Глава XVI Ворзогоры

Ехал в Питер для того, чтоб навсегда уехать из него.
Дочь. Что будет с ней? Не может бросить перебравшись в свой город. За те пять лет, что появилась на свет сильно привязалась к нему. Жить на два города не сможет, ни он, ни она.
Возвращался из отпуска. Не хотел ехать, оттягивал отъезд до последнего дня. Сначала, как и обещал Лизе, должен был вернуться на две недели раньше. Но, позвонил. Сказал, задержится.
- Почему? – сухо спросила Лиза.
Почувствовал в её голосе некое предчувствие скандала. Ощущала силу по отношению к мужу. Считала; он, как и прежде будет во всём соглашаться с ней. Но, будучи человеком холодным, расчётливым, не показывала этого. Выжидала. Хотела заполучить причину переноса возврата из Онеги, при этом не особо-то и интересуясь ею.
Почему?
Какой хороший вопрос. А у него-то и нет ответа на него. Что значит почему? Потому - захотелось ответить так же коротко. Но, не стал накалять и без того на грани скандала страсти. Сказал просто:
- Я так решил.
Пауза в трубке. Затем:
- Ты так решил. …  Хорошо. …  Пусть будет, по-твоему.
И тут, когда любой другой почувствовал бы некую жалость, к человеку, с которым прожил несколько лет, он не ощутил ничего, что бы могло заставить переменить своё мнение, кроме некой, мгновенно разгорающейся тоски, накатившей лавиной, не давшей глубоко вздохнуть, чтоб, набрав воздуха произнести следующую фразу.
Перед глазами была Тася. Маленькая Таська, его дочь. Которую сильно любил. И эта любовь стоила гораздо большего чем все его амбиции, желания и те, новые чувства, зародилившиеся в его сердце так стремительно, стоило лишь покинуть Питер, оказавшись у себя в Онеге.
Буквально выдавил из себя, сдерживая дрожь в голосе:
- Возьму билеты, дам знать.
И, вот сейчас, петляя по низу Белого моря, у бокового окна плацкарта, возвращался в Питер. Сидя напротив, смотрела ему в глаза Наталия.
Решили уехать обратно одним поездом. В Беломорске она собиралась пересесть на свой, Санкт-Петербург – Мурманск. Он же ехал дальше, не пересаживаясь, на Питер.
- Переживаешь из-за дочери? - положила ладонь на его руку.
- Да, - собрал свою в кулак.
- Когда принимаешь решение, нужно держаться его до конца, и станешь другим.
- Я не хочу быть другим.
- Чтобы пережить, а значит победить, надо измениться.
- Человек никогда не меняется.
- Он растёт. А, это уже и есть изменения.
- Как петляет в этих местах железная дорога, будто проложена между скал.
- Так и есть.
- Скоро Беломорск.
- Знаешь, я готова переехать к тебе в Онегу. И, если решишь взять дочь к себе, не буду мешать.
- Не приедешь тогда?
- Глупый. Не буду мешать взять её к нам в семью.
Не верил в то, что у него с Наташей, что-то получится. Вообще последнее время во многое не верил. Семь лет брака с Лизой, научили не планировать завтрашний день. Точнее, не верить в то, что его планы способны сбыться. Полное противоречие с представлениями жены о совместном будущем, говорило о том, что, либо не справляется, как глава семьи, либо постоянно произносит глупости, вызывающие у неё одни лишь раздражения.
Наташа давно решила для себя, никогда не уедет с севера. Не понимала, как многие её подруги стремились жить в Москве, или Питере. Ей же требовалась тишина. Когда училась в Мурманске, город пугал её своим шумом, и толпами людей, встречавшимися на улицах. Да-да, для неё это уже был перебор, после посёлка Ловозеро. Но, ни через год, не переменила своего мнения, ни через два. Только лишь скучала о тишине и девственности скал. В отличие от тех, что окружали Мурманск, Ловозёрские не были так исхожены вдоль и поперёк местными жителями.
