Глава XVI Станция

Знакомство произошло в первый же день, но, несколько спонтанно. Попав на станцию к обеду, Наташе пришлось на ходу принимать оставленную поваром Зиной кухню, разбираясь с доставшимся ей, уже готовым борщом на плите и налепленными заранее, ещё вчера котлетами в холодильнике. Оставалось лишь обжарить их и сварить гречку.
Клима же сразу увёл в свои палестины Яков Михайлович, порядком уставший от двойной нагрузки из-за потерянного сотрудника.

Быстро справившись с незнакомой ей кухней, уже через час Наташа звала всех в кубрик, как на станции называли столовую и гостиную на обед.
- Ну, вот собственно и весь наш коллектив, в полном сборе, за исключением двоих. Придут позже, - слегка привстал, пока Наташа разливала не ей приготовленный борщ мужчина неопределённого возраста, но самый выразительный из всех присутствующих в кубрике.
Поняла, - это и есть начальник станции.
Взял в руки ложку, потянулся за сметаной, хранившейся в замороженном состоянии на складе, принесённой заранее, ещё вчера в холодильник заботливой рукой.  Положив её к себе в тарелку, продолжил:
- Вот, наш заведующий метеогидрологичесским отделом старший гидролог, Софья Петровна.
Клим посмотрел на Женщину лет пятидесяти. Которой, как раз половником наливала суп Наташа.
- Вы с собой лето привезли. Не день, а праздник, - улыбнулась та.
- А, я думал, у вас так всегда, - попытался шутить Клим, но поймал на себе внимательный взгляд начальника станции.
- Всегда, когда новые люди. А, это так редко происходит. - улыбнулась Софья Петровна. Клим угадал в ней умение не только шутить, но и понимать ответные шутки, не обижаясь. В полярных условиях качество редкое, особо ценящееся.
- Аэролог, и гидрометеоролог по совместительству, Никита отсутствует. Поест во вторую смену. Познакомитесь позже. Его легко узнать, по вечерам вяжет в кают-компании. Так же поест позже и наш иностранный гость Вильям, он арнетолог, - без тени улыбки, заметил начальник станции.
- Техник Метеоролог, Владимир Иванович, - продолжил начальник, указав ложкой на уже знакомого Климу спокойного и вдумчивого мужчину. Несмотря на свои явно под пятьдесят лет занимал такую мелкую должность.
- Яков Михайлович, прошу любить и жаловать. Наш моторист, инженер по эксплуатации и много чего прочее, - указал на уже введшего Клима в его обязанности сотрудника. Проведя в его компании около часа, Клим думал, по-видимому это и есть самый молчаливый из всего коллектива человек.
Громко распахнув дверь, которая при этом задела стоящий чуть в сторонке от остальных стул, в кубрик вошёл мужчина лет тридцати пяти, с южными чертами лица.
- Всем привет! – громогласно заявил он, включив кран, тщательно намыливая руки.
- Слесарь-сантехник, водитель электрик, Афтандил, - представил его начальник. Затем, отправив в рот застывшую на долгое время в воздухе, ложку с борщом, проглотив, приготовив вторую, как бы нехотя, добавил:
- И, я. Начальник станции. В простонародье Андреич. Но, если официально, Аркадий Андреевич.
- Заводится с пол-оборота, присел на пустующее рядом с Андреичем место Автандил.
Клим понял, всё же самой немногословной фигурой являлся именно начальник станции. Андреичем все звали из уважения, так, как ценили его мнение не из-за занимаемой им должности, а по причине доверия к таящемуся в нём опыту. Никто не знал сколько ему лет. На вид казалось, за шестьдесят. Это ещё больше способствовало уважению к его практике зимовок.
Жизнь на метеостанции была размеренной. В своих обязанностях связиста Клим разобрался за пару дней. Но, для того, чтоб запомнить все нюансы своей новой работы потребовалось две недели не меньше.

