Джордж Орвелл - Заметки о национализме

(Выдержки)

От редактора и переводчика.

Перечитав эссе Джоржда Орвелла, написанное в 1945 г, я поражен его проницательностью в отношении всевозможных сторон национализма/шовинизма, не потерявших  своего значения и сегодня (а может быть ставших еще более опасными).  Статья была написана главным образом для английской публики,  поэтому я сделал выдержки, которые должны заинтересовать более широкий круг. Найденный  в интернете русский перевод меня не удовлетворил, поэтому я сделал его заново. В будущем я возможно сделаю критической обзор статьи с учетом нынешних реалий.

В. Постников
25 апреля 2021
    
draft2

Где-то в своих трудах Байрон использует французское слово longeur,  и замечает мимоходом, что  хотя в Англии нет такого слова, несомненно у нас широко распространено данное явление.  Подобным образом, у нас есть широко распространенная сегодня привычка, сильно действующая на наши мысли почти по каждому поводу,  но которой пока не дали названия.  В качестве ближайшего существующего эквивалента я выбрал слово ‘национализм’,  но  вы сразу увидите, что я не использую его в обычном смысле, хотя бы потому, что возбуждаемые им эмоции не всегда относятся к тому, что называется нацией – то есть, единой расой или географической областью.  Его можно отнести к церкви или классу,  или же оно может  работать в чисто  отрицательном смысле, против чего-либо  или кого-либо, и без необходимости иметь некий конкретный объект для  лояльности.
…

Под ‘национализмом’ я понимаю прежде всего привычку полагать, что человеческие существа могут быть классифицированы как насекомые и что большие группы  из миллионов и десятков миллионов людей  могут с уверенностью быть объявлены ‘хорошими’ или ‘плохими’.[1] И во вторых ¬– и это гораздо более важно – я имею в виду  привычку приписывать человека к одной нации или отряду,  поместив его вне понятий «хороший», плохой» и  признавая за ним единственную цель: продвигать их интересы. Национализм нельзя смешивать с патриотизмом. Оба понятия обычно используются настолько туманно, что любое определение  может быть оспорено; тем не менее, следует провести между ними разграничение,  т.к.  эти понятия различны и даже могут быть противоположными. Под ‘патриотизмом’  я имею в виду привязанность к конкретному месту и конкретному образу жизни, которые человек  считает самыми лучшими, но которые не навязывает другим. Патриотизм по своей природе оборонителен, с военной и культурной точек зрения. Национализм, с другой стороны, неотделим от желания доминировать. Постоянная цель каждого националиста обеспечить больше власти и больше престижа, не для себя, но для нации или другой единицы, в которых он полностью утопил свою индивидуальность.

Пока сказанное применимо к самым одиозным и очевидным националистическим движениям в Германии, Японии и других странах, это довольно очевидно. Сталкиваясь с таким феноменом как нацизм, который мы видим снаружи, почти каждый из нас скажет о нем одно и тоже. Но здесь я должен повторить то, что сказал выше, а именно, что  использую термин ‘национализм’ за неимением лучшего. Национализм, в расширенном смысле, в котором я использую его, включает в себя такие движения и тенденции как коммунизм, политический католицизм, сионизм, антисемитизм, троцкизм и пацифизм, и не означает обязательно лояльность к правительству или стране,  и меньше всего к своей собственной стране; более того,  совсем необязательно, чтобы  для него фактически существовали  национальные единицы.  Приведу несколько очевидных примеров, еврейство, ислам, христианство, пролетариат и белая раса – все они являются объектами яростных националистических чувств: но существование отдельных объединений для них весьма спорно,  и нет ни одного, которое было бы признано в мире.

Также важно подчеркнуть еще раз, что националистическое чувство может быть чисто отрицающим. Есть, например, троцкисты, которые стали заклятыми врагами СССР, не имея соответствующей лояльности  к какой либо национальной  единице.  Если хорошо  в этом разобраться,  природа того, что я имею в виду под национализмом, становится намного яснее.  Националист – тот, кто думает исключительно, или главным образом, в терминах соревновательного престижа.  Он может быть либо утверждающим либо отвергающим националистом – то есть, он может  использовать свою ментальную энергию либо в  целях возвеличивания, либо принижения – но в любом случае его мысли вращаются вокруг побед, поражений, триумфов и принижений.

Он видит историю, в особенности современную историю, как бесконечный подъем  и упадок  властных единиц,  и каждое событие воспринимается им как демонстрация своего величия и как принижение своего заклятого врага.  Но,  в конечном итоге, важно не путать национализм с простым поклонением успеху. Националист не просто примыкает к сильнейшей стороне.  Напротив,  выбрав  сторону, он убеждает себя, что она наисильнейшая и продолжает держаться за свое убеждение, хотя факты могут быть совершенно против него. Национализм жаждет власти, искушаемый самообманом.  Каждый националист способен на самый вопиющий обман,  но поскольку считает, что служит чему-то большему, чем он сам, он уверен, что всегда прав.