Все эти, почти четыре недели, проведённые вместе с Наташей посвятил поездкам по близлежащим деревням. У него не было машины, хотя и получил права, ещё в армии. Да и, разве мог помочь им в данном начинании автомобиль, если мостов через реки всё равно нигде не имелось, а сами дороги позволяли проехать по себе разве, что только телегам, или тракторам, иногда встречались и шальные, словно заблудившиеся легковушки.
Так и передвигались. То, подсев к кому-то, или пешком. Изредка по морю или реке договорившись с рыбаками, на карбасе.
Многое знал о местных церквях. Рассказывал Наташе о них. В Питере не часто заходил в храмы. Уютнее чувствовал себя в деревянных, шатровых. Пусть и перекошенные от времени, но всё же ещё, несмотря на бурные революционные, а затем долгие годы советской власти, забытые своими прихожанами, стояли в северных погостах. Знал все наперечёт, года постройки, и степень разрушения. Так, как одно время, ещё до отъезда в Питер занимался реставрацией на общественных началах. Как много изменилось с тех времён на севере. Какие-то унесли пожары, другие завалились на бок, в итоге, так и не получив помощи рухнув на землю, превратились в труху.
Интересовался не только архитектурой, но и редкими, чудом сохранившимися фрагментами резьбы, узоры которой говорили об оставшихся навсегда в дали от меняющихся патриархов, в обычаях северных народов языческих мотивов, уживающихся мирно с давно укрепившимся православием.  Знал многое, но не любил говорить на эти темы с людьми, особенно с реставраторами в Питере, которые принимали его за легковерного недоучку-мракобеса после таких бесед. Те же, что помогали реставрировать деревянные церкви, приезжая из северной столицы, поддерживали его догадки, дополняя своими мыслями и находками знания Клима.
- У вас доброе море, - когда они были в Ворзогорах, заметила Наташа.
Взобрались на деревянную колокольню, чтоб увидеть другой берег, остров Кий, и то место, где должна была быть Пурнема.
- Это почему же?
- Оно не бескрайне. Всегда знаешь, если плыть, впереди ждёт, либо остров, либо другой берег. Не то, что Баренцево. Там и волны побольше и ветер посмелее.
- Я смотрю ты любишь свободу.
- Не больше тебя, - обняла его за пояс. Прижалась губами к его.
- Тебе не нравится здесь?
- Нравится. Я готова жить тут. Но, у вас очень мало скал.
- Мало!? Вспомни Кий. Он весь состоит из них.
- У нас больше.
- Мы съездим к тебе. Я обещаю. Но, для начала нужно вернуться в Питер, - поймал себя на мысли о том, что впервые задумался о венчании, находясь сейчас на этой деревянной колокольне, у шатровой церкви.
Стоял, смотря в море. Вспомнил историю. Сказал:
- Знаешь Наташ, про эту колокольню я могу рассказать интересное. Находил в архивах воспоминания местных жителей.
- Расскажи.
- Все мы знаем о гражданской войне. Но, как именно всё было на самом деле, с чего началось, мало кому известно. Именно интервенция и спровоцировала эту войну на севере.
В 1918-ом, когда было получено сообщение о занятии интервентами Сороки и Суммы, стало совершенно ясно; следующей будет Онега. А путь в неё лежал по морю. В городе сформировался пограничный отряд, что-то около шестидесяти человек, для несения постовой службы на морских, пограничных кордонах, в числе которых было и село Ворзогоры. Требовалось заранее, из далека разглядеть в море Английские военные корабли.
Руководителями отряда были бывшие офицеры царской армии. Это, хоть и вызывало сомнение, но командир отряда, капитан Щелега заверял; у него исправно несётся постовая служба.
Уездный Онежский военком Келарев решил проинспектировать пост в Ворзогорах, отправив туда пятерых красноармейцев Онежского батальона.
- Ступайте ребятки в село и проверьте качество наблюдения за морем.
