Сенокосное лето пятьдесят восьмого

           И вот он, тот волнующий момент в твоей жизни. Тебе, мальчугану, закончившему второй класс впервые в жизни, предстоит ближайшее лето проработать в родном совхозе в должности копновоза. Должности ответственной и почетной. А за твоё ежедневное, геройское шорканье на кобыле, на жаре, будучи безжалостно искусанным паутами, будут начислять заработную плату, в размере 92-х копеек. При условии, конечно, что сенокосная группа выполнит норму.

         Сегодня копновозу на конюховке вручают его верную на два-три месяца подругу – кобылу Карюху. Так звали мою первую лошадь и в придачу жеребенка, за которым ты должен обязательно присматривать.

       Вот ведь время было! Никакой техники безопасности, никаких правил, никакой ответственности работодателя. Дают 9-летнему пацану кобылу, шоркайся на ней всё лето по крутым косогорам, да еще и за жеребенком ее присматривай.

        А вот тут-то получается самый интересный момент. Маленькому мальчику сызмальства исподволь приучают любить животных. Причем не говорят, ты люби и ухаживай за ним, а делают совершенно наоборот.

        Начинается рабочий день. Матери-кобылы работают. Шпана, откинув свои коротенькие хвосты, спят в тенёчке где-нибудь под березой. Ага, что-то не спится. Молочка бы хлебнуть материнского. Чтобы не искать её долго глазами издаёт тоненькое ржание:

       -Мамка, ты где? Есть хочу!

       Кобыла-мать коротким ржанием отзывается. Малыш бегом в гору к ней. А мать то вся в работе, только найдет одну из двух титек как тут же строгий окрик накладчиков:

       - Ну что встал? Давай подъезжай к верхней кучке.

       - Так жеребенок есть хочет. Пусть попьёт.

      - Нечего стоять! В обед поест. Работать надо.

Едешь к ним и думаешь:

     - Вот ведь бессердечные какие! А у самих то, небось, тоже дети есть.
 
      Это я, девятилетний пацан, молчаливо осуждаю взрослых женщин, которые по несколько раз были и есть матерями. Спускаемся вниз к свинке. Жеребенок тоскливо плетется сзади. Оставив копну, подъезжаю к березе, где в тени стоит оцинкованное ведро с остатками теплой воды.

Пить не хочу. Жду, чтобы хоть немного соснул малыш молочка материнского. Вишь, как пристроился. А с двух сторон, и с горы и от свинки, уже крики раздаются:

- Копновозы! А ну, понужай быстрей!

      И вот так почти каждый день, с небольшими изменениями. Бывает и хуже. С вечера конюх собирает лошадей с нескольких групп в одно место, и ночь лошади со спутанными передними ногами проводят вместе. Конюхами в то время были Носов Мосей Иванович и Серебренников Иван Яковлевич.

      Как-то раз утром мой жеребенок увязался за чужой кобылой, подумав, что это его мать. Или, может, за ночь скорешился со своими собратьями, а скорей всего с братьями. Отец-то, кажись, один на всех кобыл. Хотя нет, вру. Жеребцов было штук 2-3 на ферму. Одному не справиться. Да уж и слишком жирно.

       Жеребенка полдня нет. Кобыла беспрестанно ржет. Пацан не откликается. Вымя набухло, молоко льётся на землю. А никому дела нет! Вроде бы групповод должен озаботиться, ан нет. Один парнишка-копновоз опечален.

      Делать нечего, вместо жеребенка полез под кобылу, давай дергать за титьки, сдаивая молоко на траву. Вроде ей и стало полегче, а всё равно зовет его. Когда ржет, ноздри вздрагивают, как бы принюхивается.

      Пришлось в обед ехать искать. А дело было или в Ергате, или в Тоурачке. Подъедем к одной группе, на зов никто не откликается, к другой то же самое, только в третьей откликнулся. Опять под березой спал. Они поели, а я без обеда остался Пришлось на ходу уже свою бутылку молока с куском хлеба поесть. Ну вот, что-то я совсем в другую сторону с этим жеребенком заехал.

