Глава шестая

               
                1      
     На востоке, за горизонтом, новый день, начиная путь свой, красил расстояние между сопок в светлое начало. Ночи как не было: был вечер – вот утро. Или время такое лихое тропится?
       Редкие облака, в подсветке рассвета стали белесыми и вот уже алые. Макушки деревьев, проявляясь на чёрном, подпирали небо, опускающееся в редеющей тьме к ним на ветви.
«Здравствуй, солнце!»- крикнуть  бы, чтоб в ушах звон да по всей речке эхо!
       С карабином Лёха крутой. Пусть думают так. Стрелять? Может, и придётся... в воздух. Лёха вырос на понятиях старых воров. Он, вор, исполняет заповедь: не убивай! Обошёл бы неприятности, не рисковал, не маялся в суете, НО.
Но Лена Бабушкина взяла чем-то: не бросить, не отсидеться в стороне. Бунтует внутри  естество до самых печёнок. Прав Кустов: не помочь – нельзя.
       Вот и шагает он на заре по-тихому: тать  татью. Скрадывая, нюхает воздух, прислушиваясь:
-  Чисто волк на охоте.
    К слову, вспомнилось. Вспоминалось много чего: места знакомые.
- В этом распадке …
       Чувство тревоги, острое, как нож, от взгляда холодного в спину, адреналином разлилось разом, опьянило. Кувырок через голову - и он за пеньком, с карабином у щеки, через мушку глаза выискивают в кустах страхи свои. Там, за деревом, секунду назад что-то двигалось. Да, кто-то есть и замер в ожидании. Ближе к земле из травы смотрят на него.
- Во чёрт! Да это морда волчья. Серый?
      Собираясь подняться, Лёха прижался к земле, как лист в непогоду.
- Ты чо, Витёк?-
      Приглушённый голос из низинки на тропе остановил, изменил ситуацию.
По нынешним временам чужие люди в лесу опаснее стаи голодной.
Ответили шёпотом:
- Показалось, шёл кто-то, я и залёг.
- И чего?
- Ничего. Показалось, говорю.
                2
               
      Дым костра  с тёплым воздухом  от воды поднимается по распадку, уходит в глубину леса, не отравляя горклостью воздушный коктейль свежести раннего утра.
     В предвкушении грядущего потирать ладони, умывая лицо, - позволительное проявление радости. Брился  Коренев с удовольствием.
 – Всё путём: засада у тропы с вечера, берег  просматривается туда и сюда. Мизер осталось. Осталось мышь изловить. Нечаев темнит втихую и знает много.

                ****
    Нечаянное в жизни случается. Нечаянно родился, нечаянно влюбился. Не умереть  бы вот ещё случайно за компанию…
    Слышит и видит Лёха жизнь чужую на поляне через прорезь прицела.
- Завалить амбала со стволом - остальные сами разбегутся. Легко сказать.
     От кустов до палатки двадцать метров, не более. Лёжа стрелять удобно: в такой объём мышц с костями промазать - надо постараться.
     Возле костра народ разный: враги, и не очень, и совсем не враги.
- Сентиментальным стал, старею. Жалость слезу выжимает  смотреть на беспредел такой.
    Шкет приблатнённый  с автоматом за плечами буквально вытащил из палатки за руку Лену, усадил на землю.
- Здесь сиди. Говорить с тобой будут.
Коренев дулом пистолета, как дирижер, указывал  чего и кому:
- Сейчас посмотрим, Дубинин, что тебе сегодня выпало? Жить или как?
        На узком лезвии финки солнце сверкнуло холодом.
- Держи перо, по горлу её - и все дела.
     Лицо Игоря как маска белая в гримасе, с опущенными углами  рта.
       Ноги при толчке в спину переступили, сгибаясь в коленях. И в руках сил нет: вложенный в ладонь нож упал на траву. Коренев навис над Дубининым  тучей.
- Поднимай! Поднимай, мать твою!
      Звук выстрела ударил по ушам, прокатился над рекою эхом коротким.
    На открытом месте, стоя в рост, Лёха стрельнул в воздух, из уважения как бы и не кричал, целя карабином в Кореня:
- Пушку на землю положи!
      Посмотрев на Витюшу, даже улыбнулся:
- Ты, дружок, тоже не дёргайся резко! Медленно ..
Хотелось как в кино, хотелось, чтобы Лена… .
       Пуля попала  в плечо, вторая угодила в приклад, выбила карабин из рук  сильным толчком, запрокинув ему голову, спасая от третьей.
     Стрелять Корнев умел и любил. Вполуприсяди, держа Т.Т. двумя руками, нажимал на курок при выдохе.
- Гляди-ка третий в молоко. Повезло дураку!
      Лёха в дураки не годился: отступил, петляя, скрылся в кустах. Через метров двести-триста «военных»  манёвров между деревьями к нему пришло осознание понесённого ущерба: оружие и не только. Рана в правом плече под ключицей кровоточила чуть, но при попытке поднять руку в глазах по темнело. Боль, поначалу так себе, налилась тяжестью, заползла в голову, мешая сообразить: как вот теперь?
 Стрелку поговорить хотелось, торопился следом, в собеседники набивался:
- Куда бежишь-то? Стой!

