Глава I По грехам

Условия труда в лагере ухудшались день ото дня.
Кондрат вместо того, чтоб быть тут же расстрелянным посаженный в карцер, теперь умирал в больничке, скорее походившей на убогий, плохо отапливаемый барак, побелённый изнутри, с намалёванным на фасаде красным крестом, нежели чем на оборудованное для лечения болезней здание.
Этапированный при предыдущем лагерном руководстве, с великой радостью, уступившем место новому, не менее радостно заступившему на их место, был забыт надолго в карцере. Ни одному ещё заключённому не приходилось находиться в этом леднике столь долгий период.
Представлял собой яму глубиной в три метра, шириной в девять шагов и длиной в четырнадцать. Над ней был поставлен сруб, в самой же не было света и отопления.
В ссыльнокаторжной тюрьме все знали, заключённому, обречённому впоследствии, по освобождении из карцера на мучительную смерть давали там лишь две галеты в день и воду. От постоянного холода люди не только отмораживали конечности, некоторые замерзали насмерть.
Когда о Кондрате вспомнило руководство, он уже был не жилец. Несмотря на то, что недавно началось лето, снег ещё лежал между гранитных скал. По ночам бывали заморозки. Хоть днём и светило солнце – это практически не влияло на сохранившие с зимы ледяной холод, стены карцера.
Пётр пришёл к Кондрату после того, как его перевели в больничку.
Тот медленно умирал.
Немногословный прежде, молча встретил, даже и не повернув в его сторону головы.
- Зачем же ты его завалил? – спросил солдата.
- Басурманин это. …  Что с него толку. …  Да и не он первый. … - тихо, медленно, словно не ему говорил солдат. Смотрел на мокрый, покрывшийся испариной, как и его лоб потолок, капающий то тут, то там на пол холодными каплями. Температура менялась на улице, градус поднимался. Днём грело солнце. Но по утрам сквозь потолок и пол, пробирался ночной холод. Несмотря на то, что, кто-то из передвигающихся самостоятельно открывал окно сохранялся там почти до самого вечера.
- Понятно дело, на фронте. Но, тут-то. …  - договорил за Кондрата мысль Пётр.
- А тут и есть самый настоящий фронт. Война только начинается. Это для них всё игра. …  А мы …  У вас всё впереди …  Но, без меня, без меня уже, - закрыл глаза.
Жизнь ещё теплилась в его некогда могучем теле. Но, сейчас было настолько иссохшим, что казалось даже короче от этого. Пётр предполагал; предстояла операция, удаление ступней и голеней обеих ног. Да и руки не оставляли желать лучшего.
Спросил у равнодушного, обречённо глядящего на окружающий мир доктора, проводящего утренний осмотр:
- Как его дела?
Врач посмотрел на него пристально, как бы ища понимание того с чем ему приходится сталкиваться повседневно в отличие от всех остальных, живших своим миром отдельно, пусть и не в сильном тепле барака, но с большей надеждой на выживание.
- Я отрежу всё, что полагается. Но, шансов никаких. Нет лекарств, нет бинтов. Ничего нет. Да и резать-то незачем. Только мучать.
- Может, что родным передать?
- В карма …  не. Там, возьми. … Конверт, с адресом. Жинка моя. … Отпиши ей, не погиб в бою, не сломался и в тюрьме, - не открывая глаз, выдохнул из себя с последними силами.
Протянул руку. Вытащил открытку с отретушированной фотографией, на которой был улыбающийся Николай второй, принимающий парад на коне и цесаревич Алексей, присевший к нему на седло. Бережно, как сына, и уж потом, как наследника, придерживал его рукой за пояс.
Пронзившей память стрелой вспыхнуло на мгновение воспоминание ушедшего времени. Казалось, так мало прошло с того момента, когда никто и представить себе не мог - скоро всё кардинально изменится.
Люди ничего не понимают. Им бы только было, где жить, что пожрать, да и в чём показаться, а остальное по боку. Приди к власти хоть карлик, или чёрт лысый. Главное, чтоб уверовали в него. А ему-то это и надо.
- Потеряли мы такую страну. … И теперь несём за это кару. …  У каждого она разная. … По грехам. …  Некоторые так и проживут всю жизнь нячего-то и не поняв. …  Значит им так и суждяно. Без понятия родились, - уже не с ним разговаривал Кондрат.
А есть ли в нём такая сила, что в тяжёлый момент, сконцентрировавши энергию в одну точку, сможет помочь ему освободиться, думал о себе Пётр.
