Наша Моняша. Держи и охраняй!

   Проснулась рано утром от пения птиц. Лежала и слушала их поистине волшебные трели. Пели всего две птицы: одна с соседнего участка, другая из лесополосы, поочередно, не перебивая друг друга. Одна начинала издавать витиеватые звуки и лишь когда заканчивала, то же самое начинала другая.
   Вставать не хотелось, так бы лежала и слушала. Да не проспать бы, нужно до работы успеть заскочить домой.  Посмотрела на будильник – начало пятого. Можно было бы еще час – полтора поспать, но именно от этого сон  как рукой сняло.
   Стала рассматривать потолок – мансарда требует ремонта. Там обои испачканы, в другом месте вообще отошли от стены. Позорище. А я так люблю спать именно в мансарде. Здесь и  воздух сухой, пахнущий деревом, и  дышится легче, да и просторнее, чем на  спальном этаже.
    Нужно идти в отпуск и не по морям скакать, а ремонтом дачи заняться.
   Чтобы окончательно не испортить себе настроение и так хорошо начатый день, вышла на балкон. Волга, как на ладони. Конечно, участок далековат от дома, зато какая красота! И искупаться можно, и с удочкой вдоль берега походить. А поздними вечерами полюбоваться с балкона на проплывающие мимо туристические теплоходы. В ночной тишине слышно каждое слово, произносимое на палубе, словно сверкающий иллюминацией плавучий домик движется под окном.
   Слева, из-за поворота реки, огненным шаром поднимается солнце. Значит, опять будет жаркий день. Что  поделать, в июне всегда так.
   Моника, наша собака, отдыхающая на площадке наружной лестницы, резко поднялась и замурзилась. Шерсть в холке, тело и даже уши приняли боевую стойку. Проследив за ее взглядом, наткнулась на фигуру молодого человека в красной клетчатой рубашке. Он с  хозяйским видом собирал клубнику на   четвертом участке от нашего, на противоположной стороне улицы.
   Сердце заколотилось в бешенстве. Хозяйкой участка была женщина, не обременяющая себя материнскими чувствами. От первого брака у нее была замечательная девочка  одиннадцати лет Любаша. У Любаши была четырехлетняя сестричка Ирочка. Мы никогда не видели Любашу без младшей сестренки. И даже во дворе, по словам очевидцев, они гуляли вместе. Ирочка, как большинство деток ее возраста, часто капризничала и просилась на руки, но мы не слышали, чтобы Любаша из-за этого повышала на нее голос. Сама как тонкая тростиночка, она брала малышку на руки и, сгибаясь от тяжести, несла ее. Господи, как же было жаль девочку!
   В начале дачного сезона, сразу после майских праздников, очередной ухажер мамы девочек привез автомобильный прицеп навоза. Это был тот редкий случай, когда мы с моей соседкой Александрой Васильевной были рады, что прицеп не МАЗовский, потому что, отдав девочкам распоряжение перетаскать навоз на участок, горе-мамаша укатила с   очередным «другом» на отдых.
   - Да, и не забудьте грядки клубничные унавозить!- напоследок крикнула она девочкам строгим голосом из открытого окна отъезжающей машины.
    Картина не для слабонервных: две девулечки, одна большими оцинкованными ведрами, другая маленькими детскими пластмассовыми, весь день перетаскивали этот чертов навоз.
    Все внутри сжималось от жалости к трудяжкам. Аллександра Васильевна к вечеру  с пакетом вкусно пахнущих свежеиспеченных пирожков отправилась к девочкам.
   - Вот это вы даете, помощницы!- искренне удивилась она при виде практически исчезнувшей  кучи. – Да вы хоть ели что- нибудь? Поешьте, пока горяченькие.
     - Спасибо, мы ели, нам ничего не надо,- засмущалась Любаша, когда Шурочка протянула ей пакет.
     - Ничего мы не ели, - возмутилась малая,-  мама сказала, чтобы Люба мне суп сварила, а она не варит.
    И Ирочка смело ухватила пакет с пирожками, тут же сунула в него руку, при этом показав старшей сестре язык.
    Любаша что-то хотела сказать в оправдание, но, похоже, сил не было даже на это.
    Александра Васильевна прижала девочку к себе, погладила по голове и поцеловала в темечко.
    - Приходите к нам вечером на чаек, не стесняйтесь, - пригласила она девочек на наши вечерние посиделки.
   - Спасибо, тетя Шура, но мы пораньше спать ляжем, устали очень, - и из Любочкиных глаз беззвучно покатились крупные слезы. – А мы еще не всю клубнику засыпали.
     Александра Васильевна заглянула через открытую калитку и присвистнула.
    - Любаша, куда вам столько клубники?
   - Мама сказала, что будет ее сдавать и купит нам с сестрой обновки,- с надеждой, что это будет именно так, произнесла Любаша.
   На вечерних дачных посиделках после обсуждения дневных событий от расстройства даже петь не захотелось. У горе-мамаши было одно преимущество – она не принимала спиртного, совсем. Никто никогда не видел ее под воздействием зелья. Поэтому органы опеки, куда соседи по дому неоднократно обращались, разводили руками.

