Холодная пасха

Эпиграф
о тьме ночных чудес
(из песни "В ночи" группы Противостояние (москва) 1999)

....
Пасха в этом году была хоть и поздняя, да холодная. Шла третья неделя после. Обычно в это время верующие приходят похристосоваться с мертвыми, которые, по сути, не мертвы.
Майская ночь. Бывает и в июне снег идет. Тем паче в мае, когда ветер переменчив, словно сердце красавиц, как подмечено ещё давным -давно.

Подобно оселку шлифует время
Дни, дни... однообразные движения
Слова, законы, правила, режимы
Покуда не останется обмылок
Обмылок оселка, челнок меж нитей
и затяжных дождей тугих, как струны


Начало и конец настолько далеко
Насколько рядом, вроде той черты
На памятнике между цифр, а может
зачем, когда итак всем ясно
Не проповедь, не речь, а шум воды
Который сквозь и сами сквозь который

 Как холодно. Воздух холодный... и ветер. Это ветер охлаждает этот воздух, потеплевший за дни тепла. И тучи. Тучи бродят, словно звери. Как хищные звери. Дикие хищные звери. Небесные звери.


Словно тучи сгустились вокруг
Пусть их пишут, я тоже пишу
Обозначить все трудно иначе
Я живу, как могу и дышу

Но моё личное дело у них
И отчёты текут как река
Наблюдения слежкой несут
Но отстрел не назначен пока

Очень мило, теперь мне ясней
Почему так хочу я уйти
От людей, да не знаю куда
А тем более от себя

Безобразны прямые слова
Так хотелось красиво сказать
Дайте денег оставьте меня
Впрочем, все и не в ваших руках

Даже если оно нам дано
То дано высшей волей Небес
Чем ответить? я знаю одно
Что мой город похож на мой лес


 Что я забыл на этом кладбище? Я слышал зов отсюда. Голос позвал меня. Этот голос я слышал с детства, он звал меня, и я шёл на голос. Голос шел откуда - то из глубины кладбища. Ночь. Словно бархатная. Вышел из дома, пошёл в сторону зарослей и дороги. Под ногами земля стала зыбкой. Она колебалась, поскрыпывая. Гробы. Я понял. Это погребённые за все земное время. Да, я понял. Это они. Поднимаются. Мертвые. Я иду по тропике меж деревьев и кустарников. Там вишня и дорога. Возле зарослей женщины с птичьими лицами в темных балахонах. Высокими голосами воздымая руки, подобно крыльям, поют:
Мертвые!
Встали!
Мертвые!
Встали!
Трижды я видел этот сон. Да. Земля - это кладбище. Я прошёл по узеньким тропинкам между могил. Голос звал. Этот голос был соткан из воздуха и не имел ни тембра, ни высоты. Можно было услышать любой. Чаще всего тот, который нравится или соответствует. Голос, сотканный из пустоты. Бродя между могил, я шёл целенаправленно. Деревья надо мной с едва проклюнувшейся листвою, будто замерли. Безмолвие и голос. Здесь болотистая местность. Болото было когда - то здесь, но разве то, что было, не остается вечным характером места? Теперь хоть на картине, встречающей всех приходящих в библиотеку. Приходят люди. Говорят, что мол, книги нужны, или мол, принесли. Как -то там делалось ничего и это было общим местом, что ли, а по сути то, делалось тоже самое смертоубийством попахивающее. Тем более, здесь оно было. Имело место в тысяча девятьсот восемьдесят вроде бы первом хотя ближе к третьему не позже четвертого точно. Тюк  - и свалилась старушка. Тюком свалилась старушонка: Сыночек за что? И с тех пор ни гу -гу. Потому что, тогда не было в такой моде, скажем, убить Билла и убийцу изображали дюжим молодцем, а смерть была старухою или скелетом с косою. Убийцу же с недюжинными силами брутальным таким детиной с признаками слабоумия и алкоголизма изображали. Женщины больше травили тихонечко. Их же стреляли, душили и резали, а они орали как резанные при виде внезапного трупа и падали в обморок сколько веков? Когда письма носили  пешком или на лошадях, появился почтовый вагон, и маленькая тележка, и костями гремя, как на стыках , летел почтальон, самолёты, а все ждали прислушиваясь, а они все звенели, звенели: Извините мол за задержку. Да, именно так: Извините за задержку, если что и , повыпустив пар, отходили почтительно.
 Да. Так и  было. Быльём поросло, поросятами вытоптано, а свиней на шашлык извели.
Вот.
Вот он этот старый склеп.



