Дедал. Пересказ мифа

Данный пересказ известного древнегреческого мифа посвящается ученым всего мира, вплотную приблизившимся к решению проблемы управляемого термоядерного sinтеза, а также политикам, мажорам и беднякам, детям и старикам. Одним словом, всем.

  С момента убийства своего племянника великий древнегреческий изобретатель и художник Дедал никак не мог найти себе места. Пришло же в голову афинянам поставить жизнь несчастного юнца выше его, - мастера, - искусства! Что нашли они в нём?! Вон сколько людей вокруг: ходят они себе туда/сюда без толку, пекутся лишь о своей утробе да поспать горазды, а его, - великого Дедала, - картин и механизмов никто уже не повторит, если, например, что случится с ним самим. Если афиняне настолько глупы, что не способны сделать этого простого наблюдения и правильно его понять, то им не следует совать свои длинные носы в чужие дела. Но вот они опять их сунули, и теперь презренный ареопаг жаждет пустить славному старику кровь!
  И пес бы с афинянами и их ареопагом, да ведь и здесь, на Крите, нет Дедалу покоя: жадный до диковинок царь Минос завалил мастера заказами, вытеснив его личную жизнь и почти лишив сна. Недавно пришлось строить диковинный лабиринт, и всё из-за диковинной жены царя, которой приспичило лечь под животное.
  "Нет, старый негодяй излишне заломил цену: проживание столько не стоит!", - в минуту негодования решил Дедал. - "Нужно что-то предпринять".
 - Скажи, отец, это правда, что царица родила парня с головой быка? - спросил Икар, сын мастера.
 - Да. Эта стерва тоже умеет создавать диковинки, - буркнул старик и, спохватившись, добавил строгим голосом: - Прекрати совать свой нос в чужие дела, не то будешь как афиняне!..
 - Но мы с тобой и есть афиняне, разве нет? - удивился Икар.
  Эти слова будто лезвие острого ножа полоснули сердце старика. Хотя он всё ещё злился на земляков за непонимание, сейчас им всецело владело возмущение к выдумке Миноса: вместо того чтобы избавиться от чудовищного порождения полоумной жены, он оставил ему жизнь и к тому же принудил афинян регулярно присылать на корм монстру по семь самых красивых юношей и семь самых красивых девушек, и этот ужасный пир проходит в его, Дедаловом, лабиринте! Минос придумал всё это уже после окончания строительства и Дедал не смог оставить для несчастных земляков подсказок на стенах жилища наследника безумного царя.
 - Замолчи! Уходи! - упавшим голосом потребовал Дедал и схватился руками за голову. Обиженный Икар молча ушел.
  "Разве справедливо платить цветом жизни за гнусность старой курвы!? Нет, это даже не вяжется со здравым смыслом! Чистейшее безумие!". И тут же вспомнилось бледное лицо афинянки, заставшей Дедала за рытьём могилы для Тала: от неожиданности она не могла произнести ни одного слова, однако оно ясно выражало все нахлынувшие на неё восклицания. Потом она убежала за людьми, и вернувшаяся толпа наперебой озвучила старику свои обвинения. Кто-то даже предложил убить мастера на месте, однако помешанные на своей демократии люди не могли допустить расправы без суда. Эти глупцы считают себя высокоразвитыми, а того не смогли понять, что это они убили несчастного Тала! Ведь если бы он превзошел своим мастерством дядю, тогда никто из них не потрудился бы вспомнить заслуг старого Дедала - созданных им гениальных вещей и обучения нового кумира.
  Затевая что-то пока ещё бесформенное и неверное в голове, Дедал отправился к оракулу за предсказанием будущего.
 - Задавай свой вопрос! - потребовал свирепый охранник палатки оракула, преградив вход.
 - Как сработает задуманный мной план? - неопределенно спросил старик, пялясь на таинственный полог, банальным образом скрывавший загадочного провидца от желающей всё знать толпы.
 - Действуй смело, потому что в тебе есть достаточно для помощи и вреда себе, - донесся из глубины палатки безразличный голос. - Расчет будет справедлив.
 - Что это значит? - раздраженно потребовал дополнительных разъяснений Дедал. Он шел сюда полдня и желал услышать исчерпывающий ответ.
  В палатке тяжело вздохнули, затем послышались глухие звуки шагов и внезапно перед клиентом предстал сам оракул, выбравшийся из своего укрытия.
 - Что это значит? - повторил он. - То, из-за чего ты здесь, позволит тебе оказаться в другом месте, однако другая причина, из-за которой ты здесь, проявит себя снова и снова огорчит тебя.
  Оракул махнул на прощание стражнику палатки и ушел восвояси. Куда он направился? Быть может, к ручью, желая промочить горло свежей водой, или домой в объятия милой жены? Кто его знает. Говорят, оракулы - тоже люди, и, значит, испытывают жажду время от времени, любят сладкое и способны ошибаться. Многих раздражают их размытые ответы, но в трудный час люди всё равно идут к ним... или к астрологам... или к цыганкам с картами. Да, людям свойственно ошибаться, и зачастую нет в этом ничего зазорного.
  Вернувшись домой, Дедал закрылся в своей мастерской и принялся напряженно думать. Он не говорил оракулу о том, что намерен сбежать с Крита, - тот сам догадался, а, значит, это и есть верное решение. Спервоначалу старик хотел под каким-нибудь предлогом завести Миноса в лабиринт и оставить на съедение пасынку, но прошлый опыт подсказывал ему, что талантливый мастер является бездарным убийцей. Да и смерти одного только Миноса наверняка будет недостаточно, пока жива его ненормальная супруга: вместе с троном она возьмет в свои руки и всех слуг почившего мужа, к числу которых сейчас относился Дедал. Что может быть хуже, чем всю оставшуюся жизнь творить блестящие безделушки для напыщенной царственной сороки?!
  Нет, бежать придется от живого Миноса, и сделать это будет куда сложнее, чем покинуть населенные глупыми растяпами Афины: жестокий царь держал принадлежавшие ему сушу и море в железном кулаке. "Жаль что люди не летают!", - горько вздохнул старик, случайно посмотрев на небо. И тут же улыбнулся: только простые люди не летают, а гениальному мастеру вроде Дедала ничего не стоит полететь при необходимости! Воодушевленный старик основательно засел за проект...
 - Куда ты пропал? - строго спросил Минос у явившегося по приказу во дворец Дедала.
