Глава XIII Суоллы

Пока жена разжигала огонь, выкатил керёжи, уложил в них собранные ещё с вечера вещи, запряг оленей.
Та;ррьй приготовила горячее оленье молоко. Пил спокойно, неспешно, будто и не собирался никуда уходить из дома, а просто проснулся ни свет, ни заря, для того, чтоб принять роды у  важенки (самки).
Сидела напротив молча. Просто смотрела на мужа. Знал, что старается разглядеть в нём. Искала уверенности, той, еле заметной даже любящему взгляду, что таится в бездонной глубине глаз, мельчайших складках кожи, непроизвольном моргании. Зарождающейся на основе посланной Богом защите, снисходящей на человека перед длительным испытанием. И, если её нет в такой момент, то и не придёт потом. Знала это с детства, не понаслышке от родителей, а додумавшись сама, каким-то немыслимым чутьём любящей женщины.
Пил кисловатое на вкус, жирное молоко, поглядывая на жену. Не пристально, а так, как бы невзначай, вскользь. Искал в её глазах того же. Так же знал; можно увидеть в человеке, который твоё продолжение некую уверенность в том, что наметил сделать. Ведь, и ему посылается свыше вера в успех, или провал начинания, о которой не знает, но хранит во взгляде, словно в зеркале души.
Поставил деревянную чашку-пиалу, что вырезал из берёзы на пол, у костра.
Встал первым. Затем и Та;ррьй.
Положил ей руки на плечи. Сказал:
- Не провожай. Застудишься. Сильный ветер с утра. Днём стихнет.
Вышел рано, когда темень ещё и не думала расходиться. Облака низко плыли над самой землёй.

Родится мальчик.
А, если девочка, что будет делать тогда? Ещё не разжился, не так богат, чтоб готовить приданое.
Приданое?
Поймал себя на мысли, что обогнал сам свою же жизнь на много лет. Цокнул оленям, чтоб сбавили бег. Нет, пусть уж всё идёт своим чередом, а мечтать всегда приятно. Главное не спешить даже мечтая.
Перед глазами была обнажённая Та;ррьй. Не мог никак отойти от её тёплого объятия в эту холодную, зимнюю ночь. Но, верил в справедливость и нужность своего решения. Понимал; должен побывать на островах, среди нойдов.
Рассветало, хотя и не светлело. Так уж устроена северная природа, что начало дня во время, пусть и уже отступающей полярной ночи чувствуется скорее подсознательно чем физически. Не знал часов, не имел представления о том, что это такое. В Новгороде, на башне видел некую диковинную вещ. Остановился. Долго разглядывал, задрав голову.
- Что это? – спросил прохожего.
- Часы. Время показывают. Дневное и ночное, - ответил тот возмутившись невежеством лопаря.
Надо же, как умно придумано, отметил про себя. Всё, как в природе. Время ночи, закончившись, переходит в дневное. Но, вот только, как разбивается оно, что представляют из себя его составляющие в отдельности, если сливаясь вместе становятся днём и ночью. Спросил в вдогонку прохожего, явно небедного горожанина:
- А, что такое, часы?
- Часы!? – опешил мужчина в длинной, до самых пят, медвежьей шубе. Не мог найти ответа на такой простой вопрос, ясный для него с самого детства. Так и остался стоять, пока Ёгра не помог ему.
- Наверно такие равные отрезки дня и ночи, на которые те разбиты?
- Вот! Это я и хотел сказать, - ожил, и перекрестившись, продолжив своё движение в сторону храма горожанин, поправив на себе бобровую шапку.
Да, много мыслей приходило в голову в этот ранний час, когда путь только начинался, и, неизвестно было, что ждёт впереди. И, именно поэтому, хорошие, умиротворяющие мысли приходили в голову, пока была свободна от таких ненужных сейчас забот, как лучше преодолеть препятствия на своём пути. Уж лучше бы их, и мыслей о них не было в этом путешествии.
День стремительно набирал свои права. Снежные облака унесло ветром, взамен пригнав простые, низко плывущие по небу. Погода благоприятствовала, особо не балуя, как и предполагал ещё вчера.
