ПВО у нас - во!

ПВО У НАС – ВО!!!

В первые дни весны 1982 года с должности штурмана сторожевого корабля СКР-41 проекта 159Э меня назначили помощником командира СКР-46 проекта 159М. По большинству технических средств и вооружения эти корабли не сильно различались, но 46-й был на пять лет моложе, прошёл модернизацию и его оснащённость была посовременнее. Боевая же и повседневная организация обоих кораблей были сходны процентов на 90.
Понятно, что это сходство помогло мне в течение первых месяца-полутора со дня назначения получить все положенные допуски к самостоятельному управлению кораблём на якоре и стоянке, в том числе при дежурстве по ПВО. – Помощник командира – начальник ПВО корабля, и этот допуск один из важнейших в его службе.      
В начале шестидесятых, когда строился наш корабль, его основные средства ПВО были вполне серьёзны для такого, относительно небольшого, водоизмещения – слегка за тысячу тонн. – Они включали две артиллерийские башни со спаренными трёхдюймовыми стволами скорострельностью 90 выстрелов в минуту каждый, радиолокационные станции обзора, наведения артиллерии, поиска и помех.
Со второй половины 70-х, после масштабного освоения ВМС США и некоторых их сателлитов противокорабельных ракет «Гарпун», для самообороны СКР в море этих средств стало, конечно, недостаточно, но атаки одиночных самолётов и крылатых ракет предыдущего поколения он мог успешно отражать. Это подтверждалось не только расчётами и в ходе учений, но и боевым опытом ВМС стран Азии и Африки, которым СКР нашего проекта поставлялись в немалом количестве.
Включение же в систему обороны базы или ордера кораблей отчасти сглаживало возрастные недостатки и повышало ценность нашего сторожевика, как боевой единицы ПВО: прикрытый ракетным зонтиком более мощных соседей от высотных и низколетящих самолётов и крылатых ракет, он мог на все сто реализовывать свои боевые возможности по доступным целям. А доступны они были в весьма приличном диапазоне – по всему горизонту на высотах от 300 метров до 6 километров и дальности до 8 километров, со скоростью вплоть до 2 Махов. Оставалось только тренировать экипаж, считали мы до поры до времени.
Воздушный налёт на базу и его отражение командование Тихоокеанского флота и 11-й армии ПВО – истребители выделяла армия – обычно отрабатывали один-два раза в неделю. Разумеется, чаще вечером и ночью. Как мы шутили, чтобы меньше к пирсу тянуло. –  Стоило кораблю ошвартоваться, он тут же включался в систему ПВО и редкий налёт не приводил к дисциплинарным и прочим неприятностям: дотошные проверяющие неизменно находили недостатки в организации командных пунктов и боевых постов.
Мало кто избегал этой участи. – Нужно было совсем уж изломаться и оказаться небоеготовым, чтобы ПВО-шники махнули на тебя рукой. Но тогда командиру светило столько жизненных сложностей, а экипажу – не долгожданные сход и отдых, а восстановление технической и прочих готовностей, что тоже не очень радостный процесс.
В общем, в ПВО пункта базирования участвовали все находящиеся в нём корабли. Разница была только в том, что одни задействовались частично – силами, например, одной дежурной башни, и это, можно сказать, почти внутрикорабельное дело, а другие официально назначались дежурным кораблём по ПВО.
Официально – это, значит, приказ комбрига, торжественный ритуал заступления на боевое дежурство, подъём на левом ноке рея «Рцы» – сине-бело-синего флага, а от захода до восхода – синего огня там же, призывы к бдительности комсомольцев и партийные собрания, стенгазеты и боевые листки о том же, внезапные проверки штабами всех уровней и такие же внезапные тренировки с летающими над базой самолётами, боевыми и учебными тревогами, работой всех линий связи, и прочая, и прочая, и прочая.
