Кавказская пленница

1.

Когда в Тамбове спрашивают о том, какое в городе самое экстравагантное семейство, то обыватели кивают на супружескую чету чеченца Масхада и местной девушки, Лены Титовой.

И в самом деле, глядя на молодых, было чему подивиться.

Бравый полевой командир Масхад, бравший неустрашимым штурмом российские больницы и детские сады, вдруг отказался от блестящей военной карьеры, сбрил густую черную бороду, и переехал на постоянное место жительства в провинциальный русский городок.

Тут было чему подивиться, но только для того, кто не знал о глубокой душевной работе Масхада, заставившей его, в конце концов, попросить убежища в стане врагов.


2.

А началась эта захватывающая история в зеленых горах под Грозным, там, где формирование Масхада прятало русских заложников.

Гора называлась страшно — Усчук-Каре. В переводе с чеченского — Смерть Иноверцам.

В одной из жалких лачуг на этой смертоносной горе томилась Леночка Титова, в прошлом преподавательница по классу арфы в тамбовской музшколе.

Совершая свой ежедневный обход, Масхад увидел грустную Лену, растапливающую кизяками, т.е. сухим помётом, буржуйку.

— Что ты так печальна, красавица? — спросил ее по-чеченски Масхад.

— Ты лишил меня Родины, — бесстрашно ответила Титова, — мне ли не быть печальной?!

Масхад смутился.

— Ничего, — сказал он, заиграв желваками, — скоро мы тебя выменяем на своего бойца, и тогда катись на все четыре стороны.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку? — предложила Титова.

Масхад вместо ответа сел на глиняный пол, поджал под себя быстрые ноги, в расшитых турецким бисером чувяках.


3.

— Высоко в горах жил уж, — начала рассказ Лена.

Масхад тут же вскочил, выхватил серебряный кинжал, но… удержал себя.

— Продолжай, — сказал сквозь белоснежные зубы.

— Там же в горах жила и раненая соколица, — мягко продолжила свой рассказ красавица. — Однажды, соколица, подтягивая свое поврежденное крыло, сказала ужу: «Столкни меня в пропасть!» — «Зачем? — удивился уж. — Ведь здесь тепло и сыро». — «Я хочу умереть в полете!» — гордо ответила соколица.

— И-и, — икнул от волнения Масхад, снял чувяк, шумно поскреб свою пятку.

— Уж столкнул соколицу. Она умерла в гордом полете.

— Чего же ты хочешь? — Масхад до боли сжал рукоять кинжала.

— Я — арфистка, — ответила Лена. — Достань мне арфу, а потом можешь предать меня самой лютой смерти.

— Хорошо, — гортанно воскликнул Масхад, с кошачьей бесшумностью наступая пестрыми чувяками на глиняный пол, выбежал из сакли.


4.

Найти арфу, эдакую бандуру, задание не из легких.

Масхад срочно собрал группу для захвата ставропольского магазина музыкальных инструментов.

Операция была произведена блестяще, почти без трупов, и вот чудная арфа, без единой царапинки, стояла подле ног Лены.

Чеченцы, ощеривая свои пасти с золотыми фиксами, как стая волков, сели вокруг музыкантши.

Ближе всех к Леночке, опустившись на корточки, подсел Масхад.

Чтобы подчеркнуть сугубую важность момента, он достал из ножен свой инкрустированный бирюзой кинжал.

И тоненькие пальчики Леночки Титовой дотронулись до струн неведомого этому дикому народу инструмента.

Дотронулись, и божественная музыка потекла, заструилась над прижатыми к скалам саклям, над дивными каштанниками, вековыми фиговыми плантациями, над пахучими земляничными полянами и горными хрустальными водопадами.

И каждый из злодеев думал о своем.

Дивные видения проносились в их неискушенном, почти детском мозгу.

Дивные видения проносились и в голове Масхада.

Мама несет кувшин с ледяной водой. Папа едет на седом ишаке. Бабушка мурлычет колыбельную. Что-то еще странное, дикое.


5.

— Иди вместе арфой… Ты свободна! — еле сдерживая рыдания, сказал Масхад.

Облагороженные музыкой бородатые лица согласно закивали.

Лена не стала себя упрашивать.

Она взяла несколько овсяных плоских лепешек, кувшин с тепловатой мамалыгой и, погрузив арфу на тоненькую девичью спину, потихоньку тронулась к Тамбову.

Бандиты, прощаясь с ней, из-за смутности ощущений лишь пару раз выпалили из берданок в бездонное небо.

Через полчаса пешую Леночку Титову на быстроногом верблюде, по кличке Сладкая Колючка, догнал сам Масхад.

— Ты передумал? — спросила Лена.

Карие глаза Масхада говорили другое.

— Народ, который изобрел столь фантастический инструмент, народ, который сочинил столь пленительную мелодию, народ, который рожает таких соколиц, не может быть моим врагом, — медленно, обдумывая каждое слово, произнес Масхад.

Арфистка молчала, невольно любуясь жемчужными напластованиями облаков над горой Усчук-Каре.

— Будь моей женой, ясноглазая соколица, — наконец, что-то мучительно переборов в себе, молвил Масхад.

— Как же твой гарем? — логично возразила Леночка. — Что скажут твои развратные лани?

— Ты одна, как солнце, затмила все звезды, — ответил Масхад. — Хочешь, я расскажу тебе кавказскую сказку?

— Не хочу, — твердо ответила девушка.

6.

И вот, когда в провинциальном Тамбове кто-то невзначай спрашивает о самой экстравагантной семье в городе, то все показывают на чету Масхада и Лены.

Еще бы!

На балконе их квартиры, в панельной пятиэтажке, столуется быстроногий верблюд по кличке Сладкая Колючка. Животное перешло исключительно на тамбовскую овсянку.

Леночка получила повышение и теперь стала директором детской музыкальной школы им. Фёдора Шаляпина.

Не забыла Елена и о муже, Масхаде. Пристроила суженого в свою же школу сторожем, с вполне приличным окладом, что само по себе в наше время может считаться чудом.

В свободные вечерние часы Лена играет на арфе, а Масхад, поджав под себя мускулистые ноги, подкидывает в русский камин верблюжьи кизяки, вспоминает папу на седом ишаке, маму с кувшином ледяной горной воды, бабушку, гортанно мурлычущую колыбельную.

                *** «Запах денег»,  (Зебра Е, Москва, 2008), «Московский комсомолец», 1999