de omnibus dubitandum 103. 38

ЧАСТЬ СТО ТРЕТЬЯ (1878-1880)

Глава 103.38. ДЕВУШКА С ХУДЕНЬКИМИ ПЛЕЧАМИ…

    Комната, в какую меня перевели, была большая, гораздо больше первой, у одной из стен стояли большие столы, вдоль другой шла широкая скамья. В комнате в этот момент было мало народу, из свиты градоначальника, кажется, никого.
   
    — Придется вас обыскать, — обратился ко мне господин каким-то нерешительным тоном, несмотря на полицейский мундир, — какой-то он был неподходящий к этому месту и времени: руки дрожат, голос тихий и ничего враждебного.
   
    — Для этого надо позвать женщину, — возразила я.
   
    — Да где же тут женщина?
   
    — Неужели не найдете? И сейчас же придумала:
   
    — При всех частях есть казенная акушерка, — вот за ней и пошлите, — посоветовала я.
   
    — Пока-то ее найдут, а ведь при вас может быть оружие? Сохрани господи, что-нибудь случится…
   
    — Ничего больше не случится; уж лучше вы свяжите меня, если так боитесь.
   
    — Да я не за себя боюсь, — в меня не станете палить. А верно, что расстроили вы меня. Болен я был, недавно с постели встал. Чем же связать-то?
   
    Я внутренно даже усмехнулась: вот я же его учить должна!
   
    — Если нет веревки, можно, и полотенцем связать.
   
    Тут же в комнате он отпер ящик в столе и вынул чистое полотенце, но вязать не торопился.
   
    — За что вы его? — спросил он как-то робко.
   
    — За Боголюбова.
   
    — Ага! — в тоне слышалось, что именно этого он и ожидал.
   
    Между тем весть, очевидно, уже распространилась в высоких сферах. Комната начала наполняться: один за другим прибывали особы военные и штатские и с более или менее грозным видом направлялись в мою сторону. В глубине комнаты появились солдаты, городовые.

    Мой странный (для данного места и времени) собеседник куда-то исчез, и я его больше не видала. Но стянули мне за спиной локти его полотенцем. Распоряжался какой-то шумный, размашистый офицер. Он подозвал двух солдат, со штыком на ружьях, поставил их за моей спиною и велел держать за руки. Отошел на средину комнаты, посмотрел, должно быть, место не понравилось, перевел на другое. Уходя, предостерег солдат:
   
    — Вы берегитесь, а то, ведь, она и ножом пырнуть может!
   
    Мое предвидение, а следовательно, и подробная программа поведения не шла дальше момента побоев. Но с каждой минутой я все сильнее и сильнее радостно чувствовала (несмотря на вспоминавшуюся лестницу), что не то, что вполне владею собой, а нахожусь в каком-то особом небывалом со мной состоянии полнейшей неуязвимости. Ничто решительно не может смутить меня или хотя бы раздражить, утомить. Чтобы ни придумали господа, о чем-то оживленно разговаривавшие в это время в другом конце комнаты, — я то буду спокойно посматривать на них из какого-то недосягаемого для них далека.
   
    На несколько минут нас оставили в стороне и солдаты начали перешептываться.
   
    — Ведь скажет тоже: связана девка, два солдата держут, а он: берегись — пырнет!
   
    — И где это ты стрелять выучилась? — шепнул он потом над самым ухом.
   
    В этом, «ты» не было ничего враждебного, — так, по-мужицки.
   
    — Уж выучилась! Не велика наука, — ответила я также тихо.
   
    — Училась да не доучилась, — сказал другой солдат — плохо попала-то!
   
    Не скажи, — горячо возразил первый, — слыхать, очень хорошо попала, — будет ли жив!
   
    В группе сановников произошло движение, и они направились в мою сторону. Это — вернулись полицейские, посланные произвести обыск по фантастическому адресу, выставленному мною на прошении.
   
    — На Зверинской улице в номере таком-то никто не живет, дом снесен!
   
    — Вы дали ложный адрес!..
    
    Арестованная после покушения на Трепова В.И. Засулич была предана суду присяжных заседателей. Дело разбиралось 31 марта 1878 г. Засулич была оправдана. Как только приговор присяжных был объявлен, правительство отдало распоряжение об аресте Засулич, однако ей удалось скрыться.