Как правило, дежурный корабль по ПВО назначался на неделю, но флотская жизнь далеко не всегда идёт по плану. – Следующий по графику дежурный корабль к концу этой недели частенько переориентировали на внеплановые задачи в море. Случались и приказы свыше, которые бросали сменщика куда-то подальше от базы, охранять которую ему предстояло буквально через день. А иногда потенциальные дежурные не проходили проверку – по состоянию техники или оружия, уровню подготовки экипажа или  неотработанности документации – да мало ли причин, по которым можно «зарубить» корабль и отправить его в море вместо дежурства… Различные причины, а результат один: приказ о продлении дежурства корабля. И так несколько раз. Бывало, «особо везучие» по месяцу крепили ПВО, а рекордсмены – и по два.
Но самое неприятное во всей этой противовоздушной катавасии – все, кто входил в расчёт ПВО и её обеспечение, не имели права покидать корабль. А это не только комендоры и радиометристы с офицерами и мичманами БЧ-2 и РТС и командный пункт ПВО во главе с помощником командира. – БЧ-5 подавала постам ПВО электроэнергию и обеспечивала вентиляцию, БЧ-4 несла вахту в радиосетях и вела визуальное наблюдение, штурманята склонялись над планшетами воздушной обстановки, боцмана надували уголковые отражатели… – Едва ли не половина экипажа участвовала в обороне корабля и базы.
Все участники процесса – от рядового боцмана до помощника командира – были забиты в приказ комбрига, копия которого лежала в штабе флотилии, и только командир бригады имел право внести туда изменения. Вот и получалось, корабль стоит неделю за неделей у родного пирса, а офицер может только пройтись вблизи сходни. Домой – только через официальную замену, и только в приказе. А кто ж пойдёт с такой мелочью, как сход, встреча с семьёй, к комбригу… Опять же, снизойди он до тоскующего по дому военмора, нужно будет об этой «мелочи» докладывать на флотилию, где точно не поймут такого либерализма старого морского волка.
Как известно, безвыходные ситуации только кажутся такими и пытливые флотские умы обязательно найдут выход. Даже если он приведёт в новый тупик или его свод обрушится. В ситуации с дежурством по ПВО выход обычно заключался в подмене на ночь офицера или мичмана коллегой с другого корабля. Конечно же, без ведома комбрига. Разумеется, это невозможно было без согласия двух командиров кораблей. Знали о подмене или догадывались о ней и некоторые штабные офицеры, но чаще она происходила втайне от них: статус не позволял им не реагировать на нарушения. Хотя и не всегда…
Не всегда закрывал на это глаза и флагманский ПВО-шник капитан 3 ранга Курбай. Но в нашем случае он их закрыл… – Пётр Иванович благоволил к помощнику командира СКР-41 старшему лейтенанту Дикарёву. И вовсе не потому, что Миша тоже закончил ракетно-артиллерийский факультет Калининградского училища. – Дикарёв был хорошим командиром БЧ-2, неплохо справлялся с обязанностями помощника, а как начальник ПВО корабля, он доставил профильному флагману немало удовлетворения: руководимый им КП работал очень прилично и Курбаю было что предъявить высоким инспекциям да ещё и намекнуть при этом, что не зря им вострятся лыжи в сторону Калининграда: смена, и достойная, налицо.
Чувствуя это благоволение, Михаил и обратился к Петру Ивановичу с просьбой зажмуриться: на носу семейный праздник, с командиром корабля капитан-лейтенантом Кацубой вопрос согласован, подмена будет надёжная. Всего-то на одну ночь! Недолго ПВО-шник колебался, но предупредил Мишу: в случае чего, мы с тобой незнакомы.
Вскоре, благо стояли борт о борт, Дикарёв возник в моей каюте и, выяснив, что вечером я без схода, попросил подменить. Ну, разве мог я ему отказать: совсем недавно он был моим начальником, к тому же хорошо помог подготовиться к зачётам по артиллерии и ПВО. Да и вообще, как не выручить такого славного парня, как Миша. К тому же налёт авиации был накануне, а потому наверняка сегодня он исключён. А если и случится, и людей, и организацию сорок первого я ещё не забыл, отобьёмся.