Теперь, после этого длинного определения,  я думаю,  надо признать, что привычка, о которой я говорил, широко распространена среди английской интеллигенции,  и гораздо больше, чем среди остального народа.  Для тех, кто близко к сердцу принимает современную политику, определенные темы настолько заражены соображениями престижа, что по-настоящему рациональный подход к ним почти невозможен.  Из сотни примеров, можно выбрать такой. Вопрос:  Кто из трех больших союзников, СССР, Британия и США,  внесли наибольший вклад  в поражение Германии?  В теории, вполне возможно  дать обоснованный и наверное окончательный ответ.  На практике,  однако, необходимые расчеты сделать невозможно, потому как любой, кто задастся этим вопросом,  неизбежно увидит в нем соревновательный момент. Поэтому он начнет приводит аргументы в пользу России, Британии или Америки,  и только потом будет искать факты, подтверждающие его аргументы. И есть целая цепь подобных вопросов, на которые честный ответ может дать  только тот, кто лично не заинтересован в ответе  и мнение которого, вероятно, будет проигнорировано.  Отсюда, частично, удивительная неспособность в наше время получить политическую или военную оценку. Любопытно отметить, что из всех  ‘экспертов’  всех школ,  ни один не смог предвидеть такое событие как Русско-германский пакт 1939 г.[2]  И когда новость о пакте стала известна, он получил дичайший разброс объяснений,  и предсказаний, которые сразу же стали фальшивыми, потому что все основывались не на вероятностных прогнозах, а на желании сделать СССР другом или врагом, сильным или слабым.  Политические и военные комментаторы,  подобно астрологам,  могут пережить любую ошибку, потому что их преданные последователи ждут от них  подтверждение не фактов,  а националистической лояльности.[3]  И эстетические суждения, в особенности литературные суждения, часто искажаются в точно такой же мере, как политические.  Индийский националист, например,  не будет наслаждаться чтением Киплинга, а консерватор не оценит Маяковского,  т.е. всегда будет искушение ругать книгу с литературной точки зрения,  с которой читатель не согласен.  Люди с  сильным националистическим мировоззрением часто подсознательно подтасовывают факты,  не замечая своего обмана.

[Англия]

В Англии, если просто рассмотреть  число националистов, доминирующим видом будет  старомодный британский шовинизм.  Определенно он по прежнему широко распространен,  и гораздо больше, чем думает большинство.  Однако, в данном эссе, меня интересует главным образом интеллигенция,  среди которых шовинизм и даже патриотизм старого рода почти умер, хотя  меньшинство пытается его  возродить.
  Среди интеллигенции, доминирующей формой национализма является коммунизм ¬– я использую этот термин в самом широком смысле,  включая в него не только членов Коммунистической партии, но и ‘попутчиков’  и русофилов.  Коммунист, - тот, кто смотрит на СССР как на свое отечество и чувствует своим долгом оправдывать политику России и продвигать ее чего бы это ни стоило.  Очевидно, что таких людей сегодня  много в Англии, и их прямое и косвенное влияние велико.  Но и другие  формы национализма процветают; именно сравнивая различные формы, иногда  кажущиеся противоположными  можно получить общее представление о национализме.
…

Очевидно, есть существенное сходство между политическим католицизмом (пример: Честертон) и коммунизмом.  Такое же сходство есть между каждым из них и, например, шотландским национализмом, сионизмом, антисемитизмом или троцкизмом. Было бы чрезмерным упрощением считать, что все формы национализма одинаковы, даже  в отношении  ментальной атмосферы,  но есть определенные правила, которые выдерживаются во всех случаях.  Принципиальные характеристики националистической мысли следующие:

Навязчивость.
 Националист никогда не будет думать, говорить или писать  о вещах, не связанных с превосходством своего националистического  лагеря.  Любому националисту будет трудно, если вообще возможно, скрыть принадлежность к своему лагерю.  Любая завуалированная критика своего лагеря, или намек на достоинства враждующей организации,  наполняет его таким  стыдом, что он  сразу же делает опровержение.  Если избранный лагерь  - фактическая страна, такая как Ирландия или Индия,  он в целом будет  прославлять ее превосходство не только в военной силе и политических акциях, но в искусстве и литературе, спорте и языке, физической красоте населения, и возможно даже в климате,  природе и кухне.  Он продемонстрирует большую чувствительность в отношении таких вещей как  правильное вывешивание флагов, размеры лозунгов и порядок, с которым  называются страны.[4] Номенклатура играет весьма важную роль в националистической мысли.
  Страны, завоевавшие свою независимость или прошедшие через националистическую революцию, обычно изменяют свои названия, и любая страна или другое объединение, в которой бушуют страсти, будет иметь несколько названий, каждое из которых будет называться по-разному.
  Две стороны гражданской войны в Испании имели девять или десять названий, выражающих  различную степень любви и ненависти.  Некоторые из этих названий (напр., ‘Патриоты’, поддерживающие Франко,  или ‘Лоялисты’, поддерживающие правительство), откровенно говоря, вызывают вопросы,  и в таких странах две враждующие стороны не могут согласиться с названием соперника.  Все националисты считают своей обязанностью расширять свой язык в ущерб языку  соперника,  а среди англоязычных эта борьба принимает более тонкую форму борьбы диалектов. Так, англофонные американцы  отказываются использовать слэнг, если он имеет британское происхождение,  а за конфликтом между латинистами и германистами часто стоят националистические мотивы.  Шотландские националисты настаивают на превосходстве шотландцев «низин» (Lowland Scots), а социалисты, чей национализм принимает форму классовой ненависти, выступают против акцента дикторов Би-Би-Си и даже против широкого A.  Число примеров можно умножить. Националистическая мысль  часто создает впечатление о том, что ей не чужда магия –  вера в то, что вероятно  пришло из прошлого – сжигание или расстрел  изображений врагов.