- Хорошо Ванька. Сходим, наведём порядок. Нет у нас, так же, как и у тебя, никакого доверия к этой белогвардейской контре, вызвавшейся командовать отрядом, - поддержал молоденького военкома его дружок Федька щербатый, бывший родом из одного с ним села. Завидовал своему сверстнику, но, понимал; ради дела революции готов выполнять приказы даже этого сосунка, коим считал Ваньку, сына Афанасия Келарева, что все знали в селе, как человека зажиточного, но справедливого. Недаром был старостой храма. Ванька его первенец в многодетной семье.
Добрались до Ворзогор быстро, хоть и шли неспешно, знали – никуда не денется от них хитрый капитан Щелега, вместе со своими подельниками, двумя унтерами.
Но, встретили в селе недружественный приём. Никто из местных не пустил новоиспечённых красноармейцев к себе в избы для ночёвки. Не доверяли сельчане становящейся на севере новой власти, не понимали; не вернётся прежняя, нет ей пути назад. Расположились в старой баньке, стоявшей у крайнего от околицы двора, перекошенной и печальной, словно брошенная хозяевами за ненадобностью.
Осмотрелись.
Со слов местных узнали; пограничный пост был снят ещё две недели назад. Сокрытие этого факта говорило о предательстве капитана Щелеги.
Федька щербатый должен был расположить дозорный пост своих красноармейцев на колокольне, чтоб обеспечить наблюдение за морем, заранее, издалека разглядев в нём Английские военные корабли.
Местные не то, чтоб не любили советскую власть - ничего хорошего от неё не ждали. С царской жили в мире и согласии, так, как была ясна им, давала возможность выращивать овощи, торговать, строиться, праздновать свадьбы. Теперь же всё менялось каждый день. Неопределённость, усиленная интервенцией разрушала представления о мире и благополучии у поморов, лишая их веры в завтрашний день.
Не успели ещё и открыть не запертую на засов дверь колокольни, как откуда ни возьмись, словно с облака спустившись, несмотря на свои значительные габариты появился местный батюшка, отец Нестор, громогласно заявив:
- Нечего по колокольням лазить!
Испугались бойцы, отошли от двери.
- У нас приказ от военкома Келарева, - жалко пролепетал Федька щербатый.
- Я те покажу щас приказ, шпана городская! – навалился массивным брюхом на выглядевшего моложе своих лет, несмотря на висящую на плече винтовку Федьку.
Тот отпрянул, заваливаясь спиной на своих, не на много старших товарищей.
Деловито, неспешно, всем своим поведением показывая, нисколько не боится всю эту городскую шпану, накинул кованный засов на петлю, закрепив его тут же огромным, принесённым с собой амбарным замком. Затем напоследок бросив суровый взгляд на так и стоявших в сторонке бойцов, важно переваливаясь с ноги на ногу пошёл к себе в большую, поморскую избу. Верил, под защитой Бога. Не знал, не сегодня, завтра, отменят его повсеместно, и останется только на небесах, не в силах уже достучаться до сердец своих прихожан, во всеобщей суете и лихости наступивших лет, отвернувшихся от него, забывши всю доброту, старающихся спасти своё тело, не думая о душе…
Наташа слушала молча. Не перебивая. Но, тут не выдержала. Спросила:
- Не побоялся священник. Ничего с ним не сделали?
- Арестовали потом, по-тихому в Онеге, - рассказывал дальше, будто читал книгу Клим: - Симбирцев фамилия, как сейчас помню. По мнению большевиков, именно он и местный учитель Вологин были штабом, зарождающегося масштабного предательства.
Слишком молод был Ванька Келарев для своей должности. Но, уж сильно горячь по неопытности и малограмотности. Рубил, что называется с плеча. Не мог и догадываться, за всё содеянное придётся, когда-то отвечать. И, хорошо, если это случиться ещё при жизни. Свысока смотрел на тех, кто не в силах был переступить в себе ту грань, позволявшую оставаться человеком, как они говорили потом, оправдываясь перед ним в том, что не сумели выполнить его революционных приказ. Презирал таких людей, считая слабыми. Не столько душой и сердцем был верен революции, сколько понимал, если не справится со своими вредными привычками так и не сможет никогда стать настоящим человеком. Тем, кто имеет право закладывать фундамент светлого будущего, представлявшийся ему в виде некоего рая земного, где всё доступно и вдоволь. Но, не понимал, да и не мог представить, как велика опасность пресытиться.
