Сердцетрясение в Бризигелле

Любовь Отраднева

(в соавторстве с Naru Osaka и Valery)

Сердцетрясение в Бризигелле

Посвящается дражайшим соавторам
Прямое продолжение «Больших екайских вопросов»

1. Ровена Монтанелли
– …ты была бы моей Джеммой?
Лора уставилась на подругу, как на выходца с того света.
– Так, ты что пытаешься этим сказать? Я очень смутно вообще помню, кто такая Джемма. Подруга Феличе Ривареса, что ли?
– Ну не прямо подруга, – Ровена прикрыла глаза, будто прислушиваясь к чему-то в себе. – То есть именно подруга детства, соратница, а так… Они даже не целовались ни разу, он и в чувствах-то ей открылся только в предсмертном письме.
– Вот как? И что же, я нужна тебе как прекрасная дама средневековому рыцарю? Снова мальчишеские желания заиграли?
Ровена вздохнула.
– Ты же знаешь все. И про мои сны в том числе. И все эти мальчишеские желания, они не мои… Точнее, не совсем мои. Ну, понимаешь, как будто бы дух Ривареса на месте казни переселился в меня.
– Вот не хватало. И что, сама не справишься?
– Нет. Он точно не справится без кого-то, кто удержит, а я не справлюсь с ним.
– А я тут при чем? Я-то никаких духов не подхватывала, а если кто и прилипнет, скажу отцу. Сутрой по морде – и все дела. Кстати, может, и тебе стоит?
– Я как-то всегда думала, что на людей это не работает, даже на покойников почти двухсотлетней давности. Вряд ли у тебя есть обратные прецеденты.
– Я бы проверила.
– Я бы вообще уехала из Италии. Если бы своему отцу доказала, что он, Божьей милостью, проживет еще минимум лет двадцать и десять раз успеет сюда вернуться.
– Ну, тут могу маму подключить. Она медик, найдет нужные аргументы. Но с этим твоим духом надо что-то делать. По крайней мере – намекнуть кому надо.
– Ну пойдем, поговорим с твоими родителями, что ли. Хуже не будет.
…В чем-то даже лучше, но только со стороны тети Мари. Со стороны Санзо все вышло, как Ровена и предполагала – мятежный дух на сутру чихать хотел. Лорин отец только глаза закатил:
– Сюда бы Хейзеля или Джастина даже. Если, конечно, этот кадр не привязан к месту гибели и правда не останется тут.
* * *
Однако возвращение в Тогенке не помогло. Напротив, стало только хуже. Сны мучили каждую ночь, а наяву резкие перепады настроения оборачивались истериками. Ровене было страшно. И еще страшнее – сказать отцу. А ведь именно он всегда утешал ее, осушал ее слезы, брал маленькую к себе в родительскую кровать, чтобы ничего не боялась и засыпала. Но сейчас было нельзя. Его же тоже накроет, а у него сердце… Ну, правда, отец всегда, не спрашивая, побеждал лаской, прятал под свои мягкие крылья, а вот маме можно было рассказать все и всегда. Они с первых дней были, по сути, подругами.
– Что, снова? – как и следовало ожидать, мама все поняла сама, просто подошла и села рядом. – Конечно, ты не взаперти растешь, как росла я, но, знаешь, у каждой девочки наступает момент, когда хочется и неземной любви, и жарких страстей, и всего разом… Так хочется, что даже если и не найдешь, так придумаешь.
– Мам, во-первых, не у каждой. Вон у Лоры все по графику, учеба, курсы, подработка, ей вот вообще не до страстей. Даже подыграть мне не может, а еще лучшая подруга! Она реально как Джемма, со стержнем, холодная, ответственная, любовь на двадцать пятом месте, а секс вообще даром не сдался!
– Вы вот прямо это обсуждали? Все-таки не рановато ли пока о таком думать? Я, конечно, не ханжа, гормональные бури неизбежны, но должны пройти, не поломав при этом жизнь. А ты пока что даже не можешь быть уверена, кто тебе нравится – и вообще, и в частности!
– Мам, да, ты права, я всегда любила Лору как человека и мне всегда нравилось ею любоваться, обнимать ее, расчесывать, но это еще не значит, что она вот прямо моя первая любовь в романтическом смысле. Но вот некоторые ничуть не сомневаются в своих пристрастиях.
– А некоторые – это кто?
– Феличе Риварес.
– Погоди, ты говоришь о…
– Да, именно о нем. Казненном революционере. Казненный, но никак не успокаивается. А может, именно поэтому…
– Но при чем тут ты? По идее, ну не тебе, моя девочка, должна была его карма достаться, ну никак не тебе, еще не хватало!
Ровена кивнула, осознавая. В самом деле, у нее ведь была старшая сестра, очень намного старшая. Как в «Саге о Форсайтах» – тетка, которая оказалась сестрой. Еще одна из тех взрослых, с кем можно запросто, близкая подруга матери, и эта дружба была раньше, чем свадьба ее, Ровены, родителей. Жюли Визон, веселая, раскованная, такая бы от десяти духов отряхнулась и не заметила. Но вот поди ж ты.
– Но я – это он, Риварес. Ну, по крайней мере, он так думает. И хочет, чтобы так было. Мол, это так с самого моего рождения, просто он не проявлялся, пока мы не съездили в Италию. По местам, так сказать, боевой славы! – Ровена фыркнула.
– Нет, ну за столько лет в Тогенке я серьезно отношусь к реинкарнациям, но обычно прошлые воплощения не пытаются поглотить нынешние, это не по поступкам! Надо до него как-то донести, что мы не можем так просто найти ему Джемму или кем-то ее заменить. К тому же, если вспомнить, как он себя с ней вел… Сейчас бы его по судам затаскали и на сто метров не дали бы к ней приблизиться, за ту самую пощечину! В смысле, пощечина-то была ее, но в сердцах, и всю жизнь за это расплачиваться? Терпеть его измывательства и получить письмо с того света? Уж точно не пример здоровых отношений! Да ему радоваться надо, что его в новом воплощении не гнобят и не травят, а любят! Ага, кстати, может, из-за этого он тебя выбрал, не Жюли… Да, точно, все из-за отца.
– Но, мам, кажется, ему не слишком нравится быть девушкой!
– Ну, а это уж просто глупости и свинство. В наши-то времена!
– Я-то согласна, но если подумать, себя бы, например, не смогла представить в мужском теле. Хоть во мне и много мальчишеского. И, соответственно, я не смогла бы представить, как бы изменилась моя жизнь и вкусы, исходя из этого. Может, ему сейчас так же.
– А вот пусть попробует. Это не его жизнь, а твоя, дочка. И если уж никто из признанных экзорцистов ничего не может сделать…
– Вряд ли тут вообще что-то можно сделать. И Секай, и Джастин с Хейзелем в один голос заявляют, что мы одно целое. Не разделить. Но вот мне сейчас стало думаться, как нам обоим с этим примириться. Просто представить… Если бы Артур родился девочкой, кто знает, может, ему было бы легче? По крайней мере, из дома бы не сбежал.
– А вот не факт, – покачала головой Инфинити. – Не надо мне тут про «девочки благоразумнее и не теряются от родителей», характер бы вряд ли сильно поменялся от смены пола, и, например, я бы точно сбежала в той ситуации. Разве там был другой выход? Из организации гонят, из дому тоже, падре далеко, да и не то состояние, чтобы додуматься поехать к нему и поговорить по душам. И что оставалось? Только ломать. Не комедию, увы, а драму.
– Да, подсказать ему некому было, мама у него умерла, – Ровена сказала это вслух и ощутила ледяную дрожь. Даже представлять до конца страшно… – Это моя мне все разложит, – и они обнялись. Ровена от души понадеялась, что сейчас не только она словила эмоции Ривареса, воспоминания о том, как остался он один на свете, но и он в полной мере чувствует материнскую любовь и защищенность этой любовью. И продолжила рассуждать: – Значит, ты считаешь, что и… Артурия бы тоже сбежала из дома? Ох, вот это, пожалуй, даже хуже, ей-то что делать? Только если в парня переодеться или исхитриться найти какого-никакого защитника!
– Для начала, нет такого имени «Артурия», ну, кроме как в той японской франшизе, где король Артур был девушкой. Но это ладно, что-нибудь подберем. А так – сразу в парня переодеться у нее бы вряд ли вышло, так что, увы, хорошо бы заступился кто-нибудь. И если этот кто-нибудь оказался бы достойным человеком – может, с ним бы и осталась, и всей дальнейшей истории не было бы. Ну, может, только со временем она бы простила отца и открылась ему…
Ровена вздохнула.
– Главное, чтобы падре в этом случае не умер бы чисто на радостях, – и снова ледяная дрожь, ведь это будто она и о своем отце тоже, ведь и он несет в себе воспоминания Артурова отца, и вот сейчас страшно обоим, и Артуру, и Ровене. Девушка перевела дух: – А так, получается, не было бы никакого пламенного несгибаемого революционера, никакого богоборца и памфлетиста, а была бы счастливая жена и мать… Вот даже не знаю, как отнестись.
– Мне не нравится, что она не стала бы кем-то сама по себе. Я вот активистка и продаваемый автор, мне никогда не были нужны никакие защитники и никакая каменная стена. Даже в худшие дни моей жизни – только разве что помощь, а то и циничное использование ближнего. А как спутник жизни мне нужен твой отец, и только он. Конечно, нам сейчас из нашего века легко рассуждать, а вот тогда… Мы с тобой даже представить не можем, как пришлось бы изворачиваться. Но ведь все дело в том, чего именно мы хотим. С одной стороны, не годится, чтобы девочку прямо сразу на корабле пустили по кругу да и за борт выкинули, а с другой… Тусклая и серая жизнь тоже не нужна, верно?
– Да. Даже если она не серая, а вполне счастливая, это не для романа… Что ж, тогда придется так – достойный человек не только спас девочку от толпы скотов, но и взял замуж, дал ей имя и положение в обществе, но поскольку он ужасно благородный – то не трогал и пальцем, думаю, ей было очень обидно. Оскорблял, понимаешь, даму бездействием! А потом и вовсе умер, потому что был немолод и болен… Грустно, да.
– А после его смерти она вполне может воспользоваться его документами и спрятаться за мужским образом. Так гораздо безопаснее.
– Мам, и серьезно не догадается никто? Ты же помнишь, как я в детстве обожала мультик про Мулан, но потом… С кем же я болтала, говорили про то, что штампы старых пьес не работают, ни потерянного ребенка ты через тридцать лет не узнаешь мгновенно, ни переодевшись парнем долго инкогнито не сохранишь…
– Знаешь, жизнь порой поудивительнее любых выдумок. И хватало женщин, которые всю жизнь скрывали свой пол и оставались неузнанными. Если в общую баню не ходили, конечно. Я думаю, уж на это у нашей героини ума бы хватило, так что она могла бы хоть до конца жизни быть Феличе Риваресом.
– Серьезно? Ого! Так гораздо круче, а уж какие возможности всем отомстить, всех запутать, а потом раскрыться!
– Ну да. Правда, думаю, девочка не получила бы столько физических и моральных травм, сколько герой получил на деле, и была бы более адекватной. Глядишь, и на мир не так злилась бы, и до тюрьмы могло бы не дойти… Потому что она хотела бы другого.
– И чего она хотела бы? – Ровена внутренне обмерла, сама не понимая, кого спрашивает – маму или того самого Ривареса внутри себя.
– Да чтобы любили, – с точки зрения Инфинити это был очень глупый вопрос. – Чтобы отец признал, и, думаю, в этой реальности от кардинала никто не требовал бы официальных бумаг и такого же официального отречения от веры. Хватило бы ума хитрее и тоньше.
– Мама, ты меня пугаешь. Ты мыслишь как интриганка.
– Почему «как»? Ты вспомни мою историю. Я же уже сегодня намекала. Когда ты совершенно беспомощна, особенно физически, что тебе еще остается, как не получать свое хитростью? Это потом я смогла встать во весь рост и говорить во весь голос, но надо же понимать, когда это неуместно и опасно. А еще неплохо отличать принципы от дубового упрямства… И в этом, думаю, ей бы здорово помогла Джемма. Одно дело – пощечина щенячьи влюбленному мальчишке, к которому ты сама еще не знаешь, что точно чувствуешь, а совсем другое – ссора с подругой. Это все же не конец света. Вполне можно успокоиться, помириться и поговорить начистоту.
– Поговорить вообще нужно всегда и всем, мам, спасибо! Значит, надо прожить эту ситуацию! Тогда и Артур прочувствует все плюсы бытия девушкой, и я сама успокоюсь. Но – нет, не буду просить тебя со мной играться, вроде как я большая уже, а попробую раскрутить Лору!
Мать только головой покачала, видя, как блестят глаза у дочери. Почти слышно, как сердце выстукивает в груди затерявшееся в далеком прошлом имя… А чье это сердце – самой Ровены или покойного Ривареса – большой вопрос. И ведь не единственный. Как сейчас сказать, что Лора прожить эту ситуацию едва ли сможет, а играть – до чего тут только не доиграешься…
– И кого Лора играть будет? Только подругу или?..
– Мам, я правда не знаю. Тут самое лучшее пустить на самотек. Если наши героини захотят стать парой – значит, станут. Я готова к любому исходу, я все равно еще мала для серьезных привязанностей, главное, чтобы Артура все устроило хотя бы своей ясностью. К тому же я хочу, чтобы мы играли в письменном виде, я пишу – она отвечает.
…Лору идея и правда не слишком вдохновила. Но как еще можно было помочь подруге и кто еще мог это сделать? У Ровены прямо глаза горели, только то и успокаивало, что скоро это будет видно только по видеосвязи, и то нечасто. Монтанелли жили в такой глуши, что, казалось, там вышки связи были все те же, допотопные, точно старше и Ровены, и самой Лоры. Так что только письма. Когда кто может – тогда и пишет. С кусочками истории и комментариями.
«Начинаем? – дрожа от нетерпения, напечатала Ровена. – Коль скоро у нас тут гендерная интрига, то все будет глазами Джеммы, и, пожалуй, с того момента, как Риварес слег и она от имени и по поручению всей прогрессивной общественности пошла его навестить».
«Окей, угу. Давай экспозицию. А, кстати, я ж твоей героине имя нашла, от того же корня, правда, больше употребляемое в Шотландии. Артис».
«О, ну это же великолепно! И ее матери дали ведь валлийское имя, так что почему нет, мама Глэдис, дочка Артис… А ты котичек».

