Страх

                Подражание Л. Андрееву

     Он ничем не отличался от других людей. Был он маленького роста, немного сутул, глаза имел неопределенного цвета, как бы вовсе бесцветные, и фамилия у него была обычная -  Иванов.
     Жил Иванов одиноким стариком. Когда-то у него были брат и сестра, но где они и живы ли он не знал.  И какие-то смутные воспоминания сохранились у него о матери, помнил он, что была она красивой, любила его и умерла молодой.
     Занятий Иванов никаких не имел и, чтобы как-то убить время, каждое утро выходил в город и бесцельно бродил по улицам.
     Но город пугал Иванова своей огромностью, громыханием трамваев, автобусов, машин, непрерывным и бесконечным движением людей.
     Толпы людей, снующих по улицам города, вызывали у Иванова панический страх. Люди куда-то спешили, появлялись как бы ниоткуда и вдруг исчезали неизвестно куда. Но являлись новые, куда-то спешащие и этому бессмысленному людскому движению не было ни начала, ни конца.
     И в этом бесконечном и непрерывном потоке незнакомых и чужих людей, Иванову было невыносимо одиноко, и хотелось ему спрятаться куда-то, и быть одному.
     А когда Иванов пытался разглядеть лица проходящих людей, то казались они ему похожими друг на друга, как будто кто-то стер с них индивидуальные черты, и стали они похожи на механических кукол, которых приводит в движение какая-то грозная и загадочная сила.
     А по дорогам города нескончаемой вереницей мчались машины. Одни, как призраки исчезали за пределами города, другие расползались по многочисленным переулкам и дворам.
     Иванов боялся машин. И страшно было ему думать, что каждая из них несет в себе какую-то скрытую угрозу. Машины были как бы неуправляемы и непредсказуемы, безжалостно и равнодушно они сбивали и давили, калечили и убивали тысячи людей. И казалось Иванову, что не люди владеют машинами, а машины, уже давно, овладели людьми, превратив их в своих рабов.
     Иванов избегал переходить дороги, не доверял пешеходным переходам, симафорам.
     А однажды Иванов стал свидетелем автокатастрофы, когда на его глазах, на пешеходном переходе, машина сбила троих подростков, и какая-то неведомая сила подбросила их высоко вверх и разбросала по дороге, как тряпичные куклы.
     Иванов не мог поверить в реальность разыгравшейся перед ним трагедии. Ему даже казалось, что это какая-то нелепая и глупая шутка, и уже через минуту шутники объявятся живыми и здоровыми и вместе со всеми посмеются.
     Но живым никто не объявился, а лежащие на дороге тела подростков своей неподвижностью вызывали ужас и страх. И было похоже, что кто-то могучей железной рукой соединил воедино жизнь и смерть, и показал это со всей жестокой правдивостью, в непередаваемых подробностях и красках.
     И удивило Иванова, что на лицах, собравшихся у дороги людей, не было ни страха, ни ужаса, ни сочувствия. Смерть в городе стала простым и обыденным событием.
     И казался Иванову город, каким-то огромным камнем, в разломах которого жили, задыхались и умирали люди. Беспомощные и жалкие, в своем бесконечном и бессмысленном движении, они не могли найти выхода из пыльных, грохочущих улиц, душных кривых переулков, и обречены были всю жизнь проводить в  своих каменных коробках-квартирах.
     Иванов не видел в своей жизни живой природы. Редкие деревца среди грохочущих пыльных улиц, бульвар с засохшими под грязным серым небом тополями и две березы во дворе его дома назвать природой было затруднительно. Он видел красивые пейзажи на картинах художников, в телевизоре показывали моря, высокие отвесные горы, бескрайние зеленые поля, голубые прозрачные реки. Но эти бледные копии, не могли воссоздать в воображении Иванова живые картины природы, с ее звуками, красками, запахами.
     И в этой глубине каменного города, среди множества незнакомых, чужих людей, Иванову было страшно и тревожно и казалось ему, что уже не вырвется он из этого бесконечного лабиринта домов, улиц, переулков и не найдет дорогу к своему дому.