Так и не дождавшись посланный в Ворзогоры отряд, с помощью ЧК проведя массовые аресты, Келарев отправился в село, разбираться с местным населением лично. Уже хорошо уяснил для себя только собственным примером можно заставить всю эту безвольную толпу выполнять приказы.
Шёл в сторону мятежного села уже с куда большим отрядом. На встречу попался незнакомый сельский парень.
- Кто такой!? – преградил ему дорогу Келарев.
- Петька, Силантьев сын. Посыльный я из Ворзогор. Протокол общего собрания в ЧеКу Онежскую несу.
- Давай сюда! - протянул руку Келарев.
- А ты, кто ж таков будешь-то, что командуешь как начальник большой?
- Келарев я. Комиссар ЧК, - не на секунду не усомнившись в том, что со стороны выглядит очень серьёзно, как и подобает представителю власти, заявил Ванька. Носил он для солидности кожаную куртку, галифе и яловые сапоги.
- А чего-молодой-то таков?
- Сам отдашь, или пристрелить тебя? – полез в кобуру за маузером, что буквально вчера заменил простой, старенький наган, будучи конфискован у арестованного белогвардейца. Магазин его был почти полон, не хватало всего лишь одного патрона из десяти, блестевших на солнце, когда проверял наличие боезапаса.
- Не стреляй! Что ты!? Из-за бумажки человека убивать! - протянул ему, аккуратно сложенный в конверт протокол посыльный.
Надорвал конверт. Читал. Медленно. Не умел быстро. Не любил книжки, не видел в них для себя интереса.
«… Ваших бойцов мы временно задержали, отобрав у них оружие, ибо вели себя воинственно, пугали население. Во избежание подобных инцидентов, предлагаем вам больше в волость красноармейцев не присылать, так, как войны мы ни с кем не желаем…»
- Ну-кась, ступай с нами, - завернул посыльного Ванька.
Понял тот, передал протокол в нужные руки. Обрадовался вдвойне, что остался цел, а уж потом, ещё и тому, что не придётся сапоги стирать до Онеги и обратно.
Придя в село, Ванька Келарев устроил собрание.
- Войска Антанты идут к нам не за просто так, а с войной! Это только для таких, как вы они заявляют, что хотят защитить местное население от произвола большевиков, - начал он с главного, решив ошарашить самой сутью происходящего в их краях. Понимал слишком уж молод, и от того не верят ему сельчане. Но, видел за собой большую силу, верил в неё.
- Не нужны нам большевики с их советами. Жили тут триста лет, и ещё столько же проживём без вас!
- Царя расстреляли, думаете теперь вам поклоняться будем!? – послышались выкрики сельских мужиков.
- Шиш с маслом! – присоединялись и бабы. Те, что посмелее.
- Нами посланы гонцы в волость с целью созвать весь народ в Ворзогоры для защиты от большевиков, - сгоряча призналась одна женщина. А это уже расценивалось, как расчистка побережья от красноармейцев и помощь оккупантам, которые были на подходе.
Стремительно, с самого важного начавшись, так же молниеносно собрание перешло уже в разряд митинга. Орали все, кто ни попадя, стараясь перекричать друг друга. 
- А ну ка замолчали все! – не выдержал Ванька Келарев.
Народ, прокричавшись к тому времени, неохотно замолчал. Изредка, из разных углов поляны перед церквями, где собрался народ, раздавались отдельные, недовольные реплики. Но, несмотря на это, выдержав небольшую паузу, Ванька продолжил:
- Ну, вот что! В Онеге давно уже советы сидят. И вам их не сместить. А, посему отпускайте моих бойцов из неволи и отдавайте им их оружие.
- Ваших бойцов мы, так уж и быть, вам отдадим. Более того, даже оружие их поганое. Не надо оно нам. Но, знай не пустим мы на нашу землю ни англичан, ни большевиков, - заявил местный староста.