 - Ты ничего не заказывал, и я позволил себе немного отдохнуть, - пожал плечами старик.
 - Ты знаешь, каждый час твоего отдыха дорого обходится моей сокровищнице! - надменно засмеялся царь. - Для такого мастера всегда найдется работа. Вот, например, сейчас...
 - О чём идет речь?
 - Сооруди мне новый бассейн, - потребовал царь, - ещё шире и глубже, ещё роскошнее, и чтобы вокруг меня плавали механические золотые рыбки, а вода не остывала весь день напролет.
  Дедал сделал вид, будто прикидывает, сколько времени потребуется ему на проект. Он в самом деле думал об этом: сколько времени уйдет на подготовку и реализацию проекта побега плюс неделя запаса - это и будет время проектирования бассейна для Миноса.
 - Понял, - сказал он. - Сегодя же приступлю к разработке.
 - А когда начнется конструирование? - с нетерпением спросил Минос.
 - Полагаю, через месяц. Если я получу горшок золотых, то смогу заранее кое-что закупить, и это ускорит работу.
  Царь громко щелкнул пальцами, и подошедший казначей нехотя вручил мастеру запрошенную сумму. Когда же Дедал собирался уже уходить, Минос остановил его:
 - Ещё кое-что: моей жене нужна такая шкатулка, которая сама бы открывалась перед ней, и в которую никак не могли бы заглянуть посторонние.
 - Сделаю, - небрежно ответил старик и тут же испугался: как бы царь не заподозрил неладное. Но Минос относил себя к тем людям, которым никто и в мыслях не смеет перечить, а потому не ждал подвоха.
  Когда вернувшийся домой Дедал поставил на стол горшок денег, юный Икар присвистнул.
 - Что на этот раз понадобилось дяде Мине? - поинтересовался он.
 - Новый бассейн, - буркнул отец.
 - Понятно. Вырос из старого. Ему бы повоевать, что ли, чтобы расти-то перестать.
 - Подойди, Икар, - сказал Дедал.
  Юноша подошел, и мастер начал крутиться вокруг него с измерительными инструментами, ставя пометки на купленном за царевы монеты дорогом папирусе.
 - Что ты делаешь, отец?
 - Расскажу, когда завершу работу, - ответил Дедал, возвращаясь на табурет. - Позови Александра и Ефрема.
  Александр и Ефрем раньше были рабами Дедала, помогавшими ему в мастерской, а потом старик, обнаруживший значительный рост их мастерства, подарил им волю и выставил на все четыре стороны. Однако свобода очень быстро остудила счастье вчерашних рабов: у них не было ни дома, ни именитых учителей (сам Дедал ни за что не признал бы обнаруженного в них таланта), не было и связей в определенных кругах, так что никто не желал давать им работу. "У нас рожденные свободными иногда просят милостыню или уходят умирать на войну, а вы, рабы, хотите иметь свой кусок хлеба!?", - смеялись над ними, закрывая дверь перед самыми их носами. Александр и Ефрем вернулись к Дедалу, и мастер принял их назад, поручив бытовые дела, но появляться в мастерской им теперь строго/настрого запрещалось.
  Дедал повторил измерения для своих бывших рабов, а затем заперся и погрузился в сложнейшие расчеты.
  На следующий день мастер отправился на рынок.
 - Финики покупайте, милые люди! Нежнейшие абрикосы из ненавистной Персии! Лучшее оливковое масло для вас! Сладкое вино, мятое чистыми ногами! - привычно неслось со всех сторон.
 - Паслюшь, дарагой! - сказал кто-то и потянул Дедала за рукав. - Я вижу, человек ты необычный, и ищешь какой-то особенный товар. Что это?
 - Мне нужно восемь мешков больших крепких птичьих перьев, - сказал мастер.
 - Э, шютишь, дарагой! - улыбнулся торговец. - Нет такого! Нигде нет, дарагой!
  Вокруг уже собрались любопытные зеваки.
 - Так это же Дедал, главный демиург нашего царя! - узнал кто-то.
 - Мастер Дедал, как продвигается новый бассейн Миноса? - спросил кто-то.
  Разумеется, даже самая глубокая чернь Крита знала или думала что знает о делах во дворце. Люди, у которых не было своей жизни, думали о царе и других знаменитых личностях, и со временем их разум полностью захватывала иллюзия, будто чужие жизни стали их собственными. Царь от этого не беднел, беднота не богатела, так что никто эту причуду не запрещал.
 - Я должен изготовить золотых рыбок, а для этого мне необходимы большие крепкие птичьи перья, - повторил старик. - Есть они у кого-нибудь?
  Перьев ни у кого не оказалось, и, чтобы отвлечь внимание от своей некомпетентности, торговцы с осуждением посмотрели на того, кто вслух признал у себя отсутствие запрошенного товара.
 - Я сказал, что у меня их нет!? - ткнул себя в грудь опальный торговец, спасая гибнущую репутацию. - Это сегодня их у меня нет. Заходи через две недели, дарагой, и я тебя осыплю лючьшими перьями, самыми яркими и причудливыми! Слюшай, если самому царю они нужны, сам надеру их дюжину мешков, а отдам по честной цене шести!
 - Мне нужны в первую очередь большие и крепкие перья, - напомнил Дедал. - Цвет значения не имеет.
 - Э, дарагой, как же Минос будет плавать с тусклыми рыбками! Мои перья будут крупными, как крысы, крепкими, как медь, красивыми и яркими, как само солнце, слюшь!
  Дедал вернулся домой с одним лишь обещанием торговца и сильным сомнением в правильности задуманного проекта побега, зато в кладовой своего часа уже дожидались три бочки смолы и гора медного лома, за которыми ходили на рынок Александр и Ефрем. "Хорошие ребята!", - невольно подумал мастер и улыбнулся, но тут же его лицо сделалось мрачным: он вспомнил Тала, который тоже был хорошим парнем. Слишком хорошим. Сестра, наверное, никогда не простит Дедалу его смерть, а глупые афиняне никогда не поймут!..
  Торговец, однако, не подвел, и явившийся через две недели на рынок Дедал внимательно рассматривал огромные серые перья неведомых птиц, и вместе с ним на них смотрели десятки любопытных глаз.
 - Разноцветных не было, дорогой, зато смотри какие крепкие, - торговец взял одно перо и с наигранным трудом сломал пополам, - дом из таких строить можно, э!
 - Некрасивые! - разочарованно вставил один из торговцев. - Даже Дедалу не удастся сделать из таких достойных бассейна Миноса рыбок!