Неустойчивость.
   Верность националистическим идеям не препятствует тому, чтобы их  передавать или принимать.  Начну с того, что, как я уже отмечал, они часто привязываются  к некоторым зарубежным странам.  Часто обнаруживается, что великие национальные лидеры  или основатели националистических движений даже не принадлежат стране, которую прославляют.  Иногда они явные иностранцы  или же пришли из периферии, где национальность сомнительна. Примерами являются Сталин, Гитлер, Наполеон, де Валера, Дизраэли, Пуанкаре, Бивербрук.
  Пангерманское движение было частично создано англичанином, Хьюстоном Чемберленом.  За последние пятьдесят или сто лет  передаваемый национализм (transferred nationalism) был обычным явлением среди интеллектуалов-литераторов.
 В отношении Лафкадио Хирна (Lafcadio Hearne)  перенос был из Японии, Карлейля и многих других -  из Германии,  и в наш век обычно из России.  Но в особенности интересен факт, что обратный ход  также возможен.  Страна или другое объединение, которым поклонялись годами, могут  вдруг стать  ненавистными, а некоторые новые объекты любви, почти без паузы, могут занять их место.   В первой версии "Обзора истории" Г. Дж. Уэлса и других его произведениях,  Соединенные Штаты приветствуются почти также нелепо, как Россия приветствуется коммунистами сегодня:  тем не менее, уже через несколько лет, такое некритическое восхищение превращается во враждебность. Ханжа-коммунист, который линяет за несколько недель или даже дней, и превращается  в такого же ханжу-троцкиста – обычный спектакль.  В континентальной Европе фашистские движения часто рекрутируют из коммунистов, а обратный процесс может произойти через несколько лет.  То, что остается неизменным, это состояние ума националиста; хотя объект его чувств постоянно изменяется или становится воображаемым.
  Но для интеллектуала, чужой национализм играет важную роль, о которой я уже кратко говорил в связи с Честертоном.  Это дает ему возможность стать еще более националистическим – более вульгарным, более глупым, более злым, более бесчестным –  чем если бы он оставался только в своей родной стране  в каком–либо объединении, о которых у него есть реальное представление.  Когда мы видим несвязную или хвастливую болтовню, написанную о Сталине, Красной армии, и т.д. довольно интеллигентными и разумными людьми, мы понимаем, что  произошло своего рода смещение мысли.  В обществах таких как наше, интеллектуал обычно не ощущает большой привязанности к своей стране.  Общественное мнение – т.е. та часть общественного мнения от которой он зависит –  не позволит ему ее иметь.
  Большинство народа  вокруг него  скептики  или безразличные люди, и он занимает ту же позицию из солидарности или простой трусости: в этом случае он оставляет национализм, но и не приближается к интернационализму.  Он все еще чувствует потребность в отечестве,  и  естественно ищет его за границей.  Найдя его, он будет испытывать в точности те же эмоции,  которые, как он считает, превозносят его лагерь. Бог, Царь, Империя, Юнион Джек – все эти выброшенные идолы могут возникнуть под другими именами,  и он будет поклоняться им с чистой совестью. 
 Чужой национализм,  а также использование козлов отпущения,  - путь спасения без изменения своего поведения.