Перейдя залив Ка;ддлухт, шёл вдоль берега, по льду, чтоб ноги оленей не сильно проваливались в глубокий снег на берегу, плотно улёгшийся за зиму между деревьев.  На замёрзшей поверхности моря ветер не давая накапливаться снежинкам, сдувал их по ледяной глади.
Устроил стоянку. Разжёг костёр. Перекусил. Оленей не распрягал. Оставил у больших камней, где, знал, найдут себе ягель, разрыв его копытами.
Отдохнув, двинулся дальше.
Но, всё ещё боялся отходить далеко от берега. Чтоб сократить опасный путь по льду, прошёл, как можно дальше в море по выдающемуся в него острову Оарек (олень). От материка его отделяла небольшая, покрытая льдом протока. И, теперь, пройдя весь остров и остановившись у края, дал отдохнуть оленям, загнав с керёжами под гранитную скалу, тем самым спрятавшись от ветра. Они тут же воспользовавшись случаем, разрыли слабо наметённый здесь слой снега и принялись поедать мох.
Принял решение переночевать.
Распряг оленей. Привязал к толстому стволу приземистой, скорее стелящейся по земле, чем растущей вверх берёзы.
Разгребя снег, стал сооружать из веток некое подобие вежи. Затем перетащил в неё продукты, чтоб не попортил песец. И только после всего этого разжёг костёр, присев перед ним. Повалил снег. Природа словно знала, когда ей можно проявить свои вольности таким образом, чтоб не помешать в пути. И, теперь, когда отдыхал, накрывала землю покрывалом.
Ночь прошла спокойно.
Умел спать в снегу. Хотя под утро было зябко, но ветер стих, а это говорило, можно ещё понежится в сотворённой «берлоге».
Теперь, когда олени отдохнули, поели, выспались, набравшись сил, следовало решаться на глубоко продуманный, снящийся по ночам бросок. Сила желания к его осуществлению была настолько велика, что не мог позволить усомниться в невозможности.
Разжёг костёр.
Перекусил.
Запряг оленей. Присел на керёжи. Собрался с мыслями. Не мало было их в его голове. Хотел прожить так, чтоб осталось много детей, внуков, и каждый из них понимал, так же, как и казалось сейчас, видит он, для чего дана жизнь и как правильнее всего израсходовать те драгоценные годы, месяцы, недели, дни и часы из которых состоит.
Встал.
Вспомнил об оловянном крестике, висевшем на кожаном гайтанчике под одеждой, согреваемом его шеей. Снял заботливо вышитую женой варежку, засунул руку за шиворот. Вытащил его.
Маленькая снежинка упала на край, стремительно начав таять от остатков сохранённого им тепла тела. Успел разглядеть её, напоминающий лопарскую вышивку узор.
Поцеловал его, ощутив на губах солоноватую влагу растаявшего чуда.
Спрятал обратно.
Двинулся в путь.
Суол. Сулле, Суоллы. Как по-разному, в зависимости от лопарских наречий звучит название этого места, берущего производную от слова остров, или островки.
Какие они, думал Ёгра, садясь на ходу в керёжи.
Не гнал оленей. Кто знает, что ждёт его впереди? Уже было светло. Показалось даже, далеко, у горизонта, утренним ветром разогнало напрочь облака, и теперь небо просвечивало отразившимся в нём блеском только лишь выглянувшего из-под земли солнца.
Теперь оно всё больше и больше показывалось над горизонтом, не в силах ещё полностью оторваться от него. И, в ясные дни даже половинкой освещало всё небо своим ветом.
Знал из рассказов других лопарей, если не будет ветра, к ночи может дойти до большого кузова, как называли острова новгородцы, где есть пирамида. Её и должен увидеть, как ориентир ещё издалека, где-то после трёх четвертей своего пути.
Думал сейчас о той стране, куда уходят мёртвые. Где она находится? Не мог представить, что, после того, как человека зарывают в землю, попадает на небо. А, если это и так, как же можно там ходить, если облака, уверен в этом, состоят из мельчайших капелек воды, как туман, иначе, как же может разгонять их по небу ветер, если сделаны из чего-то другого?