 - Он их покрасит - всего-то и делов! - возразил другой зевака. - Края красиво обрежет...
 - Правда, правда! - поддержал другой. - Он ведь знаете какой художник!
 - Пока добывал, такого натерпелся! - снова заговорил торговец. - Дешево не отдам, дорогой, но и лишнего не возьму!
  Дедал молча бросил на бочку увесистый мешок золотых - ровно половину полученного горшка. Глаза у торговца так и разгорелись; едва коснувшись мешка, он забыл обо всех пережитых трудностях, о стоящих вокруг конкурентах и клиентах, - обо всём на свете. Между работой с царями и работой с чернью бескрайняя бездонная пропасть.
  На следующий день Дедал для отвода глаз посетил дворец и несколько часов терзал Миноса выяснением его мельчайших пожеланий касательно бассейна. Дошло до того, что утомленный царь стал отмахиваться от проекта:
 - Я всецело доверяю твоему вкусу и мастерству, Дедал, так что решай всё сам. Лишь бы только было просторно, тепло, да чтобы рыбки там, роскошь...
 - А где твоя жена? Мне нужно расспросить её насчет шкатулки, - не сдержался Дедал.
 - Она больна. Ей не к спеху. Можешь заняться этим после бассейна.
  Мастер не стал больше испытывать судьбу и ушел домой, а там со спокойной душой взялся за работу. Зашедший поздно вечером Икар не поверил своим глазам: на столе отца лежало огромное крыло с серыми перьями, искуссно закрепленными на повторяющей очертания руки медной раме.
 - Ты что творишь, отец?! - в ужасе воскликнул юноша. - Минос жестоко накажет тебя, если ты не успеешь закончить проект его бассейна, а ты!.. Что ты делаешь?
 - Это опахало, чтобы охлаждать царя, если вода вдруг окажется слишком горячей, - съязвил Дедал. - Примерь-ка!
 - Да не буду я его обмахивать! - возмутился Икар. - Я ему не раб!
  Старик в гневе вскочил с табурета, глаза его сверкали.
 - Дурак! - закричал он. - Все мы здесь, живущие на этом проклятом острове, его рабы! Его и его дурной жены! Ни капли афинской демократии нет в этом воздухе! - Последние слова вырвались сами собой и больно укололи старое сердце. Он тяжело опустился на табурет и упавшим голосом добавил: - Через три дня мы покинем этот гадюшник. Примерь крыло.
  Ошарашенный Икар надел крыло на левую руку - оно держалось как влитое. Почувствовав силу ставшей громадной руки, парню захотелось махнуть ею, но в мастерской, хоть и была она немаленькой, не оказалось места для такого жеста. Дедал улыбнулся:
 - Ложись спать, а я пока сделаю второе крыло. Завтра ночью ты возьмешь их и будешь тренироваться в таком месте, где тебя никто не увидит.
 - Хорошо, отец! - воскликнул Икар, возвращая крыло на стол. Его взгляд упал на стоявшие в углу мешки с перьями. - Зачем столько перьев?
 - Александр и Ефрем полетят с нами.
 - Зачем? - машинально спросил Икар. Несмотря на расположение считавших его своим братом Александра и Ефрема, он почему-то серьезно недолюбливал этих рабов. То ли ревновал к отцу, то ли чувстсвовал себя неуверенно рядом с ними, - он никогда не думал об этом.
 - Они без нас пропадут здесь.
  "Совсем свихнулся старик, о рабах заботится!", - разозлился Икар, и тут же у него родился жестокий план расправы с соперниками, который он ещё не осознал.
 - Так это крыло готово? - спросил он.
 - Да, - ответил мастер, обрадованный интересом сына к искусству. - Одно крыло - один мешок перьев. Некоторые перья, правда, не годятся; нужно было покупать с запасом, да теперь уж поздно об этом думать. И так всё получится.
 - А я хочу себе побольше перьев, - попросил юноша. - Я не полечу на таких крыльях, как это, они меня не выдержат!
 - Вздор! Я всё рассчитал! - рассердился Дедал.
 - Раз тебе жаль перьев для сына, я лучше останусь здесь! Может быть, возьму Ариадну в жены, после царем стану...
 - Станешь, как же! - примирительно усмехнулся отец. - Иди спать. Добавлю тебе перьев. И помни: никому о побеге не говори, даже своей Ариадне!
  Всю следующую ночь, пока Дедал мастерил крылья для себя, Икар тренировался в полетах, укрывшись от посторонних глаз на прибрежных скалах, где и днем никогда никого не бывало. В древности мало кто по своей воле занимался покорением гор: хлопотно это и толку никакого. Вот почему не почуравшийся альпинизмом полководец Ганнибал сумел однажды застать римлян врасплох. Зато застигнутый врасплох Цезарь умел считать буквы и благодаря этому так искусно шифровал свои распоряжения, что Ганнибал не смог прочитать ни одной из его записок, хотя всю жизнь диктатор пользовался одним и тем же ключом. Икару же горы покорялись играючи: он спрыгивал с одной вершины, некоторое время носился над водной гладью, а после приземлялся на другую скалу. Как и у любого уважающего себя древнегреческого юноши, у него были сильные руки, однако и они чувствовали некоторую усталость от тяжести крыльев, и Икар немного жалел о своей импульсивной просьбе увеличить количество перьев (Дедал пустил на каждое крыло сына по полтора мешка). А как бы привольно леталось сейчас Икару на легких крыльях!
  Тем временем сидевший в своей мастерской Дедал хмурил лоб: кроме трех мешков ушедших на первую пару крыльев перьев он выкинул полмешка негодных перышек, и теперь на три пары у него оставалось всего четыре с половиной мешка, в которых, несомненно, тоже было однако бракованного сырья. С тяжелым сердцем он изготовил свои крылья из отборных перьев, затратив два мешка и выбраковав четверть мешка. Для крыльев Александра и Ефрема осталось два с половиной мешка перьев разного качества да почти мешок отложенного брака.
  Утром Дедал пришел на рынок, нашел доставшего перья торговца и попросил продать ещё пару мешков.
 - Больше ни одного пера у меня нет, дарагой! Я раздобыл ровно столько, сколько ты просил. Никто другой их не покупает, слюшай, что мне с ними делать! Хочешь перья - жди теперь три недели...