Богу бы в уши эти слова… – Едва ночь накрыла залив Стрелок своим тёмным одеялом, пост ПВО с острова Аскольд за несколько сот километров, на предельной дистанции, обнаружил воздушные цели: с востока, с другого края Японского моря, на околозвуковой скорости приближалась группа самолётов. В этом не было ничего удивительного: 23-й корпус ПВО именно так начинал свои налёты с целью проверки и отработки отражения атак воздушного противника.
Конечно, пост их опознал, но командные пункты армии ПВО и ПВО флота умолчали о том, передавая по дежурным радиосетям оповещение. – Всё должно происходить по-настоящему, как во время войны. Только боезапас не подавать. Впрочем, было то самое «секретное слово пароль», которое позволяло отличить реальный бой от тренировки, но в тот раз его не произносили. И дай, Бог, чтобы мы его никогда не услышали!
Наша радиорубка оповещение не прозевала. Тотчас зазвенел сигнал тревоги, перешли на бортовое питание, экипаж приготовился к бою с воздушными налётчиками, доклад о готовности пошёл наверх. Динамик откуда-то из недр системы ПВО Дальнего Востока монотонно транслировал на корабль цифры координат приближающегося врага и мои недавние подчинённые – рулевые – споро выстраивали на круговой сетке планшета его несложную траекторию. – Она вела точно к центру планшета, прямо на нас.
С выходом самолётов на дистанцию обнаружения нашим радиолокатором – порядка 150 километров – цели обнаружились по прогнозируемому пеленгу. Всё складывалось неплохо. При скорости противника около 900 километров в час мы имели целых 10 минут от его обнаружения до момента, когда он окажется над нами. – Вполне достаточно для наведения орудий и подготовки к открытию прицельного огня. Но «МиГи» словно разгадали наши, полные уверенности в себе, замыслы: тут же начали маневр по высоте – резко снизились и исчезли с экрана. Как оказалось, они маневрировали и по курсу: обнаруживший их дежурный по ПВО БПК 10-й эскадры выдал в сеть сведения о налёте уже с севера и дистанцию менее 30 километров. – Над самыми волнами подкрались, супостаты. Правда, для того им пришлось снизить скорость, но времени всё равно оставалось в обрез. Едва-едва успели засечь нашей РЛС.
Применять устаревающее РЭБовское оборудование сторожевика планом обороны базы не предусматривалось – этим занимались куда более новые корабли эскадры, а вот башни комендоры крутили за носящимися над заливом истребителями вовсю: они хоть и поздновато, но успели принять целеуказание от РЛС управления огнём. Командир БЧ-2 доложил, что каждый ствол отработал минимум одной очередью. Случись такое в реальном бою, может, и не сбили бы мы самолёт врага, но близко подлетать он точно побоялся бы. Визуальные же устройства даже не пыталась использовать – ночь, хотя и лунная.
Самолёты ушли за пределы досягаемости нашей радиолокации, командные пункты ПВО дали отбой, можно было подвести итоги «сражения». Но только-только передохнули, смахнули пот со лба, настиг нас новый неприятель: на мостике, откуда я руководил нашей обороной, появился капитан 2 ранга Неведомский. – Константин Алексеевич был начальником ПВО Приморской флотилии и не упускал случая на деле узнать уровень подготовки подчинённых.
Будь другой проверяющий, было проще, но прибытие именно Неведомского означало дополнительные сложности: он начинал офицерскую службу на однотипном корабле нашей бригады и за несколько лет командования БЧ-2 не только изучил до мелочей организацию ПВО, но всю её, так сказать, железную часть до последней гайки руками потрогал. И нечего было рассчитывать в чём-то провести его, скрыть какие-то упущения. Оставалось надеяться, что налётов больше не будет.
