Малышка

     Сегодня 1 Мая. Для всех людей планеты это – праздник Весны и Труда, а для Павлика это вообще исключительный день – День его рождения.  Правда, взрослые за своими предпраздничными хлопотами все время про него забывают,  но Павлуша за свою недолгую жизнь усвоил твердо: в этот день ему положены подарки...
     В этом году Павлуше исполняется пять.
     – Как-никак,  а дата юбилейная, – вспомнил Павлик слова старшей сестры, услышанные вчера ненароком из-за закрытой двери своей спальни.
     Что такое “юбилейная” – он не знал,  но потому что это было “как-никак”, догадался, что  особенная.
     Сегодня он встал очень рано. Спать почему-то ни капельки не хотелось, и Павел, удивляя всех домашних  своей  самостоятельностью,  в  этот  час, правда, в  одних трусах,  но был уже на “своих двоих” пухленьких крепеньких ножках. Малыш ходил из комнаты в комнату и, подходя по очереди то к маме, то к бабушке, то к сестре, молча останавливался перед ними, вопросительно заглядывая в глаза. Взрослые так же молча, как надоедливого котенка,  отодвигали  его  в сторону и продолжали заниматься своими делами.
     – А подарки-и-и?  – первой предъявил,  наконец,  мальчишка свои претензии сидевшей за кухонным столом бабушке, со всем усердием пытавшейся “запечатать” в маленькие лепешки  для пирожков как можно больше начинки из лука и яиц.
– Какие еще подарки?  – вяло,  не глядя на внука, отреагировала бабушка,  старательно соединяя вместе упорно расползающиеся края  пирожков.
     – Ты что, забыла?! У меня сегодня день рождения! – четко выговаривая  каждое слово и разводя чуть в стороны свои ручонки ладошками кверху, не на шутку рассердился внук.
     – Бабушка так  и замерла с перепачканными тестом руками, а потом все так же молча обошла застывшего, как изваяние, посреди кухни Павлика и скользнула  в  мамину  комнату.  Некоторое время оттуда доносилось приглушенное шушуканье,  а потом мальчик услышал,  как  мама,  весело рассмеявшись, уже громче сказала:
      – Вот давай ему их и подарим...
      Дверь комнаты широко открылась, и оттуда бок о бок,  пытаясь миновать дверной проем одновременно, перед Павликом предстали две довольно улыбающиеся женщины.
       – С днем рождения тебя, Павлуша! – прозвучало слаженным дуэтом.
       – А ну-ка,  пойдем, посмотришь, какой подарок мы с бабушкой тебе вчера приготовили... – и мама, взяв сынишку за руку, повела его вслед за бабушкой на террасу, где на столе стояла большая плетеная корзина,  покрытая теплым бабушкиным платком.
      – Смотри!.. – сказала бабушка, осторожно снимая корзину на пол и медленно стягивая с нее большущий темный платок.
      Поток утреннего майского света окунулся в глубокое чрево корзины, и оттуда дружно заявили о своем праве на жизнь с десяток желтеньких вытянутых клювиков:
– Пив!  Пив!  Пив!.. – вразнобой голосили забавные желтые пушистенькие  комочки,  путешествуя по спинам друг друга на красных широких перепончатых лапках, изо всех сил стараясь донести  свои  требования до трех пар человеческих ушей.
– Гу-гу-гусята!.. – заикаясь от восторга, выдохнул Павлик. И без того  крупные  глаза малыша расширились и округлились. Белые круглые щечки залились ярким горячим румянцем и стали похожи на наливные спелые яблоки, розовая детская ручка тянулась к мельтешащим на тонких длинных шеях маленьким беззащитным головкам с единственным  намерением погладить  каждую  из  них.
       –  Уф!..  – только и смогли дождаться взрослые от рассудительного и разговорчивого Павлуши, на сей раз напрочь потерявшего свой удивительный дар речи.
      – Что? Нравятся? – спросила мама.
      – Угу! – кивнул головой сынишка.
      – Так они твои!  Это тебе ко дню рождения!  – подвинула бабушка огромную корзину вплотную к Павлушиному лицу.
      – Все? – засомневался мальчик в щедрости взрослых.
      – Все,  все! Все десять, – радостно подтвердила мама. – Смотри, оди-и-н,  два-а,  три-и,  четы-ы-ре...  – брала она в руки по  одному птенцу  и  каждого  переставляла  в другой конец корзины. – Пя-я-ть, пя-я-ть, пя-я-ть... – пыталась мама поставить на ноги маленького желтого гусёнка с сереньким пятнышком на лбу,  но лапки бедолаги разъезжались в стороны и,  гусёнок на каждый счёт “пя-я-ть” плюхался на живот,  при  этом, не переставая скороговоркой возмущаться:  “Пив,  пив, пив!..”.
