Глава V Сигтунские ворота

Штурм крепости шёл полным ходом.
Небольшая, со среднее стадо оленей в диаметре, казалась им величественным сооружением. Но, ненависть к Свеям брала верх.
Христианство давно уже подобралось к ним вплотную, вовлекая в себя некоторых из них. Но, язычество не оставлялось ими. Поклонение духам Севера было не только важно для соблюдения обычаев, без него не мыслили своего дальнейшего существования. И, даже те, немногие, кто крестился, оставались всё равно в душе язычниками.
Имя, звучавшее по-лопарски, как Ёгра, на самом деле переводилось на русский, как Гоша, то есть Георгий. Но, и Георгий имел в лопарском своё звучание Ёгор. Тем ни менее прижилось Ёгра. Христианские имена постепенно становились в один ряд с языческими. Иногда это расстраивало, но, многие понимали; жизнь не стоит на месте, меняется, как северный ветер.
Не только насаждающие веру, но разграбливающие местные племена, крестовые походы свеев переполнили чашу терпения северных народов. Лопари объединившись с новгородцами, карелами и эстами составили могучую силу в этом походе.
Множество ладьей, наполненных многонациональным, наполовину языческим войском подошли к стенам Сигтуны, древней столицы свеев.
Неприступные с первого взгляда, деревянные стены городской крепости загорелись после попадания первых зажжённых стрел. Огонь разгорался стремительно, устраивая свои языческие пляски на верхушках заострённых кольев ещё пять минут назад такого величественного сооружения. Казалось; даже крыши некоторых городских зданий так же вспыхнули огнём.
Застигнутые врасплох воины пытались одновременно отбиваться, пуская стрелы в врага, и тушить стремительно разгорающиеся пожары. Не думали, что кто-то осмелится напасть на их столицу. Слишком уж верили в свою защищённость и избранность Богом. И, теперь мир перевернулся для многих защитников крепости. Что было в порядке вещей, приносило горе.
Штурм оказался не долгим. Занял ровно столько времени, сколько требуется, чтоб прогореть бревну среднего диаметра. Непрерывной стрельбой из луков не давали тушить огонь нападающие.
Как только стоящие у самого берега, подточенные пламенем, ещё горящие брёвна рухнули, подняв облако пара, дыма, пузыря вокруг себя воду, с двух ладьей стоящий рядом бросились в провал нападавшие.
Ёгра оказался впереди всех.
Милая Та;ррьй, я должен вернуться к тебе живым, а не накрытым шкурами трупом. Мы так недавно вместе. Только одно лето. И, должны встретить следующее, много, много ещё лет прожив в этом мире.
Смахнул приятное, греющее сердце воспоминание, отбил, защищённой одеждой из шкуры оленя рукой заваливающееся на него обжигающее бревно крепостной стены, успев увернуться от стрелы свея, тут же пронзённого другой в шею.
Бежал вперёд.
Куда? Не знал. Не мог ответить на этот вопрос, да и не хотел. Охваченный духом мщения, стремился только вперёд, стараясь предвидеть свою смерть, убивая на ходу мужчин, встречавшихся на пути, не трогая женщин и детей, разбегавшихся прячась по домам, забиваясь во всевозможные щели узких улочек.
Бывал прежде в Новгороде. Но, Сигтуна была не меньше того великого города, поразившего своим размером. Удивлялся всему, но, понимал, не имеет права останавливаться и разглядывать его масштабность и красоту. Давил в себе мысли о превосходстве свейского народа над своим, лопарским.
Прорвавшиеся сквозь возникший проём городской стены, стремились прежде всего проникнуть в самый центр города, к каменному собору, высившемуся над основной застройкой.
Жечь, разрушать, мстить, убивать. И уж только потом, когда гнев приутихнет, наживаться, грабить. Так же, как и грабили их. Но, что-то всё же сдерживало его от этого желания. Более того, даже начинал теперь, в самый жаркий момент схватки, понимать, был не прав, ввязавшись в этот поход.
Видимо, где-то появился ещё один пролом в стене. Оказавшись на центральной площади, куда приводило несколько узких улочек, заметил, как стягиваются туда, рубя мечами свеев другие воины. Много общих слов было в их языках, но это не давало возможности понять друг друга. В основном жестами, подкрепляемыми междометиями на родных языках происходило всеобщее общение. Но, всё же стремление к русской речи несколько объединяло их в одно, единое войско.
Уцелевшие свеи бежали. Но, не из-за трусости, а полной нецелесообразности дальнейшего сопротивления.
На площадь вырвался молодой эст с сверкающим свежими зазубринами мечом. Глаза его бешено рыскали, ища следующую жертву. Ёгра подбежал к нему, в надежде определиться вместе, куда двигаться дальше. Стоять на месте было смертельно опасно. Стрела, будучи выпущенной из любого окна, или крыши, могла убить в любую секунду.
Высокорослый, коренастый новгородец, с длинным, не удобным для ближнего боя мечом бросился прямо к собору, показав взмахом своего устрашающего оружия следовать его примеру.
Подбежали, видя, ему не удаётся открыть массивные ворота, которые были заперты изнутри. В соборе находились горожане. Слышался звук голосов и пение церковных гимнов.