Самодеятельность в занавесках. Первая серия
В жилище странного человека странным было все, и куда в большей степени, чем она могла себе даже представить. И тихо, только собака где-то поскуливала. Старая служанка заохала, мол, не совсем вы вовремя, хозяин слег… Но что поделаешь. Подождет уж поручение комитета, но навестить надо, если пропустят. Все-таки живой человек.
Служанка Бьянка просила не зажигать огня, мол, от света синьору становится хуже. Пропустила Джемму и тихо ушла, оставив, впрочем, дверь приоткрытой.
Риварес разметался по постели, черноволосую голову на белом было хорошо видно и в полумраке, а вот лицо – нет, он еще и неудобно уткнулся в подушку, наверно, потом у него сильно разболится шея. Что кто-то пришел – он, кажется, и не услышал, хотя явно то был не сон, а тяжелое забытье. Даже жалко. Впрочем, почему даже.
Она присела рядом. Гадая, можно ли дотронуться, не решаясь. Все-таки протянула руку.
Пошевелился, когда откинула волосы с лица, с усилием повернул голову. Зашипел сквозь зубы. Кажется, так и не очнулся. Только вскинулся на миг.
– Джим…
– Что? – это, свое детское, имя она ну никак не ожидала услышать.
Нет ответа, только сдавленный стон. Мало ли что видится людям в бреду, конечно… Он же даже глаз не открыл. Только снова откинулся… уже ей на руку, уткнулся, горячий, ухватился, как за последнюю надежду. И отказать ему в этом Джемма не смогла.
Его дыхание обжигало. А вот бессвязного шепота было не разобрать. Только… только… сам звук голоса, пусть и искаженного…
Не может быть же!
Артис девушка. Артис давно мертва. Артис никогда не смогла бы… притворяться так. Курить не переставая, язвить грубым голосом. У нее всегда все на лице было написано. А у Ривареса на лице только шрамы.
Показалось, наверное.
Она вообще часто… кажется. Держится за щеку, хочет что-то сказать, а она, Джемма, не слышит ни слова.
За этими мыслями она и не заметила, что он посмел прижаться губами к руке. Что, конечно, возьмешь с человека не в себе, но они тут наедине, в темноте… Но уж не шум же поднимать. Тем более в такой ситуации. А он тянет ее ближе. Берет за другую руку и прижимает ее к сердцу.
Наверно, снится что-то.
– Джим… – и нет… не совсем к сердцу…
Придется попробовать разбудить.
(Комментарий Ровены: Ей там что, вообще все равно? До нее дошло и она в ступоре? Тогда она слишком ясно мыслит. Это я еще подыгрываю, моя дает себя узнать безошибочно, но твоя-то что? Могу я просить нормальную реакцию?
Комментарий Лоры: Ну ладно, попробую, вот как-нибудь так?)
Да уж, до сердца было явно далековато. С такой-то… преградой! Джемма вздрогнула и тут же просто застыла, бездумно позволяя себе ощущать чужое мягкое тепло – да нет, не тепло, а жар! – и трепет слегка неровно вздымающейся груди. Пульсация отдавалась в кончиках пальцев, превращаясь в покалывание, почти в жжение. Да, в пальцах жгло. Горело, а этому… этой словно мало, так и не думает разжимать пальцы, будто вознамерилась вплавить ладонь Джеммы в собственную грудь. Что же это… Впрочем, Джемма уже знала – что, просто надо было признать невероятное, но вполне очевидное. Артис совсем не изменилась.
(Комментарий Ровены: Великолепно! Можешь же писать как богиня, когда захочешь!
Комментарий Лоры: Как Канзеон Босацу я никогда не смогу писать, она озабоченная и у нее опыт в несколько тысячелетий!)
– Джим… Ну что, подружка, снова ударишь?..
– Ты?..
– Я. А могла бы, знаешь ли, поцеловать и в губы.
– Даже так?
– И не здесь, а на ступеньках собора. Я могла бы даже сделать тебе предложение, а потом… Но я делаю то, что делаю.
– И к чему это привело?
– Еще ни к чему, Джемма, с позволения сказать, Болла, – это дикое создание село в постели, явно было видно, как у нее сердце колотится. – Я тебе тут сказать пытаюсь, что могла бы совершенно разрушить твою жизнь. Но такой цели у меня нет. Ты не тот человек, кого я хочу растоптать.
– И чего ты ждешь, благодарности?
– По-моему, я ждала момента высказаться. Я просто уже больше не могу, я тринадцать лет только и делаю, что притворяюсь.
– Тогда слушаю.
– Да, вот она я. Артис, отца ее за ногу, Бертон. То есть отец как раз не Бертон, может, ты об этом даже догадывалась. А ведь как я его обожала. Своего настоящего отца.
– О.
– Черт, Джим, да. Это было как религиозный экстаз. Даже лучше. Да у меня и сейчас еще колени подламываются, когда его вижу. Хорошо, что я хромаю, а то бы полсобора заметили. Мне даже мысли лезли… прямо там в исповедальне и… а потом я узнала, что ему там уже отдалась моя мать. Вот так. А он воспользовался и удрал в Китай, оставив ее одну среди этих акул, и она медленно умирала восемнадцать лет. И никто, никто не сказал мне ни звука.
– Это ужасно.
(Комментарий Лоры: Тебе там не стремно вообще такое гнать?! Ты на себя это не пробуешь примерить, это же вообще за гранью! Кроме того, падре Монтанелли не удирал, а сознательно взял миссию потяжелее, и это Глэдис Бертон была инициатором того письма, он бы, может, и от сана бы отказался, и увез бы ее куда, но ему не дали!
Комментарий Ровены: Стремно, но я даю водить своей рукой, это же терапия, и в основном не для меня. Нам тут важен общий поток эмоций. И я-то знаю, кто именно и что там решил, но Артис этого знать не может. К тому же у нее там температура под тридцать девять. Не сбивай меня.)
– Более чем. И тогда все навалилось, арест, твоя пощечина, я после нее только и осознала, как именно от меня ушли сведения, отец Карди вытянул из меня на исповеди и наплевал на ее тайну… А потом эти акулы вместо того, чтобы дать мне повеситься, подсунули мне письмо. Две подписи – матери и его. Мол, мы согрешили. Вот тогда я и поняла, что нет у меня никого на свете.
– И что потом?
– Да у меня злость оказалась сильнее жалости к себе. Я решила – нет уж, не дождетесь, чтобы я руки на себя наложила. Я попробовала начать новую жизнь. Чтобы потом вернуться сюда. И… ну, многое было, но хотя бы не насиловали, повезло. Я же тоже замужем побывала, правда, не по-настоящему, только чтобы не лезли. Вот он был хороший человек, но уже немолодой и быстро ушел, а потом я уже все больше парнем притворялась.
– И теперь?..
– Что? Одна я. Давно. И никогда не была с мужчиной. Есть смысл себя беречь. Я вернулась прежде всего чтобы все узнали, что он сделал. Что все они сделали, чертовы гребаные церковники. Я даже хочу заставить его сделать что-то еще хуже.
– И как ты это себе представляешь?
– Поцелую кардинала на людях, а потом всем скажу, кто я. И это еще самый мягкий вариант.
– Хоть в чем-то ты не изменилась.
– В смысле?
– Далеко не заглядываешь.
– Да мне плевать. Пусть сажают, пусть расстреливают, или сжигают как еретичку, или побивают камнями, как блудницу, мне лишь бы только его за собой утянуть, чтобы не жил больше. И чтобы память о нем осталась… как о грешнике за гранью добра и зла. А то народ его святым считает, детей под благословение подносит, даже ты о нем на днях хорошо отозвалась… Ненавижу! Проклинаю его!
– Нет, это, конечно, красиво…
– Но у прекрасной рассудительной Джим есть другой план для горящей в лихорадке меня.
– Горящей в лихорадке тебе надо бы выспаться, выпить бульона – и спокойно подумать.
(Комментарий Ровены: Прекрасно! Вот сразу видно, что она дочь доктора и человек, который во всем этом варится!
Комментарий Лоры: Ну так а я-то сама кто?)
– Звучит хорошо… но вот последнее может не получиться, я тринадцать лет об этом думаю. Покойный муж тоже не справлялся.
– Кто знает.
Артис шумно перевела дух. Похоже, силы и правда ее покидали, особенно если часть забытья она изобразила. Жар-то у нее был настоящий.
– Ты еще побудешь, а, Джим? Если нет, по позови, пожалуйста, Бьянку, уши под дверями она не греет, но все равно где-то поблизости.
– Ну бульон-то тебе надо будет сварить.
– Ой, ты сама хочешь? Старушка справится, но мне приятно, не скрою.
– Так оно спокойнее.
– Спасибо. Все, можешь не извиняться за пощечину.
– Ладно.
(Комментарий Ровены: И я опять тебе подыграла. Вообще-то Джемма ужасно себя грызла из-за той истории и наверняка извинилась бы первой. Да, я понимаю, что казниться не стоило, но так было.
Комментарий Лоры: Мы тут пишем как было или учим синьора Ривареса адекватности и признанию ошибок? И, думаю, Джемма, как и я, не любит театра одной актрисы, практическая помощь куда важнее и нужнее!)
Артис сама кликнула Бьянку, условно мужским голосом, хотя служанка уж точно была в курсе всего. Риварес просила проводить синьору на кухню и помочь, а для себя самой принести во что переодеться и чем обтереться. Джемма выдохнула – хоть успокоилась блудная подруга-то. Глядишь, и правда поможет.
Чуть позже Артис уже пила бульон из чашки, очень медленно, горячий же, и хорошо хоть руки не дрожали. Было видно – то, что надо. Наверняка ведь до этого она питалась только табаком и переживаниями, и Бьянка не указ. Вот же… Ну что уж теперь.
– Давно не кидаюсь словами типа «ангел», но сейчас хочется. Будешь богиней. Особенно если скажешь этим болтунам из комитета, что я болею и их идиотизмом заниматься не буду. И кардинала им не дам, сама угроблю.
– Думаешь, это поможет?
– Мне надо, чтобы его не было. Иначе и мне не будет покоя.
– Тебе его все равно не будет, ты же только себя накручиваешь.
– Знаешь, ты права. Не будет. Главное ведь не в гроб его вогнать. А заставить перед всем народом извиниться. За меня и за мать. И за свою чертову святость!
– А он станет?
– Он обязан. Если он такой хороший… каким я его помню. Если любит меня хоть немножко. А если нет – точно ославлю его не только прелюбодеем, но и кровосмесителем.
– Допустим, никто ничего не признает. У тебя есть доказательства?
– А вот есть. Письмо матери за ее и его подписью. Предлагаешь ему показать? И сказать, что в случае чего это письмо опубликуют?
(Комментарий Ровены: У Артура никогда этого письма на руках не было, он его зачел и перекинул обратно Бертонам. Будем считать, что Артис умнее и хитрее.
Комментарий Лоры: Конечно. Кто ж такими вещами бросается).
– По крайней мере, держать его под рукой как аргумент.
– И просто пойти поговорить?
– Почему бы нет.
– Тогда и пойду. Только найду во что одеться в женское. Но это потом, жар спадет – разберусь… – ее, кажется, потихоньку смаривало, даже срубало.
Наверное, безопасно же сейчас ее оставить? Сама Артис на этот счет ничего сказать не могла. Реально глаза закрывались, и сползала в подушки. Только бормотнула сонно:
– Джим, ты выйдешь за меня? – как любила, играя, спрашивать в детстве.
Но уж ответа сейчас не услышала бы.
* * *
На другой день Джемма не смогла не зайти снова. Проведать, остеречь от совсем уж отчаянных планов, особенно если Артис еще лихорадит. Но, со слов Бьянки, «синьору Риваресу» (лукавый взгляд) стало лучше. Похоже, и правда во вчерашней комнате кипела бешеная деятельность.
– О, Porca Madonna… Не ты, – тут же уточнила, завидев Джемму, высунувшись из-за вороха нарядов. – Я просто в это не влезу, а если вот это – то будут шрамы видны. Очень сильно и страшные.
(Комментарий Лоры: И все-таки неправдоподобно, где ж она наполучала столько травм, что при этом ее не разоблачили и не надругались над ней?
Комментарий Ровены: Надо будет – придумаю и обосную. Пока мне это для картинки, а Артуру прочувствовать.)
– Ну что-нибудь подберем.
– Спасибо, что пришла, я уже забывать стала, как это все вообще бывает.
Возились долго, Джемма и советовала, и помогала, Артис суетилась и ужасно нервничала.
– Черт, я как на свидание собираюсь… разревусь сейчас.
– Вот уж это лишнее.
– О, я забыла. Джим не плачет никогда. Ну уж извини, я так не умею… хотя надо, а этой версии меня и курить нельзя.
– Успеешь прореветься, если все пойдет не так. Или так.
– Да, ты права, – помолчала. – Пойдешь со мной? Или лучше, чтобы я сама?
– Как лучше – я не знаю.
– Я вот тоже разрываюсь, может, не стоит, чтобы нас видели вместе… но ты его знаешь столько же, сколько я… только не так близко, потому что никогда не была католичкой.
– Страшно, да?
– Очень. Очень. Когда пули у виска свистят – и то не так страшно.
– Догадываюсь.
– Ну тогда что, как говорят на юге, гуртом и батьку бить легче?
(Комментарий Лоры: Это на каком это таком юге так говорят, мать, ну ты уж хоть как-то оставайся в рамках выбранной эпохи и страны!
Комментарий Ровены: Ну так-то ты права, но ты же понимаешь, что это все откровенная самодеятельность! Они у нас всю дорогу не в духе эпохи разговаривают, ладно еще что на «ты» и слишком запросто, хотя, конечно, лучшие подружки – это не то же самое, что мальчик и девочка, которые сами боялись собственных едва расцветших чувств. Особенно если тут у нас в их отношениях нет и никогда не было никакого такого подтекста. В общем, забей, мы тут нарядились в занавески и играем пьесу про девятнадцатый век, и меня все это прет до невозможности, так что извиняй, подруга. Доиграем до точки и отстану.
Комментарий Лоры: Да что уж там, лишь бы тебе правда полегчало.
Комментарий Ровены: Спасибо! Тогда следующий кусок я попробую начать, дав нашу красавицу глазами кардинала. Кстати, я надеюсь, после откровений Артис в глазах Джеммы он таки упал.
Комментарий Лоры: Ну, я бы на ее месте тупо запаслась попкорном и понаблюдала бы, как два психа, папа с дочкой, выносят друг другу мозг (не в обиду вам, ныне живущим Монтанелли, будь сказано). Но то я.
Комментарий Ровены: Да, а Джемма должна переживать, за подругу как минимум. А то в твоем исполнении выходит – она совсем не рада, что Артис жива, и даже тяготится всем этим…
Комментарий Лоры: И Джемму в этом тоже можно понять. Я уже сказала: ей неприятны все эти выступления «королевы драмы». И ей и без восставших из вод речных хватает забот, сидеть с больными, следить, чтобы все эти идиоты из числа прогрессивной общественности вовремя ели и уж совсем откровенно не прокалывались, а тут еще эта! И ей тоже изволь стать родной матерью, вытирать сопли, выслушивать, направлять, не давать убиться об мир… Не находишь, что это довольно сомнительное счастье?
Комментарий Ровены: Ну так-то да, не без этого. Но я думала… мы думали и надеялись, хотя нет, вот Артур как раз очень сомневался, что ей не наплевать…
Комментарий Лоры: Так сомневался, что не открылся, а душу ей выворачивал.
Комментарий Ровены: Тут совершенно согласна, да он и сам понимает. Артис хотя бы не стала таким заниматься, а сыграла честно.
Комментарий Лоры: Ну и что, медаль ей за это шоколадную? Конечно, правильно сделала…
Комментарий Ровены: Но? Только не говори, что лучше бы правда утопилась!
Комментарий Лоры: Не лучше, конечно. Но сейчас у Джеммы сломалась привычная картина мира, в которой Артис мертва и оплакана, и появилась куча дополнительных сложностей. Ладно, как-нибудь прорвемся.)

Самодеятельность в занавесках. Вторая серия
Как и всегда, на улице каждый хотел коснуться хотя бы краешка одежд его преосвященства, но этого хватало не всем. Кому-то нужно было излить и душу – не всегда на формальной исповеди. Вот так у кардинальской резиденции Монтанелли поджидали две дамы. Одну из них он знал с детства. С ее детства, разумеется. А вот вторая… Она заметно прихрамывала, у нее были странно короткие для дамы волосы, платье на ней сидело так… как будто ее, весьма и весьма пьяную, одевал любовник. И хорошо если не насильник. А еще у нее на лице было несколько заметных шрамов. У кого же Монтанелли совсем недавно видел очень похожие? Даже черная прядь так же падала на тот, что над бровью.
Ладно, в конце концов, даже кардиналу неприлично так разглядывать страждущую душу. Так что он решил поприветствовать их первым:
– О, доброго дня, синьора Болла. И синьора… или синьорина…
– Давайте пока остановимся на том, что я ее подруга детства, – дама со шрамами подошла под благословение, склонила голову. Голос у нее был тоже… чем-то странный, неправильный. Да вообще все было странно. А она продолжила: – И вас я тоже помню с детства, монсеньор, вы одно из самых светлых моих воспоминаний той поры. Надеюсь, вы найдете доброе слово даже для такой, как я, – она с надеждой подняла на него глаза, взгляд был вроде и кроткий, но вот тут-то Монтанелли понял, на кого она похожа. Один в один смутьян и богохульник Риварес. Что бы это ни значило.
– Идемте, и сохрани меня Бог осудить вас, что бы вы ни сделали. А вы зайдете, синьора Болла, или все-таки вашей подруге нужна исповедь?
– Это уж как она считает нужным.
– Я бы хотела, чтобы Джемма присутствовала, это не настолько формально.
Они зашли внутрь. Не совсем в исповедальню, так, в комнату без лишних ушей. Тут было полутемно, и игра теней еще усиливала ощущение странности и неправильности.
– Я вижу, куда вы смотрите, святой отец… Ну так вообще-то Риварес – фамилия моего мужа. И вообще-то я его отравила, чтобы забрать его документы и не только. Это было давно и очень далеко от Италии, и я об этом сожалею, конечно, он был в самом деле очень хороший человек… только вот изо дня в день оскорблял меня бездействием, – широким, мужским жестом она вытерла глаза перчаткой.
– Дочь моя, конечно, грехи ваши тяжки, но Бог милостив…
– Конечно, должен же Господь учитывать, что кто не насильник – тот ханжа. Очень легко сделать из человека леди Винтер, если на него все время плевать. Куда и идти, как не… – и она опустилась на колени, не рухнула, а именно съехала мягко, будто ноги не держали, и припала к его руке. Не так, ох, не так, как положено целовать руки священникам!.. А через пару минут подняла на Монтанелли сверкающие глаза. – Ну что? Не так ли и она лежала у ваших ног и молила о любви? А вы и оттолкнуть не смогли, и защитить не смогли тоже…
И вот тут у него начало темнеть в глазах.
– О чем… о ком вы говорите?
– О моей матери, разумеется.
Джемма только вздохнула:
– Переходи к фактам, по-моему, уже пора.
– А по-моему, падре уже и так захорошело, сейчас дам ему местечко на полу…
– Ар…тис… не утонула?.. – он и правда едва стоял на ногах.
– Не дождетесь. Но для ясности, да, у меня на шее не крест, а ключ, он отпирает шкатулку, где лежит письмо несчастной Глэдис Бертон за вашей подписью, а где лежит шкатулка – знает кроме меня только Джемма. И только ее благодарите за то, что эту сцену сейчас не видел весь город и что письмо не опубликовано, а мы тут разбираемся частным порядком.
– Ну это мы еще потом обсудим, – в скобках заметила Джемма.
Да, сейчас было явно не время, и оказаться на полу комфортно Артис кардиналу все-таки помогла. Даже приобняла и дала на себя опереться, хотя ее просто разрывало надвое от любви и ненависти.
– Девочка… carina… что я теперь могу сделать?..
– Хм-м, дайте-ка подумать. Оводы не жалят не примерившись.
– Мне выйти? – осведомилась Джемма.
– Если тебе не жалко его преосвященство, то можешь нас покинуть, да.
– Значит, нет. Мы договаривались на переговоры, спектакль давай отложим как запасной вариант.
– А мы договаривались о том, чего хотим для нашей организации? Как насчет публичного прикрытия?
– Звучит интересно.
– Так, позвольте, – несчастный кардинал с трудом подбирал слова, – вы же там все богохульники! Синьора Болла, вот вы верите в Бога?
– Да, но разве это мешает?
– Вот как раз таки да, вы, падре, путаете. Если человек не верит – ему и крыть нет смысла, только воздух сотрясать. Да и кроме меня там особо никто не замечен.
– Что же с тобой сталось, carina…
– Ну так а чьими молитвами. Учусь одному хорошему… например, спать с чужими женами… – увидев в глазах кардинала откровенный ужас, Артис засмеялась: – Да ладно, падре, врать я у вас тоже научилась на отлично. Половина рассказанного сегодня – неправда. А вот которая половина – решайте сами. И, пожалуй, уже негоже целому кардиналу сидеть на полу, давайте, обопритесь на меня и перебирайтесь в кресло. Мы уже уходим, кого-нибудь из клира я позову, чтобы проводили вас в опочивальню, туда меня точно не пустят.
Она усадила отца и какое-то время еще крутилась вокруг него, не зная, давать ли волю чувствам и если да – то каким. Наконец мысленно махнула рукой и обняла Монтанелли со спины, зарылась на миг лицом в легкие седые пряди.
– Я еще вернусь. Напоследок – две вещи, которые я хотела бы, чтобы вы знали. Во-первых, «Сын церкви» – это тоже была я. А во-вторых, не будь вы моим отцом, я бы вытащила вас из всего этого и замуж бы за вас вышла. Живите с этим.
И легко, несмотря на хромоту, отбежала ко входу и к Джемме.
– И как, – тихо, разве ж кто упустил возможность тут поподслушивать, – это удачный финал или нет?
– Это еще не финал, но на сегодня удачный. Какая-то часть меня, может, еще и жаждет крови, но… как же я соскучилась… Стосковалась даже. Идем, а то никогда не уйду.
– Идем.
– По домам, наверно, тебе пора от меня отдыхать, – это уже на ходу.
– Ну если ты опять свалиться не собираешься.
– Да мне нормально. Хочу только наконец снять это и закурить.
– Тогда ладно.
Пока могли еще идти вместе, шли молча. Не могла же Артис продолжать свои страшные откровения на улице, хоть и очень хотелось. Может, потом.
– Я пока для всех болею и дома, никуда соваться не буду, язык и перо тоже придержу немного. Хорошо бы и ко мне никто не совался, но ты заходи. В любое время, если захочется.
– Хорошо.
* * *
Снова они и правда увиделись через несколько дней. По долетавшим до Артис слухам, кардиналу в эти дни тоже нездоровилось… и она не знала даже, как к этому отнестись. И не переживать не получается, и… В общем, так ему и надо за его лицемерную брехню, но хорошо, что все-таки ни разрыв сердца он не схлопотал, ни удар его не хватил. А вот навестить не сходишь, как даму не пропустят, а как Ривареса еще и арестуют. И, конечно, у нее был богатейший опыт переживаний в одиночестве, но все же не та натура, чтобы это легко давалось.
К счастью, довольно скоро зашла Джемма.
– Ой, наконец-то! – и вот хотя у себя дома ходишь вообще непонятно в каком смешанном образе, сейчас прямо легко себя чувствовать прежней юной девчонкой. До всего…
– Я тоже рада тебя видеть.
– Я тут пока сидела, надумала кучу всего, в общем, скажу, что ты меня делаешь живой и целой, и ты меня знаешь лучше всех, и если бы не ты – к нам бы тут уже ввели войска. Хорошо, что я тебе открылась так, а не решила что-то там на тебе выместить.
– Еще бы не хорошо.
– И все-таки тогда я была сильнее не в себе, чем сейчас, даже совестно. Но хотя бы я сказала, кто я есть, а не пыталась… сделать с тобой что-нибудь неподобающее.
– Даже так?
– Давай расскажу, какой был план, теперь, наверно, мы над этим даже сможем вдвоем посмеяться. Охмурить тебя, понятно, не заходя далеко, ты же приличная дама, позвать замуж – и открыться при честном народе у алтаря.
– И что бы тебе это дало?
– Ничего, кроме великолепного постановочного скандала с голыми сиськами в церкви, прости мой испанский. Но я быстро поняла, что это испортит мне всю интригу с отцом, а еще – что не поведешься ты. Ты, может, с первого дня подозревала, что я женщина.
– Не знаю, честно говоря.
– Но не повелась бы. Это… это я могу сознаться, что вообще-то ты моя первая любовь.
– О.
– Прости. Я тут долго вспоминала, по сколько же нам с тобой было, когда я первый раз сказала «выходи за меня…»
– Давно это было.
– Да. Монтанелли точно был еще в Китае, по-моему, нам с тобой еще не шили длинных платьев, у тебя были косы, такие гладкие, а у меня, считай, такое же безобразие, как сейчас. Только подлиннее.
– Как-то так.
– И понятно, что кто ж такое всерьез воспримет, когда две девчонки играют в куклы и одна из них все время берет роли парней. Но это ведь, наверно, тоже не просто так.
– Кто знает…
– Никто. Ну, я долго не знала, насколько это… Это как пароль, какой смысл в него ни вкладывай. Ну и… меня за мою жизнь волновали только двое мужчин, и один из них имел наглость оказаться моим отцом, а второй, и тут ты меня поймешь, взял и, скотина такая, помер.
– Обидно.
– И не говори. Что я его отравила – это неправда, это мне надо было что-то сказануть для привлечения внимания, а вот что никогда не делила с мужчиной ложе – это так. Но я делила с женщиной. Притом не раз и не два.
– Что ж, тоже хорошо.
(Комментарий Ровены: Лора!!! Она не могла выдать вот такую реакцию на такое откровение, ты что?! Это сейчас должен быть переломный момент, ей что, вообще на все положить?
Комментарий Лоры: Да выдохни. Она медик и потому немножко циник. А ты чересчур хорошего мнения о закрытых женских школах.
Комментарий Ровены: Об этом я не подумала, но как-то все равно… Слишком.
Комментарий Лоры: Как уж могу.
Комментарий Ровены: Ладно, тогда и я…)
– О. А вот что ты так среагируешь – не ждала. Даже не хочу знать, почему, вообще что я сказать хотела – может быть, Риварес больше я, чем я сама, этот образ родился, конечно, для самозащиты, но мне в нем оказалось комфортно. В основном. Что-то прямо от того времени, когда мы с тобой играли. И все, что у меня с кем-то было… это тоже сюда. И, для протокола, я не пьяная и сейчас абсолютно серьезна, без всяких оводовских штучек и кинжалов за пазухой – и документы на Ривареса у меня в полнейшем порядке, вообще ни одна собака не подкопается. Ну, понимаешь, к чему я?
– И к чему же?
– Ай, Porca Madonna, ладно, сейчас будет по всей форме, только бы с маху не встать на то колено, на которое больно. Вот. Застегнула рубашку и сделала вид, что причесалась. Дженнифер Уоррен… ты выйдешь за меня?
– А тебе это точно надо?
Артис опустила глаза, заливаясь румянцем даже сквозь свой аргентинский загар.
– Душа моя, если это вдруг надо тебе – все остальное не имеет значения.
– Я не знаю.
– Но обещаешь подумать? А я обещаю за это время ни обо что не убиться. Думаю, ты не напрямую, но спасла город, спасла Монтанелли, помогла движению – и спасла меня тоже. И я действительно столько лет люблю тебя, только люблю как умею, и не умею понять, какого именно рода эта любовь. А от тебя прошу честного ответа – хорошо ли тебе одной.
– Не знаю. Неплохо.
– Достаточно честно. Это уже значит, наверно, что мое отсутствие для тебя не было… чем-то непереносимым. Ну и это для тебя очень хорошо. А я свои уроки тоже извлекла, и на сегодняшнее число… ну, можно пойти и еще чего-нибудь попросить. У кардинала-то. В принципе, если бы только ты думала, что оно того стоит, мы могли бы повесить на него еще больше компрометирующего, чтобы уж точно против нас не пошел.
– Скажем так, я бы предложила держать такой вариант наготове. Мало ли что.
– Ага. Но я же имею в виду что – если бы я его заставила нас повенчать…
– А тебе это нужно?.. То есть, я имею в виду, сам факт.
– Чтобы мы с тобой да? Ну это было бы символично, красиво и все прочее. А всякие там права реализовать – это только если бы ты сама захотела. Хотя я уже побывала в фиктивном браке и мне там пришлось покусать по ночам подушку, а изменить я ничего не успела. И будем честны, дорогая, мне очень не хватает личной жизни. А вот ты жила без меня и еще проживешь.
– Не без того…
– Ну и все тогда. Я, может, скоро уеду.
– Куда?
– Куда-нибудь, где меня ждут.
– Понимаю.
– Вот. Может, цыганку свою снова разыщу, мы, конечно, не очень хорошо расстались и это она меня бросила, но все же два года вместе. Потом ей надоело, что она для меня мало значит, к тому же она родить хотела… сказала бы – дура, но не при тебе. И все-таки как мы жгли, мать моя женщина, отец мой кардинал, как мы жгли! Может, конечно, и ей меня больше не надо, зато… один человек меня и здесь всегда ждет. Но нет того качества, в котором я могла бы быть рядом.
– Кто знает.
– Да нет из этой ситуации выхода.
– Или он не нравится.
– Ну смотри, я могу приставить ему нож к горлу и потребовать, чтобы он сложил с себя сан, выписал мне бумагу на отцовство и пошел с нами. Но скорее в этом случае он умрет у меня на руках, это во-первых, а во-вторых, там, где он сейчас, он же нам полезнее, ведь так? А других вариантов я не вижу.
– А тебе точно важно все строить вокруг него?
– Да. Потому что только ему тут на меня не плевать, и потому что я его, конечно, ненавижу, но и люблю больше света белого. Тебе это, наверно, сложно представить, у тебя отец нормальный. Был. И как его так нет с нами, а мой вон, небо коптит. Если цинично – он умрет и все закончится. А с другой стороны, пока он дышит – я хотя бы успею ему сказать, как сильно его люблю.
(Комментарий Ровены: Фух, сработало, спасибо! Я все это написала и доказала Риваресу, что так правильно! А то когда играли сцену в кардинальской резиденции, меня трясло аж, я не хотела быть жестокой, не хотела сцен, а только сразу обнять и прижаться…
Комментарий Лоры: Ну и я очень рада, ты и в реале можешь прижиматься сколько хочешь, не у одной меня тут отец нормальный и я не понимаю, чего твоему Риваресу еще надо и почему вы с ним убиваетесь и убиваетесь об нас с Джеммой! Вместо того, чтобы твоей девице заняться делом, пойти работать, чтоб сил никаких не оставалось на то, чтобы драму разводить!
Комментарий Ровены: Да закончили, закончили, я уже поняла, что не нужна она Джемме, я после твоего «не без того» тут уже сижу реву! И чем заняться она найдет, но ей же не это надо, ей бы неделю из кровати не вылезать, только вот не с кем! На ее пути исключительно те, кого она в таком плане не интересует!
Комментарий Лоры: Реветь не надо, это же все понарошку и как уж можем. А про неделю в кровати – да ну с чего ты взяла. Трудотерапия и от озабоченности тоже лечит на ура. В конце концов пусть девчонки вместе едут волонтерами куда-нибудь в Африку, ты сама по реалу знаешь, сколько в этой деятельности всего, в том числе там вполне может найтись какой-нибудь нормальный парень и составить ее счастье.
Комментарий Ровены: То есть ты это так видишь.
Комментарий Лоры: В лучшем случае. Она сама не знает, чего хочет, она совершенно и нездорово одержима отцом и еще пытается обижаться на Джемму, что той и без нее нормально живется. Пусть соглашается на кого-то, кто не испугается ее характера и разделит с ней ее темперамент! А Джемма ей друг, сделала что могла, но не нанималась ни в пожизненные жилетки, ни в куклы.
Комментарий Ровены: Значит, даже так – никогда. Ну пока, подружка, буду учить Артура жить с этим.)

