Зачем это всё?

Необходимые пояснения: А.П. Чехов рассказал историю любви взрослого мужчины и молодой женщины, встретившихся на курорте в Ялте в произведении «Дама с собачкой».

Представляю вам дальнейшую судьбу героев чеховского рассказа в настоящее время.
 
Сначала идёт начало первой чеховской оригинальной главы.
Кто не читал рассказ «Дама с собачкой» или читал давно, возможно, необходимо прочесть его заново, для полного восприятия.
 
«Дама с собачкой». А.П. Чехов.
 
«Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой. Дмитрий Дмитрич Гуров, проживший в Ялте уже две недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами. Сидя в павильоне у Верне, он видел, как по набережной прошла молодая дама, невысокого роста блондинка, в берете: за нею бежал белый шпиц.
И потом он встречал её в городском саду и на сквере по нескольку раз в день. Она гуляла одна, всё в том же берете, с белым шпицем; никто не знал, кто она, и называли её просто так: дама с собачкой.
«Если она здесь без мужа и без знакомых, - соображал Гуров, - то было бы не лишнее познакомиться с ней».

Ему не было ещё сорока, но у него была уже дочь двенадцати лет и два сына-гимназиста. Его женили рано, когда он был ещё студентом второго курса, и теперь жена казалась в полтора раза старше его. Это была женщина высокая, с темными бровями, прямая, важная, солидная и, как она сама себя называла, мыслящая. Она много читала, не писала в письмах ъ, называла мужа не Дмитрием, а Димитрием, а он втайне считал её недалёкой, узкой, неизящной, боялся её и не любил бывать дома. Изменять ей он начал уже давно, изменял часто и, вероятно, поэтому о женщинах отзывался почти всегда дурно, и когда в его присутствии говорили о них, то он называл их так:
- Низшая раса!

Ему казалось, что он достаточно научен горьким опытом, чтобы называть их как угодно, но всё же без «низшей расы» он не мог бы прожить и двух дней. В обществе мужчин ему было скучно, не по себе, с ними он был неразговорчив, холоден, но когда находился среди женщин, то чувствовал себя свободно и знал, о чём говорить с ними и как держать себя; и даже молчать с ними ему было легко. В его наружности, в характере, во всей его натуре было что-то привлекательное, неуловимое, что располагало к нему женщин, манило их; он знал об этом, и самого его тоже какая-то сила влекла к ним.

Опыт многократный, в самом деле горький опыт, научил его давно, что всякое сближение, которое вначале так приятно разнообразит жизнь и представляется милым и лёгким приключением, у порядочных людей, особенно у москвичей, тяжёлых на подъем, нерешительных, неизбежно вырастает в целую задачу, сложную чрезвычайно, и положение в конце концов становится тягостным. Но при всякой новой встрече с интересною женщиной этот опыт как-то ускользал из памяти, и хотелось жить, и всё казалось так просто и забавно.

И вот однажды под вечер он обедал в саду, а дама в берете подходила не спеша, чтобы занять соседний стол. Её выражение, походка, платье, причёска говорили ему, что она из порядочного общества, замужем, в Ялте в первый раз и одна, что ей скучно здесь... В рассказах о нечистоте местных нравов много неправды, он презирал их и знал, что такие рассказы в большинстве сочиняются людьми, которые сами бы охотно грешили, если б умели, но, когда дама села за соседний стол в трёх шагах от него, ему вспомнились эти рассказы о лёгких победах, о поездках в горы, и соблазнительная мысль о скорой, мимолётной связи, о романе с неизвестною женщиной, которой не знаешь по имени и фамилии, вдруг овладела им.

Он ласково поманил к себе шпица и, когда тот подошёл, погрозил ему пальцем. Шпиц заворчал. Гуров опять погрозил.
Дама взглянула на него и тотчас же опустила глаза.
- Он не кусается, - сказала она и покраснела.
- Можно дать ему кость? - И когда она утвердительно кивнула головой, он спросил приветливо: - Вы давно изволили приехать в Ялту?
- Дней пять.
- А я уже дотягиваю здесь вторую неделю.
Помолчали немного.
- Время идёт быстро, а между тем здесь такая скука! - сказала она, не глядя на него.
- Это только принято говорить, что здесь скучно. Обыватель живёт у себя где-нибудь в Белеве или Жиздре - и ему не скучно, а приедет сюда: «Ах, скучно! Ах, пыль!» Подумаешь, что он из Гренады приехал.
Она засмеялась. Потом оба продолжали есть молча, как незнакомые; но после обеда пошли рядом - и начался шутливый, лёгкий разговор людей свободных, довольных, которым всё равно, куда бы ни идти, о чём ни говорить»…
 
Судьба  Дмитрия Дмитриевича и Анны Сергеевны в настоящее время (продолжение повествования).

