Как накопить миллион

В 80-х годах прошлого века в Игарке часто можно было встретить на вид ничем не примечательного человека, лет ему было около сорока, работал в пожарной охране, небольшого роста, коренаст, такой крепенький белобрысый мужичок, совсем лысый, а может просто брил голову, всегда ходил в форме, в сапогах, в фуражке. Занимал он небольшую комнату в деревянном бараке Северного городка, эдакой рабочей окраины Игарки, жил в спартанской обстановке, это был местный миллионер, звали его Василием Степановичем.
Местные жители хорошо его знали, многие обращали внимание, что в столовой он никогда не брал никаких излишеств, ни мяса, ни рыбы, ни соков, никаких изысков, даже блинчиками или оладьями со сметаной он себя не баловал, только порция супа, несколько порций гарнира с подливом, хлеб, чай, ел и брал с собой на суточное дежурство в котелке. А подливки просил побольше, потому что она была бесплатной, и вместе с ней могли попасть куски мяса. Обед ему обходился копеек в 40, он не курил и не употреблял спиртного даже на халяву, газет и журналов не выписывал. Штатской одежды у него видимо не было, поскольку носил он всегда казённую форму.
Игарка - городишко небольшой, поэтому Степаныч никогда не пользовался общественным транспортом и всегда ходил пешком. В отпуск он если уходил, то никуда не выезжал.  Да и как выехать на материк в казённой форме, к тому же потратив 52 рубля на перелёт до Красноярска и столько же назад.
Чем он занимал свободное время между дежурствами и в отпуске мы не знали и не интересовались.
Имея северные надбавки и получая неплохие по тем временам деньги, он тратил на себя в месяц едва ли более тридцати рублей, включая плату за комнату в деревянном бараке, остальные откладывал на сберкнижку. Сколько он успел накопить, не знал никто, - тайна вкладов, только делали предположения, что около ста тысяч, старыми деньгами выходило миллион.
Для чего он копил, было тоже не понятно, ни семьи, ни детей у него никогда не было, родственников тоже, дружбу ни с кем не водил, женщинами не интересовался, о себе он не распространялся, говорили, что он детдомовский, а родители погибли в начале войны. Потребности у него были минимальные. Сослуживцы у него интересовались:
- Степаныч, зачем ты деньги копишь?
На что он, не однократно слышавший подобные вопросы, невозмутимо отвечал:
- Хочу накопить миллион.
- Так столько ты не проживёшь, Степаныч, если в год будешь по пять тысяч откладывать, лет двести надо копить.
- А я в долларах.
- Даже если считать доллар по полтиннику, всё равно больше ста лет понадобится.
- А я не спешу, - со смехом отвечал он, - надо будет и сто лет проживу.
- Ну, накопишь, а потом?
- А потом уеду в Америку, - отвечал он скорее в шутку, чем всерьёз.
К работе он относился добросовестно, смену принимал до того дотошно, что порой выводил сменщика из себя. Иногда над ним пытались зло подшутить, подсыпят ему в котелок перцу и соли в неимоверном количестве и следят, что он будет делать, потратится на новую порцию или останется голодным. Но Степаныч в обед открывал котелок, не подавая виду съедал всё это, оставляя любопытных в недоумении.
На смене пожарники от безделья играли в домино, настольный теннис, а кто умел – в шахматы, но компанию им Степаныч не составлял и никогда ни в какие игры не играл, хотя за ходом игры внимательно следил как болельщик.
Ходили слухи, что он деньги перечислял в детский дом, в котором вырос, но никто не мог знать это достоверно и не мог проверить. Если и перечислял, то не все, потому что когда кто-то из хороших знакомых просил взаймы на крупную покупку, автомобиль, например, или холодильник, то Степаныч не отказывал, только требовал расписку. Удивительно, что никто ни разу его не «кинул на бабки», видимо, был разборчив в людях.
Никакого хобби или увлечения у него не было, хотя замкнутым или угрюмым человеком назвать его было нельзя. В городской библиотеке он брал книги про войну и увлечённо читал, знакомым объяснял свой интерес к подобной литературе:
- А вдруг кто-нибудь и про покойного отца что-нибудь написал.
Завидя его в столовой или случайно встретив на улице, мы окликали его:
- Здорово, Степаныч! Ну как там противопожарная обстановка? Ничего не горит?
- Да нет, не горит, - весело отвечал он, следуя мимо.
Летом на практику приезжали девчонки-поварихи с Абаканского кулинарного училища, так часто его можно было видеть в столовой в окружении молоденьких поварих, он им гадал на картах бормоча еле слышно: «На дом, на даму, на короля, что было? что есть? что будет? на чём сердце успокоится?» и подолгу любезничал с ними. 