Да. …  Не так-то это и просто. Рассуждая о свободе, прежде всего надо понимать, какая именно нужна ему. Та, что останется с ним навсегда, сделав тело мёртвым, или создавшая лишь видимость, отсрочку от смерти физической? Но, достоин ли он таковой? Нужна ли ему для того, чтоб сумел выполнить всё, для чего появился на свет?
Ведь вот же, всё не так просто даже здесь, на этом острове. И первые цветы, уже показавшиеся из-под снега, и море, давно растопившее, или унесшее в сторону от острова льды. Всё не случайно в этой жизни, даже, когда она и сулит смерть.
Он уже был с ней рядом. Дышала в лицо стволами винтовок. Но, вот такого, когда умирают ближние и ты не можешь ничем им помочь, понимая, и сам следующий, не ощущал ещё никогда.
Шёл в барак, так, как отлучился на пару минут, в счёт обеденного перерыва, несмотря на смену власти полагающегося ещё арестованным, ссыльнокаторжной тюрьмы.

* * *

Нашёл, присевшего на подсохшем на солнце, облепившем камень ягеле Ивана. Сел рядом с ним. Молчали. Многие научились понимать тут друг друга с полуслова, некоторым же не требовалось и открывать рта. Мысленно давно были в одних и тех же местах.
- Уже начали класть сруб. Глядишь, так к лету заселимся, - нарушил тишину первым Иван.
- Я из больницы. Кондрат не жилец.
- А мы с тобой жильцы? Посмотри сам, сколько так протянем? С таким питанием не более месяца, двух. Благо, хоть зиму не здесь провели. Вон, как кладбище разрастается. Уже около сотни крестов. А, если учесть, что под некоторыми по несколько человек лежит, то надеяться не приходится.
- Во всём виноват тиф. Теперь поменьше мрут. Только самые строптивые.
- Думаешь, если послушным будешь, дольше продержишься? Не смеши меня. От этой власти не спрячешься.
- А от какой спрячешься? На то и власть, чтоб не прятаться от неё.
- О чём товарищи лопочите тут? – подсел рядом давно присматривающийся к ним мужик, лет тридцати пяти. Судя по картузу и небрежно зашитому в нескольких местах пальто, из мещан. Но, уж больно раздражало Ивана обращение к ним; товарищи. Презирал это слово, и, если Пётр, ещё, как-то привык к нему за время работы в исполкоме, то Иван, сразу предупредил, не потерпит к себе такого обращения. Раньше не придавал этому слову особого внимания, считая уместным в определённых кругах. Но, теперь, когда проникло во все слои общества, приравнивая между собой, возненавидел.  Ответил:
- Тамбовский волк тебе товарищ!
- Да ладно, ладно! Не горячись. По делу я.
- Раз по делу, так и говори по делу. А, то товарищ! Я с тобой одним товаром не торговал, как купец на базаре. Впервые, можно сказать вижу.
Надвинув бобровый картуз на глаза, оглянувшись по сторонам, присел рядом на корточки незнакомец, тихо сказал;
- Илларионов Вячеслав. Бывший продавец магазина мехов, на…  - поправил ободранный, заячий воротник. Продолжил: - впрочем – это к делу не имеет отношения. У меня вот какая мысль. Уж больно умирать не охота за так. Вот и объединяемся к побегу.
- К побегу!? – сымитировал у себя на лице удивление Иван.
- Тс-с-с-с! Охрана тут озверела совсем, - испугался Славик. Так называли его в лавке, так и перетащил с собой обращение к себе сюда.
- Ясно дело, озверела. Она ж пуще советской власти нас всех боится. Думает, если вырвемся отсюда, сразу советы в городе наладим, и их трусливое правительство Чайковского-Миллера к стенке поставим, - не особо тихо произнёс Иван.
- Да не бойтесь вы его. Он за побег. Рассказывайте, что там такое надумали, - успокоил пуганного продавца Пётр.
- Чувствуем мы, ситуация в области меняется. Англичане думают уходить, власть остаётся сама по себе. И, хоть 21 марта в ходе весеннего наступления Восточного фронта Северная армия под руководством генерал-губернатора северной области Миллера соединилась с Сибирской армией под Котласом, но сообщение с сибирской столицей в Омске тем ни менее никакое.
 А 30-го апреля Правительство Северной области признало верховную власть адмирала Колчака.
Именно сейчас побег может пройти без особого преследования. Но, как сами понимаете, гарантировать спасение никто не может.
- Больше двух не собираться! - стремительно сняв с плеча винтовку, направился к заключённым конвойный.
- Договорим после ужина, в бараке, - вскочил с корточек Славик, удаляясь на своё рабочее место.
- Хорошо, - встал и Пётр.
За ним потянулся Иван. Обед давно уже закончился.