2. Ровена Монтанелли и ее родители
Ровена не знала, что делать. Хотелось одновременно метаться по комнате, лежать, рыдая, или костерить все живое на незнакомом языке. Эмоции смешивались в гремучий коктейль, захлестывали волнами, что здесь принадлежало ей, а что беспокойному духу, понять было уже невозможно. И из этой пучины нарастало еще одно, почти детское желание – бежать. Куда угодно. Например, к отцу. И разрыдаться перед ним, как маленькая девочка… Ровена сама не понимала, какие остатки здравого смысла заставляют ее по-прежнему сидеть на месте.
Ну разве только то, что у папы же сердце заболит. И что на хрена же ему вообще этот Риварес, эта черная легенда его семьи. Другое дело, что вот мальчику Артуру тоже был очень-очень нужен отец. Может, больше, чем хоть кто-то еще на свете. Тем более что как бы мало Лору ни затрагивало все это, она хотя бы подтолкнула героиню Ровены к тому, чтобы не мстить кардиналу, не сводить в могилу и не ославлять в веках хуже всех Борджиа, вместе взятых, а успеть сказать ему о своей любви. Надо было дать и мятежному духу этот шанс.
В общем, Ровена сдалась и позволила себе броситься отцу на шею – в самом прямом смысле.
– Что случилось? – весело удивился он, отвечая на объятие. – Всего ничего времени прошло, как виделись, и такие нежности!
Ровена, пока не отвечая, прильнула к нему, стараясь, хоть и сама толком не понимала, как именно, дать Риваресу чуть больше свободы – пусть оттает, окунувшись в любовь и нежность, хоть и не ему предназначенные…
– Просто я тебя очень, очень люблю! – кажется, получалось, кажется, это говорила не совсем она. – И, бывает, боюсь, что не успею это показать и высказать.
– О, это я виноват, напугал всех своими стариковскими глупостями. Спасибо, и Мари, и Хаккай сказали, что жить мне еще да жить. Так что не переживай, котенок.
– А раньше? – кажется, Артур решил воспользоваться представившимся шансом и высказаться от всей неупокоенной души. – Почему нельзя было раньше признать меня и сказать мне это? Зачем надо было врать мне в глаза?
Голос был все еще Ровены, а вот интонации другие, но тоже знакомые до боли, до мурашек… Взгляд Монтанелли заметался, а сердце чуть не остановилось. Ровена внутренне шипела, но похоже было, что контроль от нее уплывает.
– Прости, – зашептал ее – их! – отец. – Мне не хватило смелости рассказать.
– А когда ее хватало? Когда и на что? На то, чтобы послать меня на смерть? Чем такой сын – лучше уж мертвый, не так ли? Досюда любите, а отсюда, значит, уже не можете любить?!
– Но ты ведь и сам… Ты же все сделал, чтобы мне было как можно больнее! Хотел уйти из жизни так, чтобы после тебя все в клочья
– Думаете, я хотел умирать?! Я до последнего надеялся, что меня вытащат. Не товарищи, так вы, падре. Как бы я себя тогда ни вел и что бы ни нес! В конце концов, я был болен и не в себе, а у вас должно было хватить опыта, мозгов, сердца… да всего, чтобы это понять!
– Виноват, знаю, но ведь и я до последнего надеялся, что случится чудо и все изменится! Что оценят мою жертву ради всех людей и…
– Оценили?! Ну кто ж в таком почтенном возрасте в сказки-то верит?!
– А ты? Во что веришь ты сам, дитя мое?
Он помолчал с минуту, а затем выдохнул, как в лихорадке:
– В вас…
Кто из них первым подался навстречу, понять было невозможно. Да и не это было нужно сейчас. Лишь объятия и торопливые крестные знамения дрожащей рукой…
Вот так. Никакого экзорцизма по науке, никаких ни заученных-зазубренных, ни въевшихся под кожу молитв и заклинаний. Только поцелуи в лоб и снова, раз за разом, мелкие-мелкие крестики рукой.
Ровена, кажется, была в ступоре, и Артур в ней – тоже… Или как раз поэтому? Но уже неважно, ничто неважно, даже легкая тревога сдавалась под напором нового теплого чувства – теперь все правильно, все хорошо.
* * *
Лоренцо прижал к себе свое прошеное, моленое, выстраданное дитя. Их дитя, настрадалась-то прежде всего Инфинити. Даже когда им дали добро на продолжение рода, оказалось, что все совсем непросто, беременность далась тяжко… Потом, правда, Ровена и хлопот не доставляла, одну чистую радость. Вот кроме нынешнего инцидента.
Зашедшая Инфинити застыла на пороге при виде мужа, бледного, точно от сердечного приступа, и обнимающего дочь, которая льнула к нему, не открывая глаз.
– У вас тут все хорошо?
– Жить можно, сейчас и у меня пройдет, и дочка очнется…
Инфинити села рядом и приобняла обоих.
– Неужто доигралась малышка…
– Ты о чем, дорогая? Вроде духов она не вызывала, мы оба все равно не уйдем от той трагедии в позапрошлом веке…
– Она как раз пыталась уйти. Найти свою Джемму, а потом… Все равно все вернулось к отцу.
– Так и есть. Я вспоминаю Джемму Боллу, она жестоко раскаивалась после того, как все мы поверили в самоубийство Артура. И она столько делала для людей, что должна быть где-то… в чертогах Создателя. А если бы все зависело только от меня, я бы, конечно, век держал Ровену вот так, но разве же это жизнь для молодой девушки? Сейчас еще ладно, но уже лет через пять…
– Может, к тому времени кто и найдется, кто затмит всех и вся, а пока – это наша забота. Может, в чат написать? Все равно наши уже в курсе, а некоторые даже с богами на короткой ноге…
Лоренцо только вздохнул. Уж сколько лет не был священником, но к такому все же привыкал с трудом. Пришлось высказаться в том смысле, что, мол, ты, дорогая, лучше разберешься, укладывать Ровену в родительскую кровать, не нести же в ее комнату, и самому прилечь рядом.
Инфинити тем временем излагала ситуацию в чате. И внезапно откликнулся вовсе не Санзо, первый советчик по таким делам, а Кэт Эрнандес собственной персоной.
«Джемма? Ее я знаю. Общаемся регулярно и, судя по всему, она все еще тоскует по этому вашему неупокоенному…»
Внезапно сообщение словно оборвалось, а следующее просто вопило:
«Ну все… Она меня грохнет теперь, наша Прекраснейшая! Или еще того хуже, в лягушку превратит! Причем глухонемую!»
«Так, спокойно, не дадим мы тебя в лягушку превратить!»
Не то чтобы Инфинити была так уж в этом уверена, но, впрочем, весь чат вразнобой поддержал. Кэт, однако, все еще паниковала:
«Блин, она же не для того меня к себе приблизила и дала допуск в чертоги, чтобы я рассказывала про это смертным!»
«Насколько я ее знаю, – авторитетно вступил Санзо, – она это предвидела. Своевольные ей нравятся, с ними веселее. Сейчас наверняка на нас смотрит и развлекается от души!»
«Ну, хорошо бы ты был прав, Санзо Хоши. Ладно, долго рассказывать, но у Прекраснейшей есть чертоги, куда она забирает настрадавшихся женщин отдыхать от мужиков. Даже не для создания парочек эта женская тусовка, а вообще. Так вот, Джемма там. Наверно, с момента своей смерти. Только знаете, токсичная личность ваш Риварес, дать им пообщаться – только душу травить».
«Но Джемма ведь его любит, – вмешался Хейзель. – В любом случае им надо дать возможность побеседовать и все между собой прояснить!»
Тут Кэт совсем уж вскинулась:
«Объясняться надо было при жизни, словами через рот! Ладно, она, молодая и глупая, не дала ему, такому же, высказаться в свою частичную защиту, но он-то потом откровенно ее изводил намеками!»
Поддержали многие, даже не только девушки, мол, не был бы кто-то моральным вампиром – могли бы тогда и свадьбу сыграть!
Инфинити поняла, что пора вмешаться.
«Да, ужасно, но хуже всего этого – решить за двоих, что они не должны больше видеться! С этим надо что-то делать, хотя бы для того, чтобы у Ровены началась наконец-то ее собственная жизнь!»
Кэт заметила:
«Ты как тот доктор в «Птичке певчей», как он там говорил, точнее, писал: я бы тебе, вертопраху, не доверил даже домашнюю кошку, но наша девочка тебя так любит, что не может даже дышать, так что бросай все и беги к ней. Вот это что, если любишь кого – так и луну с неба? А последствия просчитать? Вот не могу вспомнить, что за фильм был, где папа сыну давал наркотики, потому что тот без них не мог и это была его единственная радость…»
«Ну, это уж ты хватила! – отозвалась Инфинити. – Хотелось бы, конечно, все держать под контролем, но кто ж на свидания за ручку с мамой ходить будет? Так что ты уж там сама последи за Ровеной в чертогах, ладно?»
«Ладно. В конце концов, за язык меня никто не тянул. Когда мне заехать за девочкой?»
«Давай утром. Она вырубилась после кавайного семейного экзорцизма. А ты Джемму подготовишь как-то? Успеешь?»
«Успею. Хотя, приносить такие новости – та еще радость… И это если еще есть возможность их приносить!»
* * *
Но возможность пока оставалась. Доступ в чертоги, как ни странно, перекрыт не был. Возможно, только пока.
– Привет, девчонки, у меня информация в первую голову для Джеммы, но советую сесть как следует всем. Если вся «Паланте» в курсе, то и вам стоит, кстати, добавила бы я вас всех в чат… Ну так вот. Твой Артур проявился среди живых. Младшая девочка Монтанелли, та, что законная, это он и есть.
На Младу и Полину, похоже, напал столбняк. Все, что они могли – в ожидании и почти в ужасе смотреть на Джемму.
– Я знала, – спокойно ответила она. – Давно. Мы ведь присматривали за Стефани, а они с самого начала играли вместе.
– То есть ты увидела и… – не поверила Кэт.
– Да, почти сразу. Увидела и вспомнила маленького Артура. Мы же тоже вместе играли с самого начала. Да и… Отец Монтанелли точно такой, каким я его помню, кто еще у него мог родиться.
– Но старшая-то его из моего прошлого, – отмерла Млада. – И не изменилась ни капли, а тут что же творится? Артур теперь в теле девочки, и ты уже больше десяти лет это знаешь?
– Ну да.
– А знаешь, как к этому отнестись?
– Знаю. Спокойно. Я здесь и давно не принадлежу к живым. У него новая судьба и новая жизнь, а главное – он рядом с единственным самым важным для него человеком и купается в его любви.
– А я как раз шла устроить вам встречу. Там, знаешь ли, сознание Артура пробудилось и, кажется вам стоило бы со всем разобраться…
– Он что, как призрак с незаконченным делом? Ну, может быть, да. Чтобы девочка Ровена смогла построить свое собственное счастье, мне-то и одной уже давно хорошо…
– Тогда договорились? – подытожила Кэт. – Я приведу ее… их завтра, а там уж как-нибудь разберитесь!