Нечувствительность  к  реальности.
 У всех националистов  есть способность  не видеть связи между похожими фактами.  Британские тори  будут защищать самоопределение в Европе и противодействовать ему в Индии, не видя в этом противоречия. Действия  рассматриваются как хорошие или плохие не на основе их объективных характеристик, а в зависимости от того, кто за ними стоит, и нет никакого преступления  – в пытках, использовании заложников, насильственном труде, массовой депортации, заключении без следствия, подлоге,  покушении, бомбежках гражданского населения – не меняющих свой моральный цвет, если совершается ‘нашей’ стороной. Либеральная News Chronicle опубликовала в качестве примера шокирующего варварства,  фотографии русских, повешенных немцами, а затем, через год-два спустя опубликовала с теплым одобрением почти те же фотографии немцев, повешенных русскими.[5]  То же самое с историческими событиями.  История  рассматривается в основном  через националистическую призму, и такие вещи как Инквизиция, пытки в Звездной Камере,  походы английских пиратов (Сэр Франсис Дрейк, например, заживо топил испанских моряков), Эпоха террора во Франции, сотни расстрелянных героев индийского восстания,  или солдаты Кромвеля, резавшие бритвами лица ирландских девушек,  становятся нейтральными или даже похвальными, когда выполняются ради ‘правого’ дела.  Если оглянуться на последнюю четверть века,  трудно найти год без репортажей о зверствах  в некоторых частях света – в Испании, России, Китае, Венгрии, Мексике, Амритсаре, Смирне – поддерживаемых или отрицаемых английской интеллигенцией. Будут ли эти события  порицаемыми или нет, всегда решалось в соответствии с политическими предпочтениями.
   Националист не только не порицает зверства, совершаемые  с его стороны, но у него также есть замечательная способность не слышать о них.  Целых шесть лет английским поклонникам Гитлера удавалось ничего не знать о существовании Дахау и Бухенвальда.  И те, кто кричит громче всех о немецких концентрационных лагерях, часто в совершеннейшем неведении или не хотят знать о  концентрационных лагерях в России.  Такие чудовищные события, как голод на Украине в 1933 г,  повлекший смерть миллионов людей, обошли внимание большинства английских русофилов.  Многие англичане почти ничего не слышали о казнях немецких и польских евреев во время нынешней войны. Их собственный антисемитизм  не позволил этим преступлениям войти в их сознание. В националистической мысли  есть факты, одновременно правдивые и ложные,  известные и неизвестные.  Хорошо известный факт может быть настолько невыносим, что его обыкновенно выталкивают  из сознания и не дают войти в логический процесс,  или же не признают вообще как факт.
   Каждого националиста преследует вера в то, что прошлое можно изменить.  Он проводит  время  размышляя о фантастическом мире, в котором все происходит как он считает нужным –  например, об успешной Испанской Армаде  или о крушении Русской революции в 1918 г –  и перенесет фрагменты своего мира в книги по истории при каждом удобном случае. Большинство пропагандистских сочинений нашего времени это настоящий подлог.  Факты подминаются, даты заменяются,  цитаты приводятся без контекста и подстраиваются чтобы исказить их смысл.  События, которые не должны были происходить, замалчиваются или полностью отрицаются.[6]  В 1927 г  Чан Кай-Ши сварил живьем сотни коммунистов, но буквально через десять лет стал одним из героев левых. Пересмотр мировой политики привел его в анти-фашистский лагерь, поэтому левые почувствовали, что сжигание коммунистов ‘не имеет значения’,  или возможно его вообще не было.  Главная цель пропаганды, конечно, повлиять на текущее общественное мнение, но те, кто переписывают историю, вероятно, верят, что делают  важное дело, вбрасывая факты в историю.  Когда становится очевидным хитрый подлог с целью показать, что Троцкий не играл большой роли в  гражданской войне в России,  трудно поверить, что ответственные люди могут так откровенно врать.  Возможно они считают, что их версия случившегося должна оправдываться Богом.
   Безразличие к объективной правде усиливается отделением одной части мира от другой, что еще сильнее затрудняет возможность выяснить, что же происходит на самом деле.  Всегда существует  сомнение в отношении большинства событий.
  Например, невозможно подсчитать с точностью до миллиона, возможно, десятков миллионов, число  погибших в настоящей войне. Бедствия, о  которых все время сообщается, – сражения, массовые убийства, голод, революции  –  могут вызвать у обывателя чувство нереальности.  У него нет возможности проверить факты,  и он даже не уверен, что они в действительности  произошли,  поскольку представлены  в совершенно различной интерпретации из разных источников.  Кто был прав, кто виноват в Варшавском восстании в августе 1944 г?  Правда ли, что у немцев были газовые печи в Польше?  Кто был на самом деле виновен в массовом голоде в Бенгалии ?  Возможно истину можно обнаружить,  но факты будут настолько бесчестно представлены во всякой газете, что можно простить обывателя за то, что у него будут ложные взгляды на события или вообще не будет никаких. Общая неопределенность в отношении того, что происходит, приводит к безумным теориям. 
  Поскольку ничего нельзя достоверно доказать или опровергнуть,  наиболее очевидный факт может отрицаться. Более того, несмотря на вечную болтовню о власти, победах, поражениях, реваншах,  и т.п.,  националист часто вообще не интересуется тем, что происходит в мире.  Он хочет только чувствовать, что его собственная организация действует лучше, чем некая другая организация, и он может таким образом легко «победить» своего противника, без всякой проверки фактов. Вся полемика националиста сводится к беспочвенным спорам.  Они всегда беспочвенны, поскольку каждый раз он верит, что выиграл сражение.  Некоторые националисты недалеко ушли от шизофрении, т.к. чувствуют себя на высоте и  погружены в мечты о власти и победах, не имеющих ничего общего с реальностью.

Я проанализировал ментальные привычки, общие для всех форм национализма. Далее я провожу классификацию этих форм,  но очевидно, невозможно дать исчерпывающего описания.  Национализм  - необъятная тема. Мир раздираем бесчисленными заблуждениями и ненавистью, пересекающимися  и чрезвычайно запутанными,  и некоторые, наиболее зловещие формы, пока еще не дошли до европейского сознания. 
  В данном эссе, я исследую национализм среди английской интеллигенции.  У нее, в гораздо большей степени, чем у простых англичан,  национализм  не смешан с патриотизмом и поэтому может изучаться в чистом виде.  Ниже я привожу разновидности национализма, процветающих в настоящее время среди английских интеллектуалов,  с необходимыми комментариями.  Удобно рассмотреть три главных разновидности,   Утверждающий (Positive), Передаваемый (Transferred) и Отрицающий (Negative),  хотя  некоторые его варианты  могут не вписываться в одну категорию:

УТВЕРЖДАЮЩИЙ НАЦИОНАЛИЗМ

1. Нео-торизм.  Представлен такими людьми как  Лорд Элтон, A. П.  Герберт,  Дж. М. Янг, профессор Пикторн,  литературой Комитета реформ Тори и такими журналами как New English Review и Nineteenth Century and After.  Реальной движущей силой нео-торизма, придающей ей националистический характер и отличающей его от обычного консерватизма,  является желание не  признавать, что британское могущество и влияние  угасло. Даже те, кто достаточно реалистичен, чтобы видеть ослабление британского военного потенциала,  будут утверждать, что ‘английские идеи’ (обычно оставленные без расшифровки) должны доминировать в мире.  Все нео-тори будут анти-русскими,  хотя иногда главный упор будет на анти-американизме. 
  Важно то, что данная школа мысли  кажется нашла почву среди молодых интеллектуалов,  иногда экс-коммунистов,  прошедших через обычный процесс разочарования.  Англофоб, вдруг превратившийся в ярого про-британца, довольно знакомая фигура.  Писатели, относящиеся к этой тенденции:  Ф. А. Войт, Мальком Маггеридж, Ивлин Во, Хью Кингсмилл, и психологически близкую позицию разделяют Т.С. Элиот, Уиндам Льюис и их последователи.

2. Кельтский национализм. Валийский, ирландский и шотландский национализм имеют различия, но едины в своей анти-английской ориентации.  Члены всех трех движений выступают против войны, продолжая называть себя про-русскими,  и  самые сумасшедшие даже умудряются быть одновременно про-русскими и  про-наци.  Но кельтский национализм не то же самое, что англофобия. Его движущей силой остается вера в прошлое и будущее величие кельтского народа, и он сильно окрашен в радикализм. Предполагается, что кельт духовно выше, чем англо-саксонец –  проще,  более креативен, менее вульгарен, менее сноб и т.д.  – но обычная жажда власти скрыта под поверхностью.  Один из симптомов ее -  иллюзия того, что Ирландия, Шотландия и даже Уэльс могут сохранить свою независимость без помощи и ничем не обязаны британцам. Среди писателей, хорошими примерами этой школы могут послужить Хью Макдиармайд и Шон О’Кейси. Ни один из современных ирландских писателей, даже такие как Йейтс или Джойс, не могут быть свободными от печати национализма.

3. Сионизм. У него необычные характеристики для националистического движения,  но американский вариант представляется более радикальным и злокачественным, чем британский.  Я отношу его к категории Прямого, а не Передаваемого национализма, потому что он процветает исключительно среди самих евреев.  В Англии,  по нескольким  нелепым причинам, интеллигенция в своем большинстве про-еврейская по вопросу Палестины, но не отличается радикализмом.  Все англичане доброй воли настроены про-еврейски, т.е. не поддерживают  преследование евреев нацистами.  Но фактическую националистическую приверженность или веру в природное превосходство евреев, трудно найти среди неевреев.

ПЕРЕДАВАЕМЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ

1. Коммунизм
2. Политический католицизм
3. Отношение к цветным. Прошлое презрительное отношение  к ‘аборигенам’  в значительной степени ослабло в Англии,  и различные псевдо-научные теории, подчеркивающие превосходство белой расы, были оставлены.[7]  Среди интеллигенции, отношение к цветным резко изменилось, т.е. теперь  они верят в природное превосходство цветных рас.  Это все более распространено среди английских интеллектуалов,   скорее возможно в результате мазохизма и сексуального расстройства, чем в результате контактов с восточными и негритянскими националистическими движениями.  Даже среди тех, кто не очень озабочен вопросами цвета кожи, снобизм и подражание имеют сильное влияние.  Любой английский интеллектуал вызовет скандал, если заявит о превосходстве белой расы над цветной, в то время, как противоположное заявление никого не  заденет.  Националистическое  отношение в цветным расам обычно основано на  мнении, что их сексуальная жизнь богаче,  и по этому поводу существует большая тайная мифология  в отношении сексуальной силы негров.

4. Классовое чувство  существует среди интеллектуалов высшего и среднего класса, но только в  обратной форме,  - т.е.  они верят в превосходство пролетариата.  Здесь опять, среди интеллигенции,  давление общественного мнения преобладает.  Приверженность национализму в отношении пролетариата,  и самая яростная  теоретическая ненависть к буржуазии,  часто со-существует с обычным снобизмом.

5. Пацифизм.  Большинство пацифистов либо принадлежат к обскурантистским сектам, либо просто гуманисты, возражающий против лишения жизни и предпочитающие не развивать далее эту мысль.  Но есть меньшинство интеллектуалов-пацифистов, чей реальный, хотя и не признаваемый мотив -  это ненависть к западной демократии и восхищение тоталитаризмом.  Пацифистская пропаганда обычно кипит вокруг  того, что обе [воюющие] стороны плохие, но если присмотреться к выступлениям молодых интеллектуалов-пацифистов,  можно обнаружить, что они  направлены почти всегда против Британии и Соединенных Штатов.  Более того,  они как правило не осуждают насилие как таковое, но только насилие, применяемое в защиту западных стран. 
 Русских,  в отличие от британцев, не осуждают за защиту военными методами,  и вся пацифистская пропаганда данного типа избегает упоминания о России и Китае. В ней не говорится, что индусы должны воздерживаться от насилия в своей борьбе против Британии.  Пацифистская литература изобилует подобными  высказываниями, которые подразумевают, что такие деятели как Гитлер предпочтительнее таких как Черчилль,  и что насилие вероятно допустимо, если оно  в достаточном количестве. 
 После падения Франции,  французские пацифисты, столкнувшиеся с реальным выбором, который не пришлось делать англичанам, в большинстве своем пошли к нацистам, причем в Англии некоторое количество примкнули к чернорубашечникам.  Пацифистские писатели хвалили Карлейля,  одного из интеллектуальных отцов фашизма.  В целом, трудно освободиться от чувства, что среди пацифистской интеллигенции  есть некоторые,  кто тайно восхищается властью и успешным применением жестокости. Их ошибкой было восхищаться Гитлером, но это восхищение может быть легко переориентировано.