    Предыстория такова. Точнее, не предыстория, а искаженное, вполне мифологическое описание предшествующих событий, которое намертво закрепилось в памяти людской…

    Градоначальник Санкт-Петербурга (лицо, по тогдашним правилам выполнявшее и обязанности начальника полиции) генерал Трепов посетил тюрьму. Там он, совершив акт грубейшего произвола, приказал высечь политического заключенного Боголюбова, что и было моментально исполнено. Известие об этой гнусной расправе моментально разнеслось среди всех прогрессивно мыслящих, либерально настроенных людей и наполнило их сердца отвращением к царским сатрапам. Не в силах терпеть, юная девушка Вера Засулич записалась на прием к генералу Трепову и выстрелила в него из револьвера. Ее арестовали и судили…

    Это почти что правда – но далеко не вся. Однако не будем забегать вперед…
«Царские сатрапы» дошли в своей тупой злобе до того, что устами прокурора обвинили Веру Засулич в покушении на убийство с заранее обдуманным намерением.

    Они в убогости ума своего полагали, что стрелять из револьвера в человека – это и есть заранее обдуманное покушение на убийство. Им и невдомек было, что означенный выстрел – «выражение протеста против действий генерала Трепова со стороны прогрессивной общественности...».

    Известный адвокат Александров, защищавший Засулич, разливался соловьем и проявлял чудеса словесной эквилибристики. По его глубокому убеждению, никакого покушения на убийство не было. Почему? Потому что генерал остался жив. Вот если бы он от выстрелов умер, это было бы убийством – но он-то остался жив, а значит, Засулич, стреляя практически в упор, вовсе и не собиралась убивать, а хотела ранить…

    А далее началось откровенное выжимание слезы из присяжных:

    «Она была и осталась беззаветной рабой той идеи, во имя которой подняла она кровавое оружие. Она пришла сложить пред нами все бремя наболевшей души, открыть скорбный лист своей жизни, честно и откровенно изложить все то, что она пережила, передумала, перечувствовала… В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести – женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею…».

    Адвокату не уступал прогрессивный журналист: «Головка ее упала на сложенные на пюпитре руки, и, пряча лицо в скомканном платке, старается девушка заглушить и скрыть свои рыдания, но худенькие вздрагивающие плечи ее рыдают. Слышатся всхлипывания и кое-где в зале.

    Я тоже вытираю набегающие на глаза слезы, оглядываюсь назад на ряды публики и вижу такие же слезы на глазах у многих…».

    В этой умиленной атмосфере всеобщего хлюпанья присяжные вынесли оправдательный приговор…

    Этот случай – не просто недоразумение. Это – некий рубеж, этап, за которым кончилась одна жизнь и началась другая. Отныне все жили в другом государстве, по другим правилам. Потому что впервые (да притом под рукоплескания прогрессивной общественности) была словно бы выдана индульгенция, было постановлено: убивать из личных интересов или личной мести – очень плохо. Стрелять в людей ради идеи – не преступление, а доблесть.

    К тому времени революционерами уже было убито немало людей. Но впервые убийцу оправдали официально по причине того, что он стрелял ради идеи…

    Не будет большим преувеличением заявить, что именно 31 марта 1878 года, а вовсе не в феврале 1917-го наступил крах государства по имени Российская империя. Когда случается такое – это конец…

    А теперь – гораздо подробнее обо всей этой поганой истории и, ее главных действующих лицах.

    Начнем с того, что «хрупкой девушке с худенькими плечами» в то время было уже двадцать девять годочков (см. фото). Возраст далеко не юношеский, тем более во второй половине XIX столетия. Иные сверстницы Засулич в такие годы уже имели не одного ребенка, мужа и дом – но наша героиня стояла выше таких пошлостей, ее сжигал огонь идеи… Двадцать девять лет – но ни дома, ни семьи, ни места в жизни, ни даже, кажется, любовника (хотя сексуальная свобода среди революционеров царила полная, совокуплялись, как кролики). Классический портрет совершеннейшей неудачницы-экстремистки…

    Строго говоря, никакого Боголюбова на свете не существовало. Был Алексей Емельянов, сын священника. Закончил духовную семинарию, но «работы по специальности» не искал – подался в народники, был членом организации «Земля и воля», не раз арестовывался, даже был осужден, но отец-священник упросил отдать ему сына на поруки. И «сатрапы» отдали! Но Емельянов двинул по старой дорожке, отчего вновь угодил в тюрьму. «Боголюбов» – это была его кличка (возможно, из-за семинарского прошлого).

    Генерал Трепов приказал Боголюбова высечь, как нарушителя внутреннего распорядка. Заключенным в той тюрьме разрешалось выходить на прогулку во двор всем вместе и гулять сколько захочется (начальник тюрьмы – естественно, сатрап!), но при одном условии: «не скопляться», прогуливаться каждый сам по себе, не разговаривая с другими.