Они говорили о том, как странно встретить незнакомого человека, «закрутить» с ним курортный роман, а потом мучиться бесплодными мечтами в безвыходной ситуации.
- И, посмотрите, душечка, горячился Гуров, - какими Антон Павлович нас нарисовал: я у него - стареющий ловелас, который топит свой страх перед женой в изменах; а вы - молодая истеричка, сама не знающая, что она хочет, сбежавшая от хорошего и богатого мужа, решив, что раз он «лакей», то нужно искать другую жизнь.
Они шли по набережной и в который раз смотрели на странно освещённое луной сиреневое море, вдыхали его солёный запах, слышали усталый шум набегающих волн.
- Да и сколько можно?! Вот я каждый раз вновь просыпаюсь, иду завтракать на набережную в павильон «У Верне» и вновь и вновь слышу, что на набережной появилась дама с собачкой. И каждый раз, думая, что было бы не лишнее познакомиться с ней, я чувствую, что это уже было со мной, будто бы я сплю и вижу сон, как будто бы сон во сне. Да и сон ли?..
Они растерянно остановились у гостиницы...
- Что же нам теперь делать, Дмитрий Дмитрич? Неужели следующие сотни лет снова и снова играть одни и те же раз и навсегда отведённые для нас роли актёров в провинциальном театре? – вымученно улыбнулась Анна Сергеевна.
- Вот что я думаю, голубушка, - напряжённо глядя в красивые серые глаза Анны Сергеевны, сказал Гуров, - в этот раз мы проживём другую жизнь…
Только сейчас они заметили, что уже находятся в комнате Анны Сергеевны, где пахло духами, которые она купила в японском магазине.
Гуров, сидя за столом, горячо сыпал словами, размахивая в такт рукой с ножом как саблей и, не замечая, рубил им арбуз, разбрызгивая на скатерть его сладкую и липкую мякоть…
- А как же Антон Павлович? – испуганно вскинулась Анна Сергеевна? – как же мы без него?

;Гуров смотрел в её неподвижные испуганные глаза, целовал её, говорил тихо и ласково, а сам думал: «И к чему это всё? К чему эта Ялта, море, женщины? Ну почему я не блистательный Андрей Болконский, Печорин или Онегин? Ах, нет, первый умер от ран, другие просто сгинули…»
- Душа моя, Антон Павлович уже в вечности, мы совершенно свободны.
Гуров объяснил ей, что они, как герои произведения, уже вне сознания и души Антона Павловича, а живут в душах и разуме читателей: «Что-то в ней есть жалкое всё-таки», подумал он и…
- Не пора ли нам в Ореанду? - прервала его Анна Сергеевна.
- Да, да, - поднялся Гуров…
- А, как же? – Анна Сергеевна указала глазами на несмятую постель…
- Ох, милая моя, мы сейчас создаём наше будущее, да и… что мы там не видели?
В Ореанде, сидя на скамье недалеко от церкви, Гуров с жаром убеждал свою спутницу, что они теперь сами хозяева своего счастия.
- А как же бессонные ночи, сожаления о моём падении? Как же мой муж? И вот,.. роса на траве, - сказала Анна Сергеевна после молчания.
- Да, пора домой, - они вернулись в город.
 
Потом, каждый полдень они встречались на набережной, завтракали вместе, обедали, гуляли, восхищались морем и с жаром обсуждали свою будущую жизнь.
Гуров, во время разговора думал, сказать ли Анне Сергеевне, что он рано утром на извозчике поехал по другой дороге из Ялты, но лошади остановились, упёршись в как будто нарисованный огромным художником твёрдый небосклон. - Пути, кроме как на ж/д станцию, из Ялты оказывается не было. Он хотел было нанять баркас и подплыть в сторону солнца, но что-то ему подсказывало, что и морской горизонт тоже крепкая стена с нарисованным на ней небом.
- Но, поймите, Анна, поймите, - умолял он вполголоса, торопясь, - умоляю вас, поймите, мы не сможем по-другому прожить здесь, мы должны попасть в другое произведение, давайте выбирать. Как вам «Ромео и Джульета»?
- Ах, прелестно, но ведь они жили давно, да и в Англии…
Дмитрий Дмитрич, заметив, что они на сквере и вблизи них никого нет, вдруг обнял её и поцеловал страстно.
- Дело в том, душечка, что герои произведений уже вне времени и пространства. Поэтому мы можем попасть в Англию Шекспира. Да, в иностранные романы можно, ведь мы там будем героями тех стран и их язык будет нам родным, - «Гордость и предубеждение» Д. Остин, «Унесённые ветром» М. Митчел…
- Как это прекрасно! – зарделась Анна Сергеевна.
- Да, но нужно помнить, что мы не сможем создать свою собственную жизнь, а только выбрать из сотен тысяч возможных, уже написанных, - ведь мы не создатели, а сотворённые герои.
Нам нужно что-то наиболее позитивное, без войн и страданий, только любовь! «Война и мир», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» «На ножах», большие произведения, но трагичные. Кстати, можно брать и то, что вышло после нас, например, «Мастер и Маргарита» или «Тихий Дон».
 
