Глава I. Гость

Вы кто? – не успев испугаться, спросил сидящего за столом, читающего старую, с пожелтевшей от времени бумагой, напечатанную на печатной машинке рукопись.
- Я? – будто испугавшись такого вопроса, замешкался с ответом незваный гость, слегка привстав, зачем-то посмотрев при этом на свой старомодный галстук, умело поймав рукой выпавшее пенсне.
- Да, - нахлынула волна леденящего душу страха. На мгновение показалось, разговаривает не с живым человеком.
Но, с каким?
Перед ним был мужчина, на вид ровесник, лет сорока, не больше, сухощавый, выше среднего роста. Мелькнула догадка, тот сам не до конца понимает, зачем здесь и откуда пришёл. Почувствовав сейчас, его вечерний гость не из этого мира, уже менее уверенно добавил:
- Вы, …  вы … - подумалось, его догадка, каким-то неимоверным, невозможным образом коснулась и самого гостя. Тот, опять надел пенсне, и теперь всматривался в глубину комнаты, будто видел кого-то там, в полумраке.
Жил один. Уже много лет в этой маленькой квартирке, на втором этаже ещё дореволюционного особняка. Всё реже и реже приходили к нему гости. Не то, чтоб чуждался людей. Нет, скорее не мог взять от них для себя чего-то нового, находимого в городских архивах, интернете и старенькой, редко кем посещаемой, расположенной в деревянном, перекошенном на один угол, бывшем купеческом доме библиотеке.
- Я …  не знаю? – удивившись своему неожиданному, сделанному прямо сейчас открытию, ответил вопросом на вопрос незнакомец.

Смысла вникать в суть проблемы уже никакого не было. Дело в том, что развал, происходящий на работе, продолжался который год. И Клим, впрочем, как и все его знакомые давно понимал; надежды на изменения в лучшую сторону ждать не приходится. Работал преподавателем истории, которая, как теперь знал наверняка, никого не интересовала.
То дело, которому посвятил жизнь сегодня не просто не вызывало в нём трепета, испытываемого ранее каждый день по дороге на работу, а ещё и возбуждало некую неприязнь. Каждый новый рабочий день становился мучением. Не в силах добавлять дополнительные факты от себя, теперь полностью зависел от диктуемой программы. Тщательно, будто святое писание контролируемой появившимися в Управление образования администрации муниципального образования, как теперь нелепо называлось РайОНО менеджерами.
Понимал, сильно замкнулся сам в себе, и, всё же надо больше времени уделять общению с людьми. Не слишком ли сильно удалился от внешнего мира, погрузившись в мысли о прошлом? Последние годы был нелюдим. Но, виноват ли в этом я один? Может причиной всё же служит происходящее вокруг, то, как изменился мир, став агрессивен к инакомыслию, к попытке на мгновение остановиться для того, чтоб задуматься, понять, что ты есть и откуда появился. И в молодости изучая историю становления государственности древней Руси был замкнут, но теперь, полностью ушёл в прошлое.
И, вот, этот странный человек в моей квартирке.
Всё было сделано в ней таким образом, чтоб предоставить как можно больше пространства для книг. Ими были заняты полки, идущие от самого пола и до потолка, практически на всех стенах, за исключением тех, где были окна. Не заменил на пластиковые. Один во всём доме пока ещё держался. Но, сейчас, в феврале, когда запоздавшая зима, на излёте взялась за свои права, несмотря на то, что все щели были проклеены, из-под бумаги веяло холодком.
Шёл дождь со снегом.
Фонарь на заваливающемся в сторону противоположного края улицы столбе качало ветром. Сколько ему лет? Сколько помнил себя, освещение в их городке никогда не меняли. Разве только у управы и перед недавно построенной на оставшемся от сгоревшего много лет назад дома пустыре «Пятёрочкой».
Хотя нет. Вспомнил, нынешний глава администрации, только заступив на должность, тут же начал благоустраивать набережную. Но, ограничившись витиеватыми, словно принесёнными с кладбища металлическими оградками, успокоился и вкопав в землю дюжины две не менее «красивых» фонарных столбов, прекратил работы по благоустройству исторической части города.

- Вы же пришли с какой-то целью? – давя в себе волнообразно накатывающий, необъяснимый разумом страх, попытался подсказать пришельцу, навести на мысль, в надежде, тот, всё же вспомнит.