      – Почему он не стоит?  – забеспокоился новый гусиный хозяин, – Ему лапки больно, да?
      – Помрет,  наверно,  слабенький,  –  не долго думая,  поставила птенцу свой убийственный диагноз бабушка.
– Помрет?..Совсем?.. – губы малыша задрожали, он сгреб птенца обеими ручками и осторожно,  словно боясь расплескать воду  из  полной пригоршни,  поднес гусенка к своей груди,  прижал его к себе и нежно, одним пальцем, погладил крохотное серое пятнышко  на  желтом  лбу.
– Нет!.. Не помрет!..  Не дам!.. – категорично заявил он и всем корпусом отвернулся от бабушки, протянувшей было руку, чтобы посадить птенца снова в корзину.
…
Первую пару недель “дохлятик”, как звали приговоренного птенца мама и бабушка,  был на особом режиме. Пока остальные гусята с аппетитом поглощали вареное пшено за фанерным барьером, Павлик, держа в руках  своего  серолобого любимчика,  щедро поил его молоком прямо из своего рта и ласково уговаривал “покушать” яичко или манную кашку.
Птенец уже  прекрасно держался на своих красных окрепших лапках и охотно ел все, что дают в компании своих братьев. Но стоило ему услышать голос Павлика: “Где там мой малыш?”, как гусёнок вмиг оставлял любой самый  лакомый  кусочек,  неспешно подходил к бортику и терпеливо ждал,   когда мягкая ручка хозяина хоть раз проскользит от серого пятнышка на его лбу к спине по тонкой длинной шее.
Даже спать мальчик теперь ложился лишь после того, как погладит своего Малыша  и пожелает ему спокойной ночи.
Все лето Павлуша вставал вместе со  своими “подарками”. Птенцы быстро подрастали. Теперь хозяину надо было всего лишь  открывать по утрам калитку в огороде,  выпуская своё  побелевшее  и  повзрослевшее гогочущее стадо на мелкую – взрослым гусям по колено,  мутную  речушку Волшник, всенародно прозванную Смуглянкой, а вечером открывать ворота  во двор по первому требованию дружных окрепших гусиных голосов.
Маленькие  беспокойные  жёлтые комочки в количестве девяти штук к осени превратились в больших и  важных белых гусаков,  а слабенький “расползающийся” заморыш с серой отметинкой на лбу стал грациозной белоснежной гусыней   с   темныи   пёрышками   на   гордо поставленной голове.
...
– Жалко её!..  Пропадет!..  Или цыгане украдут!..  Она ж
ручная совсем!..  –  судачили,  сидя  на  лавочке,  соседские старушки, кто с умилением,  а  кто  с осуждением наблюдавшие,  как из подошедшего к дому Павлика гусиного стада отделилась гусыня с серым пятнышком на  лбу  и   остановилась вплотную у ног своего маленького хозяина.
      – Привет, Малышка!  – мальчишка чуть нагнулся и привычно  провёл рукой  от самых глаз неподвижно застывшей птицы по мягкой длинной шее и белым упругим перьям на широкой спине. А та переместилась за своим маленьким хозяином ровно на один гусиный шаг, но так, что наступила своими прохладными красными лапками на его теплые босые ножки.
      – Ну вот, теперь всю зиму с мясом будем... – мечтательно произнесла мама, глядя в окно, где Павлик, успешно освоивший счет до десяти  перемещающихся объектов,  прилежно пересчитывал своих подопечных, не решаясь вытянуть свои ноги из-под лап неподвижной Малышки.
      – Да... –  грустно вторила ей бабушка, – только гусыню придётся продать... Резать-то жалко... А одна-то она, зачем?...
      – Придё-о-тся... – согласилась мама, – только Павлушка не даст.
      – Так надо его уговорить, чтобы он сам её продал! – как всегда молниеносно  нашла выход из положения сестра.
      – И правда, подхватила мать, – а то слёз не оберёшься.
      Вечером, когда гусиное стадо уже дремало, а вся семья собралась за вечерним чаем, мама, искоса поглядывая на Павлика, сказала:
– Большие уже стали гуси... Зимой будем их продавать, – бросила она многозначительный взгляд на бабушку, – и купим сыночку велосипед, как у Валерика.  Ведь это Павлушины гуси и вырастил он их сам.  Стало быть, велосипед он себе заработал...
– Угу!  –  не раскрывая  набитого рта, с готовностью согласился мальчик.  И трудно проглотив, мешавший обсуждению такого важного вопроса кусок, Павлик категорично заявил то,  ради чего и завели этот разговор взрослые, – Только Малышку – не дам!
– Почему? – дружно “удивились” все три сидящие за столом женщины.
