Кукла

               
Проснувшееся солнце выпарило влагу рассветного тумана, поднявшегося с реки, сделало ещё одно летнее утро прозрачным и лёгким. А утра обыкновенно бывают лёгкими и чистыми, когда тебе всего шесть, когда на дворе радуется раннее лето, когда ты гостишь у любимой бабушки, и всё беззаботно, всё безропотно.
Тогда там, в деревне, мир казался мне таким огромным. Казалось, что старый дом и прилежащий к нему двор со всеми его сараями, постройками, грядками, невозможно было исследовать, не то что за одно лето, но и за год. Детское ненасытное любопытство беспощадно овладевало мной, и я старалась проникнуть во все уголки этого неизведанного мира.

Часто нравилось мне наведываться в темную грязную комнату с заколоченными окнами, или, как бабушка ее называла, «ту хату». В комнате этой хранился всякий скарб, были там ненужные старые давно позабытые всеми вещи, от которых как-то не поднималась рука избавиться раз и навсегда, и перекладывались они с места на место с утешительной мыслью «авось, пригодится». Да и люди, пережившие мучительный голод, страшную войну и крайнюю нищету, ныне благоденствующие, совершенно не могли себе представить, как какая-нибудь вещица вдруг может стать не нужной, очень неохотно расставались со всяким хламом, который, то и дело, скапливался вот в таких вот тайных комнатах, сараях, чердаках. Стоял здесь буфет, где хранились разнообразные баночки, скляночки, семена растений. На полке под буфетом складировалась старая обувь. Как же элегантно смотрелись на маленьких детских ножках пыльные кожаные сапожки на каблучке с лакированной потрёпанной отделкой, или летние туфельки на шпильке цвета кожи ящерки; их давно уже никто не носил. Был в комнате старинный чемодан с замком, он основательно занимал все пространство под кроватью, в нем мертвым грузом покоились разноцветные платья, изъеденные молью, но представляющие для маленькой девочки особенный интерес. На покосившемся подоконнике пылились древние книги, тетради и прописи чьих-то школьных времён. Здесь же располагался таинственный патифон с пластинками, который мне всё же удалось завести и послушать бравурные мелодии утраченных вальсов.

Тоненький пучок света прояснял грязные настенные обои, на которых изображалась, кажется, метель и серебристые сугробы. Это же свет указывал прямо на осанистый огромный деревянный шкаф. Мне было очень страшно его открывать. Преодолев все свои сомнения и волнения, я, наконец, решилась потихоньку приоткрыть дверцу, и…
Нет, не было в нем ни домового, ни приведения, ни зловещего монстра, даже скелета не было. Все так же здесь была свалена груда безделицы, а на самом верху этой серой неприятно пахнущей старостью куче лежала одиноко большая кукла. Я вытащила подружку из её темного склепа, решила как можно скорее привести ее в надлежащий вид и покинула «ту хату».

Во дворе в корытце я тщательно почистила игрушку, постирала ей платьице, а потом нарядила красотку. Кукла была большая, почти в половину моего роста, с голубыми большими глазами, сама ходила за ручки. Весь беззаботный день провели мы с ней в беседах и играх.

Как же сладок детский сон. Ещё одно летнее утро постучалось в окошко и разбудило меня. Проснувшись, я сразу почувствовала манящий запах самого вкусного в мире завтрака – бабушка пекла тонкие блинчики. Запах тут же поднял меня на ноги и заставил стремительно отправиться на кухню. Бабушка только снимает блинчик, а ты его тут же съедаешь и запиваешь прохладным освежающим молоком. Ммм… Пожалуй, нет ничего вкуснее.
Слопав целую дюжину блинчиков, я с лёгким чувством насыщения отправилась познавать окружающий мир во двор. В палисаднике на бледно-оранжевом лилейнике мне повстречалось великолепное невинное создание, взлетевший воздушный цветок. Это была бабочка – павлиний глаз, и глаз от нее оторвать невозможно. Бабочка-красавица. Мне тут же захотелось, чтобы она стала мне другом. Дети часто ищут друзей среди тех, кто не сможет ответить на их дружбу, приводят домой щенков, приносят котят, раненых птиц. Мама говорила мне, что бабочки живут только лишь три дня, а потом умирают. Мне стало безумно интересно, какой сегодня день жизни у моей новоиспечённой подруги, а вдруг уже сегодня ей придется умирать, и мы так и не успеем подружиться. Я гонялась за ней почти весь тот солнечный и теплый денёк, а вечером оставила ее в палисаднике, сильно надеясь, что мы встретимся утром вновь.