Дождливая пасха
и лунные волки
простуженный колокол
вой
в мокрый воздух
звуки тонут


холодная пасха
день ветра и лилий
и линии смерти
в чертогах надгробий
таинственный слепок
загробных мелодий




Пепел
в мраморных урнах
поёт
мы были такие как вы
под сиреневым небом


восемнадцать царей и четыре царицы
хронограф
проклятий
одно за одним
мир сходит с ума
и бросается в пропасть
как стадо свиней
убийственных культов
а что же осталось живым

что же осталось живым

дождь

Дождь пошёл. Холодный дождь. Я не задумываясь открываю двери склепа и попадаю внутрь. Склеп зарос паутиной и давно, судя по всему, разграблен уже. Лестница, ведущая вниз. Ступеней десять. Надгробная плита сдвинута. Чей - то скелет в остатках коричневой ткани и высохших сухожилий.
Руки на груди. Рядом поблескивает отвалившаяся пуговица виц мундира.
Зачем ему? - думаю я, протягивая руку.
Вдруг он схватил меня за ворот, с диким, пронизывающим ужасом, рыком. Вроде без слов. Откуда там и взяться языку, однако я различал и слова. Огонь в глазницах, пылающих яростью. Голос сухой словно треск веток, сгорающих в костре и дыхание гарью обдало мне лицо. Кажется, даже опалило. Что он сказал?
Умри!
Ты нарушил покой.
Умри!
Только что - то вроде
Дай.
Чего тебе дать - то?
Мария дай?
Так вроде ты не Маяковский
А я не Мария.
Мёртвой хваткой вцепившись он поволок меня внутрь по открывшейся лестнице вниз дальше вниз, в царство трупов. Мертвецы встречают нас воплями. Зловоние тлена. Они завопили вслед за воплем того мертвеца. Так младенцы, стоит одному закричать - все принимаются. Вопящие все  вразнобой, все вопили на разные лады одно:
Смерть!
Толпа трупов последовала за нами и сопровождала нас. Куда? К трону короля мертвецов мы шли. Остальные следовали с нами как пассажиры в метро на пересадку, вроде бы со станции на станцию. Станция. Остановка Смерть. На пересадку, не думая, что может быть на пересадку органов. Мне показалось что они сожрут меня. Во всяком случае, хотели бы.
Король мертвецов сидела на троне. Лысым черепом пустых глазниц обводя все вокруг, увидев меня, он протянул руку с указательным пальцем костяшкой и в наступившей тишине прорычал на меня  одно только слово:

Мертв!
Мёртв! - завопили мертвецы. Мёртв! Мёртв!
Внезапно все пропало.

И я оказался в городе... Снежный город. Глубокая немая ночь. Пустые улицы. Вот что такое смерть. Может, можно зайти посмотреть, что в домах. Стоило мне открыть дверь одного из домов. Как дверь обратилась в губы и попыталась засосать меня в свою пасть. В ужасе я отпрянул в сторону. Сердце заколотилось. Откуда? Дома, словно плотоядные кораллы или губки подводные. Эти окна глаза их. Они наблюдают. Они ждут свою жертву. В обычном городе живут хотя бы кошки, а здесь стены. Так вот ты какая – смерть. Напряжение от взглядов этих, хорошо, что заметил, они соображали на троих на площадке, я наблюдал из - за угла. Там было двое. Третий был на вертеле. Я метнулся меж домами, будто чувствуя погоню и сердце колотилось, пот заливал глаза, а говорят, что мертвые не потеют.
Ну, как известно, не совсем. Потец. Холодный пот. Мне все казалось, что погоня, хотя я заметил, что они были достаточно увлечены, особенно третий.
Обычно в городах живут хотя бы кошки, и тут я подумал почему не кролики
представьте себе только эти торчащие из окон подвалов уши, глупейшая мысль. Тут я заметил, что не чувствую холода. Я посмотрел на номер дома, у которого остановился. Тринадцать. Дом номер тринадцать. Дробящееся, двоящееся число, двойственное. От него веет расщеплением допустим буквы В. Так что как попадёшь, а то лучше и обойти. Я понял, надо пробираться к поездам.