Наташа, впрочем, как и со столовой, так же без особых проблем разобралась в сути своего медицинского дела. Единственное, что было ей тяжело преодолеть - это тишина.
Старалась работать наперёд. Несмотря на некую небрежность последних дней, когда на станции царили форс-мажорные обстоятельства, на кухне и складе был замечательный порядок.
Маленькое здание, в плане восемь на восемнадцать метров, включало в себя, как жилую, так и научную часть. Отдельный вход был в продовольственный склад. Дизельная вообще находилась в соседнем здании.

- Пойдём? – после обеда взял за плечо Клима Яков Михайлович.
Послушно встал, но, посмотрев на Наташу, сказал:
- Поздравляю с первым обедом.
- Но, не я его приготовила, - улыбнулась та в ответ.
- Но, ты уже знаешь, где и что храниться.
- Я ещё не была на складе.
- Пойдём с нами. Мы, как раз идём в том направлении. Пройдём мимо. Я покажу. Но, возьми ключи. Вот они висят, на стене, - перешёл на «ты» немногословный Яков Михайлович. Деловито снял старенькое охотничье ружьё с крючка в прихожей, повесив себе на плечо.
Вход на склад был находился с другого торца здания.
- Вот здесь, - указал Михалыч. Сделав пару шагов в сторону дизель-электростанции, остановился. Добавил:
- Поосторожнее здесь. Стрелять умеешь?
- Нет. Удивилась Наташа.
- Без ружья не ходи сюда. Медведи. А, коли не умеешь, мужа проси. Дал Климу ружье.
- Побудь с ней, пока на складе разберётся. Потом в дизельную приходи, - пошёл дальше Михалыч.
Клим обернулся на него, пожав плечами.

Сразу понравилась Климу эта немногословность Михалыча. Проводив Наташу со склада обратно, ушёл в дизельную.
Михалыч перебирал в лотке с бензином какой-то разобранный моторчик. Подошёл к нему. Спросил:
- А, как вы в Арктику попали?
- Параходом, - одними глазами улыбнулся Михалыч.
- С юга, или с севера?
- Я из Красноярска. Сын бывшего политзаключённого.
Климу показалось, будто несёт в себе этот человек информацию, накопленную его отцом в зонах и лагерях, не желая ей ни с кем делиться, хорошо зная, на севере главное чёткость работы электростанции, а не всякие байки и домыслы.

Коллектив, состоящий из девяти человек, впрочем, как об этом и заранее знали, оказался приветливым. Судьба каждого участника зимовки была интересной и не простой. Молодой человек из Великобритании, с юных лет увлечённый севером, был орнитологом.
Вечером в кубрике разговорился с ним.
- Как вы попали на Российскую метеостанцию? – поинтересовался Клим.
- Мне помогло прошлый жизнь.
- Ваши родители бывали в России?
- Мой Дедушка был офицер. Бритиш арми. Присутствовал в интервенция 18-19 год. Был лётчик. Военный. Потом, после, не военный.
- Не может быть!?- произвёл сказанным впечатление на Клима Вильям.
- Да. Это так. Он был лётчик. Отец работал автопром. Не интересен север, - не понаслышке знал Вильям, от деда о русском севере, заполярье и той части Арктики, входившей в состав Архангельской области.
Высокого роста, с серыми глазами и светлыми, отдающими ржавчиной волосами, Вильям не был похож на помора. В этом ему помогала форма лба, слишком уж высокого и прямого, словно созданного для воинской фуражки, и не очень широкий к низу нос.
- Военная гидроавиация?
- Да
- Расскажи! – взмолился Клим.
Несмотря на то, что Вильям находился на станции всего лишь с лета, уже понимал примитивные фразы по-русски. Начал свой сбивчивый, долгий рассказ с того, что попытался описать впечатления своего деда о лагере на Мудьюге, так, как ещё в детстве тот оставил в его памяти след.
Клим слушал, представляя себя на месте пилота, наблюдавшего под крыльями своего самолёта расположенный в непосредственной близости от Архангельска, в Белом море остров.