      Времени погоревать, рану зализывая, в такой ситуации не было, не было пары секунд дух перевести. Вот уже и понятно: не убежать, не скрыться. Звуки выстрелов, как удары бичом за спиной, гнали на край, измором отбирая желание выжить.
- Выходит всё, отбегал своё.
Лёха добрался до берега, обернулся навстречу, поднял камень тяжёлый - такой, что не докинуть до стоящего у кромки леса.
- Подходи, гад!
      Дерзость не удивила, наглость позабавила. Корнев, сплюнув под ноги, подходил вразвалочку.
- Положи камушек. Ты  стрелять начал а я в ответку.
        Нечаев просветлел лицом, как водой умылся.
 Ещё три шага, ещё два...
- Отпустишь барышню – сдамся.
- Да ладно! Куда ты денешься?
       Ещё шаг – и поздно будет маму вспоминать. Не левша Лёха, жаль, не левша.
      Камень не выручил: уклонился Корнев, второй поднять не дал, стрелял по печени, чтоб сразу не убить Уточнить захотел про золото на случай непредвиденный.
         Подошёл к упавшему, присел на корточки.
- Больно? Я потом помогу. Где нычка – скажи! Всё одно отдашь – так лучше по-хорошему.
У Лёхи и раньше не было нужды с ним беседовать, и сейчас он отвернулся, скрипя зубами от злости, то ли от боли.
- Пошёл ты!
- Сам вызвался! Передумаешь - сделай милость, дай знать.
       Синева неба полыхнула ярким пламенем, ослепила. Воздух загорел красным цветом.
       Корнев умел быть убедительным, не прибегая к утюгу и паяльнику.
     Не Лёха, его нутро, корчась в судорогах стонало, рвалось из тесных рёбер на волю в небытие.
      Из туманного далёка негромкий голос без эмоций вернул душу на безлюдный берег таёжной реки.
- Глаза под лоб не заводи, на меня смотри. Ещё раз: нычка где?
       Склонившись над его лицом, Корнев отпрянул, обернулся, пытаясь подняться, и упал Лёхе на грудь, бревном тяжёлым скатился в ноги, хлюпая порванным горлом. Тёплая кровь между пальцев и жизнь истекли за два вздоха на камни, не согретые утренним солнцем.
      Нечаев чувствовал спиной холод ночи. За болевым порогом действительность растворилась в не уснувшем сознании. Лицо врага стало волчьей мордой: из открытой пасти слюна, разбавленная кровью, капала ему на грудь.

                3
               
- Милость и суд буду петь; Тебе, Господи, буду петь. Буду размышлять о пути непорочном.
Не положу перед очами моими вещи непотребной. Дело преступное я ненавижу. Не прилепится оно ко мне...
       Читая молитву, истово стуча себя в грудь прижатой двустволкой, бежал Ощепков к палатке, бежал, и мысли бежали:
- Упаду отцу в ноги, покаюсь. Поверит община, простит и спрячет. Успеть  бы отвести грех. Кровь невинная на мою голову. Век не отмолить.