Какими красками, какими линиями опишет ум?
не опишет ум, так выразит язык.

Я вышел за полночь к первому поезду, наверно. Снежная и вьюжная ночь. В снежную и вьюжную ночь, навьюченный, будто верблюд, собравшийся сквозь игольные уши, свечами длинными в рост человеческий, что на подобии каких строительных реек были поперёк, сумкою с вещами и свечами покороче, тетрадью в ней, в которую завёрнуты были те же свечи и ещё с  пакетом бумажным и перетянутым бечёвкой. Дойдя до станции, погрузил я всё в тамбур - и... Только и видел, как уносит со снежного перрона в ночную вьюгу с призрачными фонарями всю мою, да не мою поклажу.
Что ж, я остался ждать нового поезда до Курского вокзала, где я планировал и встретить мой багаж, да ехать дальше. Потому что дальше мне. В Подольск. Другой дороги нет.
Как я доехал в переполненных вагонах утренних, не помню. Только похоже, что задремал, да оказался в тупике или тоннеле или спросонья вышел раньше, что скорее всего. Выпрыгнул из вагона и видя перед собою темноту тоннеля, немедленно двинулся наружу. Снежная, заснеженная, засугробленная картина, метущая застывшие берёзки, может, ольхи и другие сорные деревья. Холмистая, с пустыми и завьюженными рельсами. Не далеко ли до вокзала?  Стал я пробираться и пробрался скоро на те пути, что уже светились огнями перронными и зданиями.
..

минус двадцать
по снежному насту
с видом на восход
через железную трассу
вспоминая
зелень мая
принимая как есть все, что есть

почерк следов
звуки и дым
на горизонте
греясь теплом
которым храним
на исходе зимы



Минус двадцать
Морозное царство
время лежать на печи
тараканы стучат в барабаны
предвещая весну
и мешая спокойному сну
даже мёртвых

что выходят соткав
себе тело из трав
прошлогодних
никола угодник
строго смотрит на них
из покоев окладов своих
из кивотов своих
новогодне
...