ОТРИЦАЮЩИЙ НАЦИОНАЛИЗМ
 
1. Англофобия. Внутри интеллигенции, ироническое и слегка враждебное отношение к Британии более или менее обязательное,  но во многих случаях это искреннее чувство.  Во время войны оно проявлялось в пораженчестве интеллигенции,  которое продолжалось до тех пор, пока не стало ясно, что государства Оси не победят. 
 Многие  с нескрываемым удовольствием  узнали, что Сингапур пал или что британцев вытеснили из Греции,  а также отмечалась поразительное нежелание  поверить в хорошие новости,  например, в победу при Аль-Аламейне  или в число сбитых немецких самолетов в Сражении за Британию. Английские левые интеллектуалы не хотят, конечно, чтобы немцы или японцы выиграли войну, но многие не возражали бы, если бы их страна была  унижена,  и хотели бы, чтобы окончательная победа была за русскими,  или возможно американцами, но не Британией. В заграничной политике многие интеллектуалы следуют тому принципу, что любая сила, поддерживаемая Британией - это ошибка.  В результате, такое ‘просветление’  в большой степени просто отражение политики консерваторов.  Англофобия всегда может обратиться вспять,  отсюда хорошо известный спектакль, когда пацифист -  в одной войне, и  ястреб в следующей.

2. Антисемитизм. В настоящее время  мало свидетельств об антисемитизме, поскольку  ввиду преступлений нацистов каждый мыслящий человек должен быть на стороне евреев.  Любой образованный человек, услышав слово ‘антисемитизм’, должен откреститься от него,  причем анти-еврейские выпады пропали из всех литературных классов.  На самом деле, антисемитизм по-видимому широко распространен, даже среди интеллектуалов,  и заговор тишины, вероятно только усиливает его. Левые не застрахованы от него,  и  возможно такое отношение вызвано тем, что троцкисты и анархисты  могут быть евреями. Но естественнее его ожидать у тех, кто симпатизирует консерваторам,  подозревающим, что евреи ослабляют национальную мораль и разбавляют национальную культуру.  Нео-тори и политические католики всегда готовы к нему, по крайней мере,  в определенный период.

3. Троцкизм. Этот термин используется настолько неопределенно, что в него можно включить анархистов, демократов-социалистов и даже либералов.  Я использую его здесь для определения доктринальных марксистов, главный мотив которых – враждебность к сталинскому режиму.  Троцкизм лучше всего изучать по мутным памфлетам или статьям подобно Социалистическому воззванию, чем по собственным работам Троцкого,  который ни в коем случае не был человеком одной идеи.  Хотя в некоторых местах, например в Соединенных Штатах, троцкизм смог привлечь значительное число симпатизирующих людей и создать организованное движение с маленьким фюрером,  его призывы, в основном, негативные. Троцкист против Сталина, в то время как коммунист за него,  и как большинство коммунистов, он хочет не столько изменить внешний мир, сколько почувствовать, что  сражение проходит в его пользу.  В каждом случае,   у него есть одна и та же фиксация  на  предмете, та же неспособность подняться до действительно рационального мнения и учесть реалии.
 Тот факт, что троцкисты - везде преследуемое меньшинство,  и  их часто обвиняют, например в сотрудничестве с фашистами,  что абсолютная ложь, создает впечатление, что троцкизм интеллектуально и морально превосходит [сталинский коммунизм];  но я сомневаюсь, что между ними есть разница. Наиболее типичные троцкисты, это экс-коммунисты,  и все они приходят из одного из левых движений. Ни один из коммунистов, если он не привязан годами к своей партии по привычке,  не застрахован в том, чтобы не очутиться внезапно в рядах троцкистов.

  Обратный процесс не происходит часто, хотя и непонятно, почему.
В приведенной выше классификации,  я часто делал преувеличения, сильно упрощал, делал необоснованные предположения и  не рассматривал вполне достойных мотивов.  Это было неизбежно, потому что в данном эссе я попытался изолировать и определить тенденции, существующие в наших умах и мешающие рассуждать.  Важно теперь подправить сильно упрощенную картину.  Начнем с того, что нельзя утверждать, что каждый, даже интеллектуал, заражен национализмом.  Во-вторых, национализм может появляться и проходить, он также  может быть ограниченным.  Разумный человек может  частично поддаться его мотиву, частично посчитать его абсурдом, может забыть о нем на долгое время, вспоминая  только в периоды злости или сентиментальности, или когда он уверен, что ничего серьезного  он не приносит. 
 В-третьих,  националистическая вера  может приниматься и без националистических мотивов. В-четвертых,  некоторые виды национализма, даже которые отвергаются, могут со-существовать в одном человеке.