- Можно ли, побывав там, в мире мёртвых, вернуться обратно, только лишь одним глазком увидев ту, иную жизнь?
- Нет. Там никто ещё не был из живых, - уверенно говорил отец. Он считал, страна мёртвых находится под землёй.
- А, если бы человек попал туда, смог бы вернуться обратно живым? – словно не слышал его, или не хотел, задавал всё один и тот же, такой важный для него вопрос Ёгра. Он надеялся на наличие неведомой тропки, существовавшей между двумя мирами.
- Человек создан для ходьбы. Поэтому у него есть ноги. Ему требуется твёрдая опора. Поэтому уходит под землю. Там тишина и порядок.
- А, как же киты? – заходил с другой стороны Ёгра.
- Пусть нойда тебе всё расскажет, - не знал ответа отец.

Не разогревал пищу. Останавливался лишь для отдыха. Жалея оленей старался большую часть пути, пока позволяла поверхность льда, не сильно покрытая, сдуваемым ветром снегом, идти пешком за керёжами.
Впереди виднелась низко парящая над льдом туманная дымка.
Вода, кольнула его душу догадка. Не мог даже представить себе, что вот так вот закончится его путешествие, упёршись в открытую воду. Знал примерно направление движения, ориентировался по ветру. Но теперь следовало брать левее, а, может и правее, всё в зависимости от того, с какой стороны ближе её края, если они вообще имелись.
Сел в керёжи, цокнув оленям, чтоб ехали быстрее. Нервничал, хоть и понимал; должен быть хладнокровным, как рыба.
Правее. Понял, когда оказался перед большой, растянувшейся вширь полыньёй. Хорошо, ширина её была не так велика.
Объезжал не долго. Около половины Новгородского часа. Обрадовался, что преодолел. Слез с керёжей и медленно шёл теперь с ними рядом, переживая о том, что поддавшись минутной слабости заставил оленей пробежаться.
Впереди опять появилась хорошо знакомая своей возможной коварной неприступностью, дымка. Но, не спешил. Как охотник хорошо знал; чем быстрее начинает передвигаться, тем дольше становится путь, и больше трудностей посылают ему духи. Любил их. Знал; в каждом дереве живёт один из них. Даже, когда ломал маленькую веточку, продираясь сквозь заросли, догадывался; может отразиться на нём в последствии. Поэтому никогда не делал необдуманных поступков, каждый шаг был вымерен и рассчитан до миллиметра. Выучил наизусть, будущее твориться сейчас собственными руками.
Даже, когда выпускал стрелу в зверя, просил лесных духов не таить на него зло, не ради баловства делает это. Чем он хуже волка, охотящегося на зайца, или лисы, подкравшейся к тетереву. Ведь, так же, как и они, стремится выжить, чтоб сохранить великую цель своего существования; продолжение рода. Для этого и появился на свет.
На этот раз не была открытая вода, а просто неширокая, заснеженная трещина во льду, покрытая кашей из нападавшего снега.
Принял решение; перееду с разгону на керёжах. Вот только бы проявили смекалку опытные олени, сумев разглядеть под копытами расщелину.
Олени поняли его намерение. Ценил их за это. Много раз выручали в пути. Миновав опасность, проехав чуть дальше, остановился. Встал. Подошёл к оленям, прочистил от быстро превращающейся в лёд воды копыта.
Но, уже не садился в керёжи. Шёл рядом.
Догадывался; этот участок с щелями и полыньями расположен перед самыми островами, которые всё ещё никак не показывались в холодной дымке вечернего неба, у горизонта. Солнце уже полностью скрылось, оставив после себя лишь яркое зарево, всё ещё освещающее землю подобно самому светилу.
Остановил оленей. Всмотрелся в даль.
Показалось? Или нет. Точно! Впереди виднелась, еле заметная, напоминающая длинное, прижатое к земле облако пока ещё не разделённая на острова, сплошная линия архипелага, с маленькой возвышенностью, ближе к левому её краю.
Хладнокровно шёл дальше, сдерживая желание сесть в керёжи и гнать, что есть сил к островам.
Точно! Суоллы.
Острова!