   
        И вот теперь, видя, как какая-то наглая личность пользуется результатом детского труда, оставить это безнаказанным? Быстро спускаюсь на второй этаж и бужу мужа.
   - Павел, на соседской даче клубнику воруют! Там, где Любашка с Ирочкой навоз перетаскивали!
    При упоминании этих имен, муж просыпается мгновенно и, на ходу натягивая брюки, отдает Монике команду:
    - Моня, чужой! Держи  и охраняй! – что означало, что собака должна остановить непрошенного гостя и не давать ему двигаться. А той только того и надо! Махнув через двухметровый забор, она с легкостью пересекла часть улицы, перепрыгнула через калитку соседей и тут же лапами прижала воришку к земле, прыгнув на него со спины. При этом она не издала ни звука. Лишь когда застигнутый врасплох не на шутку испугавшийся наглец попытался встать с колен, собака грозно зарычала прямо ему в ухо.  Мы никогда не волновались по поводу того, что Моника может кого-то укусить. Этому тоже можно обучить собаку. Но это знали мы, хозяева. На остальных грозный вид озлобленной овчарки действовал в крайней степени устрашающе.
     Павел появился на даче не спеша. Огляделся, оценил обстановку: парень был один, на грядке валялось ведро с рассыпанной из него клубникой, другое ведро стояло на крылечке домика, ожидало своей очереди.
 - Ну и что мы делаем на чужой даче? – строго, но все же ровным голосом спросил он пришельца. – Только разговаривай спокойно, моя собака не переносит громкого голоса.
   - Слышь, мужик, ну убери собаку, прошу тебя, слюни на голову капают, - плачущим голосом стал просить незваный гость.
    - На вопрос отвечай! - начинал сердиться Павел. Но все же взял Монику за ошейник и дал ей команду сидеть рядом.
    Парень поднялся с колен, с чувством большого страха развернулся лицом к мужу и заикающимся голосом промямлил:
    - Да я за клубникой зашел… чуть-чуть… на закусь…
   - В четыре утра? Пол - ведра на закусь?! А рожа не треснет?!- Павел начинал закипать не на шутку.
   - Ну не злись, мужик, и…убери совсем собаку,… я их с детства боюсь…- размазав все свое достоинство, умолял парень. – Ну что ты так за эту клубнику? Твоя что ли?
     Эти слова были явно лишними. Обида не просто за сам факт воровства, а за девчонок, пашущих на этой даче больше матери, взорвали Павла. Он схватил нахала за грудки и прошипел ему прямо в лицо:
   - И не твоя! Ты понял?!
   Возбуждение хозяина передалось собаке. Моника напряглась, глаза превратились в колючки, и с громким рычанием она продемонстрировала свой оскал. Парень съежился, закрыл голову руками и взмолил:
   - Отпустииии… Я заплачу….
   Павел погладил собаку по голове и, стараясь как можно спокойнее, спросил, обращаясь к собаке:
    - Ну что, отпустим мальчика? А он сейчас нам рассыпанную клубничку соберет и на крылечке вместе с денежкой оставит. Или мы его на расправу дачникам отдадим, а, Моника? Как ты думаешь?
    Моника внимательно слушала хозяина, поворачивая мордочку то в одну, то в другую сторону. Она явно что-то не понимала из хозяйской речи.
   Зато парень быстро сообразил, что у него появился шанс исчезнуть. Пошарив в карманах под неусыпным собачьим контролем, он вынул деньги, сумма которых значительно превышала стоимость ведра клубники, и принялся лихорадочно собирать рассыпанную ягоду.

  Через два дня, в  выходные, Павел достал из погреба злосчастную сорванную клубнику и в сопровождении Моники отнес ее и деньги на соседскую дачу. Девчонки радовались, обнимали собаку, хвалили ее. Какой бы скромницей  не была Моника, а, как известно, доброе слово и кошке приятно, и она радостно махала хвостом, словно дворняжка.
    Девочки, заброшенные на дачу десантом, опять были одни.