  Но мастер уже шел домой. Ни две недели, ни тем более три он не мог ждать, потому что менее чем через две недели нужно было приступать к возведению заказанного Миносом бассейна, а этот проект даже не разрабатывался, и выделенные деньги почти все растрачены - осталось на дне горшка для начала жизни в <назначение>. Оставался последний вариант...
  Вернувшись домой, почти не спавший ночью Дедал разложил оставшиеся перья, разделил их поровну так, чтобы каждая из последних пар крыльев получила одинаковое количество нормальных перьев и бракованных, и приступил к изготовлению каркасов. Глаза слезились и слипались, голова плохо соображала и работа совсем не клеилась, но мастер продолжал лихорадочно творить, будто уже завтра Минос потребует начать постройку своего проклятого бассейна.
  Вечером Икар вернулся домой и первым делом заглянул в мастерскую. В конец вымотавшийся старик спал на полу; рядом как попало валялись куски меди и инструменты. Испуганный юноша разбудил отца.
 - Что случилось?
 - Всё в порядке, Икар, - слабым голосом ответил Дедал и сел на табурет. - Послушай, мне не хватает перьев. Дай мне свои крылья, чтобы я мог снять с них лишние.
  Внезапный импульс овладел Икаром, и он, покраснев, выпалил:
 - Тебе не хватает перьев для крыльев рабов, и ты готов рискнуть сыном, выручая их?! Тогда можешь забрать мои крылья целиком: я остаюсь!
 - Ты не понимаешь, какую ошибку совершишь, если останешься! - проворчал мастер. - И ты не понимаешь, в какое положение попал я!
  Мастерская на минуту заполнилась тяжелейшим молчанием, затем Дедал уже безразличным голосом подвел итог:
 - Хорошо, Икар. Я оставлю тебя в покое и буду решать проблему сам.
 - Спасибо, отец! - буркнул Икар и покинул мастерскую.
  Когда все крылья были готовы, Дедал посетил храм Гефеста и пожертвовал ему значительную сумму, а на оставшиеся деньги купил еды и устроил дома шикарный пир для себя, сына и обоих бывших рабов. Теперь сразу по прибытии на Сицилию его снова ожидал поиск работы и зависимость от заказчиков, и всё же неизвестное будущее представлялось привлекательнее гадкого настоящего. За обедом молчали: каждый знал о предстоящем мероприятии, каждый готовился к нему морально и физически, отчаянно отгоняя прочь навязчивые сомнения и страхи. Однако полностью успокоиться не мог даже Дедал: уверенный в своём мастерстве, он понимал, что это будет первый полет человека, да к тому же весьма продолжительный, без возможности приземлиться и отдохнуть. А позади останется страшное наказание или казнь, так что двигаться можно будет только вперед. Быть первопроходцем трудно почти всегда. Всё ли правильно рассчитано, всё ли предусмотрено, удастся ли как-то исправить ту или иную возможную проблему?
  Когда обед подошел к концу, Дедал всё же дал участникам полета важные напутствия:
 - Грамотно расходуйте силы, так, чтобы их хватило на весь полет. Берегите крылья: не подлетайте слишком близко к воде, не подлетайте слишком близко к солнцу, делайте плавные взмахи. Я повторно связал и склеил каждое перышко, но это мало поможет, если вы нарушите правила.
  Хотя солнце было ещё высоко, заговорщики легли спать. На рассвете им предстояло начать полет...
  В утренних сумерках на склонах прибрежных скал возникли силуэты четырех огромных птиц, закутанных с головы до ног в черные накидки. Некоторое время они стояли, будто не решаясь проститься с землей, после сбросили накидки, оттолкнулись сильными человеческими ногами и взмыли в небо. По воде побежали тени от их больших крыльев...
  Стаю возглавлял Дедал, потому что ему было известно направление на Сицилию и он прекрасно ориентировался даже в этом новом мире, состоявшем из голубого неба, синего моря и яркого желтого солнца. Его старые руки, привычные к подчас тяжелой работе в мастерской, легко справлялись с крыльями. Иначе складывались дела у его спутников. Составленные из остатков перьев крылья Александра и Ефрема имели недостаточную подъемную силу, поэтому парням приходилось интенсивно работать руками, и очень часто, вопреки предупреждению мастера, движения их оказывались слишком резкими. Икар же спустя примерно час полета совершенно выбился из сил под своими тяжелыми крыльями, которые легко подняли бы в воздух и двоих. Ему хотелось окликнуть отца, пожаловаться на проблемы с его изобретением, но, видя легкий полет старика, он не решался этого сделать. К тому же ничего нельзя было исправить...
  Когда усталость и отчаяние достигли зенита, Икар, уже простившись с жизнью, собрал остатки сил, сделал несколько мощных взмахов и унесся высоко в поднебесье. Он рассчитывал немного отдохнуть, пока его крылья, казавшиеся ему теперь совсем огромными и неподъемными, будут сами скользить по воздуху, постепенно теряя высоту. Судьба отняла у него этот шанс: жаркие солнечные лучи растопили воск, удерживавший перья в пазах медных рам и они стали один за другим выпадать, вырываемые встречным ветром. Икар резко потерял высоту и машинально взмахнул крыльями... Последние перья вырвались на свободу и огромным серым облаком закружились над падающим человеком...
  Дедал не видел происходившего позади него: подгоняемая бедами, ошибками и сомнениями, его душа отчаянно рвалась вперед, на солнечную Сицилию, и он поймал себя на мысли, что боится оглянуться. "Пока всё тихо и спокойно, не зачем и волноваться", - уговаривал себя старик. - "Парни обидятся, если я буду их слишком контролировать". И именно в этот момент он услышал ужасный крик своего падающего сына! Старое сердце остановилось на пару мгновений, длившихся целую вечность, и потом только мастер обернулся, но ничего не увидели его полные слез глаза.
  Летевшие позади Икара Александр и Ефрем видели и усталость своего названного брата, и первые вырвавшиеся из его крыльев перья, а потому успели подготовиться. Они уже набрали высоту и расположились таким образом, чтобы падающий Икар оказался между ними на расстоянии двух вытянутых рук от каждого. Когда юноша опустился до их высоты, Александр схватил его левую руку своей правой, а Ефрем - правую руку левой. Три человека повисли на двух собранных из последних перьев крыльях. Резкий взмах, ещё один... К своим крупным братьям присоединилось несколько освободившихся крошечных перышек... Тень на воде становилась всё меньше и четче, а затем послышался плеск воды, и тут же затих ужасный вопль Икара. Несчастный Дедал закрыл ничего не видевшие глаза. Ему казалось, что потяжелевшее сердце потянуло его вниз, в пучину, поглотившую его продолжение...