3. Ровена Монтанелли, старые и новые знакомые
Ровена проснулась между родителями, в их широкой кровати. Забытое за годы ощущение, конечно не так уютно, как в детстве, и все равно… Она осторожно пошевелилась, переставая утыкаться в отцовское плечо, повернулась к матери.
Инфинити приоткрыла один глаз и тут же подмигнула. От души желая, чтобы Ровена или даже сам неугомонный Риварес поняли, что предстоит.
– А ты знаешь, девочка моя, что сегодня особенный день? Я вчера бросила клич и узнала, где Джемма! Если надо – пообщаетесь.
– А кем же она переродилась?
– Никем, она просто прожила сколько ей отпущено, и уже давно Канзеон Босацу отвела ей место в своих чертогах. Можешь попасть туда. Если верить Кэт – будешь второй среди живых, кто вообще там побывает.
– Среди живых? В смысле… Как?! Мам, как ты вообще смогла это устроить?
Губы Ровены произносили все будто сами по себе, а сознание окутывало узнавание и смутные, хотя и красивые видения пруда с лотосами. Видения, не принадлежащие ей. И она не могла понять, кто там, с кем… А мать засмеялась:
– Честно? Просто взяла и спросила! И узнала, что у нас не только Санзо с богами на короткой ноге, но и моя дорогая необъятная подружка! И Джемма тоже ее подруга. Так что если соглашаешься – Артура я не спрашиваю, он понятно что согласится – то Кэт заедет и отвезет.
– Ага. Соглашаюсь, – Ровена кивнула, кажется, машинально. – А что, туда… В такое место можно прямо на машине?! Вот так просто?!
Она покосилась на отца. Кажется, услышанная новость прошла мимо него – он лежал с полузакрытыми глазами и совершенно отсутствующим видом.
– До портала можно, и легко, – заверила мать, быстро набирая что-то на телефоне. – А там она тебя проведет.
– Ладно. Пап, ну я тогда скоро пойду… – как-то Ровене не нравилась его безучастность, и у нее вырвалось: – А что бы ты сказал, реши я и правда встречаться с девушкой?
Кажется, он улыбнулся.
– Я сказал бы, что рад, что наконец-то дожил до этого дня, – его рука приподнялась в благословляющем жесте, – Артур, сын мой…
Ровена залилась краской, путаясь в своих и чужих эмоциях. В основном, однако, положительных, но все-таки они с матерью переглянулись в некоторой тревоге.
– Лоренцо, – Инфинити даже пальцами пощелкала у него перед лицом, – у тебя вообще-то дочь!
Наклонившись, осторожно подложила ладонь под голову мужа, помогая приподняться, сесть в постели. Лоренцо моргнул, кажется, понемногу приходя в себя.
– Простите, немного потерялся, в том я веке или в этом. В любом случае, дитя мое, думаю, я приму твой выбор…
– Ты осторожнее, – заволновалась Инфинити, – чтоб потом не пришлось брать слова обратно! Я-то сама думаю именно так, как ты сказал, но…
– Ну, пока все это гипотезы… Ладно, увидим, – Ровена обняла родителей, и, волнуясь, вышла из дома встречать ту самую машину.
Кэт тоже ее обняла, а потом отстранила от себя и очень критически осмотрела.
– Ты так и поедешь? Видно же, что ты в этом спала! Я, конечно, все понимаю, но ты же сейчас не из застенков!
– Ну а какой стиль посоветуешь? Ты эксперт…
– Это зависит от тебя. От того, кем ты хочешь быть сейчас. И Джемма… Ты идешь для примирения или же чтобы разделить вас окончательно?
– В любом случае нужно примирение, чтобы оставить в прошлом старые обиды, тут разница в другом – помириться и остаться друзьями, хоть на расстоянии, хоть как, или помириться и… Стать парой. Последнее, чую, не особо возможно.
– Ты, конечно, спроси у нее самой, но поверь, то, что она на том свете, а ты на этом – наименьшая из проблем. Сама поймешь, когда познакомишься с Полиной. Знала бы ты, сколько раз я ей уже свиданки устраивала с тем парнишкой, эмиссаром твоего отца!
– Это с которым? Глазищи такие желто-зеленые, кислотные, просто модель екая?
– Ага, Юлиус Юн, а модели екаев и как я бывают.
– Ну да, я не это имела в виду. Прикольно! Он и так-то личность легендарная, папа через него и целителем побывал, и Оби-Ваном Кеноби поработал – «ты не хочешь воровать…»! А теперь понятно, почему он загадочно молчит о своей личной жизни. Хотя ни в одном глазу не монах.
– Ну, теперь об этом молчать нет смысла. Шила в мешке не утаишь. Как и того, что я фаворитка богини. Хотя, быть может, и последний день.
– Ну ты, мать, даешь! – выпалила Ровена. А у самой внутри поднималась волна неясного, темного чувства. То ли ревность, то ли злость… Странно. Девочка тряхнула головой: – Думаю, не последний, ты такая одна! Но мы хотели поговорить про Джемму.
– А, да. Она из тех людей, которые вообще не понимают, в чем прикол секса, кроме детей. Я раньше не верила, думала, просто свой человек нужен, чтобы… распробовать, что ли. Но, оказывается, бывает и вот так, и когда совсем не надо.
– Говорят, да, бывает. Я-то все же еще мала, а вот Риваресу еще предстоит это осознать, он тоже не верит. Ну так и что, пойти мне в девичью компанию девочкой?
– Ну, воплощение вечной женственности я из тебя если и сооружу, то дня через два. Ты, конечно, вся в маму, и будешь собой хоть в платье, хоть в брюках, но… Знаешь, возможно придется убегать.
– От богини-то? – засмеялась Ровена. – Или от Джеммы со сковородкой? Но ладно, в штанах и правда удобнее.
– Окей, действуй как джентльмен. Чистые штаны и целые носки.
– Да ну какие носки, жарища смертная!
– А ты не в кроссовках?
– Не-а, в балетках.
– Тогда ладно, если не трут. И никаких футболок с рисунками! Лучше рубашку.
– Как у Джека Воробья, что ли?
– Не совсем, но вроде того. Чтоб… напоминало, понимаешь?
– Ривареса в день расстрела? Уверена? Мы чего вообще добиваемся? Да и мне так не расхристаться.
– Да ты так, обозначь, если найдешь подходящую блузку.
Ровена умчалась в дом и скоро вернулась с охапкой чистой одежды.
– Я на речку сбегаю, окунусь по-быстрому, ладно? Мама не даст воду греть, мол, вредит окружающей среде, да и пока еще нагреется…
– Давай я тебя подкину и подожду в машине. Все равно по дороге. А то да, у Инфинити с экологией не забалуешь.
Ровена крикнула с крыльца:
– Вот теперь уехала!
И, давясь смешками, забралась в машину.
– Ты чего? – тоже засмеялась Кэт, садясь за руль.
– Да ну родители такие смешные, думают, я не в курсе их секретов.
– Главное, чтобы они не были в курсе твоих. Им же спокойнее будет. Хотя, твои-то родители как раз очень понимающие. Мои всю жизнь пугали меня тем, что будет, если хоть кто-нибудь узнает, что мы екаи!
– Где-то их можно понять, но да… Хорошо, что пришли другие времена! Ладно, я сейчас.
…Когда она вернулась, Кэт аж руками всплеснула:
– Картинка просто! Только волосы пригладить, пока влажные… Позволишь? А косметика тебе не сдалась вовсе, нечего красоту портить!
Ровена просияла, почувствовала, что и Артур внутри – тоже, краситься ему было бы слишком… И они поехали.
* * *
Дорога оказалась не длинной, а вот переход через портал Ровену просто оглушил. Образы, запахи, звуки – все обрушилось, как цунами. И в голову хлынули то ли мысли, то ли воспоминания, принадлежащие явно не ей. Смазанно, торопливо, но все же мелькнуло – близкие губы, прикосновения рук, и не только рук…
«Риварес! – одернула мысленно. – Есть статья за то, чтобы мне такое показывать!»
Тряхнула головой, поплескала в лицо водой из маленького фонтанчика и пошла за Кэт дальше. Услышала себя как со стороны, когда представлялась всем:
– Ровена Монтанелли.
И снова в мыслях и перед глазами все смешалось, были только близкие глаза Джеммы и седая прядь в ее волосах…
«Из-за меня?»
«И из-за меня».
«Прости».
«Прости».
«Мне надеяться?»
«Слишком поздно».
Все это уместилось в одном мгновении, в одном взгляде – высокое, как небо, и… Ровена припомнила, как старшая сестра делилась историей своей влюбленности в отца Джастина Лоу. Вот что-то похожее – бесконечная, абсолютная безнадежность. Не из-за пропасти между тем светом и этим, не из-за перерождения в женском теле. Может, даже не из-за того, что кто-то когда-то решил мстить, а не простить и открыться.
«Я тебе нужен только как образ в памяти, повод, когда невмоготу не плакать. Ты меня давно схоронила, и тебе не принять, каким я стал».
«Конечно, я была неправа. Но и ты… Ты играл со мной, и играл жестоко, так, что ничего уже не изменить. Ты любишь только себя. Себя и свои страдания».
«Конечно, был неправ и я. Только… Скажи, а ты любила когда-нибудь живого, настоящего Артура, не образ в своей голове?»
«Нет у меня ответа на этот вопрос… Мы выросли вместе, мы были еще такими детьми, когда рассорились, разве мы могли тогда уже любить по-настоящему? Только придумать себе что-то и упиваться этим, да, это не только о тебе, это и обо мне. Да что там я, ты ведь тоже никогда не мечтал о поцелуях со мной, не говоря уже о чем-то большем? И не решился бы никогда поцеловать?»
«Ты, наверно, права. О тебе невозможно мечтать так. Ты всегда будешь где-то за облаками».
«Наверное, так и есть. Но все же, хорошо, что мы снова встретились. Конечно, я знала, что у тебя началась новая жизнь, что ты рядом с отцом и у тебя все хорошо, но ты… Ты тоже должен был узнать».
«Ты знала? И давно?»
«С момента, как у Стефани Визон начался более или менее сознательный возраст. Стефани – это новое воплощение ребенка нашей Полины, понятно, что мы интересуемся. И стоило мне увидеть рядом Ровену…»
«И ты сразу узнала? Тут наверняка разница побольше, чем между Артуром и Риваресом!»
«Почему-то сразу. Тогда… Да, ты прав про то, что было тогда. Мне сложно было принять твое возвращение. Пробиться через твою игру, поверить и раскрыть тебе объятия. А здесь – сразу поняла, что это ты, но в совершенно недоступной для меня версии».
«Выходит, страдать друг по другу нам проще, чем быть вместе. Но теперь я хотя бы знаю, где ты… И что ты не одна. С тобой сын, друзья, и если другого не надо…»
«У меня тут еще и куча котиков, – грустно усмехнулась Джемма. – У нас всех. И боюсь, что да, другое счастье мне уже ни с кем не построить. Боюсь, мы с тобой обречены вот так. Без единого поцелуя».
«Без единого. Ну что ж, попробую раствориться в Ровене и пожить ее жизнью…»
Ровена ощутила его грусть. Но совсем не ту, что охватила ее после ролевой с Лорой. Тогда было чуть ли не отчаяние от того, что никому не нужна ее любовь, – сейчас, скорее, смирение. Уверенность, что все идет так, как должно, и иначе и быть не может.
Не удержалась, высказала своей прежней личности, прежде чем завязать со всем этим и начать общаться словами с новыми знакомыми:
«А ты и правда герой, Риварес, до этого я от тебя ловила, что, мол, желание правит миром, как так, если вдруг по-другому…»
«Это мне так думалось, потому что раз даже падре не устоял, значит, и правда это сильнее всего на свете. Но наши отношения с Джеммой… оказались вне. Так странно».
«И правда странно. Ты хотя бы знаешь, кого желаешь на самом деле?»
Он не успел ответить. В яркой вспышке света перед Ровеной предстала самолично богиня. Раздетая ярко и броско – так, что покраснеть захотелось – но, кажется, совсем не разгневанная. Скорее, наоборот – веселящаяся от души.
– Привет, девочки… и мальчики! Какие у вас тут замечательные действия скопом!
– Я ненарочно, – отмерла первой Кэт.
– Полину на Землю ты тоже ненарочно водила, ага. И это ведь уже сколько тянется, если бы я хотела, то давно бы пресекла. Тут, по-моему, пора как в анекдоте – звонишь туда и объявляешь: переходим на легальное положение! Если, конечно, Поля готова нас покинуть и зажить смертной жизнью среди смертных.
Все дружно уставились на Полину, чьи щеки, кажется, готовы были сравняться цветом с волосами.
– А можно? – выдохнула она, не поднимая глаз. – Юлиус уже сколько раз спрашивал, какой подвиг ему ради этого совершить…
– Можно-можно, даже нужно. Вот закончу с Кэтрин и поручу ей тебя проводить, ну, пока не насовсем, пока скажи ему, что готова перебраться к нему, если он такой герой – пусть обеспечивает тебе жилье и все условия. А там… давненько я ни за кем не давала приданого, а это весело!
– Прекраснейшая, – начала Кэт, не дожидаясь, пока богиня к ней повернется, – я понимаю, что все кончено, но тогда уж прошу условия почетче. Полине же нельзя проговариваться, особенно Жюли и Годжо, что она имеет отношение к Стефани? С меня ты брала же слово, что я не буду трепать про дела загробные, а я его нарушила…
– Не смеши, – отозвалась богиня, – ты и так меня удивила, когда за пятнадцать лет обо всем этом узнал только Юлиус. Мне было невероятно интересно, что будет дальше, и до сих пор, признаюсь, ты не даешь мне заскучать… А что до Полины – тут все немного сложнее. Нужно решить, в каком качестве она появится перед Стефани, когда и как скажет ей правду…
– Вот Стефани, – решилась влезть Ровена, – Стефани серьезная, как профессор, и проницательная, почти как Секай с его даром. Она все поймет. Так что, Полина, тебя я пока мало знаю, а вот ее знаю хорошо. Тут критично, чтобы ты сказала ей сама. Иначе будет как с моим отцом и Артуром, ляпнут чужие люди – и привет.
– И запомни, – добавила богиня, – это касается только самой Стефани. Потому что и Жюли, и бывший генерал Западной армии небес Кенрен, ныне известный как Ша Годжо, едва ли придут в восторг от того, что в их хорошие руки, не спросив, пристроили ребенка!
– Руки у них и правда хорошие, – тихонько заметила Полина, – но я еще тогда говорила, разве они не должны были знать, на что их подписывают, готовиться…
– Да ну еще отказались бы, убоявшись ответственности, – махнула рукой богиня. – И вообще так неинтересно. Признаться, это мое любимое занятие – создать ситуацию и посмотреть, как люди с ней справляются. Конечно, в крайнем случае могу и помочь…
– Я же говорила, – осмелев, закатила глаза Кэт, – в Симс играть надо в компьютере, а не вот это вот все!
– Ну, это другое, – засмеялась богиня, пытаясь надавить авторитетом.
– Погодите, – вмешалась Ровена, – а то, что Риварес вот так вот девочкой… то есть, мной переродился – значит, тоже вы?
– А разве он возражает? – пожала плечами богиня.
– Прямо сейчас – нет, но он как вас увидел, так его и не видать, и не слыхать. А вообще он как минимум сильно удивлен.
– И напрасно! У девочек сейчас куда больше возможностей. В том числе и занять место в сердце отца.
– Я-то знаю и вполне довольна жизнью. Но его вообще-то стоило предупредить!
– Предполагалось, что он не вспомнит.
– Как можно быть уверенной? Он тут при мне, можно сказать, такое вспоминать пытался! Или вам такие осложнения тоже интересны?
– О, ну я же сказала – любые. Подробности, дитя, как станешь совершеннолетней, Артур, надеюсь, ты это понимаешь.
И вот тут Ровена почувствовала, что настолько у нее контроль еще не отбирали, даже рядом с отцом.
Риварес явно был в ярости.
– Ты держала меня при себе сорок лет и даже больше! Я верил, что нужен тебе, и не для развлечения, а ты просто ждала удобного момента? Ты скрывала от меня Джемму, скрывала то, что мне суждено переродиться в женском теле… О чем еще ты молчала?!
– Остынь, имею право! Даже не потому что я богиня, а потому что ты всю дорогу вел себя с женщинами как скотина! Посмотри на нее, она до сих пор от твоего письма проклятого отойти не может!
– А можно мне решать самой? – вдруг вмешалась Джемма. – Я имела право знать все уже лет сто назад или больше! Знать, что с Артуром, тем более, знать, что он тут, поблизости, а вы… Вы врали мне в лицо!
– Для твоей же пользы, дорогая. Ну вот вы встретились, и что? Все равно же не будете вместе!
– Но мы решили это сами! А могли бы решить гораздо раньше! Все, я больше минуты здесь не останусь, забираю сына и мы уходим вместе с Полиной. Млада, а ты?
– Ну, мне-то вы не врали, – задумчиво произнесла та, – и показывали всех, кого я знала и чьи судьбы касались моей. А вот остальные… Вы про многих и многое просили не говорить Джемме, мол, так забавнее…
– Подруга, и ты знала про Артура? Что она держала его рядом?
– Нет, мне только Землю показывали. Если бы знала, рассказала бы, и пыталась чего-то добиться, когда мы стали видеть на Земле Монтанелли.
– И я не знала, – вступила Кэт, – что Артур… был до меня. Лично для меня это не так важно, но все остальное… Мы поддерживали все это вранье и умолчания, мы играли в твои игры, Прекраснейшая, так что, не думаю, что у тебя есть право нас наказывать. Уходим все?
Они переглянулись всей компанией. И Млада озвучила:
– Уходим все.
– Ну что ж, – развела руками богиня, – собирайтесь, провожу. Но имейте в виду, буду следить за вами! Мне невероятно интересно, как вы там будете устраиваться!
Все на нее просто рукой махнули и правда пошли собираться. Даже Кэт отошла, хоть и не жила здесь. Все равно понимала – это конец, хоть и не так, как она думала.
Перед богиней осталась только Ровена и, разумеется, Артур.
– Думаю, не ошибусь, если скажу, что вам ничуть не стыдно, – заметила Ровена.
– Я всегда знал, что мы для тебя всего лишь букашки, – вставил Артур. – Но даже букашкам врать в глаза – последнее дело.
– Особенно этой конкретной букашке, – добавила Ровена, – ему уже когда-то всю жизнь под откос пустила именно ложь близкого человека. Долгая, систематическая и в глаза. И он до сих пор живет в сомнениях, любит ли его хоть кто-нибудь.
– Но это не повод делать больно другим. А именно этим наш Артур занимался долго и со вкусом. Всегда рвался только к отцу. Все ваши общие пятнадцать лет его, как и тебя, обожали, берегли и лелеяли, но он все равно был недоволен!
– А вот тут я с богиней соглашусь, чем быть недовольным-то? Отца теперь тоже мотает между двумя временами, а разве он уже не искупил все тогдашнее? Разве не надо его беречь? Попробуй, Артур, снова стать одним целым со мной и спокойно купаться в любви, что тебе еще надо? Приключений и борьбы на наш век должно хватить!
– Я бы тебе объяснила, что еще ему надо, будь ты малость постарше, – заметила богиня. – Однако, просто имейте в виду, что я – личность произвольного пола, широких взглядов и у меня достаточно сил, чтобы исполнить любые желания… вас обоих.
И они оба дружно и страшно смутились. Только Ровена беспредметно, от смутных и жарких ощущений, а вот Артур очень даже конкретно, только стараясь закрывать от девочки свои мыслеобразы.
Наконец взяв себя в руки, он сказал:
– Решать Ровене, и не раньше, чем года через три, но сам я считаю, что нехорошо идти на поводу своих желаний, даже когда уже оставил в другой жизни физические травмы и можешь в полной мере оценить… Так что, думаю, твоим предложением мы не воспользуемся. У тебя всегда кто-то есть, то я, то Кэт, то еще неизвестно кто и как надолго… Может, я и заслужил такое обращение, но Ровена дело другое. Ей нужен кто-то надежный, настоящий и желательно на всю жизнь.
– Ну тогда желаю найти такого, и за вами тоже пригляжу… Можете идти со всеми.
…Кто знает – будет ли она грустить в одиночестве или спектакль на земле захватит… Но у тех, кто ее покинул, все быстро начнет налаживаться.
* * *
Домой Ровена вернулась, чувствуя, что ее просто распирает от новостей. К ее удивлению, звонить в дверь пришлось долго, мама явно не торопилась открывать. А отперев наконец, почему-то предстала взгляду дочери странно растрепанной и в кое-как накинутом халате.
– Все нормально? – Ровена даже встревожилась. – Вы тут как вообще?
– Да что-то целый день в кровати провалялись… Ой, – мама неловко засмеялась и уточнила: – С планшетом.
– Под подушкой? У нас же сеть нормально ловит разве что на крыше, это всем известно!
– Ну ладно, не издевайся, правда надо было лежать, папе особенно. Переживали и поддерживали друг друга.
– Сейчас-то он в порядке? Новости хорошие, но поразительные…
– В порядке. Более или менее.
Ровена вошла в спальню. Отец, тоже в халате, лежал в постели, но, кажется, выглядел совсем неплохо. Улыбнулся, приподнялся навстречу.
– Пап, ты лучше лежи, – Ровена хотела сказать это с ласковым смешком, а вышло все равно так, будто всем стоило встревожиться. Попробовала это как-то затушевать, присела рядом, обняла, прижалась… Дала теплу и эмоциям потечь через них. Через них троих, включая Артура. А вскоре и мама присоединилась.
– Итак, – начала Ровена, – во-первых, пап, твой Юлиус Юн уже лет как семь-восемь встречается с девушкой, которую довели до самоубийства еще за пару лет до моего рождения. Но сегодня ее отпустили в мир живых. Зовут Полина, она украинка и екайка, ужасно милая, тебе она понравится.
– Ох, что тут сказать… – было видно, что сказать Монтанелли мог бы многое, но сейчас куда важнее уложить услышанное в голове. – Я рад за них обоих. Надеюсь, они придут за благословением…
– Точно придут, ты же знаешь, как к тебе Юлиус относится! Теперь дальше, у нас Кэт до сегодняшнего дня встречалась с Прекраснейшей и Милосердной, и чуть не дольше, чем я живу. А теперь мы почти все на богиню обиделись, так что некоторый исход произошел из ее царства. Так что третье… – она вздохнула. – Джемма Уоррен будет жить с нами! Пап, не вздрагивай, я имею в виду – среди живых! Она с сыном и с парой котиков, реквизированных в небесных чертогах, их всех Кэт обещала где-то разместить, плюс Полину на первое время и еще одну девушку.
– Это все хорошо… – задумчиво начал отец, – но ты сама-то что решила?
– А что мне решать? Это был разговор взрослых людей. Джемма с Артуром объяснились и решили, что останутся друзьями. Может быть, Артур какое-то время не будет себя проявлять…И если это тебя волнует всего сильнее, и маму тоже, то я пока ни в кого не влюблена и никем не одержима. Все равно, – она прильнула к отцу, ласкаясь, – таких, как ты, больше не делают!
Он смутился до румянца – кажется, не в последнюю очередь из-за Артура.
– А может быть, – заметила мама, – тебе все же нужен кто-то такой, чтобы, не в обиду будь сказано, непросто было сесть на голову!
– Не обижаюсь, ты права, дорогая. Нашей девочке нужен настоящий сильный защитник, чтобы, стоя на его плечах, она могла сказать миру все, что захочет, и остаться при этом в безопасности.