 – Вдруг её там обижать будут?! И скучно ей будет одной-то, – рассудительно и терпеливо,  как учитель на уроке, объяснял малыш очевидную истину непонятливым взрослым.
– Вот ты сам её и продай...  Добрым хозяевам...  Которые  гусей держат... Чтобы она вместе с другими была... Так сказать, в коллективе...  Ведь тебе не скучно в садике с другими ребятами?!..  Вот и  ей скучно не будет...  А весной, даст Бог,  и гусята у нее появятся... –  наперебой вразумляли Павлушу мама и бабушка. Сестра молча, с непонятной улыбкой, перемещала свой внимательный взгляд поочерёдно с одного женского лица на другое вслед за отлетавшими от них витиеватыми  фразами.
                ...
Солнечным воскресным сентябрьским утром мама дала Павлуше большую серую сумку с застежкой “молния”:
– Вот в этой сумке хорошо будет  твоей  Малышке.  Посадишь  её, молнию застегнёшь, а голова пусть высовывается... Только, смотри, дешевле пятидесяти рублей не отдавай!  А то посмотрят,  что маленький, да обманут...
– Малышка привычно подошла к Павлику и застыла, наступив лапой на его ногу. Мальчик нагнулся, несколько раз погладил свою любимицу, аккуратно, хотя и с трудом, оторвал гусыню от земли и посадил в услужливо открытую  мамой  сумку.
– Большая белая птица с серой отметиной на голове  не  возражала и,  с  готовностью высунув голову в отверстие не до конца застегнутой молнии, спокойно смотрела на окружающий её мир из сумки, как постовой милиционер из своей милицейской будки.  Она полностью доверяла своему другу. А тот, низко наклонив голову и тяжело посапывая, приподнял сумку с драгоценной ношей и, не оглядываясь на оставшихся у открытых ворот женщин трёх поколений,  медленно удалялся мимо домов,  калиток  и полисадничков своей тихой улицы в сторону шумного городского рынка.
                ...
– Уже  пять. Час назад как рынок закрыли, а его всё нет,  –  с беспокойством поглядывая то на часы, то вдаль длинной и тенистой улицы, говорила мама.
      – Уж, не случилось ли что?   Зря  мы  это  надумали...   Ребёнка...  На  базар... Одного...  Продавать...  И гусыню отнимут и его побьют... – причитала  бабушка,  прикладывая  к глазам кончик своего белоснежного головного платочка.
– Пожалуй,  надо идти искать, – не скрывая волнения, вторила мама. – Да вон же он! С какой-то женщиной! Да это ж соседка, Наташка! Павлушину сумку несёт!  А он весёлый идёт...  Что-то  рассказывает... Руками размахивает...  Видать, хвалится,  как удачно гуся продал, –  комментировала глазастая мама подслеповатой бабушке происходящие вдали события, устремившись навстречу желанной парочке.
      – Мама!  Бабушка!  – наконец, заметил своих родных  мальчишка и со всей прыти,  которую только можно ожидать от маленького толстячка, бросился навстречу им, широко раскрыв ручонки.
      Обрадованная мама высоко подняла своего сынишку, но, ойкнув от его “избыточного” веса, тут же опустила на твердую землю.
      – Вот!  – поставила Наташа,  подруга и одноклассница Павлушиной сестры, к ногам старших женщин вовсе не пустую сумку.
– Что?!  Ты  её  не продал?!  – только тут заметила мама спокойно дремавшую в сумке гусыню. – Почему? Почему ты не продал её? – твердила мама один и тот же вопрос, удивлённо глядя на радостно улыбающегося сына.
      – А её никто не покупает,– довольно и честно сознался маленький продавец.
      Мама и бабушка нашли опору друг в друге, надёжно соединившись плечами. Слов не было...
       – Почему? – удивлённо спрашивали глаза обеих женщин.
       Для  Паши   все  было  ясно  и  он,  не  пускаясь  в  дальнейшие  объяснения, бережно поднял сумку и усталой походкой медленно поволок её к дому.
– Почему?.. – вслух переспросила Наташа. – Да он же за неё сто рублей просил!.. И ни копейки меньше!.. Его спрашивают: “Почему так дорого гусыню продаёшь?  Она у тебя что?  золотые яйца несёт?”, а он: “ Она у-умная!”. Со всего рынка народ приходил на “умную” гусыню смотреть.
                ...
           К следующему  дню  рождения Малышка подарила Павлуше еще десять  жёлтеньких гусят, а мама и бабушка велосипед – “Орленок”.
                …
             Сейчас Павел Константинович – известный врач, живет и работает в Москве, лечит детей и до сих пор вспоминает Малышку – своего первого пациента, которому не дал умереть...