Нет. Не впервые уже добираюсь я так. Правда, тогда без груза. Хотя и сейчас без груза, да груз на вокзале. Туда и направился.  Старые, почти что древние здания, буро - желтеющего камня замшелого, да ещё и в снегу, встретили и приняли меня.
Многолюдство самых разных сословий, но больше все в армяках да полушубках овчинных, сновало туда - сюда, а то отдыхало на сидениях, дремало в ожидании своих дорог. Напасть, случившаяся со мною нынче, пожалуй, стала тем густым бульоном, в котором я прошёл в церковь вокзальную, где пожилой, как мумия, монах - священник принимал исповедь. Немедленно после того, как от него отошёл темно густо морской волны человек фигура, я - через восковое марево, оплывающее прошёл к монаху. Тот принимал исповедь как - то даже полулёжа. Не в первые оказываясь в такой или подобной ситуации, я трижды перекрестил предлежащего, и тот святые мощи,  поднял малахитовое Евангелие. Я полупропел свою исповедь в золотые темно золотые от кадильной копоти своды потолка, после чего направился в контору за вещами.
В полутёмном закутке конторы служители, услышав моё описание отправленных вещей, без проволочек выдали мне мой багаж, с которым я присел за старый деревянный стол и достав из правого кармана, высыпал на непокрытую столешницу приличную горсть золотых монет и какие - то бумаги. Соседи впереди смотрели отвлеченно и спокойно, однако сосед справа, несколько горбившийся повернул ко мне левую часть лица, и глаз его, и без того недобрый, исказился дьявольским изгибом, а костлявая рука потянулась немедленно за толстыми монетами царской чеканки. Борьба была недолгой. Успел я собрать горсть, хотя не без труда обратно в карман, и оттеснить алчного соседа помогли.
Немедля, я решил покинуть стены вокзала и скоро оказался в доме у тётки, жившей неподалёку.
До моего поезда оставалось ещё время. Ночь эта потеряла счёт часам, и тётка наскоро варила курицу.  Я вернулся обратно, как будто не уезжал. Тетка варила другую курицу мне на обратную дорогу, говоря что - то мирное своё и утешительное вроде "на дорожку – вот, ещё, но я умял курицу, не выходя из дома. Часы показывали три тридцать восемь утра. Ранним утром
Меж тёмных комнат вышел я на лестничную клетку, собираясь уже спускаться вниз, как влекомый всею своей силой, мне навстречу нёсся Гоголь. Полы черного его сертука развивались за ним. Я вцепился ему в горло и с иисусовой молитвою давя его, спускался вниз по каменной лестнице особняка. Внезапно Гоголь растворился в темноте парадной.
 Растворился в полутемном лестничном пролёте перед входной дверью, там, где особенно темно, так же внезапно, как и материализовался.
Я вышел на воздух.
Праздничные люди радостно бежали по весенним улицам Лубянской площади и поворачивали в  сторону Арбата через Никольскую. Не все бежали, много шли той бодрой молодой походкой, которая бывает у здоровых людей, а часть бежала, совершая утреннюю пробежку.
Я вдохнул раньше свежий воздух и направился уже пешком, свободный, но переполненный всем пережитым за прошедшую ночь.


 Ночь...

Все было до нелепости обычно и до обычности нелепо. Оно понятно. Я проснулся, но уже шло отпевание. Не то, чтоб я всю ночь ворочался, но и...
Я провалился в сладкий сон без снов, быть может, но какое – то мгновение, но очнувшись...
Думал или что там? Время, время...
Подняться надо около семи. А надо ли? Нет. Антонина выведет собак. Все таки, надо открыть калитку. Не знаю зачем, но открою. Для выхода. Вспомнил я и вновь провалился в сон.
Посмотреть на часы или нет? Открывал я глаза или нет? Это надо не то, что заставить себя, приподнять голову, протянуть руку. В целом сделать что либо  у нас или в здешних краях через "ю", а не "и".
Лето, лето...
Ленивое время. Каникулы и редкие батарейки "Варта". Ворота, врата, проходная калитка.
Понятно, что дело не в том и что я отвлёкся и что я сам отвлекаюсь и не могу собраться. По радио...
Не знаю, сказать ли как было, как есть или просто сказать, что проснулся, когда уже шло отпевание. Не знаю. Вот, не разбудили.  Не сочли нужным. Зачем - то. Наверное.
Просто. Скорей всего, просто. Без всякой морали. Не в их это вкусе. Такие...
Иначе.
Хотя, кто их знает. Навряд ли. Да нет. Вроде нет. Им отчёты строчить. Это должен быть повод, но я так не думал. Вообще так не думал, а просто проснулся и как - то не в кассу Апостола  двинул. Не двинул, а скорее, подтянул. Несусветно как - то. Ещё эти вещи в притворе. Всё скомкано. На меня о. К. строго что - то. Вот что значит, когда что - то можешь и думаешь: сдержать или выпустить? Это что - то... Как собак? И тогда на лице...
На лице то должно быть... Есть педагогический смысл. Кто сдавал педагогику тёткам, тот знает как трудно у них получить больше тройки и знаешь, что нужно сказать так и так - то и с тактом и тактовой чертою разделив себя над всем здесь и себя здесь  отделить, поскольку все более многоэтажно и ещё все эти этажи - то разные. Пониже каменный. Повыше деревянный - весь в резных наличниках.
Да ты что?
Что было в этом "да ты что?"
Ты до сих пор ещё так и  не запомнил? Так и не усвоил? Сколько лет уже и если б не долготерпение...
Забыл две сумки.  Вроде, надо было, а забыл. Продукты всякие. подсолнечное масло и хрустящая упаковка из целлофана или полиэтилена. Может быть, там конфеты и печенье.
Шел и преступная лёгкость в руках, а возвращаться не стал. Тем более, что служба закончилась. Легко, по летнему городу. Вроде бы даже в рубашечке в шашечку. Девушки.
Или они были позже, но кажется, что мимо рынка, где туберкулёзники на противоположной стороне. Прошлого века из кирпича такого тёмно красного просило ещё рыло одного из президентов.
Впрочем, это к делу не относится. Тепло же. Лето. Мимо рынка, где Петрович был тогда, а девушки потом (не в смысле, потом обливаясь), а затем, поскольку я приехал в беспорядок.
Ещё стол какой - то круглый  посредине комнаты и свет горит как - то ненужно суетливо, но если выключишь - будет не то, что темно, а не темно и в тоже время сумрачно и свет горит.
Приходит мать с опухше почерневшим ликом. Каким - то чёрным тёмно серым и иссиня пепельным.  Я понимаю, что не знаю, чем помочь и мы говорим, как обычно. Она уходит, возвращается, но  уже с полуразвалившимся лицом какой - то фараонской мумии. Тёмно серая и ещё что - то говорит,  и говорит: ну, я пойду посплю. Я говорю: Конечно, да. А я вот в этой неустроености.
Что делать? Вдруг вбегает ма - аленькая старушоночка. такая моложавая. Без возраста и
спрашивает:
Это Укрумкино?