Конечно, этим надеждам не суждено было сбыться: через считанные минуты уже с отдалённых северных постов – чуть ли не от Охотского моря – пошёл поток цифр. На этот раз самолёты разделились и шли на нас группами с двух сторон под углом 50-60 градусов. Тут нам и крышка, подумалось: с односторонним налётом мы ещё справляемся, а с двусторонним намного сложнее будет. Но начальник самого высокого КП был на нашей стороне: приказал дивизиону ПВО с острова Путятин взять на себя группу, идущую восточнее, а кораблям и береговым силам – западнее.
Этот налёт не сильно отличался от предыдущего, если не считать того, что истребители не кружили над нами, но прошли на более высокой скорости и удержать их под прицелом было сложнее. Тем не менее артиллерия по ним наводилась и отрабатывала стрельбу исправно. Неведомский за всё это время не проронил ни слова, но карандаша от записной книжки почти не отрывал. – Уж не приговор ли строчит…
Третья атака не заставила себя долго ждать и прошла почти как в недавно просмотренном фильме о войне на море. – Там асы рейхсмаршала Геринга применяли «звёздный налёт» –  одновременный выход на корабль со всех сторон, и отбиться от них было ох как не просто, если не невозможно. Асы главного маршала авиации Колдунова были ещё успешнее: всесторонний заход на огромной скорости, высота полёта на уровне клотика, забившие экраны сплошной засветкой помехи не оставили нам никаких шансов на отражение атаки противника. И так несколько раз. Как надо, работали лишь связисты: хроника разгрома поступала из эфира беспрерывно, наши беспомощные доклады тоже проходили беспрепятственно. Неведомский в это время обходил посты и я не мог видеть, что он там дописал к приговору, но, думаю, смягчающих обстоятельств нашёл маловато.
Когда я вышел на пирс попрощаться с ним, Константин Алексеевич, пожав руку, выразился в том смысле, что не стоит унывать, могло быть и хуже. Это меня лишь слегка приободрило, ведь радость от успеха в первом эпизоде нашей маленькой войны, слегка приглушённая во втором, сменилась ощущением полной Цусимы после третьего. И надо же было поддаться на просьбу Дикарёва! Такой провал!
Минорное настроение ничуть не соответствовало тому, что меня окружало: пирс и палубы кораблей залиты яркими огнями, успокаивающе постукивают дизеля, команды не заглушают тихий плеск слабого прибоя, лёгкий бриз разносит над бухтой первые весенние запахи леса, темнеющего под луной на склонах сопок. – Весна, мир, май, покой… Кто бы поверил, что всего-то минуты отделяют от бешеной круговерти команд, донесений, воя приводов башен, лязганья орудийных механизмов и рёва турбин в небе. И от разочарований в себе и силах противовоздушной обороны…
Миша Дикарёв, как и обещал, уже в семь часов взбежал на палубу. Мой краткий рассказ о вечерней «войне» он прослушал с некоторой, как мне показалось, иронией – в его жизни она была далеко не первой. Визит же начальника ПВО флотилии он не оставил без внимания и расспросил о нём подробнее. Но что я мог ему сказать … На том и разошлись, условившись в ближайший выходной, а может и раньше, обсудить события за чаем или чем покрепче.
Через день-два причастных к ПВО офицеров штабов и кораблей базы собрали в учебном центре. Приехали и армейские офицеры, в основном полковники и подполковники, с голубыми и чёрными петлицами – авиаторы и ПВО-шники из 11-й армии и 23-го корпуса. Такое расширенное собрание редко случалось, но вокруг Фолклендских островов шла война, в которой ПВО кораблей Великобритании показала себя не с лучшей стороны. Требовалось делать выводы. Как позже мы узнали, ожесточённость третьего налёта на нас стала первым следствием этих выводов.