Навалились все вместе. Ворота, слегка вогнувшись вовнутрь, вернулись в прежнее положение.
- Хлипкой замок, - определил новгородец. Ему было на вид лет двадцать, но, решительность его действий говорила; не в первой битве участвует этот воин. Что-то очень знакомое проглядывалось в чертах его лица. Напряг память.
Большая по его представлениям ладья подплыла к берегу, где стояли их вежи. Сошли трое. Все большого роста. Вершка на три выше самого рослого лопаря, что довелось ему видеть среди своих родственников и друзей.
Гулко, с ненавистью залаяла крупная оленегонная собака у вежи Ёгры. Тут же поддержали её другие помельче, ещё и подвывая своему лаю. Не хотел больше жить с родителями. Отделился сразу, как только привёл в дом жену.
С оголёнными мечами подошли к их костру. Тот, что был моложе, но, явно главарь, воткнув перед собой в землю меч, присев на колено и облокотившись на эфес сказал криво улыбнувшись:
- По пять соболей с души.
Кроме Ёгра и его родителей, пожилых лопарей, на этом стойбище присутствовало ещё несколько семей, были и дети, до десяти лет.
- С малых детей не дадим, - коротко, не дав шанса на сомнение предупредил самый старый лопарь.
Привстав с колена, и обернувшись за поддержкой, к своим товарищам ушкуйник увидев одобрение с их стороны в виде кивков головы, ответил:
- Хорошо.
Да. Безусловно это был именно он. Ёгра узнал его сейчас. Но, тогда на нём не было кованного панцыря. Разбогател на грабеже, отметил про себя. Не думал прежде, что объединится кода-то со своим врагом, для того, чтоб разбить прежнего, ещё более ненавистного. Но, как никогда, именно сейчас понял; нужно уметь договариваться с врагами. Пусть даже и на время. Быть хитрее и выше их в этом.
Подбежала ещё пара лопарей с луками, несколько эстов.
Навалились все вместе.
Ворота опять сыграли вовнутрь, но, так же вернулись в прежнее положение.
Только тут Ёгра заметил всю красоту этих новых, оббитых железом ворот. Любил и покупал любимой жене безделушки, но, и представить себе не мог ранее, что бывают двухэтажные дома. А, уж такие чудеса, как эти ворота вообще полностью обескуражили его сейчас.
На мгновение задумался. Но, стрела, вонзившаяся в спину эста, быстро отрезвила его. С новой силой навалились на ворота.
- Засов слабый. Новые совсем видать, - определил новгородец, добавив:
- А, ну, взяли вместе! Навались!
Навалились, что есть сил, придаваемых страхом быть убитым в спину стрелой.
Что-то треснуло за воротами, и они сначала с металлическим скрежетом, а, потом и с грохотом ввалились вовнутрь, разгоняя перед собой спрятавшихся за ними горожан.
- Епископа бери! – не видя ничего из-за полумрака перед собой, крикнул новгородец, устремившись к алтарю.
Юхан, архиепископ Упсальский, который в эти дни находился в городе, проводил молебен. В страхе перед варварами, защитился крестом. Но, ударом размашистого новгородского кулака в глаз, был повален на пол. С металлическим звоном грохнулся рядом и крест, отлетев по каменному полу в сторону.
- Вяжи яго! – кричали уже другие новгородцы, ворвавшиеся в собор.
Никогда не понимал, как можно жить рядом с погаными, но всё же оставался в Упсальском монастыре, лавируя между язычеством и христианством. Сильно запутался в противоречии разных вер. Порою казалось и сам-то не замечает той грани, где кончается христианство, и начинается дикая смесь многих божков, некоторых представителей которых путали друг с другом местные жители.
Это раздражало его. И, сильнее всего беспокоило бессилие, как архиепископа. Нет, не было ещё в его руках полной власти, должной быть сосредоточенной у главы церкви в каждом христианском государстве.
И, теперь, когда ему связывали руки, бессильно лежал на полу, вспоминал, сокрушаясь тот день, когда решился возглавить церковь в этих диких, лишённых здравого смысла, как считал, местах. Не в силах признать истинного Бога, местные воины были так же слабы сегодня и с противником, сдав ему город. Не хватало и его архиепископской силы молитвы, чтоб не допустить этого, ибо молился словно для себя одного с небольшим количеством прихожан о том, что нужно всем. Но, не обладал силой чудотворца, не мог выпросить у Бога поддержки, не видя больше в Нём чуда.
Лёжа на холодном, каменном полу церкви, понимал, могут убить. Но, было всё равно. Так, словно считал, прожил уже свою жизнь, и готов отправиться в царствие иное, закончив земную миссию.
Где он Бог, в чём таится сила его? Неужели только во власти земной, данной ему, архепископу Упсальскому, второму после короля? Ведь такой же человек, как и все те, кто преклоняется другим богам. Чем же лучше их? В чём его сила, если так и не смог победить язычество.
Был в молодые годы в Константинополе, видел убранство и богатство храмов Византийских. Воистину Бог в красоте, решил так для себя. Но, время изменило его мнение. Теперь свято верил – в силе. У кого рука твёрже и меч длиннее, тот и ближе к Нему. Слабые же подчинятся. Сегодня был слаб. Ждал смерти. Чувствовал её ледяное дыхание.