  ...По теплому песку побережья безостановочно мелькали шесть аккуратных белоснежных ножек. Это резвились три царские дочери, явившиеся на пляж после шикарного обеда. Они весело кричали и смеялись, забрасывали друг друга комочками песка и брызгались водой. Их легкие юные тела не ведали вкуса боли и тяжелой усталости, разум был свободен от противоречий жизни, гнета долга и непонимания, а чистые души цвели и радовались, и каждый кто видел этих счастливых девушек тоже невольно улыбался. Они не ведали горя, и горе обходило их стороной, не смея тронуть эти прекрасные цветы.
  Однако этим вечером в их счастливый мир ворвался чужой, незнакомый звук. Будто насторожившиеся лани, разом смолкли сестры и прислушались. Их нежные уши уловили рыдания и стоны. Девушки побежали на звук и вскоре увидели старика; он стоял на коленях, прижимая к глазам испачканные смоченным слезами песком руки. По обе стороны от него с жалким видом валялись присыпанные песком огромные крылья, одно из которых было сломано.
  Девушки остановились в отдалении.
 - Почему он плачет? - спросила одна из сестер.
 - Смотрите, у него крылья, - показала пальцем другая сестра. - Это, наверное, бог.
 - Бедняжка! - воскликнула третья сестра. - Он сломал свои крылья, вот и плачет!
  Девушки подбежали к старику и помогли ему встать. Они ни слова не поняли из его причитаний, но когда одна из них протянула ему крыло, он в ярости отбросил его и страшным голосом закричал:
 - Будь прокляты эти крылья и моё мастерство, создавшее их!
  Девушек передернуло от страха. Не задавая вопросов, они молча повели упавшего с неба старика к своему отцу.
  Царь Кокал со всем радушием принял Дедала. Он внимательно выслушал рассказ старика и посочувствовал его горю, пообещал выделить ему особняк, снабдить работой и щедро платить за заказы. Так известность мастера, порожденная его талантом, моментально обеспечила его куском хлеба на каждый день, но утрата сына и жизнь на чужбине навсегда, кажется, стерли улыбку с его старого лица.
  Не успел Кокал придумать, какую диковинку хотелось бы увидеть ему в своём дворце, его дочери взяли старого мастера в оборот, наперебой засыпая его просьбами изготовить им что-то или нарисовать. Своим воркованием и заливистым смехом молодые непоседливые сороки смягчили помрачневшее сердце Дедала, он полюбил их как родных дочерей и с охотой занимался их прихотями. Очень любили девушки огромный сад, и мастер построил в его центре роскошную беседку, а вокруг расставил белоснежные статуи людей, животных и мифических чудищ. Каждая из сестер получила от него в подарок по одной удивительной игрушке. Солнечная радость дочерей Кокала доходила до увядающей души мастера теплыми лучами закатного солнца; кроме того, он мог спокойно работать в их присутствии и не боялся за свои технологии, ведь, как известно, женщины равнодушны к философии, механике и строительству, а серьезные инструменты уязвляют нежную кожу их рук.
  Вскоре старого мастера вновь настигла беда: до оставшегося без заказанного бассейна царя Крита легкомысленная народная молва донесла сведения о местонахождении беглеца, он собрал свой могущественный флот и осадил Сицилию, требуя отдать ему Дедала. Растерянный Кокал собрал военный совет, на котором все стратеги царя в один голос твердили о невозможности противостоять войску Миноса, и тогда одна из дочерей царя взяла голос и сказала:
 - Вы мыслите слишком узко. Каким бы сильным ни был Минос, он всё же человек, и его можно обмануть.
  Учитель девочки, известный на всю Сицилию философ, поправил воспитанницу:
 - Будучи сыном великого Зевса и Европы, Минос является человеком лишь наполовину.
 - Всё равно, - отмахнулась другая сестра. - Бога тоже можно обмануть!
  Учитель строго посмотрел на дерзкую девушку. Третья сестра поправила положение:
 - Мы не можем воевать с Миносом, но и отдавать доброго Дедала тоже не можем. Так что же нам остается кроме обмана?
  Верховный жрец открыл было рот, чтобы привычно предложить принести жертву богам, но вовремя понял нелепость этого варианта и замолчал. Итак, решением Кокала, любившего своих дочерей и всецело им доверявшего, судьбы Дедала и всей Сицилии были вручены трем беспечным девушкам.
  Миноса как почетного гостя пригласили во дворец. Проникнувшись чувством своего превосходства, он ступил на чужой берег без сопровождения. Что могли сделать сыну верховного Громовержца эти жалкие люди, готовые при первом требовании предать величайшего из существующих мастеров ради сохранения своего покоя!? А ведь им не был обещан мир за это...
  С самой пристани диктатора сопровождали неунывающие дочери Кокала. Увидев, что надменный царь отчаянно почесывается, усилием воли сохраняя при этом надменное выражение лица, они едва не задохнулись от подавляемого смеха.
 - В чём дело? - недовольно буркнул Минос.
 - Извините нас... - сказала одна из сестер.
 - ...пожалуйста! - продолжила другая.
 - Поперхнулись, - закончила третья девушка.
 - Привести ко мне Дедала! - распорядился вошедший во дворец Минос, неизвестно к кому обращаясь.
 - С преогромной радостью! - ответила одна из сестер.
 - Но не желаете ли принять с дороги ванну? - предложила другая.
 - С самыми благородными благовониями, - заверила третья девушка. - Она уже готова!
  Пущенная стрела попала в цель, и царь охотно согласился. Через пять минут он уже нежился в теплой пряной воде, которая мягкими объятиями окутала его изведенное грязью тело. Не сразу он обратил внимание на то, что у него сильно кружится голова, а как только заметил подвох, заорал на весь дворец. В ванну вошли две дочери Кокала.
 - Почему у меня кружится голова?! - заревел Минос.
 - Это вино так действует! Не беспокойтесь! - в один голос ответили сестры.
  Вошли ещё две сестры и добавили:
 - Мы всегда добавляем в воду вино, иначе невозможно расслабиться.
  Ещё две девушки проникли в ванну, подошли к Миносу, сунули пальчики в воду и с укором крикнули пришедшим ранее сестрам:
 - Вода совсем остыла! Немедленно принести горячую!