Я говорю: да откуда ж? Может быть, в Рязанской области и вот уже на полстены её картины
- акварели и я все пытаюсь изобразить вот этот знак
УКРУМКИНО
пытаюсь на листе изобразить
Но буквы не выходят
я не унываю, потому что толку - то
или пока ещё, но лучше...
А главное, что я ещё могу?
Задумываться некогда и нечем, и вот тут на улице встречаю этих девушек.
Знакомых девушек.
Привет, привет.
Давно не виделись. Ну, как дела?
Вот, отвечаю - выставка и вообще, вы приезжайте.
А они: А! Это за рынком!
И я пытаюсь объяснить, что нужно ехать ещё минут двадцать на троллейбусе, а там пешком.
Так трудно это объяснить.
Укрумкино, Укрумкино...
Вот.
А меня пытаются то накормить, то вылечить, то откачать.
И главное, все от души. Я понимаю.

Я очнулся вновь на кладбище, и белый конь мой бьёт копытом рядом. Я седлаю этого коня. Седлаю с лёгкостью, которой днём не знал.
Не знаю во сне, наяву ли, летели мы над весенней землёй. Ветер пел в ушах.
Деревни, города, поля, леса и реки. Мы летели над проводами, вышками какой – то связи…
Прорись минут
под весенним светилом
тень перемен
апельсиновый шар

ласковый день
что ты делаешь с миром
чтобы он так
несказанно сиял


чтоб находились
слова и улыбки
воздух свободы
и легкий полёт


мыслей туда
где все наши ошибки
кто - то простит
а значит поймёт


может быть даже
может быть даже
все прояснится
на этом пути

многквартирном
и многоэтажном
сложное станет
родным и простым


ступив за порог
выйдя из круга
глупых пустых
повседневных забот

мы по другому
увидим друг друга
на горизонте
новый восход


белая птица
раскинула крылья
над морем
и это не снится
нет, это не снится нам

Мы летели над землёй и спускались на дно океана.
В солнечный день
Уходящий под воду
Апрель
До глубины
необъятного солнца
Трепетный звон
подымается в гору
воздух свободы

над головой
Аппликация  завтра
Для тех, кто живой
Словно низкий поклон
словно жатва
и вечный вопрос
любопытного неба
и нелепый ответ
за пределом внимания толпы
постепенно
Внезапно

...

ТИХИЙ ОКЕАН

Растение камень, жвиотное дом
Не трогать руками и трогать руками... А что же потом?
Рассеянный пояс, планктоновый лес
Кто я?
Куда я исчез?