* * *

Хоть и знал наверняка, на рассвете его расстреляют, всё же не хотел в это верить. Жил своей книгой. Вспоминал яркие моменты.
Война религий. Вот, что двигало всегда этим миром. Развал и падение государств, смена политических строев, всё было основано прежде всего на самой вере. Язычество Севера долго не принимало христианства. Боялось его, сторонилось. Те же, что приобщались, не отказывались от привычек своих предков, совмещая с христианством. Весь этот сложнейший бульон, в котором варились народы со своими историями, обычаями, победами и потерями, формировал тот нынешний мир, в котором находился сейчас.
Но, почему же, как произошла революция, если в ней не была задействована церковь? Неужели теперь настали такие времена, когда человечество способно самостоятельно принимать решения, не руководствуясь при этом религией, не прикрываясь учением Христа?
Но, что же было лучше, прежде всего для народа? Лицемерие искусственно притянутых заповедей, или полный отказ от них и от церкви, как таковой? Это ли не поворот лицом к самому … 
Испугался своих мыслей. Но, видел и сам, как закрывались церкви в средней полосе России, начинались гонения на священников. Сюда, на север это неоязычество, как теперь вывел для себя его название, не доходило в том масштабе, что был южнее. Но, теперь знал наверняка - оно неизбежно.
Невольно, сам не понимая того, затронул в своём романе эту проблему, берущую корни в далёком прошлом. Использование Бога в своих целях. Мысленно каялся перед Ним за своё отступление от церкви. Не мог простить себе, что так давно не заходил в храм, обходя стороной, когда проходил мимо, слыша из открытых дверей звуки проходящей утренней, обедни, или вечерней службы.

* * *

- Что будем с ним делать? – спросил у воеводы новгородец.
- Руби поганого. Нече нам его с собой тащить, - не на секунду не задумываясь, ответил коренастый мужик, лет двадцати пяти, с окладистой рыжей бородой и носом уточкой.
Вот и моя смерть настала, понял Юхан. И, почему-то был рад тому, что теперь сможет насладиться спокойствием, что все тревоги земные, суета, борьба за власть, его покинут.
Только бы скорее.
Только бы скорее, стучала кровь в висках. Не хотелось выглядеть трусом в самый свой последний час. Ведь был примером для многих, кто верил в него, как в ставленника папы Римского, здесь, в этой забытой Богом стране.
Не устраивая эшафота, не зачитывая приговора, а простым взмахом длинного, видавшего многое меча, голова Юхана, архиепископа Упсальского была отрублена.
- За их зло, наше пришло, - коротко сказал новгородец.
- Гулким многоязычием поддержало его разномастное войско, собравшееся на площади перед храмом.
- Грабь!
- Жги город! – раздалось из толпы.
Несколько воинов тащили на ладью, через площадь главный трофей, соборные ворота, невиданной красоты, с завистью поглядывая на остальных, что могли в это время грабить город.
Ёгра, пристроился к ним, и шагая рядом, поглаживал рукой барельефы, украшающие их, рассматривая непонятные ему фигурки, догадываясь о том, что каждая из них далеко не случайна.

12 августа 1187-го года, город Сигтуна был сожжён до основания, и больше после этого набега не был восстановлен свеями.