       Странная штука память. Я запомнил за десять летних сезона только кличку первой лошади. Это дважды названная Карюха и последняя лошадь, которую обучил - это Серко. А остальных как будто и не бывало.

       Ну, с Карюхой ясно. Она первая. Как и первая любовь, наверное. На этой немолодой уже кобыле я научился всем премудростям обращения с конем. Я ловил ее в поле, хотя она не очень то и сопротивлялась. Я спутывал ее волосяным путом, а затем бережно застегивал его на ее шее через деревянный барашек.

       Я благодарил ее куском хлеба за то, что она давала надеть на себя узду, наклоняя свою умную голову.

       Я был благодарен ей за то, что она беспоротно давала мне подтянуть подпругу у седла, не боясь, что она цапнет тебя за бок своими крепкими желтыми зубами, как это делали зачастую ее подружайки. И бедные пацаны уже подтягивают их, сидя верхом.

        И хотя мы  не занимали с ней призовых мест на самопальных беговах, проводимых тайком от взрослых, но и не приходили последними. Как огромная кобыла родом из Ябогана, которую и кликали как Ябоганская.

        А ведь я свою Карюху чуть не лишил глаза. И как я горько потом сожалел о сделанном. Я нарушил самое первое правило обращения с лошадью, это никогда не бить ее плёткой по голове.

        А случилось следующее. Сидя в седле, я устал дуть себе на руку от боли. Это когда она, наклоняясь, чтобы сорвать очередной пучок травы, заставляла меня ударяться рукой, держащей поводья об луку седла.

       Вот я со злости и звезданул ей плеткой между ушей. Смотрю, а она после этого стала наклоняться и тереть свой глаз об ногу, а из глаза текут обильные слезы. Приподняв ей веко, я увидел, что у ней содрана немного роговица.

       О, как я ревел тогда! Я и боялся, что у ней глаз вытечет, что меня в тюрьму посадят. А она то как без глаза жить потом будет.

       Но всё обошлось. Глаз зажил. А я получил урок на всю жизнь – нельзя бить лошадей по головам.

     Лучше уж по заду! Бей сколько хочешь! Если только не промахнешься и плетка твоя не угодит кобыле под хвост. Вот тогда ты ее хрен сразу оттуда вытащишь! Так прижмет свой хвост, что едешь некоторое время, как будто ни в чем не бывало. Но если увидят такое другие пацаны, позора не оберёшься, засмеют.

       Итак, середина июня. Группы сформированы, все рвутся в бой. Но сенокос пока немного обождёт. Сначала поедем закладывать силос в ямы. Пока еще хрущевской кукурузы не было на куячинских полях. Так что будем заготавливать сей сочный корм из молодой травы.

       С колхозных времен в логах куячинских сохранилось много силосных ям, выкопанных вручную. Небольшие, помнится, от 5 до 20 тонн каждая. Представляли из себя продолговатые ямы по склону горы, где-нибудь пониже и ближе к дорогам. В длину несколько метров, в ширину поменьше, метра 3-4, в глубину метра 2-3. Специальная бригада из мужиков и женщин очистит их от остатков прошлогоднего силоса, подровняет и углубит.

      Много ям пришлось закладывать на угодьях бывшей с/х артели “Алтайский партизан”, в Сысоевом логу, в Степановом и Фоминском. Во всех ложках, что выше старой верхней дороги в Куяган, начиная от Фёдорова лога.

      В силосную страду, сенокосные группы временно укрупняются, сливаются в несколько больших. Тогда ямы забиваются быстрее.
 
      Для пацанов это самая веселая пора. Людей много, тут и косари на конных косилках, иногда на подмогу посылают женщин с литовками выкашивать неудобья. Копновозов и гребельщиков тьма. Особенно копновозов.