Для начала капитан 1 ранга из разведуправления ТОФ сделал доклад об обстоятельствах гибели красы и гордости Соединённого Королевства эсминца «Шеффилд». – Несколькими днями ранее его потопил аргентинский «Супер Этандар», применив крылатую ракету «Экзосет». Второй же штурмовик одновременно едва не потопил фрегат.
Очень хорошо оформленная схема боя в подробностях показывала: всё происходило почти как на нашей тренировке: резкое снижение самолётов до предельно малой высоты, маневр для выхода на цели с неожиданной стороны, полёт ПКР  в притирку к волнам – в борт британца она вошла лишь на полтора метра выше ватерлинии. Зайди аргентинцы хотя бы с двух сторон, вряд ли бы уцелел и фрегат «Плимут», сопровождавший «Шеффилд», и не спасло бы его тогда от выпущенной ПКР облако дипольных отражателей. Тем более, если бы самолётов и ракет было больше. Неэффективность работы РЛС наблюдения, упование англичан на плохие метеоусловия, неготовность к борьбе с низколетящим целями – всё это сыграло на руку противнику.
Затем несколько генералов и адмиралов кратко сообщили о действиях подчинённых сил во время последней комплексной тренировки. Выходило, что в целом система ПВО в звене соединение-объединение отработана неплохо и основные задачи выполняет, что и показала тренировка. Ошибки и сбои происходят на объектовом уровне – на отдельных кораблях и дивизионах ПВО. Кто бы сомневался!
Начали вызывать старпомов и помощников командиров кораблей, офицеров береговых ПВО, участвовавших в тренировке, потом давали пояснения начальники ПВО бригад. Я-то подумал, что сейчас произойдёт «избиение младенцев» – раз в самом верхнем звене всё хорошо, то непременно будут искать виновных за недостатки на нашем уровне и найдут, конечно, но, к удивлению, ошибался. – Ведущий совещание генерал из 11-й армии ставил перед ним отнюдь не формальные задачи и действительно нацеливал участников на поиск путей к стопроцентной надёжности ПВО в целом и каждого – на своём участке. Обсуждались самые мелкие детали промахов и ошибок, тут же предлагались меры по их устранению. Многое решалось на уровне штабов, а на моём всё сводилось, собственно, к подготовке расчётов ПВО – тренировки и ещё раз тренировки! Всё остальное имелось в наличии – оружие, техника, документация. Будь они ещё соответствующими силам потенциального агрессора…
Одним из последних выступил капитан 2 ранга Неведомский. Он обстоятельно доложил о проверках частей и кораблей, упомянул и СКР-41: как я и думал, за первый и второй «бой» оценка была положительная, а вот третий он даже не стал оценивать. – Что оценивать, если корабль не соответствует ни вооружением, ни техникой в полном смысле современной противовоздушной обороне.
Он может быть, резюмировал начальник ПВО флотилии, успешен в системе ПВО базы или ордера, и то при нападении малой интенсивности не самых сильных ВВС – Китая или Южной Кореи, например. Против же авиации США или Японии пользы от него крайне мало. Опыт Фолклендов показывает, что даже новейшие корабли не всегда могут противостоять налётам ВВС с ПКР. Значит, необходимо планировать боевое применение таких кораблей, как наш СКР, с учётом их ограниченных возможностей, не возлагая на них непосильных задач и напрасных надежд. – Лучше не скажешь!
Вспомнился под впечатлением услышанного курс истории военно-морского искусства, пройденный в училище. – С конца тридцатых авиация стала главной ударной силой на море и долго таковой оставалась. Во Второй мировой войне, особенно на Тихоокеанском театре военных действий, именно авиация играла главную роль в сражениях флотов и противостоять ей корабли могли далеко не всегда. Некоторые «стратеги» вообще склонны считать её непобедимой при боестолкновениях с надводными кораблями, хотя это очень спорная точка зрения. – Возможности кораблей постройки 70-х – 80-х выросли несравнимо с военной порой.