- Степаныч, - пытали его коллеги-пожарники, - а ты не боишься, что отберут у тебя деньги, и останешься ты голый и нищий?
- Кто отберёт? Я же их при себе не держу.
- Ну как кто? – отвечали сослуживцы, - государство. Объявят денежную реформу, как в 1961 году, и пропали твой денежки. Помнишь, наверное, то время.
- А что мне бояться? Я их честно заработал, не украл, а деньги тогда отнимали у спекулянтов всяких, расхитителей, а я не вор, не спекулянт.
Снабжение в городе было Ленинградское, а это означало, что в магазинах было много такого, чего не было в других городах, снабжавшихся по остаточному принципу. Сезонные рабочие, приезжавшие на период навигации, те, кто с умом, посылали домой посылки с шоколадом, сгущёнкой, тушёнкой, детским питанием, бельём и прочим дефицитом, которого не было на материке.
Если на материке банка шпротного паштета по 26 копеек была дефицитом, впрочем, как и всё остальное, и считалась хорошим презентом, то здесь даже рижские шпроты в масле по 77 копеек за банку лежали на прилавке, не пользуясь большим спросом.
На морских судах, прибывших из-за границы, всегда можно было приобрести импортные товары, которые невозможно было купить в магазинах
На прилавках в изобилии были венгерские компоты «Ассорти» по 1 рубль 5 копеек, из слив в стеклянных банках по 54 копейки, из вишни по цене 76 копеек, из абрикосов с косточками в литровых жестяных банках по 90 копеек за штуку, всевозможные вина: «Чёрные глаза», «Южная ночь», «Солнце в бокале», венгерские вермуты в литровых бутылках «Паннония», «Кечкемет», «Гельвеция», дагестанские коньяки «Кизляр», «Лезгинка», чехословацкий ликёр «Бехеревка», португальский портвейн «Дон Диего», растворимый кофе, копчёный хариус, солёная стерлядь и всевозможные рыбные и мясные консервы.
Впрочем, ничто из этого Степаныча не соблазняло и не интересовало, видимо, его пищевые пристрастия были сформированы в детском доме и менять их он не собирался.
Поэтому, когда перестройка быстро смела с прилавков все эти деликатесы, наш герой совсем не огорчился, он довольствовался тем, что было и на большее не претендовал.
Вскоре появились давно забытые «родимые пятна социализма» в виде талонов на продукты и товары первой необходимости: сигареты, водку, мыло, сахар. Сослуживцы перестали посмеиваться над Степанычем, а старались угодить, чтобы использовать в своих интересах выдававшиеся ему талоны на сигареты, водку, конфеты, а он лишь посмеивался над ними.
Народ, почувствовав приближение очередной катастрофы, спешно избавлялся от дешевеющих денег, меняя их на товары, создавая запасы, в основном из продуктов, которые исчезали так быстро, что их не успевали завозить с материка. Вошло в обиход слово «бартер».
Один лишь Степаныч сохранял невозмутимое спокойствие.
Первый удар, который в январе 1991 года нанесло, уже не советское, Правительство пока ещё советскому народу, Степаныч перенёс стойко. Он выписывал пятьдесят рублей аванса, которых ему хватало на месяц, даже оставалось, а остальное по его заявлению бухгалтерия переводила на его счёт в Сберкассе.
В аккурат 21 числа в понедельник выдали аванс, но у кассира были только 50-рублёвые и 100-рублёвые купюры, других не было, как вскоре выяснилось, так было задумано изначально. У кого аванс не был кратный 50 или 100, тем выдавали 150, 200, 250 рублей на несколько человек, а потом уже они делили сумму между собой.
В тот же день Премьер-министр Валентин Павлов объявил свою реформу: изъять из обращения 50-рублёвые и 100-рублёвые купюры, накануне выданные трудящимся, милостиво разрешив обменять лишь не более 1000 рублей и дал на это всего лишь 3 дня, и дни эти были рабочими. Но это нисколько не огорчило нашего героя, наличных денег у него не водилось в ощутимом количестве, чтобы горевать, а свою пятидесятирублёвку он спокойно отнёс в Сберкассу, которая уже стала «Сбербанком» и, выстояв огромную очередь, положил на вклад.
 В очереди не столько негодовали по поводу грабительской реформы, сколько недоумевали, глядя на эту «белую ворону», которая пополняет замороженный вклад в то время, когда все без исключения пытались снять деньги со вклада и рационально потратить, понимая, что настали лихие времена, и инфляция вскоре сожрёт все сбережения и не поперхнётся. Да и снять все деньги было невозможно, тем же Постановлением все вклады были заморожены и снять со счёта разрешали лишь 500 рублей в месяц.
