Январь восемнадцатого. Всё только начиналось

От Москвы до Петрограда,
Шепоток со всех сторон,
Мол, спасать Россию надо,
Офицеры, все на Дон.
Собирает нынче силы,
Генерал и патриот,
Ходят слухи, сам Корнилов,
Добровольцев поведёт.

На вокзале мрак и стужа,
Заметает в дверь метель,
На газетке скудный ужин,
Рядом серая шинель.

- Господин полковник, вы ли?
Право, что за маскарад?

- А, моншер, месье Кобылин,
Вы присаживайтесь, я рад.
Да, шинель с плеча солдата,
По - другому здесь никак,
Без надёжного мандата,
Отведут  за тот барак.
Вот и вы, смотрю я, в штатском,
Человек – мастеровой,

- Да, признаться, вид  дурацкий,
Но зато пока живой.

- Что живой, поручик, вижу,
А позвольте вас спросить,
Уж не в сторону Парижа,
Вы намерены отбыть?

Помолчал поручик, хмуро,
Посмотрел по сторонам,
- Нет, полковник, я не шкура,
Я Россию не отдам.
Расстегнул пальто небрежно,
И под ним блеснул погон.

А снаружи лязг железный,
Бьют вагоном о вагон,
Формируются составы,
На перроне суета,
Люд на нём богатый, справный,
Уезжают кто – куда.
Прежней больше нет России,
Раскололась тут и там.
Ну, а кто-то копит силы,
Затаившись по углам.

- Значит, вы на юг, поручик?
"Отдохнуть" решили там.
Жаль, но, вам я не попутчик,
Еду в Пензу по делам.

-Ехать в Пензу, это смело,
Значит, к тёще на блины?
Видно вам, совсем нет дела,
До судьбы своей страны.
И плевать, кто нами правит,
На бардак и на вертеп,
Скоро к стенке будут ставить,
Комиссары и совдеп.

- Ставить будут, несомненно,
Класс на класс, идёт борьба,
И погибнут непременно,
Кому выжить не судьба.
 
Помолчали, подождали,
Мимо шел патруль солдат,
Много люда на вокзале.
Все с опаской прячут взгляд.

-Вы вольны как поле ветер,
Что вам, вы же холостой.
У меня семья там, дети,
Сыну младшему шестой.
Знаю вас я по германской,
И скажу, поручик, так -
Нет войны страшней гражданской,
Тут крути хоть так, хоть сяк.
Нет в ней чести, нет в ней славы,
Коль пойдёт на брата брат,
Все оставят след кровавый,
Будет каждый виноват.

В стороне вдруг зашумели:
-Ну-ка, энтого проверь!
Хлопнул выстрел: «Тот, в шинели!»,
Распахнулась настежь дверь.

Женский визг, бегут солдаты,
Лязг затворов на ходу,

-Помоги нам боже святый!

- Прям в живот, ой, не могу.

На полу солдатик в корчах,

- Доктор есть здесь, господа!
Распластался, уже молча.

- Не смотри, сынок, туда.

Православные крестились,
Шапку снял купец в мехах,
- Вот ведь как. Ну что, добились,
Править ныне будет страх.
Вам свободы захотелось?
Революций подавай!
А  вишь, как это завертелось,
Полилась кровь через край.

На перроне бьют винтовки,
Огрызается наган.

- Офицерик  этот, ловкий,
Он стрелял через карман.

-Господа, да где же поезд,
Ехать к черту, хоть куда.

- Я зашила деньги в пояс..

- А в буфете есть вода?

Вуаля, - сказал Кобылин,
-Труп солдата не остыл,
А они уж всё забыли,
И мертвец их не смутил.
Привыкай Россия к смерти,
Что там будет впереди,
На костях запляшут черти,
Если хам нас победит.
Ну, прощайте же, полковник,
Бог даст, свидимся ещё,
Покидаю сей клоповник,
В коем свинство - наше всё.
Честь имею, - и рукою,
Будто шашку придержал,
Вскоре слился он с толпою,
А вокруг шумел вокзал.

-Есть французские картинки,
В разных позах, красота.
Граммофонные пластинки..
-Да пошел ты! Срамота.

- Френч английский, хошь задаром,
Обменяю на тулуп.

- Дай дорогу! – санитары,
На носилки грузят труп.

На перроне два солдата
Курят трубку на двоих,
Рассуждает бородатый:
- Насмотрелся я на них.
На буржуев, на господ,
Вроде сверху образован,
А внутри пустой народ.
Жизнью сладкой избалован.
В феврале царя спихнули,
Радость, полные штаны,
Огляделись, ужаснулись,
Глядь, и нету полстраны.
Ничего у них не вышло,
Алексашка вон сбежал.
Был наш царь хоть никудышный,
Ну, а всё таки внушал.

Бородатый матюгнулся,
Выбил трубку о каблук:

- Расползается Расея,
Как по шву, напополам.
Знать, портки в конец сносили,
Коль повывалился срам.

 



Январь восемнадцатого года. Всё только начиналось.