- Верно Афанасич! – поддержали в толпе.
Освободив красноармейцев, отдали винтовки, в обмен на запрет в дальнейшем ходить им в село. Не успел обрадоваться своей победе Ванька, как приехал почтальон из Онеги, рассказав новость, арестовали попа, уехавшего днём ранее в город. Тут же начались крики, шум в адрес большевиков угрозы убить, утопить в море.
Уехал Келарев тогда ни с чем. И, хоть и надеялись в Онеге на положительный результат переговоров, возвращался сейчас без такой милостивой к нему прежде победы. Нет, не умел ещё, не имел в себе силы убедить толпу, когда находился перед ней в гораздо меньшем составе. Не обладал тем даром убеждения, что, как ещё пару часов назад считал, есть в нём от Бога.
Но, нельзя было оставлять побережье без дозора. Поехал созывать собрания во всех близлежащих волостях, вместе с четырьмя товарищами.

Неделю был в пути.
Все сильно устали.
Возвращались в Ворзогоры.
Не доезжая девяти вёрст увидел вооружённых людей.
Когда подошли к ним близко, те, вдруг, почти в упор выстрелили по красноапмейцам.
Командовать не пришлось. Бойцы тут же открыли огонь, дав залп из винтовок по неизвестным, тяжело ранив двоих. Остальным удалось убежать, хоть и провожали пулями ещё пару вёрст…
- Прям гражданская война, самая настоящая, - предположила Наташа.
- Да, - согласился Клим. Увлечённый рассказом не мог остановиться.
- Не поверил тогда Ванька Келарев в то, что это бунт. Подумал; подошла разведка оккупантов. Не мог позволить себе проиграть перед толпой простых сельчан
Принял решение собрать тут же и послать в село отряд, численностью 80 человек, с одним пулемётом.
Не доходя трёх вёрст, нагнал удирающую засаду. После коротенькой перестрелки применили пулемёт. Противник, струсив, стал просить о переговорах, прислав парламентёров с белым флагом.
Одного раненного, брошенного повстанцами при отступлении нашли ещё живым, но лежащим без помощи с раздробленной ногой.
Это восстание было последним событием перед высадкой интервентов в Онеге и началом гражданской войны. Ему предшествовало полтора года распада всей системы управления, экономики, оставшейся после императорской России, сопровождающееся борьбой за власть отдельных предприимчивых личностей, иногда объединявшихся в группы.

Стук вагонных колёс не радовал. Но и не лишал надежды на то, что увидит Наташу.
До Беломорска оставалось пятьдесят километров. Около часа пути. Начинал нервничать, но, старался не показывать этого.
- Посмотри, поезд выехал к морю, - обрадовался тому, что, кое-где, в промежутках между деревьями виднелась вода.
- Скоро Беломорск, - невольно вернула к реальности Наташа. Она была спокойна. Больше чем Клим верила, всё будет хорошо. Предчувствовала; ничто годы совместной жизни по сравнению с таким сильным, как считала сейчас чувством, что переживала, хранила в своём сердце. Оно побеждало всё то время, подаренное ей кому-то другому, тому, кто теперь был так далёк от неё, словно оставался на другом материке, никогда не собираясь вернуться назад. Казалось, увидь его завтра на улице, пройдёт мимо, не обратив внимания. Но, если даже он и поздоровается с ней, а тем более начнёт разговор, просто скажет ему коротко:
- Зачем?
И, верила, что слово это будет произнесено именно так, как сейчас представила себе. Плавали вместе на одном судне. Жила с ним в одной каюте.
Не волновалась сейчас, как Клим. Старалась понять для себя, анализировала, что же именно нашла в этом моряке, так долго бывшем рядом с ней. Познакомившись с ним на последнем курсе рыбопромышленного колледжа, верила; тот бросив семью, останется с ней. Но, не уходил от своей жены, как бы, если верить его рассказам, не была ему противна.
И, эта маленькая каюта, являвшаяся им в плавание своей собственной малогабаритной квартирой, никогда не давала надежды на увеличение жилплощади, из плавания в плавание становясь всё теснее.