4. Лора и Сандер Кинзан
Впрочем, если и был Ровене нужен защитник, то явно не сейчас. Девушка успокоилась, с учебой проблем не было, друзей стало намного больше – где со всем этим заметить, как промелькнули несколько лет? И только иногда вспоминались странные приключения, яркие, не совсем свои эмоции, лотосы в пруду и несбывшееся, не свое счастье с Джеммой.
Сама же Джемма тем временем трудилась в больнице бок о бок с Мари. И туда все чаще и чаще заглядывала Лора. А ведь раньше она была скорее папиной дочкой и к медицине особого интереса не проявляла. А тут вдруг прямо таланты открылись, пусть и жестковата бывала с людьми, как и мать, зато явно унаследовала и ее легкую руку. Мари гордилась, Санзо поражался и пытался узнать, в чем дело.
Собственно, долго пытаться не пришлось. Вскоре Лора шепотом призналась отцу, что Джемма – просто идеал. Ее идеал. Не понаслышке знает, что такое женское достоинство, работает с полной самоотдачей и вдобавок являет пример, что отношения с мужчиной – отнюдь не смысл жизни женщины!
– Только с мужчиной? – уточнил Санзо, слегка, в своей манере, улыбнувшись. Саркастически и краешком губ.
– Вообще отношения, – чуть заалелась Лора. – В романтическом смысле. Ну не главное это в жизни, мешает осваивать профессию и самосовершенствоваться.
– Моя школа! – довольно заметил Санзо. – Новые знания и навыки – это великолепно. Но от отношений зарекаться я тебе не советую. Я, например, стал монахом не по своей воле, но, думал, будет проще. Хотя бы на том выиграю, что приставать не будут. Так что ты думаешь, потом пошел нарушать целибат с кем попало, что тоже не есть хорошо. На счастье, встретил твою маму. А вот она пыталась добровольно выбрать монашество, но не вышло… Потому что никакие искусственные ограничения хорошо не кончаются, надо сначала понять, чего хочешь.
– Пап, ты хочешь сказать, что у меня тоже кровь горячая и я одна не смогу?
– Очень может быть. Тебя может накрыть совершенно неожиданно.
– Ну, когда накроет, тогда и разбираться буду. А пока буду как Джемма. А если вы захотите внуков, думаю, с этим и Сандер справится!
– Так. А твой брат в курсе, что ты его уже просватала, женила и обязала стать отцом?
– Это я в курсе, что он явно по ком-то вздыхает. И скоро буду в курсе, о ком. Так что у него явно и вектор, и градиент другие.
– Ну, все еще десять раз может поменяться. Но если у тебя или у него вдруг какие-то сложности, сама знаешь – либо к маме, либо ко мне. Я в стороне не останусь!
– Я и не сомневалась, и уж скорее к тебе, чем к маме, – Лора обняла отца. И побежала искать брата.
* * *
Разговорить его оказалось проще, чем она думала. Братишка витал в облаках любви и, судя по всему, томился от желания хоть с кем-то поделиться сердечной тайной. Вдобавок Лора умела, когда надо, найти нужные слова. Так кому же там братец посвящает любовные стихи?
– Ровене, – послышалось в ответ. – И я не посвящал еще! Так, пробую…
– Да ладно, – не поверила сестра, – мы же знаем друг друга с пеленок, она же почти мальчишка, и у нее душа как орех о двух ядрышках! Я еще помню, как она втягивала меня в девичьи игры, хоть и понарошку!
– Такой я ее и люблю, понимаешь? Как есть. С этой ее прической маленькой разбойницы, с этими пиратскими рубашками… и со всеми ее тараканами с Риваресом во главе! Другой вопрос – светит ли мне хоть что-то? Очень большой вопрос!
– Можно спросить прямо, видит ли она в тебе парня или только друга детства. Это страшно, я понимаю, так что сначала я бы проверила, будет ли вам всегда друг с другом интересно. Вот ты знаешь, чем она увлекается?
– Я бы сказал, всем понемногу. Но особенно – общением с интересными людьми, старается быть в курсе всех новых течений, поддерживать екаев в их борьбе. И, пожалуй, еще она интересуется историей. Ну, это уже из-за Ривареса.
– Как-то так. Только не просто историей, а часто еще альтернативной. Мол, а как было бы, если… Знаешь, она до сих пор иногда жалеет, что та наша ролевая кончилась так. Я ей говорю – дарю наработки, можешь написать роман об Артис Бертон и сделать с ней все, что захочется, или маму, в конце концов, попросить, она же у тебя писатель руками по клавиатуре…
– И что Ровена? Обижается?
– Немного. Мне кажется, эта история так и не даст ей покоя. Знаешь, если ты хочешь сделать ее счастливой – поговори с ней об этом. Поиграй. Позволь почувствовать, что хоть что-то, хоть где-то идет именно так, как она хочет, пусть даже в ее собственном маленьком мире.
– Это правда то, что ей бы понравилось? А это вообще законно? Живая, настоящая Джемма не будет икать и вертеться во сне?
– Ну так а кто ей расскажет. Это будет только лишь между вами. И мной немножечко.
– По-моему, сестрица, ты тоже хочешь кусочек своей выгоды. Покрутиться рядом с этой историей, потому что вот тебе-то в реале вообще ничего не светит. И никому не светит. Ты прямо как Хейзель – у тебя высокое обожание рука об руку с неприличными мечтами, причем все платонически, потому как что-то настоящее искать ты не решаешься.
– Хейзель, если на то пошло, нашел, своего добился и двадцать лет как счастлив. И об этом знают все, кроме тех, кто этого знать не хочет. Это, например, наша с тобой матушка и, пожалуй, крестный. Ну так вот, фу за это на Хейзеля, не потому что мне чужое счастье глаза колет, а потому что отнял у нас икону асексуальности в лице прекрасного отца Джастина Лоу. Но теперь у нас есть новая. Правда, Джемме труднее, ведь она не священник, и все равно пусть она будет примером того, как могут прекрасно жить люди, когда их не загоняют в отношения и не издеваются за их отсутствие… Но, пожалуй, да, пусть хоть в одной вселенной все будет так, как хотелось бы!
– Ну так кто из нас будет с Ровеной играть-то?
– Ты. Если она захочет. А я буду сидеть рядом, давать советы…
– И тащиться? А ты что, предлагаешь это все прямо вживую и в реальном времени?
– Да ну нет, конечно, виртуально, в письмах. Как тогда. Конечно, в девочку тебя переодеть было бы забавно, но ведь узнает же. А виртуально – поди определи, кто пишет!
– Ну, раз так – напиши ей первой, а я постепенно… Попробую поиграть за девчонку, может и втянусь. Просто очень уж непривычно.
– Ну тогда же ты написал красивый кусочек! С которым я не справлялась и который Ровена назвала божественным! Так что у тебя все должно получиться. В любом случае это будет прикольный опыт, только не затягивай с признанием, что это ты. Потому что вранья она не потерпит, как не терпел его и Риварес.

Самодеятельность в занавесках. Новая серия
(Комментарий Ровены: Ну, если уж мы тут что-то пытаемся сотворить, то давай начнем с того места, где все пошло, в общем, под откос. Так что я вставлю кое-что из старого, а ты отписывай реакцию.)
– Обидно.
– И не говори. Что я его отравила – это неправда, это мне надо было что-то сказануть для привлечения внимания, а вот что никогда не делила с мужчиной ложе – это так. Но я делила с женщиной. Притом не раз и не два.
Джемма вздрогнула. Даже привычное (или кажущееся) спокойствие в глазах куда-то подевалось. Она взглянула на Артис, точно впервые ее видела.
– Ты серьезно? Честно, я никогда бы не подумала… Во всяком случае, о тебе…
И в самом деле, не очень получалось, даже сейчас, глядя на нынешнюю Артис, так старающуюся казаться мужчиной. Женщина у нее на коленях. Ее руки, ласкающие женские плечи, стягивающие с них ткань платья, ее губы, целующие тонкую нежную шею, спускающиеся ниже на грудь…
– Почему? – голос Артис заставил странную картинку развеяться. – Я что, хуже тех пансионских девочек с их милыми шалостями?
Джемма покраснела. Самую малость. А подруга добавила, не спрашивая, утверждая:
– Ты ведь наблюдала. Признайся.
– Я никогда не подсматривала! – румянец стал чуть ярче. – Никогда! Но иногда это очень трудно было не заметить…
– И сдержать любопытство, да?
– Не то чтобы я была настолько любознательной. Я просто знала, что это есть, понимаешь? Шепотом, тайно, скрытно, но есть. И если есть, если  возможно и с этой, и с той… Значит, может быть, и со мной тоже. Если бы я захотела. Если бы!
– Но ты, видно, хотела себя беречь. Не хочу даже знать, для кого. Но, впрочем, я тогда тоже не хотела ни с кем развлекаться, а во мне многие видели, так сказать, замену кавалера и джентльмена. Я к этому пришла уже когда стала Риваресом. Сперва для упрочения образа, и частично играла, и те дамы тоже играли, уж они особенно, со мной изменять мужьям было весело, рискованно, но в известном смысле совершенно безопасно. Да, на святость брака мне как-то тоже плевать. И пусть твой Болла простит меня тоже там, где он сейчас, но тогда, перед моим арестом, мне просто жутко хотелось отгрызть ему голову. Это не только из-за тебя, правда, еще из-за позиции в организации, но.
– Ну ты вообще человек с опасными фантазиями…
– Что есть, то есть. И что я сказать хотела – может быть, Риварес больше я, чем я сама, этот образ родился, конечно, для самозащиты, но мне в нем оказалось комфортно. В основном. Что-то прямо от того времени, когда мы с тобой играли. И все, что у меня с кем-то было… это тоже сюда. И, для протокола, я не пьяная и сейчас абсолютно серьезна, без всяких оводовских штучек и кинжалов за пазухой – и документы на Ривареса у меня в полнейшем порядке, вообще ни одна собака не подкопается. Ну, понимаешь, к чему я?
– И к чему же?
– Ай, Porca Madonna, ладно, сейчас будет по всей форме, только бы с маху не встать на то колено, на которое больно. Вот. Застегнула рубашку и сделала вид, что причесалась. Дженнифер Уоррен… ты выйдешь за меня?
– А тебе это точно надо?
Артис опустила глаза, заливаясь румянцем даже сквозь свой аргентинский загар.
– Душа моя, если это вдруг надо тебе – все остальное не имеет значения.
И казалось бы – многим ли это отличалось от того, давнего, детского еще предложения руки и сердца? Но тогда, Джемма это помнила, – была игра. А сейчас за знакомыми словами таилось настоящее волнение и непривычная серьезность. Да и глаза подруги говорили больше слов. И в этих глазах Джемма видела море, безбрежное море, в волнах и бурях которого так легко сгинуть в одиночку, будь ты отчаянная девчонка или пламенный революционер. И так нужен якорь, чтобы удержаться в этих бурных волнах… Как знать, может, Джемма и сможет стать якорем? Опорой для непутевой подруги. И не только потому, что – непутевая. Не только из жалости. Подобного для Джеммы точно было бы мало, но… Может быть, это шанс не только для Артис, но и для нее тоже? Для них обеих?
Вроде бы и одной хорошо, вроде уже и привыкла, не притворяешься, не ложишься каждый день на алтарь свободы и жертвенности. Джованни Болла был ей дорог как друг и товарищ, была бы ее воля – она бы так и оставила. Отдаваясь ему, она всегда смотрела в потолок, думала о материнстве и всеобщем счастье, а Болла со своей итальянской страстью ничего и не замечал. И вот что, теперь опять? Она, Джемма, готова влезть в то же самое, еще и скрывая при этом ужасную тайну? Только вот сейчас это… волнует. Переворачивает что-то внутри.
Артис тем временем, казалось, не замечала ее внутренней борьбы. Вздохнула тяжко-тяжко:
– Понимаю, так сразу ты не ответишь. Но такая спокойная… Когда кругом одни безумцы, кто-то должен быть нормальным. Но даже я понимаю, что этот кто-то не обязан быть якорем и светом безумцев. Потому что мы, безумцы, вряд ли можем воздать чем-то хорошим… Кому-то настолько прекрасному, как ты. Думаю, ты не напрямую, но спасла город, спасла Монтанелли, помогла движению – и спасла меня тоже. И я действительно столько лет люблю тебя, только люблю как умею, и не умею понять, какого именно рода эта любовь. А от тебя прошу честного ответа – хорошо ли тебе одной.
– Не знаю. Неплохо.
– Достаточно честно. Это уже значит, наверно, что мое отсутствие для тебя не было… чем-то непереносимым. Ну и это для тебя очень хорошо. А я свои уроки тоже извлекла, и на сегодняшнее число… ну, можно пойти и еще чего-нибудь попросить. У кардинала-то. В принципе, если бы только ты думала, что оно того стоит, мы могли бы повесить на него еще больше компрометирующего, чтобы уж точно против нас не пошел.
– Скажем так, я бы предложила держать такой вариант наготове. Мало ли что.
– Ага. Но я же имею в виду что – если бы я его заставила нас повенчать…
– А тебе это нужно?.. То есть, я имею в виду, сам факт.
– Чтобы мы с тобой да? Ну это было бы символично, красиво и все прочее. А всякие там права реализовать – это только если бы ты сама захотела. Хотя я уже побывала в фиктивном браке и мне там пришлось покусать по ночам подушку, а изменить я ничего не успела. И будем честны, дорогая, мне очень не хватает личной жизни. А вот ты жила без меня и еще проживешь.
Она говорила, а в ушах Джеммы звенели совсем другие слова.
Да, ты проживешь без меня. Все проживут. Кому какое дело, жива я или мертва? И даже ты, Джемма… Ты ведь не рыдала, когда я умерла, не оплакивала так, как стоила бы того частица твоего сердца… И что мне остается?
И в этих словах, не сказанных, но услышанных, было столько страсти, что голова шла кругом. И слезы – они уже и в самом деле были близко, ведь Артис столько лет не позволяла себе плакать, а уж тем более плакаться кому бы то ни было…
Ну и вот что с ней вот с такой делать? Просто обнять и гладить, как маленькую? Или потрясти, отругать, отправить заниматься делом? Или…
– Артис. Скажи мне теперь ты честно. Хоть кого-то из тех, с кем ты была близка, ты любила? Или для тебя это была просто защита от пустоты? И… Утоление телесного жара? – сказала и опять начала краснеть.
– Наверно, нет, не любила. Наверно, ты, как и всегда, права. И не хочешь, чтобы я с тобой так же. Ты боишься, что не нужна мне, а я не нужна тебе. Я тоже боюсь, что буду тебя использовать, я не хочу, но…
– Но да, ты не сможешь не делать из меня наперсницу для своих прекрасных трагических монологов. А я не смогу дать тебе то, чего ты хочешь.
– А ты не давай, ты бери. И не давай мне разговаривать.
Джемма на секунду потеряла дар речи – не столько даже от услышанных слов, сколько от внезапного осознания: ее это, собственно, совсем не шокирует и не пугает. Во всяком случае, не так, как должно бы. Когда Джованни предложил руку и сердце, ощущения были совсем другими. Если вообще были. Кажется, ей тогда было, по сути, все равно. А сейчас… Будто вернулись в детство, затеяв еще одну игру, и сердце екает сладко и жутко… И почему-то это кажется правильным. Сейчас и здесь, рядом с Артис.
– Да не сможешь ты… не разговаривать! Актриса погорелого театра!
И ведь тут они могли бы поругаться, Артис могла бы припомнить свой «очень веселый» опыт в бродячем цирке и рыдать, что опять обесценивают ее страдания, но вместо того они обе смеялись, возились, щекотались и только что не шмякали друг друга подушками…
Джемма сама не заметила, как откинулась на спину, прижатая к кровати не столько даже телом Артис, сколько ее горячим шепотом:
– Не сравнивай себя с ними, слышишь? Сколько бы их ни было… Ты первый человек, кто стал мне дорог после мамы. Ты была в моей жизни раньше, чем он… – Артис чуть вздрогнула. – Если ты будешь со мной – я чувствую, я знаю, ты сможешь меня спасти, от всех, от всего, даже от меня самой…
И ведь Джемма знала, что все серьезно, но смеяться все-таки тянуло. Правда, в таком положении это было очень неудобно.
– Сумасшедшая! Кто ж знает, что ты скажешь через полдня? Ты вон Монтанелли то убить хочешь, то обнять и никогда не отпустить! Да у тебя ко мне и вполовину нет такой страсти!
– Ну так вот поэтому ты – остров спокойствия в моей жизни! Понимаю, ты не нанималась мне в няньки, а воздать я могу… вот только так…
И Артис коснулась губами ее шеи – легко и жарко, каким-то чудом угадав самое чувствительное местечко, где одного поцелуя достаточно, чтобы свести с ума…
Джемма еще успела подумать, что это самое острое, самое безумно горячее ощущение за всю ее жизнь. А потом и вовсе в этом ощущении потерялась. Будто со стороны услышала собственный тихий, но явный стон. Поймала себя на том, что намертво запуталась пальцами в буйных кудрях подруги. Слегка заерзала, пытаясь высвободиться, но попытка завершилась неудачно – или наоборот, очень даже удачно, Джемма решить этого не могла, просто не успела, когда разгоряченные губы Артис коснулись ее губ.
И не просто коснулись – мгновенно слились с ними воедино, втянули в водоворот. Это было очень жарко и одновременно чувственно-нежно. Ничего подобного, никогда! Даже во сне никогда.
Казалось, невозможно было сменить положение и оказаться рядом друг с другом, не размыкая губ, но Артис все же как-то ухитрилась. Как – над этим Джемма задуматься не успела. Во-первых, ужасно не хотелось прерываться, а во вторых, когда она все же смогла глотнуть воздуха, Артис прошептала, продолжая ласкать губами ее губы:
– Пообещай мне… Пожалуйста, пообещай, что хотя бы подумаешь.
– Ох, безумная, сейчас я тебе вообще все что угодно пообещаю, так нечестно! – Джемма отодвинулась, решительно, правда, недалеко. – Ты, кстати, как себе представляешь – сегодня Риварес громит церковников, осмеивает их, а завтра, склонив голову, идет венчаться? Что соратники подумают?
– А что они подумают? – пожала плечами Артис. – Они давно уже знают, что Риварес внутренне свободен, настолько, чтобы делать то, что ему хочется. А если они-то захотят поперемывать мне кости – пускай, они вообще только болтать и умеют, а я тем временем наслаждаюсь, срывая прекраснейшую розу их садов… И как, скажи, я могу не сделать ее честной женщиной? И голову склонять уж точно не собираюсь, хотя обещаю и на пол в церкви тоже не плевать, не говоря уже о голых сиськах.
– Вот вроде мне и крыть это нечем, но мне не слишком нравится, как это звучит. Имею в виду, оговорюсь, только пассаж про розу. Мне не хочется быть чем-то, что срывают не спрашивая. За то, что я один раз не захотела тебя выслушать, не многовато ли забрать меня в собственность на всю жизнь?
– На всю жизнь? Так далеко я не заглядывала… Но я тебя понимаю. Однако, имей в виду, ты столько бываешь в моем доме, что жениться нам определенно придется!
– Ты шантажистка и коварная манипуляторша. А главное, если бы ты еще хотела по-настоящему того, чего добиваешься. А не поиграть на кардинальских нервах.
– Я хочу. На самом деле. Ты же чувствуешь, правда? А мы ведь только попробовали… Хочешь убедиться дальше или, как честные люди, подождем до свадьбы?
– Ну уж нет, Артис Бертон! Или все-таки мне тебя Риваресом звать? Я хочу знать, что меня ждет, тем паче ты мне уже все платье перемяла!
– Так ты что, хочешь остаться на ночь?!
– Да! И утром уже, наверно, оно отвисится.
– Тогда, полагаю, сейчас тебе лучше его снять, – кажется, Артис сама себе не верила, произнося эти слова. Верила ли себе Джемма – слишком сложный вопрос. Если она им сейчас и задавалась, то в процессе совершенно не мешала снимать с себя злополучное платье – и целовать торопливо и нежно то, что оно недавно скрывало.
Поцелуи хоть и были торопливыми, но сама игра затягивалась. Артис обнимала Джемму со спины, прижималась щеками, скользила вдоль позвоночника, выцеловывая тонкие косточки, а ладони ее в это время накрывали грудь, осторожно сжимали, она будто боялась, что все это кончится, и боялась сделать следующий шаг.
– Ну что же ты? Ты же прекрасно знаешь, что делать, и разве ты не хочешь видеть, чем завладеваешь сейчас? – Джемма медленно повернулась в ее руках, давая видеть себя, и сама жадно глядела в ответ: Артис красовалась в мужской рубашке с внушительным вырезом, вдобавок перекошенной и застегнутой кое-как, а потому уже многого не скрывавшей. Завораживающее зрелище. Уже не Риварес, уже и не та девочка из детства. Кто же она, смущенная, с горящим взглядом… Шепчущая едва слышно:
– Милая, мне сейчас весь прошлый опыт только мешает. Потому что ты – не все. Ты изумительна.
– Ты раздумала решать сама? Ну хорошо… – в конце концов, начать раздевать Артис в ответ оказалось совсем несложно.
Та на миг аж задохнулась. А следом у нее вырвался скорее даже тихий стон. И шепот:
– Я замучилась решать все сама… Не останавливайся, прошу… Если только тебе нравится…
– Сама знаешь, что хороша.
Джемма улыбалась, окончательно освобождая Артис от рубашки, но пальцы подрагивали каждый раз, как касались того или другого ее шрама. Как она их получила – об этом не хотелось даже думать, не то что спрашивать. Лучше целовать. Так, словно можешь прикосновениями губ стереть все отметины не только с кожи, но и с души, с самого сердца… И так легко прижаться губами к теплой груди прямо над сердцем. Там у Артис была серьезная отметина, больше даже похожая на ожог. По дыханию подруги стало похоже – вот-вот заплачет, Джемма только понадеялась, что не болит уже, что все же это что-то другое, что-то, заставившее Артис аж выгнуться.
– Еще-еще-еще… – и чуть направить, отвлекая от шрама, подначивая…
И Джемма поняла – Артис мало одной жалости, ей нужно больше, смелее, жарче. От этой мысли вдруг слегка закружилась голова. И то, о чем недавно и не думалось, вдруг стало возможным, простым… и желанным. Да, она сама хотела касаться Артис так, чтобы услышать ее сбившееся дыхание, ее стоны, ее шепот…
– Я верну тебе долг, милая, – тот самый шепот обжег и губы, и грудь, которую так властно, почти по-мужски, сжали, лаская, бесстыдные ладони.
Почти… И пальцы у нее загрубевшие, и ногти поломаны кое-где под корень, и все-таки – она нежна в своем безумном порыве. И хочется млеть, и хочется повторять за ней. Только… Раз она просит… Одной рукой. На второй груди сомкнутся губы.
Джемма и представить себе не могла, что будет так целовать кого-то – и разве можно было представить, каким упоительным это безумие покажется ей самой? Податливость, почти сладость чужой плоти под губами, биение близкого сердца, отдающееся таким странным трепетом в ее собственном теле, и странное чувство, сродни жажде – не отстраняться, не отпускать, еще, еще, еще!
– Джемма… – то ли выдохнула, то ли откровенно простонала Артис. – Уложи меня.
– Ты… – эта мысль ее поразила. – Никогда не отдавалась?
– Никогда. А знаешь, как достало? Тебя-то я обязательно заласкаю, только позже, позволь мне пока побыть слабой. Побыть твоей.
Наверное, это должно было возмутить – почему всегда так, почему именно она должна быть сильной для всех? Но сердце захлестывала жалость, да, признаться, и не только жалость. От такой готовности подруги не покорять, но покориться самой что-то жарко и сладко екнуло внутри. Так что было совсем несложно дать ей откинуться на руки, а потом и вытянуться на постели. И продолжить целовать, спускаясь все ниже и потихоньку раздевая до конца.
Артис подрагивала под ее касаниями – явно не от страха, скорее уж, от нетерпения, как осознала Джемма. Сама же она на какую-то секунду растерялась, лишь смутно понимая, каких именно ласк хочет подруга. Как поступить, на что решиться? И решаться ли? С другой стороны, оставлять Артис вот такой, жаждущей и томящейся, было бы по меньшей мере жестоко…
– Ну же, – Артис нетерпеливо дернула бедрами, заставляя замершую руку Джеммы сползти ниже. Перехватила, направляя – и Джемма только удивленно ахнула, почувствовав свою руку в капкане сомкнувшихся бедер. Это было более чем странно, но желания отступать не было. Да и пути уже, кажется, тоже. Оставалось лишь смотреть в лицо Артис, пока она ласкала себя ее рукой – со стонами и с хмелем восторга в туманных глазах. И вот нельзя же не признать, что никогда не видела зрелища прекраснее. Что все это безумие того стоило.
Артис в последний раз выгнулась, выдыхая ее имя, и полезла обниматься, прижимаясь грудью к груди.
– Ну ладно тебе, ладно, – засмеялась Джемма, трепля ее по спутанным кудрям, – просто тебя давно не ласкали, а ты, видно, не можешь так…
– ТАК меня еще вообще никогда не ласкали! – еле выдохнула Артис. – И, между прочим, твоя очередь.
Джемма поразилась сама себе – всю жизнь, можно сказать, не придавала таким утехам особого значения, прекрасно обходилась без них, а сейчас просто ощутила, как кожу покалывают мурашки нетерпения.
– Ммм, вот как? И что же меня ждет?
– Сейчас узнаешь, дорогая, ложись…
И теперь уже Артис ее раздевала, конечно, гораздо увереннее, чем делала это сама Джемма, только вот почему-то по лицу было видно – так смущается…
А потом уже не было видно ничего, от острых ощущений глаза сами закрылись, и все равно перед ними проносились слепящие пятна. Ясно осознавалось лишь одно – излишней стеснительностью Артис не страдает, и ее губы касаются куда увереннее, и даже там, где… Джемма едва не задохнулась. Неужели же можно и так? Так, что уже через мгновение и думать забудешь о стыде, да вообще обо всем на свете, чувствуя себя беспомощной и упоительно счастливой пленницей напористых губ и юркого ласкового языка, и извиваться и стонать будешь уж точно не в мольбах о свободе…
И потом совсем нескоро придешь в себя, и даже не поймешь, что она спрашивает.
– Слышишь, Джим?.. Хотя нет, правильно – Джем, как самое сладкое варенье!
– Замучила над моим именем издеваться… – вот, вернулась немножко в реальность. – Бесстыдница.
– Ну, я же вижу, что тебе понравилось, и спрошу снова – ты вообще никогда?.. В смысле, не с женщиной, а вообще-вообще?
– Сказать по правде, это впервые, когда я… Почувствовала что-то. Почувствовала, понимаешь? Да еще вот так… Даже слов не могу найти.
– О. Дорогого стоит. Ну, если ты после этого не захочешь за меня…
– Я бы… не стала сводить смысл своей жизни к таким вот восторгам, но, может быть, больше ни с кем не способна их испытать, так что… согласна.
Артис рассмеялась, устраивая ее поудобнее в своих объятиях. Джемма невольно подумала, что едва ли с мужчиной, сделавшим предложение, получилось бы вот так – просто лежать рядом, обсуждая предстоящее, как забавное представление, и наконец заснуть так сладко в объятиях друг друга.
* * *
А утром Джемма добрых полчаса расчесывала буйные кудри Артис, чтобы хоть сегодня Феличе Риварес выглядел не как разбойник. Раз уж собирался в некотором роде склониться перед кардиналом.
Между тем сам кардинал, худо-бедно оправившийся от свалившихся на него признаний, как раз сейчас искренне надеялся на дарованный Богом спокойный день. Однако когда ему сообщили, что его желают видеть синьор Риварес и синьора Болла – стало ясно, что о покое придется забыть.
– Ваше преосвященство, если вам нехорошо, то мы можем их прогнать. Или задержать этого смутьяна и бросить в камеру, многие бы этого хотели.
– Нет, не вздумайте никого никуда бросать! Просите и оставьте нас одних.
Они вошли – и Монтанелли невольно поймал себя на мысли: в прошлый раз он видел дочь в женском образе, теперь же она снова стала Риваресом, и вряд ли кто-то догадался бы о правде… Кто-то – но не он. Эта мысль едва успела мелькнуть, когда вошедшие безмолвно опустились перед ним на колени, явно прося благословения. Это что же они…
– …повенчать, – Артис, его потерянная девочка, снова говорила голосом низким и прокуренным. – Мы согрешили, падре, мы хотим как можно скорее прикрыть грех венцом.
– Но это же…
– Зато, – с нажимом вступила Джемма Болла, – никто не будет провоцировать вооруженные стычки, никто не будет вас оскорблять в печати и на улицах, никто даже не намекнет на ваши старые грехи, ваше преосвященство.
– И ради этого мне придется совершить грех во сто крат хуже? Прикрывать подобный стыд? Удивляюсь, как вас молнией не поразило при одной только мысли…
– Ну вот не поразило, падре. Это не я виновата, – сменила голос на родной, – что все нормальные мужчины для меня недоступны. И что я ее люблю, не могу без нее жить, и она одна меня понимает.
– Синьора Болла, это что же, взаимно?
– Да. И, повторяю, подобная тайна на троих гарантирует спокойствие, считайте, во всей Папской области.
– И вы же спрашивали, что можете сделать для своей несчастной девочки, которой вы всю жизнь перепахали? Ну вот и сделайте нас счастливыми. Не за вас же мне выходить, в самом деле!
Монтанелли побледнел и опасно покачнулся – хорошо, что они вдвоем оказались достаточно близко, чтобы сразу подхватить под руки. Он посмотрел на них странным взглядом, но пламя праведного возмущения в его глазах погасло.
– Что ж, если это единственное, что я могу сделать – пусть будет так.
Они просто уже ничего говорить не стали. Только в благодарность расцеловали ему руки и отбыли.
– Ох, надеюсь, он переживет наше венчание, – вздохнула Артис уже на улице. – Что там скажут все прочие, насчет того, что, мол, Риварес скатился, продался и тебя за собой потянул, – это меня мало волнует. А вот падре да. Пока он жив, я из Италии никуда не поеду.
– Думаю, ты права. Конечно, он лгал тебе и поэтому несколько упал в моих глазах, но все же он твой отец, и вы должны если не наверстать, то хотя бы просто успеть побыть вместе. Как семья.
– Да. Ты мне прямо подтвердила то, что я сама думаю. Конечно, не видать мне бумаги о признании отцовства, и самого публичного признания, ну, наверно, и ладно.
– Наверно, да. Официальность в таких делах не главное. Главное – успеть сказать друг другу, как сильно любите.
* * *
Подготовка к свадьбе проходила, можно сказать, под нескончаемый аккомпанемент пересудов. Кое-где самым мягким словом из слышавшихся было «соглашатели». На что Риварес, не поводя бровью, заявлял, что теперь кардинал Монтанелли находится полностью под его влиянием. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Хорошо, что на самом венчании не планировалось лишних свидетелей. И все обещало быть спокойным, включая и самого кардинала, который то ли действительно смирился с желанием дочери, то ли просто решил не подрывать здоровье и не умножать скорбь лишними знаниями.
И в самом деле, молния в собор не ударила, вооруженные мятежники не ворвались, на все насмешливые поздравления и недоумения Артис-Риварес отвечала, что все это сделано ради Джеммы и ее честного имени. И вот наконец все отвязались, и они остались одни.
Новобрачный стремительно превращался в новобрачную, без особого почтения скидывая с себя парадный наряд, разматывая, чуть ли не срывая с груди тугие бинты и оставаясь в одной лишь легкой рубашке, уже даже не пытавшейся прикрыть то, что от бинтов освободилось.
– Наконец-то… Поверить не могу, мы все же через это прошли! И теперь можем делать все, что захотим!
– И чего же ты хочешь, дорогая? – засмеялась Джемма.
– Моя бы воля – неделю бы с тобой из этой кровати не вылезла.
– Надоест же.
– А ты скажи, как надоест. Можешь сама тоже со мной делать все, что захочется. Одно условие – пальцы в меня не совать. Это принцип.
– Я не… Ладно. А почему? Все же… бережешь себя?..
– Да нет, просто… Ты меня видела всю. Все мои шрамы и сросшиеся кости. Если хоть какой-то боли в этой жизни мне удалось избежать – то я бы хотела и впредь. Я смешная, да?
– Ну что ты, совсем нет! Я понимаю. На самом деле это не так уж и больно, по правде сказать, но специально, наверное, действительно ни к чему. Пусть будет так, как ты хочешь. Но ты… научишь меня тому, что тебе приятно?
– О, конечно, на тебе же и буду показывать! Иди ко мне!
Джемма засмеялась, устремляясь в ее протянутые руки и чувствуя, как губы горят от сладкого предчувствия. Как бы там ни было, но даже в самой необычной свадьбе нужно сохранять верность старым и весьма приятным традициям.