  Стоявшие у дверей сестры расступились, пропустив внутрь восьмерых рабов, несших два больших дымящих чана. Рабы поднялись на стоявшие позади ванны леса, шестеро девушек одновременно махнули руками, и на голову Миноса полился крутой кипяток. Несчастный царь завопил страшным голосом, немедленно протрезвел и, превозмогая адскую боль, ослепший, попытался выбраться из ванны. Поток кипятка прекратился, и Минос плюхнулся на ледяную плитку пола, но вот рабы снова наклонили чан: передышка была лишь жестокой уловкой, лишившей несчастного диктатора нежности остывшей воды ванны. Теряя сознание в бешеной агонии, он извивался, крутился, так что кипяток обжег всё его тело. Минос умер под хохот дочерей Кокала.
  Когда царю Сицилии доложили о смерти Миноса, он схватился за голову. Что теперь делать с Критским войском, с гневом Зевса, как наказать жестоких дочерей? На все вопросы ответил Дедал:
 - Критское войско обязано будет вернуться на Крит, ожидая выбора нового царя и его распоряжений. Скорее всего, власть попытается взять в свои руки жена Миноса Пасифая, однако даже она не станет мстить за супруга, - редкий диктатор может рассчитывать на настоящую любовь, тем более тот, которому изменили с животным. Насчет Зевса трудно сказать что-то определенное, - об этом следует поговорить с верховным жрецом. А твоих дочерей я накажу сам.
 - Как? - удивился Кокал.
 - Я просто уеду, и они запомнят этот урок надолго, - ответил старик.
 - Не уезжай, Дедал! - попросил царь. - Сицилия без тебя осиротеет. Зачем уезжать сейчас, когда всё наладилось?!
  Мастер помолчал, подбирая слова, затем ответил:
 - Сегодня твои дочери сотворили то же, что пять лет назад сделал я со своим племянником, и по той же самой причине - из ревности к моему мастерству. Оракул с Крита предсказал мне, что оно привело меня под власть Миноса и оно же освободит от неё, но моя гордость огорчит меня снова. Всю жизнь я гордился своим мастерством, и за это потерял ещё троих - сына Икара и двух вольноотпущенников, которые, бездыханные и беспокойные, остались на произвол соленых морских волн. Теперь я понял, что моё мастерство проклято с момента гибели Тала, и я ненавижу его, но не в моём возрасте всё бросать и начинать заниматься чем-то другим. Я вернусь в Афины, проклятие последует за мной, и никто больше не пострадает, а твои дочери останутся без новых безделушек, что и станет для них одновременно наказанием и спасением. Они всего лишь дети, Кокал, а дети не способны понять, какую боль причиняет их жестокость. Их план - это игра, в которой Минос проиграл.
  Царь Кокал согласился с этими доводами.
 - Когда же ты хочешь покинуть нас?
 - Как можно скорее, - ответил Дедал.
  Обезображенное тело Миноса вручили командиру Критского флота, который, как и предвидел Дедал, лишь пожал плечами и повернул армаду кораблей назад, а на следующий день приступили к подготовке роскошного корабля для путешествия Дедала домой.
  Сам царь Кокал пришел на причал прощаться с великим мастером, пришли и его дочери. Девушки окружили старика, плакали, причитали, дергали своего любимца за руки. Дедал остался нем к их просьбам остаться, однако им удалось выудить из него рассеянное обещание приехать когда-нибудь в гости на годик-два.
  Долго и уныло проходило плавание. Всё время Дедал провел в своей роскошной каюте, испытывая отвращение к морю, забравшему его сына и любимых помощников. Не знал он, что их тела давно прибило к берегу, и обнаруживший несчастных Геракл, сын Зевса, похоронил их со всем полагающимся почетом. Благородное сердце героя позволяло ему совершать и такие подвиги. Кроме скорби, голову мастера занимала разработка планов будущей жизни, которые никак не могли принять четких образов. Если родная земля становится чужой, ходить по ней и тем более жить на ней становится гораздо труднее, чем делать то же в изначально чужих местах. Судьба буквально закидала мастера трудностями и горечью, и он, давно уже сломавшись и отчаявшись, разбившийся о волны вместе с сыном, готов был иметь дело с любыми проявлениями её гнева. Всё, чего он желал теперь, - привести в порядок остатки своей души, успокоить судьбу и дожить свой век без потрясений. Это было невозможно без примирения с родиной, сестрой и афинянами, так что впереди мастера ждали трудные объяснения и риск остаться непонятым изгоем.
  Ступив на афинский берег, Дедал зашагал к дому Пердики, матери Тала. Он шел к самому сердцу своего проклятия, и с каждым шагом уверенность покидала его, а когда сестра открыла перед ним дверь и впустила в дом, он просто встал на пороге с опущенной головой, не в силах сказать ни одного слова. Все минувшие со злосчастного момента убийства племянника события проносились перед его закрытыми глазами с удивительной ясностью, пронзенное болью сердце бешено колотилось. И вдруг его плеча коснулась нежная рука - сестра простила его. Слезы тихими ручьями текли по её щекам и срывались на грудь, а губы улыбались - спокойно и добро. Дедал вернул родного человека, и у него вновь была семья! Едва заглянув в его глаза, Пердика поняла, что нет больше в живых её племянника Икара.
 - Что мы с тобой наделали, брат! - прошептала женщина. - Кто будет нашим продолжением?
  Дедал лишь пожал плечами. Даже без вины нелегко найти слов через столько лет разлуки, а ему в голову и вовсе не приходило ни одного подходящего - таких, казалось, не существовало. Убив Тала, Дедал поначалу считал свой поступок правильным, позднее уверенность медленно его покидала, и лишь потеряв собственного сына он понял, что пережила его бедная сестра, только тогда он сумел трезво посмотреть на себя и своё искусство со стороны и, посмотрев, раскаялся в содеянном, возненавидел себя. Теперь, получив прощение Пердики, он ненавидел себя ещё больше: Икар был для него гордостью за себя, одним из его созданий, а Тал являлся для неё будущим! Вот как повернулось: теперь ему нужно было простить себя, и сейчас он не готов был сделать это.
  Брат и сестра посидели ещё немного в полном молчании, а затем Дедал встал, заглянул в глаза Пердики и покинул её дом.