Все время я говорил, ‘националист делает это’  или ‘националист делает то’,  исключительно ради иллюстрации крайностей у националиста, не имеющего нейтральных зон в сознании и не заинтересованного ни в чем, кроме  борьбы за власть.  В самом деле, таких людей довольно много, но они не заслуживают расстрела.  В реальной жизни мы должны бороться против  Лорда Элтона, Д.Н. Притт, Леди Хьюстон, Эзры Паунда,  Лорда Ванисттарта,  Отца Кафлина и всех остальных из их скучного племени, а их интеллектуальные недостатки вряд ли заслуживают упоминания.
  Помешательство на одном пункте  неинтересно, и тот факт, что ни один националист-фанатик  до сих пор не написал книгу, которую стоит прочитать, имеет освежающий эффект.  Но когда  полагается, что национализм не везде победил, что все еще есть люди, которые выносят здравые суждения,  я напомню об Индии, Польше, Палестине, гражданской войне в Испании, московских процессах, американских неграх, русско-германском пакте и многих других неотложных проблемах–  которые не могут широко обсуждаться. Элтоны и Притты и Кафлины,  каждый из них – огромный рот, кричащий одну и ту же ложь, очевидно крайние случаи, но мы обманываем себя, если не понимаем, что в определенные моменты  мы похожи на них всех. Как только мы заденем за живое -   самые большие доброхоты  и  милые люди могут внезапно превратиться в злостных врагов, готовых  ‘разорвать’ своего противника.
...

Если кто-нибудь затаит у себя  националистическую приверженность или ненависть, определенные достоверные факты,  будут недопустимы.  Вот несколько примеров. Ниже я выписал пять типов националиста,  против которых  я выставляю факт,  который данный тип полагает невозможным принять,  даже в своих тайных помыслах:

Британский тори:  Британия выйдет из данной войны с ослабленной властью и престижем.

Коммунист: Если бы не помощь Британии и Америки, Россия была бы разгромлена Германией.

Ирландский националист: Ирландия (Eire)  может остаться независимой только с помощью британской защиты.

Троцкист:  Режим Сталина принимается массой русских.

Пацифист:  Те, кто ‘отвергают’ насилие, могут так поступать только потому, что другие совершают насилие от их имени.

Все эти факты  совершенно очевидны, если не учитывать эмоции:  но для указанных лиц в каждом случае они  невыносимы, и поэтому отвергаются, причем на этом отрицании строятся фальшивые теории. Я возвращаюсь к  поразительной неспособности предвидеть военный характер настоящей войны. Я думаю будет справедливо сказать, что интеллигенция  больше ошибалась  в предсказаниях, чем обычные люди,  и что ее подводило чувство  принадлежности к партии.  Средний интеллектуал среди левых  верил, например, что война была проиграна в 1940 г,  что немцы займут Египет в 1942 г,  что японцев никогда не вытеснят из завоеванных ими землях,  и что англо-американские бомбежки  не волнуют Германию.  Он верил в эти вещи, потому что его ненависть в британский правящий класс не давала ему  признать, что британские планы успешно завершатся.  Нет предела глупости, если человек находится во власти таких чувств.  Я слышал, например, как кто-то уверенно заявлял, что американские войска направлены в Европу не для того, чтобы сражаться с немцами, а чтобы сокрушить английскую революцию.  Надо принадлежать к интеллигенции, чтобы в такое поверить:  простой человек не может быть таким дураком.  Когда Гитлер напал на Россию,  официальные лица МВД издали ‘памятку’, предупреждение о том, что Россия может пасть через шесть недель.  С другой стороны, коммунисты рассматривали каждую фазу войны как  победу России, даже когда русские были отброшены назад, до самого Каспийского моря и потеряли несколько миллионов, взятых в плен.  Нет необходимости множить примеры. Дело в том, что как только появляются  страх, ненависть, ревность и жажда власти, чувство реальности пропадает.  И как я уже указывал, пропадает также  понимание того, кто прав, а кто нет. Не может быть никакого преступления, если его совершает ‘наша’  сторона.  Даже, если оно не отрицается, даже если признается в интеллектуальном плане – в  эмоциональном,  по-прежнему, оправдывается.  Там, где правит лояльность, жалости нечего делать.

Причина подъема и распространения национализма – слишком сложный вопрос, чтобы  здесь поднимать.  Достаточно сказать, что в тех формах, в которых он выступает среди английских интеллектуалов,  он представляет собой искаженное отражение жутких мировых войн, и его самые отвратительные стороны  стали возможны  с разрушением патриотизма и религии.  Если следовать этой мысли,  есть опасность придти к консерватизму  или политическому квиетизму. Можно допустить, например – и это вероятно, правда – что патриотизм – это прививка против национализма, что монархия -  защищает от диктатуры,  и что организованная религия –  защита от предрассудков. Или, можно опять допустить, что  нет беспристрастных  мнений, что все убеждения и поиск причин сопряжены с ложью, глупостью и варварством;  и что часто выдается как резон не участвовать в политике.  Я не принимаю этот аргумент, хотя бы потому, что в современном мире ни один человек, называющий себя интеллектуалом, не может быть свободным от политики, т.е. быть равнодушным к ней.
 