5. Лора Кинзан и все вокруг
Ровена читала и перечитывала письма, приходившие за последние дни с общей почты близнецов Кинзан. Свой ящик у каждого тоже, конечно, был, но по каким-то причинам реанимировать старую ролевку решили с общего. Да и Лора четко писала в первом письме:
«Привет, я тут перечитала наши наработки, не знаю, конечно, насколько я смогла бы все же вдохнуть жизнь в свои тогдашние, честно говоря, отписки, но готова попробовать. Я теперь лично и, на свое счастье, довольно близко знаю настоящую Джемму Уоррен, я ею восхищаюсь, я ее, можно сказать, обожаю. Конечно, я не посмела бы рассказать ей о том, что иду стопами Кэт и кропаю фанфики про реальных людей… но эта история все же стоит того, чтобы написать ее лучше. И, возможно, с другим финалом. Только ты не обидишься, что я все это давала читать брату?»
Конечно, Ровена не обиделась – напротив, она мечтала поделиться этим со многими людьми, будь ее воля – просто написала бы книгу. Риварес даже не возражал, сказать по правде, ему было все равно, сколько народу в курсе, его эмоции в процессе игры частенько просто налетали ураганом и сносили напрочь, так что Ровена переставала понимать, где чьи чувства. Но сейчас она вчитывалась в текст и понимала – что-то изменилось. Но что? Лоре настолько захотелось стать Джеммой? Так захотелось, что даже стиль изменился?
Слишком изменился. Совсем другой стиль.
А что, если… Конечно, Лора и Сандер двойняшки, но они же совсем разные… Неужели проникся другой человек?
И Ровена начала новое письмо.
«Лора, слушай, а братик ведь и продолжал читать? А может, и сейчас читает? Вы ведь, мальчики, такое любите, когда две красивые девушки и никаких соперников, а?»
«Может, кто-то и любит. Но мне нужно было совсем другое, – Сандер уже не скрывал себя. – Быть с тобой хотя бы так, радовать тебя… Да, я писал большую часть, сестра помогла лишь в самом начале. Но это было увлекательно, должен признаться».
«Ой… спасибо. Я рада, что тебе понравилось, и мне приятно, что ты еще и ради меня решил вдохнуть жизнь в этот почти забытый проект… Может, когда-нибудь мы изменим все имена, заручимся согласием всех замешанных в семейной хронике моего рода и сделаем из этого книгу? Не знаю, как ты относишься, но всем, кто борется за права женщин, должно быть приятно!»
«Книги я, конечно, писать не умею, но с тобой я рад заниматься чем угодно! Если, конечно, ты не обидишься на дерзкую просьбу пойти со мной на свидание».
«Я не обижусь. Конечно, если ты не пришлешь сестренку вместо себя!»
«Я думаю, ты сразу просечешь, если мы так сделаем. А если серьезно… ты сама-то кого хотела бы видеть?»
«Тебя. Но ты же понимаешь, что это пока совершенно дружеская встреча? Погулять, поболтать, я еще должна привыкнуть, что ты на меня… начал смотреть другими глазами. Это немножко странно».
«Конечно, я понимаю. Спешить некуда. Сейчас, честно говоря, всерьез выбираю, где учиться, думаю, мы могли бы вместе… Если выберем специальность, которая понравится обоим, я готов год поработать где-нибудь и поступать вместе с тобой».
«Я ценю. Правда, очень».
Спешить и правда было некуда, и эти самые почти дружеские встречи понемногу входили в привычку.
* * *
А Лора все чаще оставалась одна, точнее, без самой привычной с детства компании. Без своего собственного второго ядрышка, откровенно говоря, братец всегда был несколько в ее тени, и без лучшей подруги. Оставалась либо компания Секая и Стефани (такие серьезные, что аж пугает!), либо вполне взрослые посиделки Джеммы и ее старых и новых подруг.
Вот это Лоре по-настоящему нравилось. В этой компании ее принимали на равных, и можно было впитывать и впитывать услышанное, посмеиваясь про себя, а то и вслух – разве Сандер и Ровена в своих университетах узнают о прогрессивных веяниях столько, сколько слышит она?
Сама Лора поступала в медицинский и очень этим гордилась. И в самом деле вслух смеялась в адрес Ровены, даже при ее матери:
– А еще наследует Риваресу! А все так цивильно, так по-книжному, даже екаев рядом нет толком.
Инфинити даже глаза закатила:
– Ну ты… вообще. Это же хорошо, что она не вляпается по-настоящему, не сядет, не будет покалечена, что в этом воплощении всем будет хорошо. Тему с отцом она уже отработала, пусть и остальное…
– Это верно, – со стыдом признала Лора. – Извините.
Инфинити повернулась к Жюли.
– Зато теперь со всем этим то и дело вспоминаю, как приехали в Италию, потому что я жутко хотела свадьбу там, и тамошняя родня Лоренцо впервые рассказала мне о Риваресе. И этот рассказ повторить невозможно. Такой народ… Каждый даже радио переговорит!
– Италия, – засмеялась Жюли. – Половина во мне этой крови, а никак не привыкну. А потом, помнишь, мы уже с тобой, но без отца Лоренцо, смеялись, что, по идее, карма Ривареса должна быть у меня?
– Ну а то ж. Ты у нас дитя греховной страсти и хлесткий кусачий журналист, частенько нападающий на церковников! И это была одна из причин, почему лично я решилась все-таки рожать… Но вышло, может, даже и лучше.
– Да уж, я-то никогда из-за отцовского вранья с ума не сходила! И мы с ним неплохо поладили, только вот я до сих пор не могу до конца поверить в кровные узы, а сестрица – в то, что в ее случае их нет и не было. Часть с одержимостью досталась Мари, и то, к счастью, в мягкой форме.
– Ну и не думаю, что это кому-то сильно мешает. Ты и правда по воспитанию француженка до мозга костей, а у вас есть одна восхитительная черта, – и тут Инфинити очень выразительно покосилась на Лору, – не делать больших глаз по пустякам!
– Ага. Так что Риваресу не понравилось бы быть мной. Я если и Овод, то морской, а вы, ребята, видели когда-нибудь морскую собачку или морского кота? Морских зайца, мышь или уточку? Зацените на досуге, – помолчав, она добавила: – Ведь Артуру надо не повторять свою судьбу, а исправить ее, насколько возможно. А я, увы, из другой истории, – тут Жюли выразительно покосилась на Младу.
– Почему «увы», – улыбнулась та, – наша прежняя история была по-своему прекрасна. Может, и хорошо, если ты не вспомнишь ее данной нам в ощущениях, как помню я, если тебе не будет все это мешать просто дружить с Иржи и Миреком. И не будет бросать тень на то, что ты построила за двадцать лет. Будет просто художественным дополнением к твоей жизни.
– Это верно. И я очень рада, что моя прежняя лучшая подруга нашлась, но… Ты сама уже решила, как будешь жить? Останешься здесь или есть какие-то другие планы? И что на личном фронте?
– Тут с вами хорошо, и работа стоящая, интересная. Но я все же подумываю податься на родину, в Чехию. Объявиться своей семье, меня ведь в этом воплощении убили еще в детстве как екайку… Может, списать на наши расовые особенности свое эдакое медленное восстание из мертвых?
– Давай! – в восторге чуть было не взвизгнула Лора. – Ты же просто будешь иконой екайского возрождения! Особенно если пойдешь мстить! Хотя, добавила она после секундного раздумья, – у тебя образ и без того потрясающий. Внешность книжной Эсмеральды и нате вам – инженер-автомеханик, которой, к тому же, прекрасно живется без всяких там отношений!
– Млада, кинь в нее чем-нибудь, – негромко предложила Кэт. – Чего вот ты, мелкая, завидуешь, что сама не можешь быть такой иконой? Давай усталые екайские тетеньки сами разберутся со своими правами и прочим. Без богатеньких человеческих девочек из ханжеских семей.
Лора осеклась и, побледнев, выбежала из комнаты. Джемма, обведя всех укоризненным взглядом, почти с той же скоростью направилась следом.
Так что больше уже никто с места не тронулся. Кэт опустила голову:
– Блин, мы же тут и правда не все екайки. Извиняйте, девчонки, она меня вывела. Она не понимает – чтобы тебя поднимали на щит, надо в самом деле настрадаться и быть оплеванной.
– Она и другого не понимает, – вмешалась Млада. – Если о чем-то слишком громко кричат, это, скорее всего, только слова. Хотя, наверное, этого следовало ожидать. Я ведь и сама немного… Не хочу никого подпускать из-за прошлого, из-за Иржи, а вслух – да здравствует женская свобода, любовь для дураков и все такое…
– Вы тогда так любили друг друга? – тихонько спросила Жюли новую старую подругу. – Или только ты?
– Может, по-своему и оба. Но, я боюсь, в той жизни он просто не мог себе признаться, что ему нужен только Мирек. И со мной Иржи мог жить только из-за горячей крови. Своей и моей. Потому что только лишь мои услужливость, кротость и всепрощение не смогли бы спасти наш брак. И так – я и правда больше не хочу. Одной спокойнее, но это не значит, что никогда не бывает грустно.
– Ну, разве все потеряно? – пожала плечами Кэт. – Тебе вполне может кто-то приглянуться, да и саму тебя оценить сполна. И разве не стоит родить хотя бы назло тем, кто лишил тебя жизни?
– Ну вот уж назло хоть кому я точно ничего делать не собираюсь, никогда такого подхода не одобряла. Да и… У тебя самой-то много детей, подруга? Вернее, поставлю вопрос по-другому, с тех пор, как ты больше не спишь с Босацу, ты задумывалась об этом?
– Вообще да, подумываю порой, но вот не от кого. Ладно, не бери мои слова в голову, екайский век дольше людского, все успеем.
– Это верно. И потом, тут, кажется, не все в курсе – в той жизни у меня были дети. Двое. Если бы тогда, после нашего ухода… Если бы они остались дома, да просто на Земле, им бы сейчас было уже за восемьдесят. Кстати, – добавила она, печально улыбаясь, – у меня сына звали Юлиус. Как мужа нашей Полинки. Но мы выбрали тогда имя в честь тебя, моя лучшая подруга Юлия Зинзелкова, ныне по-прежнему Жюли Визон.
– Так… – Жюли моргнула, осмысливая. – Не остались на Земле? И я… Я же тоже была матерью?
– Ну да, у тебя тоже было двое. Как раз они и помогли «татре» спасти нас четверых. И после этого вся наша родня отправилась далеко за звезды. Пока мы странствовали по космосу, могли видеть Землю только издали. И ту планету тоже.
– Ох, эти загробные правила, – вздохнула Жюли. – Туда не пускают, сюда…
– Ну глобально мы были в курсе, что у них все хорошо. Скажу больше, из чертогов Босацу я успела увидеть, что на той планете уже был конец света и теперь все зло исчезло, а все хорошие люди будут жить на ней вечно.
– Ого, это значит – и наши тоже? Но мы ведь, наверное, даже издали их не увидим?
– Можем попробовать, но это надо все же ехать в Чехию, общаться с «татрой» как с живым существом, выяснять, может ли она еще в космос, ну и спросить разрешения у бывших наших и все еще ее мальчиков.
– Насчет «татры» я давно в курсе, только вот общаться с ней не могу, увы. А если затевать такое дело – эти двоим ведь тоже придется вспоминать свою прошлую жизнь!
– Да. И нас, и то, что вроде бы любили друг друга. Ломать им картину мира… Хотя про детей надо бы рассказать.
– И я бы, конечно, с удовольствием покаталась по космосу, а уж сколько народу со мной бы напросилось…
Присутствующие отмерли, как по команде. Тема захватила всех, а кто-то и сам был не прочь прокатиться среди звезд… Увлеченные этим, они даже не сразу заметили, как в комнату вернулась Лора – под руку с Джеммой и в ее же черной вуали, которой она то и дело промокала глаза.
– Что-то случилось? – не очень умно спросила первой Жюли.
– Да нет, ничего, – Джемма воплощала спокойствие и утешение, – девочка просто перенервничала. Я ее домой отвезу.