Теперь только заметил, костюм, в который был одет тот сшит по, какой-то давно забытой, не знакомой ему моде. А уж не по сезону надетые полуботинки, с трещинками в местах сгибов, вообще говорили - эта обувь шилась не на пару лет, и была рассчитана на долгую жизнь не одного поколения. Мокрые, кое-где даже с комочками не успевшего растаять снега следы, тянувшиеся из прихожей, небрежно брошенное на стул пальто и шарф, говорили, гость появился совсем недавно.
Но, как он мог проникнуть в квартиру? Поймав себя на этой мысли, машинально обернулся к входной двери. Тут же вспомнил, была открыта сегодня. Ведь с утра не смог найти ключ и ушёл не заперев. Да и закрывал дверь чисто машинально. Здесь, на севере не принято всё запирать.
Незнакомец ничего не ответил, вспомнив, занимался чем-то настолько важным для него, что не имело значения, где сейчас находится, и чего от него хотят. Поправив пенсне, вернулся к чтению рукописи, помогая себе пальцем найти то место, где был прерван.
- Но, это же моя квартира, - словно оправдываясь перед ним, неуверенно произнёс Клим.
Ответа не последовало. Только шуршание бережно переворачиваемого листа лишний раз свидетельствовало насколько важен незнакомцу текст, в который был погружён сейчас.
Рукопись местного писателя, биографией которого занимался последние годы, принесённая из архива домой, интересовала Клима сегодня не меньше незнакомца. Но, ничего не мог поделать. Прошёл в кухню. Поставил чайник.
- Впрочем, если вы не хотите со мной разговаривать, то могу предложить чаю, - понимая, ответа не последует, всё же сказал незнакомцу.
Рукопись привлекала прежде всего, как историка, краеведа. Тема революции, как никогда становилась актуальна для него сегодня. Даже в девяностые так не проникся ей, как сейчас. В его семье не было репрессированных. Но, помнил с детства отношение рано умершего отца к этой, много лет остававшейся закрытой теме. Хрущёвская оттепель не дала прорасти всем тем зародившимся росткам раскаяния, только лишь показавшимся в такой плохо подготовленной для этого почве. И, теперь, когда окружающие леса были уже практически вырублены, а народ оставался брошенным, понимал; самое время зарыться в глубину архивов, пробравшись в сокровенные участки той забытой жизни, прожитой не им, но являвшейся и частичкой его памяти.
Последний год настолько ушёл в себя, что воспринимал работу, как наказание. Надеялся, музей, где подрабатывал, числясь научным сотрудником, или закроют, или переделают его экспозицию настолько, что и смысла работать в нём уже не будет. Постепенно, с каждым годом, а затем и месяцем, убирались самые яркие экспонаты, говорящие о степени репрессий, прошедших через их края. Словно, кто-то в министерстве культуры сильно боялся своего прошлого, или, кого-то из вышестоящей власти, теперь так неоднозначно относившейся к Сталинским «перегибам».
Радовался возможности уединяться с документами в архиве, библиотеке, или дома, перед компьютером. Недавно поймал себя на том, что разговаривает вслух, увидев отражение в витрине магазина, когда проходил мимо. И не удивительно, что сегодня ждал дома этот человек из прошлого, как он сам решил для себя его называть. Давно казалось, вокруг происходит некая тайная жизнь, невидимая окружающим, да и до поры до времени самому ему. Но, последние месяцы ощущал себя частицей её, слышал звуки из прошлого, мысленно общался с теми, кто жил, когда-то в их городе.
- Зачем же Пётр Ильич, …  Разве я это от вас хотел услышать? – поймал себя на том, что опять разговаривает вслух с автором рукописи, по дороге домой считая, мысленно общается с ним.
Нет, ну это уже опасно. Надо встретиться с друзьями. Но, как же они скучны. Озабочены материальным. Разве нужны ему? Нет никакого проку, если давно уже нет и радости от них.
Поставил на стол чашки. Корзиночку с пряниками и конфетами. Покупал их по привычки после смерти матери, но, ел скорее машинально, чем получая, какое-то удовольствие, лишь для того, чтоб отвлечься от работы, передохнуть, собраться с мыслями, сосредоточиться.