  А что народ Афин? Простил ли он старого мастера? Дедал шел по знакомым улицам, но никто не окликнул его, никто не показал на него пальцем. Родной город забыл его! Огромные Афины жили течением толпы, а не течением отдельных жизней; их суета всего за пять лет смыла чудовищное преступление великого мастера из памяти людей. Дедал убил Тала, пожертвовал покоем души и уютом жизни ради сохранения славы о себе и своём мастерстве, а это, оказывается, мало что значит! Где теперь женщина, которая застала его за рытьем могилы? Где тот парень, что требовал немедленной расправы над убийцей? Как небрежно обращаются люди со своими судьбами и судьбами своих детей: стоит теперь старый мастер в центре моря людей, и ни один из них, похоже, не знает о том, что эти старые руки участвовали в постройке лабиринта, в котором регулярно гибли самые прекрасные дети Афин, испытывая перед смертью дикий ужас. Для них он всего лишь безликий старик, пока кто-нибудь не назовет его имя или имя его знаменитого заказчика. "Так это же Дедал, главный демиург нашего царя". Нет больше Миноса, никому на Крите не служит ныне Дедал, нет там ни его имени, ни славы. Возможно, кто-то будет припоминать мастера, глядя на лабиринт Минотавра. Или вспомнят вместо него безумную выходку матери чудовища... А боги... Мало кто видел их во плоти, однако с самых ранних лет каждый грек знает и почитает их. Знают даже Гефеста, проводящего всю свою жизнь в небесной кузне.
  Многое заставила Дедала узнать и понять его нелегкая судьба, а сколько ещё осталось непонятым! Вместо прощения или осуждения афиняне, сами того не подозревая, объяснили ему, чего стоят слава и гордыня: горечи от них гораздо больше чем сладости, поэтому старый мастер оставил их здесь, на улице, и отправился прочь налегке.
  Тем же вечером Дедал снял себе домик с небольшим сарайчиком, заплатив из полученных в подарок от предусмотрительного Кокала подъемных денег. Вскоре он обустроил мастерскую и зажил привычной жизнью. Но теперь он брал заказы как у знатных афинян, так и у бедных, которым за гроши или вовсе бесплатно ремонтировал дорогие их сердцам вещи или создавал новые. Бескрайняя бездонная пропасть между работой с царями и работой с чернью. Всю жизнь посвятил выполнению царских заказов Дедал, - потомок афинского царя Эрехфея, - и вот теперь, к глубокой седой старости, протянул он своё мастерство бедноте, и стали его наградой простор и тепло для озябшей в тесноте души.
  Полюбил Дедал детей, рядом с которыми чувствовал себя бодрее и увереннее, и они любили его, ведь он мастерил для них чудесные игрушки.
  Однажды пришел к старику маленький сын одного важного чиновника и привел с собой сына раба отца. Дедал вручил обоим по игрушке.
 - А почему моя меньше, чем у раба!? - возмутился сын чиновника.
 - Рабы выполняют тяжелую работу, а потому их пища должна быть сытнее пищи хозяев. Жизнь рабов тусклая и безрадостная, а потому игрушки их должны быть крупнее и занятнее, - объяснил Дедал.
 - Это неправильно! - возмутился мальчик.
 - Можешь взять мою игрушку, если хочешь, - предложил сын раба.
  Старый мастер нахмурился, вывел детей во двор и указал пальцем на большой кусок мягкой глины, предназначенный для изготовления модели задуманной статуи.
 - Я покажу вам.
  Мастер быстро вылепил небольшую человеческую фигурку с тощим легким телом и огромной тяжелой головой. Закончив, поставил болванчика на землю, чуть утопив ступни в грязь. Фигурка простояла несколько мгновений, после чего голова повела её в сторону, тело медленно накренилось и плюхнулось в грязь.
 - Руки и ноги человека, всё его тело - это раб, потому что оно выполняет работу, - сказал Дедал. - Голова же - хозяин, потому что распоряжается она всем человеком, самой собой и даже влияет на окружающий мир.
  Сын чиновника не стал возражать, поэтому мастер продолжал:
 - Если бы я употребил больше глины на ноги и корпус фигурки, взяв лишнюю глину с головы, она бы продержалась гораздо дольше.
 - Позволю не согласиться с вами, мастер Дедал, - неожиданно прозвучал голос незнакомого старика, издалека наблюдавшего за экспериментом с самого его начала. - Не найдется ли у вас пустой кружки, чтобы я мог доказать обратное?
  Дедал протянул незнакомцу кружку. Старик поблагодарил хозяина, поставил её на большой камень и запустил обе руки в карманы своей накидки.
 - Вот, смотрите, - сказал он, показывая руки Дедалу и детям. - Здесь у меня горох; он маленький и легкий, и, судя по вашему утверждению, может представлять верхушку общества. А вот фасоль; она тяжелее и крупнее гороха, поэтому будет играть роль рабов. Знатные умные люди возглавляют общество, находятся на его вершине, а внизу располагаются рабы, - сказал незнакомец и высыпал в кружку сначала пригорошню фасоли, а затем - горох, после чего протянул её сыну чиновника. - Возьми кружку в одну руку, а другой несколько раз несильно ударь по ней.
  Мальчик сделал так, как его просили, и к своему ужасу обнаружил, что "рабы" возглавили "общество".
 - Точно так же крупный песок и камни громоздятся поверх мелкого песка, - с важным видом заметил старик. - Это значит, что умные знатные люди имеют больший вес и значение, должны получать всё только самое лучшее и в больших количествах, а рабы... Рабов много, как песчинок под камнем, поэтому незачем их опекать. Я убедил вас, мастер Дедал?
 - Нет, - спокойно возразил демиург. - Вы изобразили целое общество, тогда как я объяснял ребятам устройство одного человека и наилучшее устройство общества, основанное на нём. Как художнику и скульптору, мне хорошо известно, что голова приблизительно в тринадцать раз легче остального тела, и именно этот факт лучше всего характеризует нашу суть. Кроме того, рожденных людьми невозможно представить горохом, фасолью, песком или камнем. Каменные статуи лишь напоминают нас, но изучать по ним, например, медицину невозможно. Создавая статую, я могу добавить ей что-то несвойственное человеку или исказить пропорции, однако живые люди созданы совершенно для самих себя. Если нам не дано крыльев, нам нечего делать в воздухе!..
  Последние слова, вырвавшиеся сами собой, были сказаны с такой болью, что незнакомец не стал спорить, а только обещал обдумать услышанное и ушел прочь. Ушли и дети. Дедал остался один на один со случайно потревоженной раной своей души.