6. Лора Кинзан в чужих глазах
Следующий день начался бурно – скандалом в больнице. Мари и Джемма одновременно были вызваны к главврачу – на разнос.
– Я хочу знать, что происходит, – гремел он, – и куда подевалась Лора после того, как бросила тень на всех нас!
– Какую еще тень? – не поняла Мари. – Моя дочь не вышла на работу и натворила еще что-то? Синьора Болла вчера сдала мне ее с рук на руки, ведь так? – она переглянулась с Джеммой.
Главврач заорал совсем громко:
– Видимо, потом вы ее из рук выпустили! До этого она на своей страничке нахваливала нашу больницу, гордилась, что становится одной из нас… А вчера в ночь выложила это!
Кажется, на компьютере главврача еще никогда не открывалось ничего подобного. Огромная фотосессия Лоры, красовавшейся в черном платке синьоры Боллы. Только в нем одном. А кое на каких снимках не было даже платка.
Нельзя было не признать, что снимки были сделаны мастерски. Контраст черной ткани с бледной кожей и платиновыми волосами завораживал. Пожалуй, это можно было бы назвать произведением искусства. Если бы не последствия. Для семьи, для больницы, конкретно для обеих шокированных женщин, в этой больнице за Лору отвечавших. А она еще и манифестом это предварила: вот, мол, смотрите, я такая, но никому из вас я не достанусь, потому что хочу прожить жизнь одна.
– Прошу предоставить мне отгул, – прокашлялась Мари. – По уважительной причине. Уж я ей устрою так, что мало не покажется!
Резолюция главврача обозначилась кивком.
– Я с вами! – встрепенулась Джемма.
– Простите, но нет. Больные с ума сходят. Требуют сестру Уоррен, и только ее.
– О, ну раз так… Простите, мадам Кинзан, я тогда в обед вам все напишу в мессенджер. Мне есть что сказать.
…Совсем скоро благостная тишина храма и личное спокойствие Санзо было нарушено воплем ворвавшейся Мари:
– Она опозорила! Всех нас! Твоя дочь!
Кто-то один должен был оставаться спокойным, а стало быть, не вопить в ответ и не палить из освященного оружия. Санзо только глаза на миг закатил, обвел паству благословляющим жестом – мол, а теперь пусть те, кто знает, расскажут тем, кто не знает! – и вместе с супругой вышел на улицу.
– Вот! Любуйся! Только, умоляю, не дальше третьего фото! Ты ее отец все-таки!
Санзо высказался энергично и совершенно нецензурно. Потом добавил:
– Черт, и столько народу это видели, и…
– Ну вот и зачем это она?
– Так, часть про то, что виноват я и мои кошмарные друзья-безбожники, можешь сразу пропустить. Тем более что со мной, в отличие от тебя, дорогая, она кое-чем делилась. Я-то сразу понял, что монахини из нее не получится. Во всех смыслах. А сейчас – подумай сама, на ее чувства не ответили, вот она с горя и пробует мир на прочность, может быть, так кому-то понравится!
– Она что, еще и влюбиться безответно успела? А я ни о чем не в курсе?
– А когда ты с ней, мать, последний раз по душам разговаривала? Ладно, я не хочу на тебя наезжать, ситуация херовая и паскудная, и теперь нам надо с ней поговорить уже обоим и единым фронтом.
– И на том спасибо, Санзо-сама. А ты в курсе, кто объект?
– Есть пара подозрений, но это не мой секрет, захочет – сама расскажет.
* * *
Вернувшись домой, они обнаружили мир и тишину. Сандер еще был на учебе, а Лора безмятежно спала в своей комнате, благо, не заперев дверь. И сейчас казалась воплощением невинности в своей длинной ночной рубашке, подтянув коленки к подбородку, трепетно прижимая к груди тот самый черный платок.
Мари это зрелище просто выбесило.
– Подъем, коза такая! – она почти сорвалась на визг. – Страничку ты удаляешь немедленно и полностью! Подработки у тебя тоже больше нет и не будет, спасибо, меня не выкинули! И вообще, замуж, дура, срочно замуж!
Проснувшаяся Лора медленно села в постели, протирая глаза и пытаясь понять, что происходит. Но, увидев отца, кажется, немного расслабилась.
– Мам, ты чего? Сейчас не девятнадцатый век и у нас тут даже не Турция, чтобы вот так… Срочно замуж! Еще скажи, что выбрала, за кого!
– Пока не выбрала. Планирую посоветоваться с твоим крестным и поискать среди честных и чистых священнослужителей, которые одобряют новую директиву, разрешающую законные браки для духовенства.
– Папа, ну ешкин кот!
– Вот именно. Только так и можно описать в двух словах то, что ты натворила. Ты хоть соображаешь, сколько престарелых извращенцев на тебя слюной исходили? Умела заварить кашу, умей и расхлебывать. Разве что, – Санзо повернулся к Мари, – думаю, она могла бы знакомиться с кем-то из твоего списка, чтобы хоть присмотреться… А там посмотрим. Я пока могу сказать от себя, что в этом списке явно будут и молодые, и вполне симпатичные, хорошие и терпеливые к твоим задвигам.
– Баловать ее еще, – проворчала Мари. Но было видно, что в целом она с мужем согласна. Повернулась снова к дочери: – Но из сети ты удалишься, ясно? Ради твоего и нашего спокойствия, – она вздохнула. – Расскажи хоть, из-за чего, вернее, из-за кого такое выступление?
– Из-за единственного честного асексуала в нашем грешном мире. Она никогда не будет моей, сама мне сказала, вот я и пытаюсь быть как она!
– Значит, вот это мне Джемма и собиралась рассказать? – всплеснула руками Мари. – Господи, да когда ж я столько нагрешила, чтобы родная дочь… И, между прочим, Джемма замужем успела побывать, и родить тоже, так что теперь имеет право жить, как ей угодно!
– Ага, значит, моя мамочка женит Сандера, сбудет с рук меня – и наконец пострижется в монахини?
Мари невольно рассмеялась:
– Для этого мне сперва придется вогнать в гроб твоего отца, а с этой задачкой даже его буддийским небожителям не справиться!
Санзо тоже фыркнул от смеха:
– Да, мать, и не мечтай, в гроб только в один день и белую розу между нами!
Мари снова рассмеялась, и уже громко. Лора тоже – от сказанного невольно стало легче, хотя гроза еще не миновала, это стало ясно после следующих слов отца:
– Я думаю, Лора вполне может продолжать готовиться к поступлению в медицинский, конечно, если концентрации хватит с этим всем…
– Надеюсь, хватит, – Мари сдвинула брови. – А женихами я все же озабочусь, так и знай!
– Только не форсируй и без фанатизма, – попросил Санзо. – И не станешь же ты сильно пугать своего боготворимого Монтанелли-доно, объясняя, зачем тебе так спешно понадобилось найти Лоре мужа.
– Между прочим, – заметила девушка, – Ровене крестный глобально разрешил встречаться с девушкой. В итоге она встречается с моим братом. Не находите, дорогие родители, что это повод задуматься?
Мари схватилась за сердце.
– Прежде всего, – кашлянул Санзо, – тебе самой не мешало бы определиться. В самом и деле медицина твое призвание или для тебя это лишь повод быть рядом с Джеммой? К тому же обожание наставницы совершенно необязательно является первой любовью, уж я-то это знаю, спасибо моему учителю. Может, придет время, сама Джемме спасибо скажешь.
– В любом случае скажу, и тебе тоже. Я с такой стороны на это не смотрела. И я все-таки попробую быть как она. И, может быть, выйти замуж с горя. За кого-то приемлемого и по-человечески уважаемого.
Лора вскинула голову, сделав нарочито упрямое лицо, такое, что родители переглянулись, будто пытаясь понять, кого из них она копирует – и невольно опять рассмеялись. Санзо послал дочери ободряющий взгляд, а Мари погрозила пальцем:
– Я за тобой слежу… Смотри мне!
– Ну да, конечно, – теперь Лора изобразила нарочитое благонравие. И демонстративно нашарила на тумбочке учебник химии.
Родители вышли и закрыли за собой дверь.
– Ты уверен, что она не сбежит? – зашептала Мари.
– Если и сбежит – я смогу приглядывать за ней на расстоянии. Пусть думает, что сама управляет ситуацией, пусть понаделает собственных ошибок под нашим контролем. Это лучше, чем запирать и изводить нотациями.
– И что ты сделаешь, отец настоятель?
– Ну как что, обезьяну за ней пошлю, до кучи попрошу епископа Гросса одолжить мне Гата, уж вдвоем точно от всего уберегут!
– Я тебе уже сегодня говорила, что ты псих? И что меня это пугает и восхищает?
– Ммм, дай-ка подумать… Сегодня, кажется, еще нет. Отлыниваешь!
– Грешна, святой отец, признаю…
Мари захихикала совсем по-девчоночьи, и стало как-то вообще не до того, чтобы возмущаться выкрутасам непутевой дочери…
И все улеглось. Затихло. До того момента, пока не пришло обещанное сообщение от Джеммы.
«Мадам Кинзан, со всем уважением, я хотела бы сразу попросить прощения, если в чем-то виновата перед вами и вашей семьей. Вчера Лора призналась мне в чувствах. Романтических и высоких. Само по себе меня, признаться, это не слишком встревожило, это ведь просто восхищение, просто что-то, что должно помочь ей двигаться дальше, становиться лучше, что-то, что будет с ней до поры до времени, поможет дождаться кого-то, кто ей предназначен. Я ей примерно так и сказала, вот только она расстроилась. И еще спросила лишь одно, мол, я зову сына Рино, а полное имя как? Я сказала как есть: Артур – Артурино – Рино. И она совсем поникла. Ну что ж, с этими словами она расплакалась, мол, я так и думала, мол, будете вы для меня тем же, чем Артур был, есть и будет для вас. Я утешила ее как могла и отвезла домой. Каюсь, такого поступка я никак не ждала… Простите, что не смогла сделать больше».
– Так, – пробормотала Мари, – я ее больше на порог к нам не пущу! Хотя, конечно, таким манером отвечать не годится. Есть более литературные варианты?
– Сейчас сочиним, – задумался Санзо. – А то тебе с ней еще дальше работать, начнем с этого, вряд ли ее отпустят, даже если сама захочет уволиться. Пиши как-нибудь так, мол, синьора Болла, это вам от обоих родителей Лоры, вы все сделали правильно, не были ни жестоки к нашей девочке, ни обидно снисходительны и не стали насиловать себя, отвечая на ее порывы из чистой жалости…
– Пиши сам, если такой умный, – Мари передала ему телефон, – формулируешь как по писаному.
– Пожалуйста. Со всем остальным мы разберемся, и можем вас уверить, что больше она не побеспокоит вас своими излияниями, – Санзо деловито набирал текст, а Мари размышляла вслух:
– Может, уже пора обратиться за помощью к отцу Монтанелли?
– Давай, только осторожно, не надо ему всего знать.
Мари, как только Санзо отправил сообщение этой бесстыжей англичанке, забрала телефон и начала свое:
«Отец Лоренцо, я не рискую обратиться напрямую к теперешнему главе нашей миссии, его преосвященству кардиналу Мулкахи, я мало его знаю, за столько лет так и не смогла стать ему подлинной духовной дочерью, но, быть может, вы могли бы выяснить через него, есть ли в числе его подчиненных священнослужители, расположенные жениться и достойные, на ваш взгляд, руки вашей крестницы Лоры? Обстоятельства таковы, что хотелось бы поскорее увидеть ее в надежных руках, конечно, если кто-то из кандидатов ей действительно приглянется. Припадаю к вашим стопам в надежде».
* * *
Послание это Монтанелли читал в одиночестве – ни жены, ни дочери не было дома. Впрочем, одиночество вскоре нарушилось.
– Какие-то неприятности?
Отец Эмилио. Странно, но Монтанелли до сих пор даже в мыслях непривычно было называть так того самого мальчишку в темных очках, однажды ему одолженных. Надо признать, мальчишкой он уже не был. Это тогда ему было шестнадцать, если не меньше… нет, меньше. Сейчас Эмилио Черулло тридцать два. И он выбился едва ли не в первый эшелон, был доверенным лицом и самого Монтанелли, и кардинала Мулкахи. Такой серьезный, спокойный, даже странно, что еще не епископ. Почему не рвется, неужели…
– Когда придешь к кардиналу, будь добр, поговори с ним. Моей крестнице надо подыскать жениха, и явно поскорее.
– А что за спешка?
– Понятия не имею. Но, думаю, ничего действительно серьезного. По словам ее матери, она пока только прикидывает возможные варианты.
– О, я понимаю, монсеньор. И припоминаю кое-что, я ведь состою в расширенном чате «Паланте»! Мне сдается, что юная Лора экзальтированно желает монашества, а родители считают, что это блажь. Можно мне будет с ней пообщаться? А для этого попасть в список кандидатов?
– Разумеется, – кивнул Монтанелли. – Если что, я могу за тебя поручиться, все же мы знаем друг друга столько лет…
И Инфинити должна одобрить, подумал он. Даже то, что Эмилио намного старше Лоры. Супруга обязательно скажет: как знать, может, это даже и к лучшему?
* * *
Кандидатуру Эмилио одобрила и Мари. Сразу выделила из прочих. И даже сама Лора и подумала, и озвучила, что он приличный, не скучный, надежный и на лицо не противный, и знает она его всю жизнь. По сути, конкурс уже кончился не начавшись.
Конечно, были и другие, с которыми стоило пообщаться хотя бы из вежливости, однако это явно ничего не могло изменить. Особенно после того, как Эмилио наедине и полушепотом сообщил ей:
– Знаете, а ведь я, признаюсь, видел тот ваш пост. И полностью, всемерно вас понимаю!
– Что видели, это меня не удивляет, вся группа видела. Но неужели не только не осуждаете, но и…
– Да, думаю, вы это сделали, чтобы уйти от грязных мужских рук, уйти с треском и наверняка, все, что им останется, – только смотреть. И то недолго. И поделом. Большего они не заслуживают, эти грязные животные, уж поверьте мне.
Лора поверила. И это насторожило. Вряд ли так будут говорить просто из желания поддержать или даже показать солидарность. Тут что-то большее. Отец Эмилио говорил явно со знанием дела. Неужели же ему довелось ощутить на себе ту самую грязь?
Девушка взглянула на него с тревогой:
– Вас… успели обидеть? И вы поэтому стали священником?
– Совсем ужасно не успели, хотя очень хотели. Это было давно и не здесь, а здесь я действительно обрел мир и покой под крылом его преосвященства, вашего крестного. И я был бы счастлив помочь кому-то избежать той же участи. Поверьте мне, к обету целомудрия я отношусь серьезно. И если бы вы согласились стать моей женой, я продолжил бы соблюдать его, как было бы лучше для нас обоих.
– Ого. Как бы и замужем, и не замужем, кажется, это называется «белый брак». Пожалуй, мне нравится, как это звучит.
И правда, нравилось. Хотя и немного царапнуло – неужели на нее и в самом деле не собираются предъявлять никаких прав?
– А если вы видели тот пост… Вы разрешите однажды повторить? При условии, разумеется, что только для вас?
– Конечно. У меня дома, а мой дом – ваш дом, вы вольны носить любые наряды… или не носить никаких. Запечатлеть не обещаю, но если дозволите любоваться… С расстояния, конечно же…
Звучало красиво и совершенно безобидно, только в груди все равно невольно екнуло. Маньяк – не маньяк, но…
– А спать, как я понимаю, мы будем в разных комнатах?
– О, простите, синьорина, пока у меня не столь впечатляющие жилищные условия. Я попытаюсь это исправить, должен успеть к свадьбе. Хотя бы могу обещать в одной комнате, но на разных кроватях.
Лора рассмеялась:
– Если к нам вдруг придут гости, они не поймут. Может, лучше одну кровать, но широкую?
– Ну что ж, пусть так.
И Лора уже без всяких сомнений объявила всем имя жениха.