По итогам совещания в бригаде провели разбор тренировки в присутствии уже всех офицеров штаба, политотдела и кораблей. Вёл его Курбай, а Неведомский присутствовал, но не вмешивался. Миша Дикарёв обстоятельно, поминутно доложил обо всех её перипетиях так, как будто он лично стоял на мостике. Приводил детали, анализировал недостатки, отмечал удачные действия моряков. – Опыт, что и говорить! Я только улыбался про себя, слушая эту «поэму». Что же касается урока тренировки – остаётся выжимать из стареющей техники и оружия максимум возможного, резюмировал Михаил. С этим выводом все согласились.
Курбай удовлетворённо кивал в знак согласия, а начальник ПВО флотилии только изредка посматривал в мою сторону. Неуютно я себя чувствовал от этого посматривания: а ну, как раскроет наш заговор. – Серьёзное ведь дело, нарушение боевого приказа. Но, видно, хорошо помнил Константин Алексеевич службу на 202-й бригаде противолодочных кораблей и сам наверняка участвовал в подобных, вынужденных нелёгкой корабельной службой, заговорах, если ничем ни меня, ни Дикарёва не выдал. 
Под занавес, когда мы уже решили, что сегодня грозы над повинными головами не будет, начальник штаба бригады капитан 3 ранга Ширяев испортил обедню. – Анатолий Сергеевич зачитал телеграмму штаба флота с анализом прохождения сигналов боевого управления во время тренировки. Из неё следовало, что наши замечательные связисты, так хорошо и непрерывно обеспечивавшие ПВО и не допустившие сбоев в работе своей техники, затянули по времени прохождение нескольких контрольных сигналов и даже пару раз что-то в них исказили.
Осталось развести руками. – Как всегда, всех поощрить, связистов не наказывать, а в нашем случае – всех не поощрять, а связистов наказать? Услышав ропот флагманского связиста капитан-лейтенанта Кузьмина и его подчинённых – старались ведь и на совместном разборе с армейцами замечаний не было, нельзя же так, – начальник штаба снисходительно махнул рукой: чего уж там, обойдёмся без взысканий, но чтобы в последний раз! 
На таких «разборах полётов» обычно немало участников никакого отношения к ним не имеют. На нашем среди ПВО-шников сидели минёры, химик, медики – где ПВО и где они… Но приказано быть всем, все и сидят. Скучают, мечтают и занимаются своими делами, далёкими от повестки собрания.
Вот и пропагандист политотдела капитан-лейтенант Скорик занимался: рисовал картину. Он был прекрасным карикатуристом. Сатирические газеты, которые мы с ним делали в курсантские годы – я писал стихи, а Женя рисовал шаржи, – пользовались бешеной популярностью вовсе не из-за моих едкостей, а из-за потрясающего и смешного сходства газетных персонажей с нашими однокурсниками. Эти газеты и поныне хранятся нашими собратьями.
В новой картине мой друг мастерски, в только ему присущем стиле, изобразил нашу битву с воздушным противником. Там было всё – пушки, самолёты, локаторы, моя фигура на мостике (Женя знал о моём участии в тренировке), лающие на врага собаки на пирсе и искрящиеся антенны связистов. Из открытых люков механики грозили неприятелю ключами и кувалдами. Минёры задирали в зенит  бомбомёт. С камбуза вслед самолётам летели картофелины и морковка. Боцмана, соорудив из швартова лассо, пытались зацепить супостата за крыло. А над всем этим великолепием, выше разрывов ракет и снарядов, отстранённо парил вертолёт, носовой обтекатель которого заменяла улыбающаяся – от уха до уха – физиономия начальника ПВО бригады. Одну стойку шасси заменяла рука с шевронами капитана 3 ранга, держащая чёрный флаг с черепом и костями, а вторую – рука с плакатом «ПВО у нас – во!!!»

25.04.2021.