    Емельянов-Боголюбов как раз собирал вокруг себя собратьев по нарам и вел оживленный разговор. Тут и случился во дворе генерал Трепов, прибывший с какой-то инспекцией. Указал Боголюбову на нарушения правил. Тот стал грубить…

    Обратите внимание, Боголюбова высекли не сразу, а только через три часа. Причина? Она проста: Трепов был не свирепым садистом, а ревностным служакой, и не более того. Он помнил, что за нарушения внутреннего распорядка можно сечь тех, кто уже следует по этапу к месту заключения – но распространяется ли это правило и на тех, кто пока что сидит в «предварилке»?

    Писаных параграфов под рукой не оказалось. Трепов поехал в министерство внутренних дел. Министра тогда на посту не было, был только управляющий министерством князь Лобанов-Ростовский. Но и его не оказалось на месте. Трепов отправился к начальнику III отделения Шульцу, объяснил ему ситуацию и попросил разъяснений: законно будет этого типа высечь или нет?

    Шульц пожал плечами: это, батенька, вопрос юридический, а мы больше по розыскной части… Вам, генерал, в министерство юстиции обращаться следует…
Трепов поблагодарил – и поехал к министру юстиции…

    Положа руку на сердце: похоже это на поведение опричника, зверя и сатрапа? Да ни капельки! Перед нами – не палач, находящий удовольствие в воплях наказуемых, а попросту исправный педантичный чиновник, озабоченный законным решением казуса. Палач велел бы выдрать бедолагу тут же, не медля – а Трепов часами мотается по Петербургу, ища юридической правды на самом верху…

    Министр юстиции Пален, выслушав суть дела, заявил Трепову: «Высечь не только можно, но и нужно, я вам, как министр юстиции, разрешаю». Тогда только он (Трепов - Л.С.) вызвал полицмейстера и велел выписать грубияну розог.

    Сам Трепов так и говорил потом известному юристу А.Ф. Кони, крестясь на образа в знак искренности: «Клянусь вам, что если бы Пален сказал мне половину того, что вы сейчас говорите, я бы призадумался, я бы приостановился, я бы иначе взыскал с Боголюбова… Но, помилуйте, когда министр юстиции не только советует, но почти просит, могу ли я сомневаться? Я – солдат, я человек неученый, юридических тонкостей не понимаю… Я спрашивал совета у министра юстиции. Он разрешил…».

    А потом к Трепову на прием явилась Засулич – с прошением, где ходатайствовала о выдаче ей свидетельства домашней учительницы. Представилась она и прошение подписала вымышленным именем. Трепов, ничего не подозревая, прошение принял, поставил резолюцию «Дозволяю» и обернулся к следующей просительнице. Тогда Засулич, выхватив револьвер «Бульдог», выстрелила ему в спину. Пуля попала в верхнюю часть таза и раздробила кость.

    Кстати, адвокат Александров заявлял, что его подзащитная не стреляла в грудь или в лицо оттого, что «чувствовала некоторое смущение». В спину, надо полагать, стреляла без смущения…

    Обвинение не зря уточняло, что «револьвер выбран из самых опасных». В самом деле, Трепову невероятно повезло, что все обошлось именно так, и дерганая баба целилась плохо, да и стреляла только раз, нервы не выдержали – истерически визжа что-то, отбросила револьвер, тут на нее и навалились опамятовавшиеся свидетели…

    Английский «Бульдог» – оружие крайне серьезное, несмотря на малые размеры. Какой именно его разновидностью пользовалась Засулич, нет особенной нужды выяснять. Достаточно упомянуть, что выпускавшиеся тогда модификации «Бульдога» имели калибр от 11,5 миллиметра до 14,7. Убойная штучка…

    Сдается мне, даже «натура экзальтированная, нервная, болезненная, впечатлительная», как обрисовал ее защитник, могла бы в свои двадцать девять лет предвидеть, что, стреляя в упор из крупнокалиберного револьвера даже один-единственный раз, запросто можно убить…

    А вообще, что это за особа, откуда взялась и как докатилась до такой жизни?

    Вот тут-то и начинается самое интересное. «Девушка с худенькими плечами» не со стороны пришла, не поддалась минутному порыву. Это – настоящая профессионалка…
В свои двадцать девять «мечтательная девушка» имела уже ни много ни мало – двенадцать лет революционного стажа. Два года просидела в тюрьме, несколько лет провела в ссылке под надзором полиции (боже упаси, не в Сибири – в европейской части России, тогда с этой шатией либеральничали вовсю, как, впрочем, до самого краха монархии).

    Но дело даже не в этом. Засулич была одной из ближайших «сотрудниц» Сергея Нечаева – а Нечаев, знаете ли, та еще персона. Без преувеличения можно сказать: самая жуткая, красиво выражаясь, инфернальная фигура не только российского, но и всего европейского революционного движения XX столетия. Хватало по всей Европе революционеров, террористов, политических убийц и прочего мятежного элемента, но такой – один…