Морская звезда выворачивается желудком наружу, обнимая пищу.
Трепанги - падальщики. Живут колониями, образуя поля.



Запах падали бросился в ноздри
В этой падали кто - то живёт
И не раз в эту впадину падали
Отправляясь в  последний полёт

Хищник рапан, заросший кораллами
Японские скачут кругом гребешки
Консервные люди их любят
Отшельник с креветкой глотают кишки


А крабы, а крабы с клешнями, с клешнями
Неровный характер и странная стать
Невольно невольно, как рыбки с граблями
А может, как птички умеют летать


А вот осьминоги и многи их ноги
В которых которых стреляет гарпун
Огромные, словно подводные доги
Страшны же как черти в охоты канун


акулы акулы акулы акулы!
Как волосы длинные змеи они
подводные рыбы, что плавать могли бы
Но пестрая плоскость и хищные дни


Ёрш твоё дно, ну и рыло!
Ёрш участковый и околоточный
Пыль поднимает, шлёп - и  глотает



Остров Ионы. Лежат сивучи
В море охотском
Сивучей остров
Самые чёрные дети на свете
Сивучей дети



Остров тюлений
Остров кошачий
Котиков остров мехом наружу
Если собрать их
море им - лужа

Не мусульмане, но тоже с гаремами
Носится вскач страшный секач



Чайки пингвины и альбатросы
Про них вам расскажут в таверне матросы

Здесь  на Курилах приливы отливы
Море богато. Жильцы же пугливы
Только что шерстью блеснут дорогою
И отдаются обратно прибою




Мёртвый зов.
Страшный сон.
Ожидание часа.
Море пенится,как эпилептик и бьётся о стены скал.
Кем ты был?
Чем ты стал?
Ты устал?
Быть орудием воли чужой. Не того ты искал.

В глубине.
На самом дне.
Отражение звука
Звуки, словно предсмертные хрипы немая дрожь
Чувство ночи
Ожидание встречи
Зов зловещий
Изнуряющей бессонницы чёрный дождь


Призрак бреда
Только молнии с неба
И зыбь земли
Захребетная правда скелета в шкафу мертвеца
Колокольцы
Железные кольца
Сам не свой
Мёртвый мир всё ещё продолжает мерцать




Зыбкая толща тверди колышется с самого дна
Чёрные волны в трепете молний слепящего огня
Чёрные волны в треске слепящего молний огня
Эта дикая  ночь раздавила скорлупу корабля
Он не помнит, достиг ли он дна
Его якоря цепь разошлась от звена до звена
Тяжкий зов и железный магнит глубины
Словно чаша весов опустилась под весом волны
Это стало,  когда пошатнулась земля
Он устало спустился на уровень ниже нуля



Там на дне музыканты играли во тьме
Нежный вальс обратился в траурный марш
Нежный вальс провалился в бездну тот час
Целый мир наводнила чернильная ночь
Кто порвал жизни тонкую нить
Но ещё продолжают звонить
Эти тяжкие колокола над печальной судьбой
И старинных часов хриплый бой
Чья - то долгая память хранит
Рана чёрною болью саднит



Долгий гул отзывается эхом на хрип темноты
Этот хрип словно храп тысячи табунов
Этот хрип словно хрупкий хрустальный бокал
Бездна спит, но её не смолкает раскат
Словно гром, словно грохот обрушивающихся скал
Черепа оскал на флаге её
Этот звук, этот знак приближения конца
Смерть акулой сужает круги, словно чувствуя кровь
Её бархатный зыбкий покров дышит в спины живых
Её чёрная строчка прочерком впишется в стих



Песни дна напевает волна и она всё сравнит
Всё сравняет, но прежде поднимется ввысь
Старики, словно гаснущие маяки
Древний зов.  Он шатает основы основ
Нежный шёлком прильнёт к щеке
Лютым волком вгрызается в плоть
Нареки! Нареки ему имя, а в ответ только стон
Страшный сон разразится кошмаром и хлынет как стон
Звон стекла разбитой памяти времени льда и вода
солью бесполезных слёз упадёт меж "нет" и " да"