Пролетая над ссыльнокаторжной тюрьмой острова Мудьюг, возвращаясь после выполнения разведывательного полёта акватории устья Северной Двины, видел лица заключённых, занимавшихся тяжёлым, физическим трудом.
Не сам тот труд, должный повлиять на перевоспитание этих горемык удивил, а то, что наблюдал сейчас сверху таких же, как и он сам людей. Пусть и признанных властью виновными, но, по сути своей ни в чём не повинных, как ему показалось тогда.
Не имея ещё опыта, только лишь оказавшись на Русском севере, участвовал в сражении при Мудьюге, долго сопровождая буксир с покинувшими остров его защитниками. Не хотелось тогда уничтожать их с воздуха. Скорее пытался рассмотреть лица проявивших отчаянное сопротивление русских, ведь ничего не знал тогда об этой стране.
Но должен был, как и подобает человеку военному, участвовать во всём этом безумии по отношению к пытающейся воспрепятствовать получению независимости Северной территории, новой, революционной власти в стране.
Вот и сейчас немного отклонившись от курса, летел над ссыльнокаторжной тюрьмой, теперь построенной на острове.
Только лишь благодаря усиленной в Англии милитаризации удалось стать пилотом. Было приятно носить военную форму лётчика. Гордился этим, но, постепенно начинал понимать; идёт война, и, несмотря на то, что высоко в небе, может быть убит шальной пулей с земли, как уже случалось с товарищем по эскадрильи, погибшим не в воздушном бою, так, как авиация противника практически отсутствовала. И вся спесь окружавших его товарищей, на самом деле была сильно преувеличена, не основываясь на реальном риске, коему подвергались пилоты в настоящих боевых условиях.
Всё больше понимал - эта война высосана из пальца. Надеялся на здравый смысл своего командования, подчиняющегося алчным интересам правительства его страны, ищущего новые территории для своих будущих, возможных колоний.
Такое развитое, ещё пару лет назад, мощное, непобедимое государство, теперь разваливалась на глазах, рискуя потерять часть своих земель, будучи порабощёнными Англией, подобно странам третьего мира.
И, эти измождённые люди, таскавшие брёвна, рубившие лес, коловшие гранитные скалы, у него под крылом, послужили последним доводом в работе его мозга над окончательным выводом, гласившем; я такой же, как и вы все, только сейчас, пока в кабине самолёта. успех на моей стороне. Но, когда-то ситуация изменится.
Не хотел больше быть военным пилотом. Ждал окончания компании, хотел перейти в гражданскую авиацию.

Таким образом Клим нашёл с Вильямом общую тему, которая давно интересовала его, как начинающего историка. Если часы их отдыха совпадали могли говорить долго. Сидя в кубрике, являвшемся и общей комнатой, спорили о целесообразности вмешательства стран Антанты во внутренние дела России.
При этом Клим понимал, интервенция спровоцировала гражданскую войну. Вильям же с ним не соглашался, будучи сторонником монархии считал, Англия обязана была помочь расстрелявшей своего царя, распадающейся на глазах империи.
Но, орнитология всё же больше увлекала Вильяма нежели чем политика. А, история для него всегда была рядом с основной профессией.
- Когда будет хороший погода. Я покажу вам остров, - пообещал Климу Вильям.