      Свежескошенную траву тут же сгребают и свозят к яме. Там мужики с двух сторон переворачивают траву с волокуш в яму. Туда же загоняют двух "топтальщиков" на лошадях. "Топтальщики" - это пацаны на своих лошадях должны крутиться на них в этой яме, трамбуя и прессуя травяную массу.

       Так продолжается до тех пор, пока яма полностью не заполнится. Но работа не прекращается на этом. Нужно сделать над ямой еще как минимум метровый холмик из травы на будущую его усадку.

        Затем, через некоторое время к этим ямам приедут пара мужиков и прикапывают тонким слоем земли всю поверхность будущего силоса. Ни разу сам не видел, так что не могу сказать, как и каким слоем.

        Но когда зимой те же мужики, что сейчас считаются групповодами на лошадях едут за этим силосом, они сначала часть ямы освобождают от снега, затем вырубают верхний мерзлый слой земли и силоса и только после этого укладывают в сани парящий на морозе, наверное, вкусный для коров, корм.

        Ну, это уже без нас. А сейчас на силосовании у нас есть возможность поиграть в игру под названием “чугунная жопа”. Не слышали? Ну и зря! Не играли? Значит, вам безумно повезло. Игра, я бы так сказал, с садистким уклоном.

        Но жутко нравилась мужикам и даже женщинам, но тем с оттенком жалости.
Обеденный перерыв. Все спустились с косогора поближе к силосной яме, несколькими кружками сели пожинать свои скудные запасы. Мужики отдельно, семейные пары отдельно. А нам, парнишкам, что? Бутылка молока, два яичка, кусок хлеба, головка лука с перьями и пара огурцов, если те уже поспели.

        Скоро команда запрягать лошадей, а так после обеда не хочется! А вместо этого раздается другая команда:

      -Что-то вы, парнишки, давно в “чугунную жопу” не играли!

      Мы мигом подхватываем, всё хоть не на коней своих снова залезать:

            -Во! Точно! Давай сыгранём!

            Мужики и бабы с девками рассаживаются поудобнее. Сейчас концерт начнется. Условия игры достаточно просты. Один парнишка усаживается на землю, на его голову стопкой друг на друга кладут свои кепки и фуражки все играющие. Получается довольно высокий столбик из них. Да если учесть, что и мальчик под ними крупный, то высота от земли приличная. Именно через этого пацана с фуражками надо перепрыгнуть, разбежавшись с горки вниз. А паренек сидит на краю силосной ямы и прыгающий после прыжка приземляется на скошенную в яме траву.
 
          Было бы совсем неинтересно, если  все бы перепрыгивали и не сбивали с головы сидящего ни одной кепки. Но вот неудачник сбивает на землю не одну-две, а чуть ли не половину кепок.

          Сразу начинается их подсчёт. Итак, допустим, 8 сбитых кепок. Зрители заволновались. Сейчас начнется самое интересное.

          Проигравший становится на край ямы на четвереньки. Сзади него ложится на спину парень, который сидел с кепками. С двух сторон четверо пацанов хватают его за руки, за ноги, под счет: раз-два-три, раскачивают и бьют его пятой точкой в зад проигравшего пацана.

          Раздаётся стук и хлюпанье. Это два копчика сошлись в ударе, и бедный парнишка летит на несколько метров в яму. Раздаётся оглушительный хохот зрителей.
 
          Затем второй, третий удар. Обоим пацанам больно. Проигравший вдруг под счет три неожиданно ложится на землю, скорей всего от боли и страха. И раскачавшие пацана ребятишки, не встретив сопротивления летят уже впятером в эту яму. Хохот зрителей еще громче!

         Не знаю. Я был во всех амплуа, и лично мне всегда было больно. Хоть меня били или мною. Заду ведь всё равно. От кого и как получать.