хочу, а надо.  Ведь  знаю кому. Нинке, библиотекаршиной дочке, хоть и родня она мне десятым краем. Хорошая девка, жалко. Почти городская. А не передам – гореть мне в аду, и это знаю. Но это ещё нескоро. Я – то пока ничего. Здорова. А Нинка глядишь, и замуж выскочит, понесёт. А когда  ребёночек будет уже не  страшно. Мне так и не довелось. Один командир был и тот не в срок. Ох, горюшко! Да что ты со своим золотом! Правительство ему велело! Вот пускай правительство и лезет  в  Волчью Падь! Озеро там круглое! Там правительству и место! На сорок сороков тот клад заговорен, ясно? А коли так, то дальше не моя печаль. Это что, на тысячу шестьсот? Ну, так  вроде, по математике. А кого, годов или покойников? И откуда считать? А я знаю?