Второй удар от государства, который его поверг в нокдаун получил он в апреле того же года, со второго числа были подняты цены вдвое-втрое буквально на всё.  Степаныч, увидав цены в столовой, был настолько потрясён, что покинул это предприятие общепита и ушёл в другую столовую, наивно полагая, что там он уложится в свой лимит. Но там он увидал такие же ценники, пересилив себя он всё-таки купил котелок гарнира с подливом и несколько кусков хлеба, сокрушаясь дороговизной:
- Что же это происходит? Так всё подорожало.
На что ему отвечали:
- Это не продукты подорожали, это деньги подешевели.
Заступив на дежурство, сослуживцы подтрунивали над горемыкой:
- Степаныч, пропали твои деньги. Давай пропьём, устроим грандиозный бардальерро, будет что вспомнить, а то скоро на них и ящика водки не купишь.
- Зачем мне ящик водки? – отвечал Степаныч. - Я её не пью.
- Мы выпьем за твоё здоровье, не пропадёт. А деньги точно пропадут, как поднимутся цены на всё раз в десять, вот и считай.
Было похоже, что нашего героя вовсе не интересовала покупательная способность его сбережений, он ничего не планировал на них покупать, мечты, кроме, как уехать в Америку, у него не было, вероятнее всего его привлекали цифры на счёте, а может и впрямь он переводил деньги на счёт детского дома, оставляя себе лишь на скудные расходы.
Однако летом судьба в виде родного государства широко улыбнулась Степанычу, вдогонку за галопирующей инфляцией значительно повысили оклады, если до сих пор он получал вместе с коэффициентом и полярками около 300 рублей в месяц, то теперь стал получать почти 500.
 К концу 1991 года в магазинах уже ничего нельзя было купить, но Степаныч питался в столовой и рацион свой не менял, только вынужден был платить за него всё больше и больше, но и зарплату платили всё больше и больше, что весьма радовало его. Если при Брежневе и Горбачёве его сбережения росли в арифметической прогрессии, то при Ельцине стали расти в геометрической. В стране появились и множились отечественные миллионеры, в том числе и долларовые.
Нокаутирующий удар он получил в январе 1992 года, когда внук писателя Гайдара, став Главным Буржуином, отпустил цены, и они просто взлетели к небесам, к тому же в магазинах давно было пусто, это было для него ударом. Привыкший жить на рубль в день, при стабильных ценах, он был не в силах заплатить рубль за порцию гарнира и столько же за четыре куска хлеба. Он снизил потребление пищи, перешёл с гречки на перловку, похудел, осунулся. Над ним откровенно, а кто-то и злорадно, посмеивались.
Но снимать деньги со вклада Степаныч не спешил, да и купить уже ничего было нельзя, в магазинах было пусто, впрочем, ему и не надо было ничего. Воспитанный в советской стране, он не терял веры в родное государство, верил, что сбережения каким-нибудь образом проиндексируют и честного труженика не обманут.
Стали задерживать зарплату, а кое-где и совсем перестали платить, теперь уже Степаныч подтрунивал над сослуживцами и соседями, которые старались угодить ему в надежде перехватить несколько тысяч рублей «до зарплаты», которую вполне могли и не выплатить, но после того, как кто-то из заёмщиков не вернул долг, возможно просто не смог, Степаныч перестал кредитовать окружающих.
На вклад в Сбербанке ему перечисляли уже не сотни рублей, а тысячи, в следующем году уже десятки и сотни тысяч. Цель, к которой он упорно и настойчиво стремился всю свою сознательную жизнь была достигнута, на счёте было уже несколько миллионов рублей, а как-то ему начислили, но не выплатили, получку и отпускные в размере одного миллиона с четвертью.
- Что, Степаныч, - смеясь, хлопали его по плечу сослуживцы, провожая на пенсию, - сбылась твоя мечта, накопил всё-таки миллион, пора и в Америку сваливать.
- Скоро уже миллиардером станешь, - ехидничали некоторые, - что миллион? Миллион не деньги, зашёл с тёлкой в кабак, посидел, выпил, закусил – и нет миллиона.
В 1998 году родное государство, дав своему гражданину почувствовать себя миллионером, восстановило status quo* и объявило деноминацию, убрав с денежных знаков лишних три нуля, и вчерашний мультимиллионер вновь стал нищим пенсионером подобно старухе из Пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке».
Возможно, он так и не понял, что миллион в России можно только украсть, но не заработать и накопить, а родное государство всегда найдёт способы обмануть и отнять твои честно заработанные и накопленные средства.

*статус кво(лат) – возврат к исходному состоянию