люси

Люси

 Меня всегда восхищал неподдельный восторг, с которым она меня встречала,   крепко хватала меня под руку, подлаживая шаги, забегая вперед, склонив голову, заглядывала в лицо и при этом говорила, говорила своим лающим голоском. Говоря, она раскачивалась вполоборота с стороны в сторону, отчего я больше всего запомнил ее уши, изящные, великолепно вылепленные,  с крохотными изумрудными сережками.  Еще у нее была странная манера внезапно появляться и также  внезапно исчезать. Тут же она бросала меня и, через секунду я видел ее желтый шарфик в конце очереди, где она, привстав на цыпочки,  пыталась разглядеть, чем там торгуют,  в следующее мгновение я уже терял ее из виду.

 В следующий раз она,  крепко схватив меня под руку и, словно мы расстались только вчера,   тащила   в кафе,  восторженно смеялась зыбким смехом, вовсю пытаясь обратить на себя внимание высокого блондина напротив, что причиняло  мне ноющую боль,  тут же острыми коготками хватала меня за руку, - ну, ну не сердись, ну что ты молчишь,  ты же друг, правда друг, заглядывая снизу в лицо, тут же, коснувшись, убегала с неизвестно откуда взявшимися подружками.

 На нее невозможно было обидеться, что то было в ней от лесной речки то пропадающей, то вспыхивающей кромкой заводи, то разливающейся сверкающим плесом, то уходящей в темный омут. Я скользил по поверхности этой реки, извивающейся блестящей змейкой среди дремучего леса.
    
 Когда она исчезала надолго я, не находя себе места, не выдержав суточной телефонной муки, отправлялся искать ее по адресу нацарапанному на сигаретной пачке. Но на этом месте зияла дыра между двумя домами заросшая бурьяном и репейником.
- Ты должен мне поверить, говорила она, раскачиваясь вполоборота из стороны в сторону,- ты должен мне поверить, я уезжаю  сегодня к маме, скоро вернусь.
 
- А вы что, не уехали? - Спросил меня мой, встреченный на лестнице, лысый друг, выпуская дым из ноздрей,   - я видел вчера твою подружку, она ходила по перрону, сказала, что ждет тебя, что, с минуты на минуту, ты должен подойти с билетами.
- Она к маме уехала.
- К маме, да мать ее  здесь живет, через два квартала.
   
 Внезапно возникнув, она выхватила меня из толпы у метро, так, будто мы расстались только вчера,  запрыгала вокруг,  норовя поцеловать  меня в щеку, рдея ушами,  насквозь просвеченными   закатным солнцем,  рассеянная улыбка, вдруг, перешла в странную детскую губную дрожь от готовности вот-вот заплакать,  - я совсем не хотела этого, мой хороший, я соврала, я ужасная женщина, я не ездила к маме, я провела два дня с мужчиной, мы ехали в одном купе, он  негодяй и хам, единственно, кого мне жаль, мне жаль бедную собачку, которую я оставила в квартире, я представляю, как она мучилась взаперти.
Я оторопело остановился,  такими искренними были слезы в ее глазах. У нее никогда не было собаки.

 В памяти, среди разнообразной  чепухи, всплыл давний  разговор с Аллой Гавриловной, моей соседкой снизу,   дородной дамой с копной седеющих волос, ходившей чрезвычайно прямо, несколько даже запрокинувшись назад.
- Я намного старше вас и могу вам это сказать, так как вы поступили с бедной девушкой это возмутительно, она же и  так несчаслива, я хорошо знала ее мать, чудесная  была женщина. Она назвала вас негодяем  и я повторю вам это в лицо, то, что произошло в поезде – безобразие. Она все мне рассказала. И уходя: « Чего я вам никогда не прощу так это то, что вы замучили бедную собачку»
 
 Чем больше я думал о ней, тем больше мне казалось, что собачка все же была, каждый раз я стряхивал с себя эту мысль, дернув головой, -  фу, какой- то бред.
 
 Это была длинношерстная такса с карими глазами, она очень страдала, стоя над ней на коленях я тревожно искал ее взгляда, но она уже ловила мой, взгляд ее был злым и враждебным, как я мог впустить в комнату этот запах, запах тлена и тьмы, запах смерти. Она так верила в меня, верила в мое могущество, как же я мог допустить это, ты же мог, ты должен был этому помешать, и глаза ее тускнели, в них не было ничего кроме  отчужденности и одиночества.