Витюша от гордости за доверие смотреть за порядком щёки раздул, плечи расправил.
Он теперь тут для всех и «папа, и мама». С автоматом наперевес тусуется по поляне шестёркой козырной:
- Я приличий не блюду, пофиг мне. Только дёрнись кто, мозги вышибу за раз!
     Игорь с Леной сидели на расстоянии. Лена пыталась заглянуть в глаза Игорю, но тот опустил голову, сгорбился, как улитка, и стал похож на неё.
        Ощепкова Витюша увидел издали, обрадовался:
- Явился? Вот и хорошо! Стрём в дозоре отменяется. Корень подстрелил Нечая, добивать пошёл. Ты вот чо, погляди за хмырём, пока я бабу трахну.
- Как это?
- Кверху каком. Всё одно резать, так чо добру пропадать?
- Как резать?
- Ты чо за… .
       И осёкся. Проморгал Витёк, Никола держал его на мушке.
- Резать никто никого не будет. Елена Петровна сейчас отплывает. Поможешь лодку столкнуть! Поможешь,  да?!
- Ты! Ты охренел, Басота? На каво? На меня пукалку поднял?!
      Витюша, клацнув затвором, потянул к плечу автомат, стрельнуть от пояса смекалки не хватило: не приходилось ещё  самому...
 Картечь как горстью кинули, трофейное ружьё не било кучно: «сЕяло» - так отец про такие говаривал. Ещё он говаривал: не стрелять в сторону, где есть человек. Николай стрелял ниже пояса, только вот с десяти метров разлетелся свинец размашисто.
Упал Витёк сначала на колени, а потом и на бок, упал и больше не дышал.
От такого поворота в житие грешном заныло под ложечкой, Николай закрыл глаза:
- Гос-по-ди!
      ****
     Вот и на его улице пень загорел, Дубинин задышал за двоих, поднял голову, поднялся. Теперь, с автоматом, он – это он.
- Не дрейфь, Ощепков, оружие применил правомерно, суд оправдает.
     Окрепнув в голосе и ногах, заходил Дубинин, озираясь по сторонам, засуетился.
- Значит так: плывём в деревню за подмогой. Поймаем гадов!

Без груза лодка ложилась над водою, как глиссер, летела без брызг и волны. Игорь,  командир «на лихом коне», на носу лодки командует: влево бери – вправо. За поворотом, на каменистой россыпи, Нечаев с Корневым лежали  тихонечко. Нечаев не собирался бежать - Корнев не хотел стрелять.  Вот так  бы всегда бы!
- К берегу! К берегу!
                4
За всю жизнь, богатую на ненастья, штормило Лёху так вот в первый раз. Из пучины мрака и холода поднимали его волны до облаков, до миражей высоты страшной в сознании и бросали в бездну измученную душу.
      Гигантские качели зависали в резиновом времени, не имеющем границ в страдании. Думать не думалось, просто хотелось покоя.
- Лёша! Лёша! Не умирай! Дыши! - Лена, Елена Петровна гладила его по волосам, положив голову на колени.
Чтобы увидеть такое, открыл глаза Лёха, улыбнулся даже:
- Лена? Здравствуй, Лена.
 Кровяные пузыри появились на губах  при дыхании, собрались в ручеёк в углу рта, забулькали в горле.
- Молчи, молчи. Нельзя тебе.
     Дубинин потеснил Бабушкину, отодвинул. По всему, помирает мазурик, а не показал, где спрятал ящики с золотого поезда.
- Нечаев, слышишь? Золото, где золото спрятал? Пропадёт добро государственное.
      Умнее ничего не придумалось: сказал, что сказал, зря слова выговаривал.
Шагнул Лёха за край, заглянул в глаза своей участи.
- Кустов .. . Живой… . Там.
      Такой шанс уплывал от Дубинина! Такой шанс! Как вода в речке, как песок сквозь пальцев, как жизнь этого человечишки уплывает, не оставив существенного. Отрывая от земли, он трёс за грудки Нечаева в иступлении
- Золото, золото где?
Последние слова Нечаева были внятными:
- Спрятал у серого. Ему без надобности. Сохранит.

P.S.
 Дубинин теперь прокурор, живёт в здравии, не устаёт искать Серго среди друзей и знакомых покойного, Лёхи Нечаева. Кустов работает грузчиком в магазине. Лена светская дама, с другой фамилией. Ощепков Николай не много пожил. В том же году по первому снегу его скит, где он в затворе молил о прощении, нашли братки. Спрашивали долго обо всём и всему не верили.