     И приходила в голову Иванова мысль, которую он не мог остановить, что все эти тяжелые, угрюмые каменные громады могут в один миг обрушиться и уничтожить все, что есть живое.
     И когда Иванову становилось невыносимо страшно, бежал он с городских улиц в свою маленькую квартирку на девятом этаже многоквартирного дома.
     Но и здесь город властно врывался в жизнь Иванова, нарушая его покой и уединенность. Через двойные оконные рамы проникали в комнату, доносившиеся с улиц голоса, дребезжание трамваев, визги автомобильных шин. А из ближайших кафе и баров слышны были звуки грохочущей музыки и визгливые женские крики.
     И быстро наступал вечер и приходила ночь. Но город продолжал жить своей уже ночной жизнью. За светящимися в ночи окнами жили незнакомые и чужие люди. Они радовались, страдали, ссорились,  мирились и рождались, чтобы умереть.
     И эта непрерывность человеческого движения вызывала у Иванова чувство одиночества и бессилия. И он занавешивал окна, ложился в постель и закрывался с головой одеялом, пытаясь заснуть.
     Но бывало, что и во сне Иванов не находил покоя. Часто его мучили ночные кошмары, главным действующим лицом которых была бывшая жена, исчезнувшая из его жизни много лет тому назад. С растрепанными рыжими волосами, безумным взглядом она тянула к нему руки, с длинными острыми ногтями, и, брызгая слюной, выкрикивала срамные слова. И Иванов просыпался и было ему так страшно, что он съеживался, превращаясь в маленький жалкий комок, еще плотнее закутывался в одеяло и не мог заснуть до утра.
     Но нельзя сказать, что Иванов был совсем одинок. Уже год в его квартире жила крыса. И это было удивительно, так как Иванов запасов продуктов никогда не держал, и каковы были у крысы резоны поселиться в его квартире, так и оставалось загадкой.
     На глаза Иванову крыса не показывалась, и только однажды он увидел ее, когда она, выбежав из-под комода, пересекла комнату и скрылась в прихожей.
     Крыса выглядела крупной и упитанной, и, перед тем как скрыться в прихожей, она взглянула на Иванова своими маленькими красными глазками, и почему-то ему от этого взгляда стало как-то не по себе.
     У Иванова заболела нога, распух коленный сустав, и уже три дня он лежал в постели. Лежал он укрывшись с головой одеялом. Под одеялом Иванов чувствовал себя защищенным от внешнего жестокого и равнодушного мира.
     И пытался Иванов о чем-то думать, но не знал о чем, пытался что-то вспоминать из своей прошлой жизни, но, как ни напрягал свою память, вспомнить ничего не мог, как бы прошлой жизни у него и вовсе не было.
     Иванов не мог уснуть. Его охватило тревожное предчувствие надвигающейся беды. И было ему страшно, и хотелось кому-то жаловаться, у кого-то просить защиты.
     И вдруг Иванов почувствовал, как что-то мерзкое и живое коснулось его ног. Он в ужасе сбросил с себя одеяло, вскочил с постели, включил настольную лампу и успел увидеть огромную крысу, которая с глухим стуком плюхнулась с постели на пол, метнулась к комоду и скрылась под ним.
     Иванов уже не спал до утра, боялся лечь в постель. И было ему так страшно, что хотелось куда-то убежать и спрятаться, но бежать было некуда и прятаться негде.
     А ночь убывала, и за окном рождались первые, еще слабые, звуки просыпающегося города, которые становились все явственнее, громче, и было в этих нарастающих звуках что-то зловеще-упорное, равнодушное и угрожающее.
     И перед этой надвигающейся неумолимой силой, Иванов вдруг почувствовал себя слабым и жалким, и впервые в его мозгу появилась мысль о скорой и неизбежной смерти...

     Умер Иванов утром. Умер он от страха. Обнаружили его тело только через неделю. Соседи почувствовали трупный запах и вызвали полицию.
     Иванов лежал на боку, ноги его свесились с кровати, правая голая нога как-то неестественно была вывернута, а левая, наполовину прикрытая простыней, выглядела нелепо, в черном носке с большой дыркой на пятке.
     И было страшно смотреть на лицо Иванова, правую сторону которого полностью объела крыса.
     Смерть Иванова никого из жильцов дома не взволновала, все они были незнакомые и чужие.