Она скажет: Налейте бокал! Она скажет: Как пенно вино!
Дайте шанс или просто оставьте, как есть
Дайте шанс или может быть, что нибудь есть
В этом пьяном бреду. В этих странных мечтах
В этих диких местах. В этих краях без названия
Сумеречное сознание
Осознание мыслей и слов
Рок сомнений и безвыходность порочных кругов
Цикл истерзанных снов сумасшедший корабль
Зов из тёмных веков



Океан меж скал и берегов распятый
Тянет лямку своих непосильных галер
Бьётся в рамы картин безымянных творцов
Давит тягой своих атмосфер
Непомерные жажда и голод он словно Тантал
Обращает в себя всё, что он поглотил
Обращаясь в могилу могил
Этим кладбищем он сам себя затопил
Только пульс его бьётся в глухой потолок
да зияет разверстый чертог




Я проснусь. Я уже поднимаюсь наверх
Слышишь мир, я не знаю твоих полумер
Слышишь, мир, я не умер, хотя ты меня хоронил
Говоря, что хранишь покой
Видишь - вот, поднимается новой волной
Мой отчаянный крик, мой простуженный вой
я живой! Хоть  и раной твоей ножевой
Я убит, но ничто не проходит за так
мой единственный друг
Мой единственный враг



Это я, отравившийся ядом земли
Ты молчишь, ты следишь, ты готовишься в бой
Ты молчишь, но я знаю, что здесь под водой
Он звучит этот мой несмолкающий зов
Я стряхну с тебя пыль и тебя, словно пыль
Со своих недоказанных ног
Со своих нелегальных рук
Это будет в последний твой день
Это ночь станет точкою в счёте ночей
этих дней



вот,  начинается последний отсчёт
Некому будет отправить отчёт
Некому будет оставить свой след
на поверженной плоти на усталой душе
долгих лет
древних лет
падают звёзды  содрогается твердь
ноздри зверей обоняют запах добычи
Кружит над падалью птиц вороньё
дышит свободою имя моё



Лес, древний лес машет крыльями дерев
бьёт ураган в окна
Пьёт чёрный дождь почва
Я покидаю свои берега
Я прихожу ночью
Ночь ничего больше
Зыбкая толща тверди колышется с самого дна
Я прихожу ночью
Чёрные волны в трепете молний
Я прихожу ночью
Я прихожу ночью
Я прихожу ночью...



Стремглав несемся вверх из – под воды.
И снова мы поднялись над землёй.
Снова горы, леса и поля, мы спускаемся в лес
Каменистая местность и лес. И родник.

И я увидел
по камням бежит родник
чистый
кристально чистой
звенящей воды
журчит поток
и солнце отражается в нём



ой, да  вы
ой да выходила
то вот водичка
из ключка

выходила та водичка
кипена
ну водичка
оттуда вы
выходила жива
выходила жива вода


стал колодец
потом
стал источник вот вам
вот там
находил
находил там источник
вот
там где жи
там где жила бьёт



и наделал
наделал родников
ни трава на тропинке
то и не лес там

не ростёт
даже ночью ночей
даж
можно видеть её
и пройти по ней
выходи
ой да выходила
та вот водичка из ключка


Я глотнул этой чистой воды.
Плавно мы спустились вниз. На то же кладбище, откуда началась эта история. Под собой почувствовал я холод камня и твёрдость. Я сидел на чьем – то могильном камне. Спрыгнув с него, я посмотрел, чья же могила.
На камне стандартно было выбито моё имя и две даты через черточку, которые, едва лишь отвернувшись, я в мгновение забыл.

ЧТо значит утро, день и вечер?
Что значит ночь?
Особенно когда
Не обозначено ни времени, ни места

Движение отражений

Что значит свет?
Когда теряются уходят
Исчезают нет уходят их
Что означают все эти вопросы

Движение отражений

Когда и никогда
Молчание ближе слов
Слова бегут куда - то впереди
И никуда пустое, пыльное ничто

Движение отражений

Темнеет день, светлеет ночь
Всё в прошлом
Что в будущем, которого ещё
Сегодня что сейчас

Движение отражений