Besame Mucho

Besame Mucho

1972 год. На Обувной , бывшей Загородной сняты провода контактной сети. Демонтированные рельсы и шпалы громоздятся вперемешку с булыжниками по всей улице.
План троллейбусации Минска в действии.
И в нашем квартале , несчастном, наступает относительная тишина. Не стучат трамваи на стыках рельсовых. Не пускают пантографы снопы искр в ночи. Не скрипят тележки на повороте к Республиканской.
Ещё рычат грузовики, поднимаясь от Немиги в верх, по Обувной. Но это днём. Ночью удивительная тишина . Над кварталом. Над городом. Слышно только, как стучат грузовые составы на Вильнюс , Ригу и Калининград. И ещё жив Аэропорт. Садящиеся самолёты в конце взлетки включают реверс. И секундный рев лопастей и турбин летит над городом.
Мы , тюбитейки и панамки нашего двора скучаем у беседки. Август. Все вернулись домой. Сережа с братом Женей из Каунаса, принеся множество литовских слов в наш лексикон.
Наташа и Марина наконец то побывали у своих родных в Варшаве. Прибавляется польская мова.
Во дворе полный интернационал. Мы с братцем вносим в русский городской перлы родины мамы - полесский диалект белорусского.
Все веселые . Загорелые. Делимся впечатлениями. Спортивная часть нашего двора лениво пинает мячик. Ён ещё жив. Обычно мяча в наших дворовых баталиях хватало не на долго. Истерные и поверженные мячи отправлялись в мусорку. Впервые в этом году был куплен мяч в складчину. Недорогой.  Со шнуровкой. И камерой с соском. Лупили его нещадно. Он же ничей. Вот и доставалось бедолаге. Через неделю краска слезла с него, мяч приобрел форму яйца и цвет выцвевших и протертых ботинок дяди Коли, с восьмого этажа.
Август. Жара. Во дворе затишье. Бабушки , секьюрити нашего двора обсуждают американскую строительную выставку. Давеча произошедшую во Дворце Спорта.
Мы тоже там побывали. И у почти каждого есть круглый значок. С американским флагом.
Кому-то достались буклеты. Но главное - жувачка. Символ свободы и вечной гигиены.
На дворовой груше, над беседкой, где шла одновременная игра в шашки, рамса висел дымок сигарет. Наши папаши играли на интерес. В углу, под лавкой,выстроилась череда недорого вина.
Какой-то щегол звенел в кроне вечной груши.
Время застыло.
И вдруг, невдалеке, что-то хрюкнуло. Раздался щелчок, и красивый голос громко сказал: раз, раз, раз!!!
Что-то засвистело и над головами поплыла мелодия.
Двор встрепенулся и ожил.
Очкастый Димка, скрипач нашего двора , крикнул: айда!
Это же Бессемемучо!!!
Мы сорвались и через две минуты были в переулке. В старом , довоенном доме во дворе, был разгорожен забор и возле яблонь длинноволосые парни в гавайских рубахах и клёшах при гитарах творили чудеса.
Микрофон  плакал.
Там где клён шумит, над речной волной...

Мы стояли ошарашенные. Особенно я. Я такое видел впервые.
Из дома вышла пара и закружилась в ритме вальса.
Музыка вновь слышна, встал пианист и песню назвал...

Мы пробрались поближе к музыкантам.
Тут, у колонок было вообще чертовски здорово. Громко. И я смог рассмотреть аппаратуру. Ревербератор, веско сказал наш старший товарищ Щуцман, главный звукотехник нашего двора - и показал рукою на старый бобинный магнитофон.
Усилители горели-мигали разными глазками ламп на панели.


Во двор выкатили многочисленные гости.
Музыканты ударили Семь Сорок.
Свадьба была в разгаре.

Уже нет давно переулка с довоенным домом. И всех остальных домов рядышком.
Голый пустырь. Только сад немного ещё жив.
Старые яблони и груши каждый год зацветают.
И тогда я прохожу мимо них , глядя на белоснежные цветки и вспоминаю тот день. Кружат лепестки белой метелью вечности. И своих дворовых друзей вспоминаю. Панамок и тюбитеек. Большинства из них уже давно нет.
Многие  из них  были хорошими музыкантами. 
Кинь бабе  лома!
Это битлы, перевел слова песни Вольдемар, лингвист нашего двора.