 Я думаю, надо заниматься политикой –  я использую это понятие в широком смысле –  и иметь свои предпочтения, т.е. человек должен понимать, что некоторые причины объективнее других, даже если они  достигаются  запрещенными методами.  Что касается  националистических  любви и ненависти, о которых я говорил,  для большинства из нас это просто поза, хотим мы этого или нет.  Можно ли от них освободиться, я не знаю,  но верю, что с ними можно бороться,  и в этом собственно и состоит моральное усилие.  Прежде всего, надо выяснить, что за человек,  каковы его чувства,  а потом признать за ним неизбежные предрассудки.  Если вы ненавидите и боитесь России, если вы завидуете богатству и силе Америки,  если вы презираете евреев,  если у вас чувство неполноценности по отношению к британскому правящему классу,  вы не избавитесь от этих чувств с помощью рассуждений.  Но вы, по крайней мере, признаете, что у вас они есть, и постараетесь не допустить их отраву  в ментальные процессы. Эмоциональные всплески,   неизбежные и возможно даже необходимые для политических действий,  должны  постоянно находиться рядом с признанием реальности. Но это, повторяю, требует моральных усилий  и современной английской литературы,  пока она живо реагирует на главные проблемы нашего времени и показывает, готовы ли мы к таким усилиям.


ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА
[1] Нация,  и даже более расплывчатые сущности, такие как католическая церковь или пролетариат, обычно  воспринимаются как индивидуумы и часто называются ‘она’. Явно абсурдные замечания, вроде ‘Германия от рождения - изменник’, можно найти в каждой газете,  а  безмозглые обобщения  о национальном характерее (‘Испанец – природный аристократ’ или ‘Каждый англичанин  - обманщик’) слышим на каждом углу. Данные обобщения часто ни на чем не основаны,  но привычка их делать остается,  и даже люди с международным престижем, напр., Толстой или Бернард Шоу,  не свободны от них.
[2] Несколько писателей консервативного толка, такие как Питер Друкер, предсказали соглашение между Германией и Россией, но ожидали от него постоянного фактического союза. Ни один марксист или писатель левого толка не подошел даже близко к  допущению такого Пакта.
[3]  Военных комментаторов в прессе, в своем большинстве, можно классифицировать как про-русских или анти-русских, про-Блимпа или анти-Блимпа.  Такие промахи, как вера в непроницаемость Линии Мажино, или предсказание о том, что Россия завоюет Германию за три месяца,  пошатнули из репутацию, поскольку они всегда говорили то, что от них хотели услышать.  Два военных критика, более всего принимаемых интеллигенцией, это капитан Лидделл Харт и майор-генерал,  первый учит, что защита сильнее, чем нападение, а второй, что нападение сильнее защиты.  Это противоречие не помешало тому, что обоих принимает одна и та же публика.  Скрытая причина моды на них в левых кругах в том, что они спорят с Военным  министерством.
[4] Определенное число американцев выразили неудовольствие, потому что  ‘англо-американский’  - это нормальная форма использования этих слов.  Они предложили ее заменить  на ‘американо-британский’.
[5] News Chronicle  посоветовала  читателям посмотреть новый фильм с показом экзекуции, с близкого расстояния.  Star опубликовала, с видимым одобрением,  фотографии обнаженных женщин-коллаборационистов, затравленных парижской толпой. Эти фотографии удивительным образом напоминают фотографии нацистов о травле евреев берлинской толпой.
[6]  Примером является Русско-германский Пакт, который был вычеркнут из общественной памяти как можно скорее.  Русский корреспондент рассказал мне, что упоминание о Пакте уже исключено из  ежегодников  о политических событиях.
[7] Хорошим примером является предрассудок о солнечном ударе.  До недавнего времени считалось, что  белые расы более подвержены солнечному удару, чем цветные, и что белый человек не может безопасно идти  по тропическому солнцепеку без пробкового шлема.  До сих пор нет подтверждения этой теории, но она послужила доказательство о различии между ‘аборигенами’  и европейцами. Во время настоящей войны  эту теорию быстро убрали и целые армии шагали в тропиках без шлемов.  Предрассудок о солнечном ударе до сих пор  сохранился у английских врачей в Индии.

Polemic, GB – London, 1945


 *  *  *

Заметки о национализме  - эссе, законченное Джорджем Орвеллом в мае 1945 г и опубликованное в первом номере британского журнала "Magazine of Philosophy, Psychology, and Aesthetics" Polemic, в октябре 1945 г.
Орвелл обсуждает  национализм и доказывает, что он вынуждает людей  отказаться от здравого смысла и не замечать фактов.   В эссе, Орвелл обеспокоен возросшим влиянием националистических чувств  во многих странах Европы и мира.
Эссе было вскоре переведено на французский, голландский, итальянский и финский языки   (в последнем национализм назван шовинизмом) в сокращенном виде, без частей, имеющих особый интерес для британских читателей. Первый немецкий перевод опубликован в  20 января 2020 г.  – из Википедии