Так и не сумев применить оружие по назначению, конвойный было думал толкнуть в спину кого-нибудь прикладом. Но не достал бы никого, из-за такого стремительного исполнения команды. Расстроившись, прислонился к дереву. Закурил самокрутку.

Вечером под видом игры в самодельные карты собралось трое человек. Пара красноармейцев в дырявых, грязных шинелях, стирать которые уже не было никакого смысла, так, как могли развалиться в руках, вместе с мужчиной лет сорока в картузе лихо играли в «дурака». Тщательно скрывали свои намерения. Знали, в любой момент может нагрянуть проверка. В этом русские конвойные ничуть не отличались от французов, даже несколько преуспев их.
- Вот. Привёл. Это Пётр. А это Иван, - представил новых «игроков» Славик.
Все затихли.
Казалось внимательно разглядывали их тремя парами затаившихся в полумраке барака глаз картёжники. Со стороны могло показаться, предстоит нелёгкая схватка на деньги. И противники присматриваются друг к другу.
Присутствующие в полголоса представились по именам, держа в тайне прошлое и занимаемые в подготовке побега места.
- Судаков второй раз уже уплывает в Архангельск к бабе, - начал разговор с низким лбом, среднего роста красноармеец, - перемешивая колоду для новой игры.
- Вот чего он такой злой ходит целую неделю! Простой, человеческой любви не хватает, - перебил Славик.
- Тсс-с-с! – шикнул на него второй длинновязый, худой с косым глазом красноармеец, судя по всему доверявший своему товарищу-стратегу; - Говори Федюха, - толкнул того в бок.
- Так вот, предлагаю присмотреться, как да что, - раздавал карты Фёдор при этом, как бы невзначай вещая важное; - Будем собираться по вечерам, на пару минут. Обсуждать. Высказывать свои мысли. А, пока, считаю, следует продумывать самый вероятный из всех возможных способ.
- Вас не смущает тот факт, что я офицер царского флота? – подождав пока Федор определит козырь, взял в руки карты Иван.
- Именно это нас и привлекло, - перехватил инициативу у друга длинновязый, - разглядывая свои.
- Много ты понимаешь Антип, - поставил на место длинновязого Федор.
- И всё же.
- Хорошо. Если настаиваешь, слушай. Дело в том, что ни одна белая гадина не догадается заподозрить тебя в попытке побега. Некуда бежать тому, кто и сам-то был с ними, - немигающим, сканирующим взглядом, будто прожигая насквозь смотрел на Ивана Антип.
- Но вы же не поинтересовались даже с кем мы? – вмешался Пётр не притрагиваясь к своим картам.
- С кем ты нам известно. Только вот непонятно почему дружбу водишь со своим морячком белым. Но, погоди, это мы ещё дай Бог разберёмся, - сплюнул прилипшую к губе табачинку Фёдор.
- Нужен нам опыт ваш, как белого офицера. Многое знаете, как я думаю, - сделав первым ход с шестёрки бубен вмешался в разговор доселе сидящий тихо давно небритый мужичёк лет сорока, в кепке.
- Пожалуй так Михалыч, - согласился с ним Фёдор, - думая чем лучше покрыть карту.
Наверно этот-то в кепкеи есть старший среди организаторов, понял Пётр.
- Готов служить общему делу, - видимо так же поняв, кто здесь главный, уже к Михалычу обращался Иван.
- Нам требуется от вас не только согласие, но и соблюдение правил конспирации. Думаю вы, как член партии большевиков хорошо меня понимаете? – с радостью отметив, что Фёдор расстался с козырем, обратился к Петру Михалыч,.
- Я сочувствующий. Точнее меньшевик, - всё же пришлось взять в руки свои карты Петру, так, как следующий ход был за ним.
- Мы готовим не просто побег, - не желая терять инициативы тут же поймал на себе строгий взгляд Михалыча Федор.
- Товарищ хотел сказать, нам требуется массовость, - уточнил Михалыч.
- Иными словами мы так же должны искать желающих рискнуть? – не имея возможности отбиться брал из колоды первую карту Пётр.
- Безусловно, - ответил Михалыч; - Только делайте это осторожно. Связь будете держать через Славу.
- Но, сколько у нас есть времени? – задал немаловажный вопрос Иван.
- На этот вопрос я вам ответить извините не могу. Но у меня…
Загремел засов барачной двери, запертой снаружи на ночь. Шла проверка.
Всех. Как ветром сдуло.
- Карцер опять опустел. Срочно нужны жертвы, - на ухо Петру прошептал Иван.
- Сейчас быстро найдут. Да, и к тому же много кому днём замечание сделали. Вот, нам к примеру, - ответил Пётр, прикидываясь спящим.
- Всем строится перед нарами, в центральном проходе!