«Опять эта жара, запах моря и постоянное мелькание перед глазами этих праздных, нарядных, сытых людей!.. Зачем это всё!», - думал Гуров.
- Вы же меня не любите, не уважаете, а только видите во мне пошлую женщину! – заученно протянула Анна и смутившись, покраснела, - а как мы попадём в другую жизнь?
- О, я уже всё обдумал, - ответил Гуров, - мы с вами просто пойдём в библиотеку, выберем там то, что нам понравится, вернёмся домой, возьмёмся за руки, раскроем книгу и вместе погрузимся в другой мир…
- И станем другими?
- Именно так, но тут есть ещё один момент, который вы должны знать, - напряжённо выговорил Гуров, - дело в том, вы не пугайтесь, но мы перестанем быть Дмитрием Дмитриевичем и Анной Сергеевной, мы не будем помнить себя, мы станем другими… Мы забудем, кто мы были до этого и, наверное, не вспомним, как мы туда попали и что можно вернуться назад, - мы просто станем другими…
Анна Сергеевна задумалась, потом осторожно подбирая слова, выговорила:
- Мы станем, Анной Карениной и Вронским или Элизабет и Фицуильямом Дарси?
- Да, или Флорентино Ариза и Фераминой Даза, или Робертом Джорда и Мария… А можно Мастером и Маргаритой, - добавил Гуров.
- Я что-то не могу этого осознать, - растерянно прошептала Анна Сергеевна…
Дмитрий Дмитрич и Анна Сергеевна, только сейчас обратили внимание, что уже ночь и они на водопаде, а на площадке их ждёт извозчик…
 
Гуров всё никак не решался сказать Анне Сергеевне самое-самое главное.
Ну, вот они «переселились» в другую жизнь, а кто же останется вместо них здесь, в «Даме с собачкой»?
Кто здесь будет вместо него и Анны говорить душой А.П. Чехова ко всем живущим на Земле людям?
Кто вместо них будет исполнять их предназначение?
«Да, такое могло бы случиться, если бы люди на Земле вдруг все бы вместе решили забросить этот рассказ в тёмный чулан и никогда больше не читать его. Тогда бы мы спокойно переселились в другой мир. Но, разве это возможно?» – думал Гуров.
- Анна Сергеевна, - решился Гуров, - ещё вот что: если у нас получится перейти в другой мир, то как я уже говорил, не будет ни вас, ни меня. Я не могу дать умереть своей любви к вам, которая за сотни лет и миллион прочтений уже стала одним из элементов жития человеческих душ…
- Ах, Дмитрий Дмитрич, вы такой необыкновенный, возвышенный, - прошептала Анна Сергеевна, прижавшись лицом к его груди. – Значит, остаёмся… Но очень жаль нашей мечты о переселении в другой мир, так хотелось пожить, пожить и пожить, ведь вот она, другая жизнь.
 
Они были на вокзале, уже прозвучал второй звонок…
- Зато мы теперь проживём осознанно, эта нарисованная А. Чеховым жизнь будет уже нашей, мы будем дорожить каждым мгновением, - горячо зашептал Гуров, - тем более мы будем проживать её заново тысячи раз, многие сотни лет!
- Да, мы будем жить вечно и любить друг друга! - воскликнула Анна Сергеевна.
- Именно так, но и мучиться будем в конце последней главы, - грустно прошептал Гуров.
- Зато потом снова будет первая глава, радость первой встречи, наш первый поцелуй!..
- Тогда до встречи, моя милая!..
Поезд ушёл быстро, его огни скоро исчезли. Гуров, оставшись один на платформе и глядя в тёмную даль думал: «Так вот зачем это всё…»
 
***
Гамуиль перевернул последнюю страницу и задумался: «Странные они эти люди. Слабые и сильные, добрые и злые, любящие и ненавидящие. Пламень и лёд. В своей жизни бросаются из крайности в крайность, да ещё в душах своих создают себе подобных и живут их жизнями…»

Гамуиль был ангел и любил наблюдать за людьми и читать их книги.