- Вы проходите к столу. Присаживайтесь, - пригласил незнакомца. И, не дожидаясь ответа, прошёл в прихожую, повесить пальто и шарф. Какой мягкий, приятный для пальцев материал. Давно не держал в руках ничего подобного. Перебрал пальцами воротник, прежде чем повесить на вешалку. Не новое. Шарф протёртый, и даже имел, кое-где маленькие, словно проеденные молью дырочки.
- А? …  Да-да …  - поблагодарив, остался на своём месте незнакомец.
Всё же везёт мне на странности. С самого детства не такой, как все. Присел за круглый, деревянный стол, в центре комнаты. Смотрел на незнакомца. Тот держал в руках лист рукописи, внимательно вчитываясь. Так, словно его вырывали у него из рук и от этого хотелось во что бы то ни стало успеть дочитать именно сейчас, не выпуская из цепких пальцев.
- И море радовало их своими волнами. Омывая ноги солёной водой, - положил лист. Снял пенсне. Помассировал пальцами переносицу. Затем взглянув на Клима, спросил:
- Вы не находите?
- Что? – не удивился Клим. Он уже знал наверняка, говорит с человеком из другого мира. И, теперь, когда был уверен в этом, не так боялся, как прежде, пять минут назад. Страх отступил, оставив лишь лёгкую тревогу.
- Белое море не такое глубокое, в отличие от других.
- Я знаю. За это и ценю его.
- Иван Никифорович, - вдруг, словно опомнившись, вернувшись в реальность окружающего мира, представился незнакомец.
- Клим. Клим Петрович, - слегка привстал.
- Стал очень забывчив. Извините, - подошёл к нему Иван Никифорович, протянув руку для пожатия.
Узловатые, но не рабочие пальцы. Толстое обручальное золотое кольцо, как носили прежде, давно. Мягкая кожа ладони.
Пожал. Повторил:
- Присаживайтесь.
Присели.
- Дело в том, что я знал лично Петра Ильича. Мы были близкими по духу людьми. Всё это как-то очень странно. Непонятно мне. Почему мир разделился на два лагеря, дав трещину.
Клим налил в стаканы с пакетиками чая кипяток. Поставил перед Иваном Никифоровичем сахарницу с прямоугольными кусочками сахара.
Тот потянулся за сахаром. Взял кусочек, словно драгоценный камень, рассматривая на просвет. Затем, не совсем уверенным движением, будто сомневался в правильности его, бросил к себе в стакан с высоты всего сантиметра в четыре, отдёрнув руку. Взяв чайную ложечку принялся долго, но, как-то нервно и в то же время с перерывами, мешать.
Клим положил себе три кусочка.
Отметив про себя, видимо следует взять ещё хотя бы один, Иван Никифорович, потянулся за вторым. Бросив и его, забыв о том, что следует перемешать, проследил за тем, как Клим вынул из своего стакана использованный пакетик с чаем, пристроив его на заранее приготовленное для этого блюдце. Осторожно, чтобы не капнуть на скатерть, за верёвочку вынул и свой, опасливо уложив рядышком. Попытался отпить.
Лишь слегка прикоснувшись губами, понял; пить такой кипяток будет тяжело. Но, вкус напитка его почему-то слегка удивил. Сказал:
- Это чай?
- Да. Самый настоящий. Во всяком случае, так написано на коробке.
- Понимаете ли, дело в том, что, видимо я давно не пил чай. Много, много лет. Сам не понимаю, как это произошло…
- Что?
- Как я попал к вам …
- Через дверь, - улыбнулся Клим.
- Да-да. Безусловно. … Я шёл по улице. … Падал снег. Но, суть не в том. Понимаете ли, - замялся Иван Никифорович, от волнения потянулся за третьим кусочком сахара. Положив, вспомнил, нужно размешивать. Принялся судорожно двигать в стакане ложкой. Она стучала о его края, напоминая чаепитие в железнодорожном купе. Подстаканники из нержавейки можно было дополнить мысленно.
- Я могу пожить у вас, какое-то время? – как-то беспомощно, по-детски, с чувством некоей вины, спросил, продолжая размешивать.
- Обязательно, - почему-то такой неестественной фразой согласился с ним Клим. Ему уже давно никто не требовался. Ни, как собеседник, ни как нечто живое, обладающее душой. Несмотря на свой не такой уж и большой возраст, без малого, сорок лет, Клим превратился в затворника.
Но, та лёгкость, с которой согласился на просьбу, не удивила, будто знал; этот человек нужен ему. Без него не может жить.