Сюда ты вернешься, вернешься не раз

Однажды весной я проездом оказалась в Санкт-Петербурге. Погода стояла замечательная. Солнце заставляло жмуриться, небо звенело лазурью и птичьими голосами.

Я бродила по городу. На Литейном внезапно и бесцеремонно меня настиг дождь, словно какой-то шутник окатил меня из окна ведром воды. Я спряталась в ближайшей арке. Под бетонным сводом еще звенел мой смех, когда я встретилась с ней глазами. С кирпичной стены слегка усталым, немного томным взглядом, смотрела на меня Анна Ахматова. Стены были исписаны цитатами ее стихов. Рядом стояли ржавые буквы «MUSEUM».

По спине пробежал холодок. Я вошла во внутренний двор. Стая нахохленных мокрых голубей недовольно рассыпалась по оградке. Шум проезжей части как-то сразу стих. Дождь перестал, немые капли тяжело падали с полупрозрачной листвы. Кусты зацветающего шиповника окутывали сад еле уловимым ароматом.
Я остановилась у столбика коричневого мрамора с барельефом. В этом слегка запущенном, незнакомом саду все было знакомо. Где-то глубоко внутри горячей скрипичной волной разливались звуки Чаконы Баха. Смычок подпиливал невидимую струну, она натягивалась все сильнее и тоскливо дрожала. Барельеф потерял четкие очертания, сквозь него я вдруг увидела другой - серого камня с надписью на французском языке, окруженный ветвями осыпающейся сирени. Смахнув наваждение, я побрела по влажным дорожкам сада.

«И неоплаканною тенью я буду здесь блуждать в ночи, когда зацветшею сиренью играют звездные лучи», - память выдала строки, написанные Ахматовой. Нахлынули воспоминания. Филфак, мое увлечение ее творчеством. Часы, проведенные в читальном зале в поисках разгадок. Почему ее стихи так близки и настолько непостижимы?

У входа в музей собралась группа посетителей, окруживших милую женщину, которая что-то увлеченно рассказывала мягким и очень тихим для экскурсовода голосом. Я направилась к группе.

Спустя несколько минут я поднималась по старым приземистым ступеням. С каждой ступенькой во мне все тоньше, томительнее, безысходнее звучали звуки скрипки. В глаза бросился старый звонок с переплетенным проводом, рука невольно коснулась его. Пронзительный звук заставил меня вздрогнуть.

Я проходила по неярко освещенным комнатам вперед, отрываясь от всех. Некоторые предметы, словно освещенные узкими лучами проекторов, врезались в мою память и откликались внутри всполохами ощущений, давно забытых, но до боли знакомых.

Старое зеркало в тяжелой деревянной раме, кафельная печь. Пальцы помнили ее тепло. Всего хотелось коснуться. От каждого касания предметы оживали, окрашивались палитрой неясных воспоминаний.

Полутемный угол коридора, деревянная этажерка с вещами, сундук, старые книги. Я смахнула слезу, упавшую на пожелтевшую бумагу, а вместе с ней попыталась смахнуть силуэт ссутулившегося над книгой, сидевшего на сундуке мальчика.
Кабинет. Любимый абажур с золотой кисточкой. Фигурка Будды, потемневшее от времени панно в японском стиле. Мужчина сидит за письменным столом, разглядывая японскую гравюру. Мои руки, закутанные в шаль, обнимают его. Он поворачивается, его глаза светятся тихой радостью…

Гостиная. Отмечаю про себя, что красный абажур совсем не тот. Тенью скольжу сквозь комнаты. Резной сундук здесь ли он? Обнимаю его взглядом, пальцами едва касаюсь деревянной резьбы… Сквозь залитое каплями стекло старый клен приветливо машет молодой листвой.

Выбегаю на лестницу. Плачу. Бездвижно. Беззвучно.

Где-то совсем близко звучит Лунная соната Бетховена…