7. Лора Черулло и…
Приготовления пронеслись быстро. Не настолько, чтобы кто-то мог заподозрить, что венцом прикрывается грех, однако Лора всю эту предсвадебную суету даже не заметила. По правде сказать, было не до того. Подготовка к вступительным экзаменам не давала времени парить в облаках. Она только образ для свадьбы себе придумала, легкий, белоснежный, все как положено, мать и то от умиления рыдала. А так – скорее бы все это кончилось и никто не лез бы в ее, точнее, в их жизнь. Да, необычную, но жить-то им!
Со свадебного застолья в ресторане удалось довольно быстро и незаметно улизнуть домой, где Лора наконец-то и с полным правом могла скинуть с себя все лишнее, между делом не забывая оглядывать свои новые владения.
Она буквально порхала, танцевала босая, чуть прикрытая полупрозрачными покрывалами. Давала собой любоваться. Наконец упала на ту самую, заказанную широкую кровать. Рядом с супругом – не то чтобы безучастным, но наглухо застегнутым на все пуговицы и скрепившим все это воротничком священника.
– Ты что же, и спать так будешь? – улыбнулась она.
– Не волнуйся, я выйду, чтобы переодеться. Ничем неположенным твой взор не оскорблю.
– Это так мило, – протянула Лора. А про себя закончила: «…что даже трындец». – Но пока не уходи, поболтаем.
Болтать было легко. Многочисленные общие знакомые, екайский вопрос… Увлеченная разговором Лора сама не заметила, как призналась:
– Ты знаешь, на самом деле вся эта общественная деятельность меня не особо-то и привлекает. Да и компания, похоже, того… Сломалась.
– Понимаю. Секай и Стефани всегда, кажется, были больше сами по себе, хотя и никогда не были равнодушными. А вы были втроем, теперь же твой брат и Ровена не видят никого, кроме друг друга.
– Честно говоря, я не понимаю. Не понимаю, что он такого в ней видит, ей ведь парнем надо было родиться. Она, кстати, и на меня так странно поглядывала когда-то, и… Ты вообще в курсе, кто она такая?
– Ну как кто, выпрошенное, вымоленное позднее дитя монсеньора Монтанелли. А так мне ее исповедовать не доводилось, она всегда выбирала либо отца Лоу, либо отца Гросса, а то могла и к самому его преосвященству отцу Мулкахи заявиться. Говорил, совершенно очаровала.
– О, значит, не в курсе. Я ведь не просто так сказала, что ей стоило родиться парнем. Знаешь семейную легенду Монтанелли? Точнее, это даже не легенда, а вполне реальный факт, и все знают, но говорят только шепотом.
– Кажется, не знаю, все же не настолько близок с монсеньором…
– Тогда слушай. В позапрошлом веке, во времена вашего славного Рисорджименто, жил предок крестного. Нет, не прямой, он тоже был священником и тоже носил имя Лоренцо Монтанелли. Хотя ребенок у него был все-таки. Правда, тайный. Всю свою жизнь считавший своим отцом другого человека.
– И настоящего он совсем не знал?
– Знал, как духовного отца, как наставника. Обожал его, можно сказать, до безумия. А когда правда все же открылась… В общем, кончилось все печально. Сына, Артура, расстреляли, за антиправительственную деятельность и антицерковные выступления, а отец лишился рассудка и умер от горя. Тут бы всему и закончиться, но… – Лора развела руками. – Видишь ли, Ровена – реинкарнация того самого Артура. И всячески пыталась переписать, изменить ту самую историю, да и на меня смотрела… скажем, не как девушка.
– А ты?.. Тебя это пугало, внушало отвращение? То, что Ровена вот так… А история и правда ужасная, если и монсеньор вспоминает – это, наверно, очень больно.
– Ну не отвращение, было скучно и все равно, я не могла проникнуться. Крестный, вроде, уже не переживает, не отдается это в нем, ты же его знаешь, его любви хватит на дивизию детей любого пола и возраста. Вот и унялся Артур, получил, что хотел. Ровена рассказывала, как помогала ему привыкнуть к новому телу, обжиться и вообще осознать, что девочкой быть гораздо лучше. Все любят, все восхищаются… И историю семейную она переписала как раз на такой манер. Что будь Артур женщиной, он бы и в отношениях с отцом разобрался бы не так радикально и жестоко, и с подругой детства общий язык нашел бы, даже более того.
– Какие же вы наивные, девочки, да когда ж это женщиной быть было легче? Каждый первый домогается, каждый считает себя вправе воспользоваться… Как только рядом не остается никого, кто мог бы защитить. Если не умеешь драться, может, только тебя и спасет, если прикинешься мужчиной.
– Но ведь Артис Бертон и прикинулась, не сразу как сбежала из дому, но надолго и успешно. Даже в этом образе взяла за себя Джемму, и никто не подкопался.
Лора вдруг осеклась на полуслове, поймав взгляд Эмилио – такая боль мелькнула в его глазах. А он спросил тихо, будто боялся услышать ответ:
– А Джемма? Она знала, за кого выходит?
– Знала. Артис не смогла обманывать подругу детства. Могла бы открыться у алтаря, сразу по заключении брака, опозорить на всю жизнь, но их старые счеты того не стоили. Сговор был лучше, в том числе для их организации.
– И что же, безопасная фикция для обеих, обиженных мужчинами и разочарованных в них?
И снова Лора смешалась, не находя слов – слишком уж лично это звучало.
– Я понимаю, это выглядит странно, – сказала она наконец, – но для Артис это было не впервые, и свести Джемму с ума ей было легко. И это же невероятно, когда человек особо и не нуждался в ласке, а потом вот так, от одного прикосновения, от одного поцелуя уже принадлежит тебе полностью…
Лора вспыхнула. Что это с ней, куда ее занесло?
– Ты… Ты мечтала о таком? Чтобы легко и невероятно свести с ума? Кого-то холодного? – Эмилио помолчал и добавил совсем тихо: – Женщину?
Лора покраснела еще сильнее.
– Не то чтобы совсем, но… Пусть хотя бы в мечтах это будет возможно – когда со всеми человек холоден, а с тобой – все совсем иначе.
– Знаешь… Мне сдается, что мы можем попробовать сделать твою мечту явью. Жаль, конечно, что этот разговор у нас не состоялся до свадьбы, вышло бы честнее, но ведь и правда ты первая, кто не оставляет меня равнодушным. Да, телом тоже, но если бы ты сама не сказала, я бы и пальцем никогда…
Лора растерялась. Что это – искренность или ловушка?
– Скажи, – медленно произнесла она, – что ты от меня скрываешь? Со дня знакомства и до сих пор? Может, всю мою жизнь?
– Проще показать, чем сказать, дай-ка руку!
Протянутую ладонь он взял бережно. Даже нежно, вдруг осознала она. И приложил к своей груди, попутно успев свободной рукой расстегнуть пару пуговиц.
И вот тут Лора почувствовала себя Джеммой. В той сцене, когда Артис вот так же ей открывалась. Только там было намного темнее… Хотя все равно, все главное Лора поняла тоже не на взгляд.
– Эми…
– …лия. По-настоящему я Эмилия Черулло.
И даже голос преобразился, теперь уже ошибиться было невозможно – глубокий, плавный женский голос, услышав который можно было онеметь от изумления, но Лора все же успела выдохнуть:
– А кто-то еще об этом знает?
– Здесь – ни одна живая душа. Ну если только Секаю дано увидеть, но мальчик не будет болтать когда не надо. А так все, кто знал, остались в Италии, и ни с кем из них мы не виделись около двадцати лет. Печальная история – отец умер, оставив кучу детей, я – самая старшая, но при этом работать мне было еще рано. Матери оставалось только снова выйти замуж, что она и сделала. Но ее новый муж, похоже, решил, что для кое-каких взрослых дел я вполне уже…
Лора побледнела.
– Он к тебе приставал?
Эмилия кивнула.
– Далеко не зашел, но если бы применил силу – я бы уже не спаслась. А он грозился, раз я не хотела по-хорошему. Я пыталась пожаловаться матери, но для нее этот мерзавец стал единственным светом в окошке. Она не слушала, не слышала… Решила, что я из детской ревности наговариваю на ее любимого. Мне осталось только сбежать. Я прибилась к бродячим монахам, просила взять меня с собой. Дала обет жить как они и ничем не выдавать, кто я. Через какое-то время мы оказались в Риме, а там как раз монсеньора Монтанелли рукоположили в кардиналы, и он собирался вернуться сюда. Мы оказались частично в его свите. Не прямо напрашивались, скорее, нас пригласили. Сейчас из тех монахов тут уже никого нет, некоторых нет и в живых. А я быстро привыкла к такой жизни, думала, что так будет всегда, но вдруг – новый пост, – она развела руками. – Карьера… Уж на это я как-то не рассчитывала!
– У тебя приход, один из лучших, все ожидаемо, все заслуженно…
– Но хорошо, что меня не двинули выше. Епископ бы уже жениться не смог. А потом – другой, твой пост. Он все изменил. Когда я его увидела, сразу захотела спасти тебя от того, что сама чуть было не испытала. Дать возможность пожить в чистоте, в безмятежности…
– Но ведь не только это?
Эмилия опустила глаза.
– Я же уже созналась… И правда – не только. Это было так странно, я сначала сам не понял… сама не поняла ничего. Но ты же не против?
– Ну, я же сама первая заговорила об этом! Мне самой стало казаться, что фиктивный брак – штука во всех отношениях невеселая…
– Так быстро?
– Ага. Артис, кстати, побывала в таком, муж ее пальцем не трогал, а она не успела сказать ничего против, он был немолод, болен и быстро ушел. Печально было. Человек он был замечательный, а если на то пошло – тебя я знаю всю жизнь, как личность, твой секрет тут не особо что-то меняет, так что это не называется «быстро». Наверное, я в этом плане дочь своего отца, но мне было бы просто невероятно обидно, если бы меня совсем не желали! Но не принуждали при этом, конечно.
– Но страшно. Но, возможно, неправильно.
– Что?
– Становиться еще ближе.
– Но мы ведь в браке. Кто нас осудит? И потом, сейчас совсем другое время. Неужели тебе проще представлять себя в прошлом, как моей маме? Но мама хотя бы себя никогда не обманывала. Она позволила отцу себя любить и не прогадала. И скоро поняла, что тоже любит и очень счастлива. Смею надеяться, что так будет и у нас. Раз уж мы оба… обе друг другу приглянулись. Я знаю, что ты не можешь быть с мужчиной, и никогда не будешь…
– А ты?
– Не знаю. Может быть, и могла бы. Но сейчас-то я с тобой! И мы связаны… Всем, чем только можно. И ведь я все еще тебя касаюсь.
Правда, это касание было совсем легким, но рука Лоры явно уютно себя чувствовала на груди Эмилии. И в самом деле, подумалось вдруг, сколько новых возможностей! И неужели же это может сбыться наяву – одно прикосновение, изменившее все… Сама Эмилия намекала, что готова воплотить эту мечту, сама Эмилия и создала этот физический контакт.
– Чувствуешь что-то? – Лора чуть сильнее сжала ладонь.
– О да… Странно, наверное, мне должно было быть больно, но твои руки такие нежные… Они не могут нести боль, но как будто… Как будто обжигают.
– Ну почему же это должно быть больно, дорогая, если только для остроты, вот так… – у Лоры из-за причастности к медицине ногти были короткие, но все-таки она с легким нажимом провела через ткань по выступающей вершинке. Заставляя Эмилию изумленно ахнуть – и тут же целуя в раскрытые губы, впервые – глубоко и по-настоящему, совсем не так, как недавно, на свадебной церемонии.
Для себя – тоже впервые, но старалась, чтобы это было совершенно незаметно. Хотя главное – чтобы ей нравилось и заставляло терять голову. На самом деле Лоре самой было страшно, она и глаз не открывала, исключительно на ощупь расстегивая остальные пуговицы, расшнуровывая воротник старинной монастырской рубахи, помогая Эмилии освободиться от оболочки, как бабочке из кокона. Конечно, пока еще не целиком, но на то, что открылось взгляду, Лора смотрела с восхищением. Грудь у Эмилии была аккуратная, небольшая, легко скрывать… И, наверное, еще легче уместить в ладонях.
В самом деле – легко. И до безумия приятно.
Целовать в губы Лора на время перестала, только неотрывно смотрела в темные влажные глаза. Эмилия их не закрывала, а так и изумлялась не переставая.
У самой Лоры грудь была куда больше, это еще сильнее бросалось в глаза на фоне ее тонкой кости, изящной худобы, а сейчас и вовсе было наглядно. Особенно когда Лора склонилась поближе, грудь к груди, тихонько сжала пальцами соски – сразу и свои, и Эмилии.
Эмилия ахнула, дрогнула и выгнулась навстречу, одновременно заливаясь жгучим румянцем. Затуманивающийся взгляд стыдливо скользнул в сторону. А вот Лора глаз не отвела. И победно улыбнулась:
– До чего же ты красивая! И, выходит, на тебя это действует не слабее, чем на меня! – не стала уж напоминать Эмилии, что та старше без малого вдвое, это же не ее вина, что до сих пор никто не ласкал ее ради нее… И нехорошо так думать, но ей-то, Лоре, поэтому повезло! – Ну что, продолжить или я сделаю что-то еще более…
Ответить Эмилия не могла – дар речи явно сдался под напором стыда и других не менее острых ощущений. Мелькнула мысль, что одного этого могло бы оказаться достаточно, но продолжения все же отчаянно хотелось, и рука словно по собственной воле скользнула за пояс чужих штанов.
– Ты же никогда… никогда так себя не трогала? – в этом Лора была почему-то абсолютно уверена.
– Нет… – зашептала Эмилия, теперь зажмурившись, и крепко. – Даже когда мылась… только водой поливала…
– Ну, тогда готовься к открытиям! Просто сосредоточь все желания в одной точке… вот в этой… – Лора потерла пальцем, сначала немножко, потом сильнее, – и ничего больше не делай.
Правда, Эмилия явно была и не в силах что-то делать – ее уносило на глазах. Да и сама Лора была недалека от этого. Упала рядом, прижалась, целуя – и удовольствие накрыло приливной волной до помутнения в глазах и в мозгу. И едва успела мелькнуть мысль – а ведь она даже не раздела Эмилию полностью, не видела ее всю…
Впрочем, ну о чем она, ночь только начинается. И их совместная жизнь тоже. И Лора всегда предпочтет считать – не с обмана начинается, а с великолепного сюрприза. И пусть никто никогда не узнает, как все обстоит на самом деле. Так же даже лучше.

Вместо эпилога
Не одни новобрачные Черулло в этот час были не особо одеты. Сандер с Ровеной валялись в траве, в цветах, тоже потихоньку улизнув из маленькой трапезной отца Джастина.
Конечно, если бы юная пара решилась совсем уж согрешить, они бы могли и домой пойти к кому-нибудь из них. Они просто хотели побыть наедине и позволить себе чуть больше.
До сих пор они только держались за руки и иногда целовались – невинно, как дети. Сандер все еще стеснялся, да, по правде сказать, и опасался – вдруг Риварес решит взять верх и наподдать рукой Ровены за малейшую вольность?
Сама Ровена уверяла, что не будет такого. Мол, только если ей совсем одиноко или нужно мнение человека с богатым и специфическим опытом, тогда она может с Артуром именно поговорить. А остальное время он растворяется в ней и живет ее жизнью. А ты, мол, милый друг, сам меня выбирал со всеми моими особенностями.
– Я и не спорю, – заметил Сандер. – Но ты же сама просила сперва только по-дружески, чтобы определиться…
– Я и определилась. И поняла, что мне мало!
Ровена подмигнула шальным, почти черным глазом. Напомнила Сандеру молодую, норовистую лошадку, готовую сорваться с места и унестись.
– Давай, – подначила она, – сегодня выпьем на свадьбе у твоей сестрички и в кураже хоть чуть дальше зайдем!
Собственно, Сандеру даже пить не требовалось – он уже сейчас удивлялся, каким чудом держит себя в руках. Но улыбнулся:
– Если что – мы с тобой следующими прямо и поженимся, обещаю!
– Ой, да не сомневаюсь я! – и с этими словами Ровена убежала переодеваться.
Правда, в ее понимании это просто значило «надеть все чистое, но в привычном стиле». Никаких платьев, даже если бы отец просил, в конце концов она ведь и не подружка невесты, потому что Стефани даже со своими красными глазами по определению выглядела как ангелочек, тихий и серьезный. И никаких лифчиков, частично потому что это попирание женских прав, частично – как реверанс в сторону Артура. Так и будет расстегнутая докуда можно пиратская рубашка и под ней маечка. Без бретелек – для большего соответствия образу. Так куда удобнее целоваться в цветах, направляя, подначивая смелеющего Сандера коснуться наконец груди, проступающей под тонкой тканью рубашки – совсем как у Артис. Эта мысль особо приятно волновала. В образе Артис так здорово было слиться обоим, объединить ощущения и снова поделить на двоих… только нет, вот это не про Сандера, а про обе ее личности. Передать Артуру – да, нам, девчонкам, вот так, когда вы это делаете! И отдаться потоку веселья и нежности, только вот…
– Да не бойся ты, – вот это уже Сандеру и вслух, точнее, торопливым шепотом почти в самые губы. – Ты что, думаешь, Риварес будет блюсти мою честь хлеще, чем брат, которого у меня нет, и чем отец, чей главный козырь – взгляд из угла «люди, не надо так»?
– Я не об этом думаю. Если верить моему отцу, на симпатичного мальчика мечтает посягнуть каждый второй, не считая каждого первого, а у Артура в юности ни пистолета не было, ни умения за себя постоять. Последствия так просто не проходят, знаешь…
– Черт. Вот об этом я как-то вообще никогда не задумывалась, а он, понятно, не делился… Что еще и это ко всем его травмам, – Ровена замерла, так и прижимая ладонь Сандера к бьющемуся сердцу. Так все равно было спокойнее. И приятнее. – Но ты не отступай, если тебя все это не пугает, просто пойдем вперед очень-очень медленно, времени у нас ну минимум до конца учебы. И думай только обо мне, смотри, будто видишь только меня, ради меня пусть все и происходит.
– Да, – только и смог он сказать, но глаза явно говорили больше слов. Ровена выдохнула, пытаясь сосредоточиться на собственных ощущениях, однако в голову упорно лезли картинки, ее мыслям явно не принадлежащие. Не пугающие, но весьма фривольные.
Знакомый голос, великолепная грудь прямо перед глазами, странные слова…
– Скажи, ты когда-нибудь думал о близости с мужчиной?
Красные пятна на собственных щеках, они аж чувствуются, собственный голос… как со стороны…
– Для меня с мужчинами… это не про близость. Не про такую. Это важно, это душу рвет… но нет, в таком смысле нет.
– Это понятно. Все эти душевные томления для меня как на ладони. Тогда поставлю вопрос иначе: думали ли мужчины о близости с тобой?Пытались ли тебя принуждать?
– Да, – голос стал совсем тихим, – и не раз. Но я всегда избегал этого каким-то чудом.
– Тогда тебе повезло. Уж не знаю, за молитвы матери или… Тогда, может быть, те новые горизонты, которые я могу приоткрыть, будут для тебя не только легким наказанием за все женские слезы, что из-за тебя пролились.
– О чем ты?
– Канзеон Босацу – божество двуполое.
Картинка расплылась, померкла… Ровена ощутила, что может выдохнуть и расслабиться окончательно.
– Все будет хорошо, – прошептала она, сама не зная до конца, к кому обращается, но понимая – ее услышали. И все действительно будет хорошо.
Даже если они с Сандером и вправду не будут спешить. Потому что куда и зачем, потому что свадьбу хочется честную. Просто поласкаются немножко в траве, пока никто-никто им не мешает. Ни живые, ни ушедшие, ни даже высшие существа.
* * *
Тем более, высшему существу было немного не до того. Оно было занято важным делом.
– Перестань дуться, Кэтрин. Ты же знаешь, я жду тебя. И всегда приму обратно. Если не ты, то кто же будет говорить мне правду?
– Ну уж как будто больше некому, – может, Кэт и была польщена, к ней не кто-то, а богиня лазит в окна, третий год не может успокоиться! – И тебя что, только такие партнеры заводят? А если я соглашусь… ты в принципе можешь сделать так, чтобы я забеременела?
– Вообще или от меня?
– От тебя, вообще я бы уже кого-нибудь нашла, подумываю об этом.
– Могу, конечно. Технически. А вот что до всех остальных сторон вопроса… Тут все не так просто. На небесах свои законы. И полукровки в эти законы не вписываются. По небесным меркам они считаются чем-то недопустимым. Убить, может, и не убьют, но жизни не дадут, все приличные дороги закроют и все такое прочее.
– Так, а вы до сих пор это терпите? И не обходите, и не боретесь? Я думала, ты в таком положении, что можешь творить что хочешь, ни за что не поверю, что у тебя нет детей от смертных! А если нет, то пора начинать! Екаи ведь уже вышли из подполья…
– И ты – одна из первых.
– Вот именно! Надо бороться!
– Я ценю твою отвагу, милая, но ни за что не подвергну такой опасности ни тебя, ни наше дитя. Мне много-много веков, но я ни разу так не рискнула. Сознательно ни за что не стала бы.
– А ведь могла бы. Просто объявить, что это высшая воля и вообще… Хотя не лучший подход, конечно, это прямое злоупотребление властью, а правильно – перестать считать это нормой!
– Подумай не о себе и не обо мне, а о ребенке. Каково будет ему?
Кэт махнула рукой.
– Вот уж не думала, что богиня может быть сапожником без сапог!
– Может. Как ни печально. Я еще даже почти абортница, хотя сама до конца не уверена. Я тогда изображала из себя человеческую женщину и инсценировала свою смерть.
– Мать моя китик…
И накатили воспоминания. Не свои, а переданные в ее разум, давние, но горькие. Как та травяная дрянь, которую поднесла Зите Рени старая цыганка.
– Пей. Погуляла, и хватит. Хорошо, что вернулась. Все забудется, а вот напоминания об этом ни к чему. Тем более – из плоти и крови. Может, ничего и не будет. Но это – чтобы наверняка. Пей до капли!
– …Я и выпила, – делилась сейчас богиня с Кэт, с ней первой. – Это был идеальный повод уйти, развязаться с человеческой жизнью. Отравилась, мол, и все. Будут они еще мне указывать! От Ривареса я ушла сама, потому что достал, да и рожать от такого никому не посоветую. Он же совершенно ненормальный, да еще и далеко не в первом поколении.
– А что было об этом беспокоиться? У тебя же всегда все под контролем! Не хотела – значит, и не забеременела бы!
– Я не знаю. Видишь ли, тогда я, можно сказать, приглушила свои силы до минимума. Хотела пожить, как живут люди. Со всеми их слабостями и риском. А теперь и мне не узнать – если что-то было, если душа успела воплотиться – то где она теперь. Про всех знаю, а здесь…
– Точно сапожник без сапог. Сочувствую, конечно, но поехала-ка я с Младой в Чехию. Пару лет там уже не бывала, а там прикольно.
Богиня снова вздохнула.
– Млада… И ведь тоже цыганское дитя, а к ней никогда не было ни капли страсти. Даже к Джемме я бы подкатила, если бы не знала точно, что ей все это даром не нужно, а вот Младу, уж скорее, любила по-матерински. Странно, правда?
– Ты думаешь, вы можете быть…
– И с равной вероятностью можем не быть. Так что не говори ей, пожалуйста, ничего. Это ничем не доказуемые домыслы.
– Ну да, а то ты меня знаешь.
– Знаю. Раньше я просила тебя молчать из-за небесных законов, но это – личное. Правда, можешь ей передать – если они собираются в космос ради приключений, то в добрый путь, а вот родню найти не получится.
– А это почему? Если Младины дети и дети Жюли на другой планете?
– Были. Но как не местные не могли участвовать в Армагеддоне и вернулись в круг перерождений. И, поверь, все уже нашлись. Это было долго, я сама не всех сразу вычислила, старые родственные связи исчезли почти все.
– И кто же?..
– К Жюли вернулись оба ее ребенка. Теперь одна родная, второй приемный, но не суть важно. И Млада наверняка знает или хотя бы догадывается, ведь Полина и Юлиус так давно у нее под крылом…
– Они?..
– Да, теперь они пара, и уже продолжают свой род маленькими екаями.
– Ну нормально, а я ей про «родить назло миру»!
– Ей, по-моему, и так отлично в любом случае, это ты проецируешь. Советую не зацикливаться на этом.
– На варианте с тобой точно не буду. Причины у тебя есть, так что никогда не решишься ведь. Предлагаю остаться друзьями. Все равно для тебя это все мимолетности.
– Хорошо, – вздохнула богиня. – В конце концов, впереди еще столько воплощений! Может случиться все что угодно…
– Кроме одного, – заметила Кэт. – Ты никогда не изменишься. И все мы будем и останемся для тебя просто рябью на поверхности пруда вечности. Что пятнадцать лет, что сорок, что сто…
– Может, ты и права. Остается только наблюдать за всеми вами. За моим племянником в новом воплощении, за теми, кто навсегда с ним связан, за остальной, может быть, моей родней… Но я не прощаюсь!

Декабрь 2020 – март 2021