В этот же вечер к нам приходила бабушкина сестра. Она была сильно расстроена, постоянно терла глаза ситцевым синим платочком. Оказалось, ее дочь (моя тетя) сильно заболела, и ее отвезли в больницу.
- Бабушка, а что с тетей, я ее ещё увижу?
- Увидишь, детка, увидишь. А теперь пора спать.
Я немного повозилась под писк назойливого комара, но все же заснула крепко.

Утром я первым делом отправилась в палисадник, проверить, как там моя волшебная  бабочка. Она лежала под смородиновым кустом. Я подошла как можно ближе, протянула руку, но бабочка так и не двинулась с места, ее лапки одеревенели, только ветерок легонько колыхал  крылышко. Какая досада. Ещё недавно этот летающий цветок украшал собою мир, и теперь его нет, осталось лишь безжизненное тельце. За сараем я выкопала в земле небольшую ямку и похоронила насекомое, как полагается, и, попрощавшись с бывшим другом, постаралась поскорее забыть о нашей короткой дружбе.

Вечером неожиданно на нашем пороге появилась сестра бабушки вместе с тетей. Я очень обрадовалась их приходу и тому, что тетя выглядела здоровой и сильной. С собой они принесли небольшую оранжевую коробку, по всей вероятности, из-под обуви, оставили её в сенях на столике с цветочной скатертью. Бабушка попросила меня погулять во дворе, пока они не уйдут. Я вышла из дома, присела на деревянный порожек позагорать в лучах закатного солнца. Было тихо, медленно перемещавшийся летний воздух приятно согревал кожу, изредка стрекотала где-то горихвостка, дворовый пёс спал блаженно возле своей конуры, приятно пахла раскрывающаяся пурпурная ипомея. С порожек открывался безмятежный умиротворяющий пейзаж: огромные махровые светло-зеленые холмы, наступающие друг на друга, окаймленные полосками темно-изумрудного леса, а над холмами прозрачное небо, постепенно заполняющееся оранжево-розовой дымкой заката.

Все вокруг сливалось в спокойствии, единении и бесконечности, и только мое детское любопытство сердилось и желало быть удовлетворённым. Я тихонько заглянула в сени, стала прислушиваться. Бабушка со своей сестрой разговаривали очень тихо, разобрать что-то было совершено не возможно, они стояли у столика с коробкой, потом стали доноситься вполголоса слова, которые были непонятны, но я знала, что они читают молитву. Затем гости вместе с бабушкой перешли в залу, что меня невероятно обрадовало, уж больно хотелось узнать, что же там такого таинственного в этой оранжевой коробке из-под обуви.

Я подошла к столику с цветочной скатертью и легонько приоткрыла крышку коробки. Там на белом кружевном одеяльце лежала кукла. Она была в маленьком белом платьице, а на ножках красовались розовые носочки с атласными бантиками, головка прикрывалась шапочкой с рюшками. Глаза у куклы были закрыты, ручки слегка сжимались в кулачки. Я осторожно потрогала маленькие холодные синие пальчики с длинными ноготками, поправила ей шапочку и услышала приближающиеся шаги. Быстрым движением закрыв коробку, боясь быть уличенной в преступлении, я с выскакивающим сердцем выбежала во двор.

Сестра бабушки и тетя вместе с коробкой с куклой вышли из дома, затем вышла и бабушка; она взяла из сарая маленькую лопатку. Все вместе они покинули двор через заднюю ржавую калитку, подперев её осколком кирпича, и не спеша направились в сторону кладбища.