- Ну, как тебе здесь? – устроившись вдвоём в одной кровати, что была нижней из двухъярусной, стоявшей в маленькой каюте, доставшейся им от предыдущей пары, спросил Клим.
- Я пока не могу понять. День пролетел так стремительно, что толком и не заметила.
- И я тоже. Но, надо же, как-то знакомиться с островом. Неужели тут не бывает выходных?
- Наверно не бывает. Вот сам посуди. Как они могут быть, если в эти дни заменить сотрудников будет некем?
- Да. Это ты правильно подметила. Может это и к лучшему?
- Почему?
- Меньше будем скучать по Родине.
- Я не скучаю. Привыкла. В плавание не до этого.
- Да и я много жил вне дома. Не в том дело. Даже и не знаю, как тебе объяснить. Это, словно то чувство, что ещё с детства сидит в нас. Человек с самого раннего возраста настолько привыкает к своему дому, что не в силах потом долгие годы забыть о нём. Вот, если бы мы с первого дня меняли место своего пребывания, как степные кочевники, или саамы? Вот тогда, другое дело. К тому же ты и есть настоящая саамка. Вот тебе и проще.
- Что ты! Я никогда не кочевала. Сегодня мало, кто из саамов так живёт. У всех квартиры, редко у кого свои дома.
- Слушай, а давай заведём ребёнка?
- Нам здесь до лета ещё знаешь сколько!?
- Ну, вот и слава Богу. Есть чем заняться.
- Нет. Я так не могу. Все, как бы я его не скрывала уже в апреле увидят мой живот.
- Живот делу не мешает. Ну, хорошо. Уговорила. Давай вернёмся к этой теме через пару месяцев, - улыбнулся Клим.
- Мне кажется, у меня никогда не будет детей.
- С чего ты взяла?
- Я многое вижу о других людях. Но, касающееся меня не дано знать. Просто так кажется. Не могу поверить, что это случится.
Какое-то время лежала задумавшись, молча. Затем, неожиданно спросила:
- Никогда не спрашивала тебя о том, почему Староплёсов дал такой странный эпиграф к своему роману. Как ты думаешь, чьи это слова, ведь там нет подписи?
- «Мне не вернуться в прошлое, а к новому не могу приспособиться», - сказал по памяти Клим.
- Да.
- Наверно потому, что жил, как раз в то время, когда новая жизнь пугала своей непредсказуемостью. И, разве уж так важно, кто это сказал за него, тем самым кратко выразив суть произведения?
- Но, мы же родились и выросли в ней. И, нам не страшно.
- Я бы и сейчас согласился с каждым из слов в этом эпиграфе.
- Почему?
- Потому, что мы все живём в современном мире, считая, давно победили языческие предубеждения. Но на самом деле это не так. И приспособиться к этому значит стать лицемерным.
Недаром Староплёсов затронул тему средневековья. Будто чувствовал к чему в итоге приведёт революция. Умерев в 37-ом не мог ещё догадываться о многом, ждавшем страну впереди. Но будто предчувствуя невольно затронул одну из самых важных тем.
- Какую?
- Язычество.
Та;ррьй и Ёгра хоть и крестившись до конца не понимали Бога. Жили максимально близко к потустороннему, загробному миру, каждый день общаясь с духами рек, тундры, камней. А это и есть души, но ЗА Гробом, то есть после жизни. Тогда не только шаманы, а все, начиная с детей умели говорить с духами и те им отвечали. Сейчас только в высших слоях общества вызывают за круглым столом прилично именуя сеансом спиритизма. У масонов и тайных обществ неотъемлемая часть. Полны мистификацией. Вобрали в себя суть  именно языческих культов. Вплоть до жертвоприношения и общения с духами.
Многие века властная верхушка истребляла язычников, на деле сама являясь их жрецами. Это подтверждено символикой, оккультизмом и множеством наглядных фактов. Так что правильнее сказать, оккультист - язычник современности. Просто убрали низшие слои, но высшие остались.
Примером тому Ленин, ставший идолом России. Присутствует до сих пор, как на красной площади, так и во всех городах. И это не случайность, суть язычества, да и веры в Бога единого очень проста, заключается в управлении народом. Но сам Бог никогда не исповедовал этого. Если проследить от самого начала, многое становится на свои места. В том числе поведение, ментальность и культура.
Язычество никуда не ушло, развившись очень плотно осело во всем мире и у нас прежде всего. Звёздочки с Лениным на месте сердца, заменившие крест, тоже оттуда. Всё очень конкретно и явственно, как само собой разумеющееся вошло в сознание. Дети невинно улыбаясь не думая о символике надевали красные галстуки. Почему красные и на шее, а звёзды пятиконечные? Откуда пошло? Праздники перевёртыши. Демон страции. Серп и молот. И так далее. Мы всю советскую власть прожили в языческом культе.
- Я никогда не задумывалась об этом. Но, впрочем, теперь понимаю, он никуда не делся.