  Поняв цену своего мастерства и недолговечность тщеславия, завел Дедал новых учеников. Он не жалел для них своего уходящего времени, не жалел сил, щедро делился с ними своим опытом и технологиями, а их молодость, энергия, сообразительность и хватка лечили его старость. Всё правильно сделал мудрый мастер, ведь его имя прошло через много веков, и мы знаем теперь, кто изобрел привычные нам топор и бурав. И хоть совершенно невозможно до конца проследить его вклад в искусство Греции и всего мира, сказать, как отразилось прикосновение его призрака на той или иной картине, статуе, здании или даже современном приборе, мы знаем о существовании этого следа. Имя его погибшего сына дано забравшему его морю и увековечено на географической карте.
  Пожалуй, на один только свой вопрос не нашел ответа Дедал: стоила ли приобретенная им на склоне лет мудрость всего пережитого, или лучше бы, чтобы глупые афиняне убили его до её приобретения? Вероятно, ответ на этот вопрос знала одна только судьба, мудрость которой недосягаема для людей.

***
  Действительно ли топор изобретен Дедалом, или же этот инструмент существовал и до него? Полагаю, спустя столько лет точно ответить на этот вопрос уже не удастся, да и какая разница: мифический образ древнегреческого мастера Дедала, как и образ, например, древнеегипетского бога-демиурга Пта, является собирательным литературным памятником многих безвестных мастеров, и для них важно только, чтобы мы - далекие их потомки - помнили о самом их существовании, об их труде, видели их вклад в нашу нынешнюю жизнь, и, хотя современные ремесло и наука имеют мало общих черт со своим прошлым, они всё же опираются на кажущийся нам примитивным (в хорошем значении слова - "базовым", "фундаментальным") топор, на заостренный камень в руках первобытного человека, в конце концов. К сожалению, отсутствие письменности и короткая человеческая память навсегда утеряли личные имена первобытных народов, а, быть может, они или составляющие их элементы легли в основу звуков нашего языка, сделались частью произносимых нами слов.
  Только пристально наблюдая за миром и самими собой, размышляя над устройством естественного, мы получаем возможность творить. Первобытный человек взял в руки камень, вытянул руку и ударил по другому камню. Хочется добиться результата быстрее и с меньшими усилиями, и человек начал экспериментировать ("опытничать", "получать опыт", если перевести это слово): он положил обрабатываемый камень под рукой и ударил ровно вниз с плеча. Хоть и сильно плечо, удар получился слабый и неаккуратный. Значит, для точности удара необходимо увеличить длину локтя? Но ведь это невозможно: руки растут только у детей. Тогда человек начал внимательно рассматривать свою руку, и наконец понял, что подобие локтя можно "изготовить" из прочной палки. Чтобы палка могла "держать" камень-инструмент, понадобилось ещё понаблюдать за обхватывавшей его кистью руки, а после ещё сверлить отверстие в неподатливой тверди. Так, вероятно, был изобретен молоток и, что не менее важно, "искусственный локоть", ставший древком или черенком многих инструментов.
  Самыми первыми простыми инструментами считаются нож (острый камень), сверло и клин. А что делает топор с обрабатываемым материалом? Он его разрубает, то есть раскалывает единое на две плоскости. Топор - это клин, насаженный на древко. А если заточить топор с плоскостей, противоположных рабочим, таким образом, чтобы лезвие превратилось в одну точку? Получится клин с четырьмя равными плоскостями - кол, потомок клыка, откалывающий твердь сразу во многих плоскостях и, как предшественник, нашедший широкое применение в военном деле.
  Вот так бок о бок идут всю историю наука и язык - порождения великого человеческого разума. Недопустимы пренебрежение и фамильярность к этим сокровищам, доставшимся нам от предшественников. Засорив сегодня родной язык модными неправильно используемыми словечками, как и о чём сможем мы размышлять завтра?
  Все мы люди, и, думаю, наши предшественники простят нам, что могущественное время сильно исказило их облик, если мы будем достойными их потомками, ради которых они думали, что-то пробовали, трудились, рисковали, отстаивали свои взгляды порой в вооруженной борьбе с жестокой дикой природой и вздорными людьми. Они уже перешагнули смерть, которая избавила их от заносчивости, тщеславия, всего суетного, свойственного нам - живым. Вполне вероятно, мир наш имеет божественное происхождение. Если в нас живет неподдельное уважение к нашему прошлому, мы не допустим, чтобы выросшее на славном древнем корне дерево обернуло своё могущество против своего начала, чтобы наши слова прокляли придумавших их, чтобы сложнейшие бомбы падали на вырубленные топором памятники зодчества... Если мы сохраним и приумножим в себе лучшие человеческие качества, правильно их проявим, бог и наши предки вручат нам лучшую из возможных наград - достойную жизнь и здоровый мир!
  К сожалению, мой скромный разум не может вспомнить общечеловеческий язык, и потому мне не удалось сделать этот призыв понятным людям сразу всех культур. Мне остается лишь надеяться на здравый смысл Человека и пограничные культуры, смягчающие острые границы чистых наций.
  Товарищи ученые! Я приблизительно представляю себе, какая естественная гордость овладевает вами в условиях предельно усложнившейся науки, но имейте силу противостоять соблазну и не рубите сгоряча! Вспомните, сколько людей недавно заплатили за славу Энрико Ферми, и посмотрите: сегодня мало кто помнит эту тварь. Он сам и память о нём сгнили в могиле, и ветры развеяли радиацию от созданных им бомб по всему миру, сделав человечество чуть больнее и несчастнее. Хотите ли вы такой славы для себя? Прячьте свои открытия в подвалах Ватикана или и вовсе уничтожайте их, потому что человечеству ещё нужно как-то освоить нынешний уровень науки, потому что всем нам необходимо повзрослеть и стать достойными его. Позвольте себе и простым людям лететь ровно и непринужденно. Это нормально, когда имя человека остается безвестным человечеству, а если оно залито слезами и кровью невинных, проклято устами безутешных родителей и сирот - ужасно!
  Извините за применение T9 и возможные ошибки. Простите за то, что почурался упомянуть о печальном опыте новой истории - том, когда человеческие гордыня и интриги изуродовали память о подвиге наших дедов и отцов на полях чудовищной битвы с фашизмом. Также прошу прощения за сокращение сюжета мифа, из которого исчезло участие Дедала в убийстве Минотавра и последовавшее за этим наказание, выброшена хитрость Миноса, придуманная им для обнаружения сбежавшего мастера. Огромное спасибо за уделенное чтению этого рассказа время!