4. Редактура. Рут. Персонаж

Редактура


Автор:   Рут


Иван Ярмонкин был педантичен, скуп и никогда не улыбался. Роста он был малого, сложения щуплого. Тонкий рот, глубоко посаженные глаза и идеально ровная короткая чёлка делали его похожим на святошу. Выражение его лица всегда было настороженным. Казалось, что он постоянно что-то обдумывал или о чём-то догадывался. На самом же деле, проницательным он был лишь в области топливных насосов и бескомпрессорных форсунок, а по жизни — в точности наоборот.
 
Жил он с тучной домовитой женой Клавой и сыном-гимназистом. Гордился тем, что его мотоцикл всегда на ходу и идеально чист, что охотничье ружьё всегда начищено и смазано вазелином, а дворовый пёс — тоже с чёлкой и взглядом, как у него самого.
 
Будучи с детства сиротой, Иван безмерно дорожил семьёй, но боготворил другую женщину. Ещё со студенческой поры. Пылко и безответно. Вначале это казалось страстью. Потом — возвышенной любовью, а за последние лет двадцать превратилось в жизненно необходимую грёзу. Даже её имя — Виола, для него стало олицетворением недосягаемой мечты.
 
Иногда он ей писал. Сочинял долго, старательно, а получалось кратко и ни о чём. В целях конспирации подписывался вымышленными именами, не думая о том, что на всех его серых конвертах, купленных оптом, белел один и тот же почтовый голубь, и что заклеенная ручка грешила кляксами.
«Любезныя сударыня, - вывел он на очередной открытке. - Смею поздравить вас с Днём Ангела и возжелать щастия и любови. Ваши животрепещущие картины, что повешены в муниципальной гарелее, безмерно взбудоражили воображаемое в моей голове. С глубинным уважением и нежнейшим поклоном, всегда ваш Иоан Неведомый»
 
Сунув конверт за пазуху, он обул калоши и снял с вешалки дождевик.
- Клава, у меня в висках пульсации. Пройдусь под дождём, подышу гозоном, - глядя в пол, сказал он и отправился на почту.
Ночью, прижавшись к жене, он грезил о красавице Виоле — талантливой, изящной, изысканной. Иван представлял себя рядом с ней на конной прогулке, под парусом в океане, в весеннем саду. Ему снилось, как они, взявшись за руки, красиво бегут по колосящейся ржи, легче тополиного пуха взлетают в небо, пьют с мотыльками цветочный нектар и рисуют вулканические картины кисточками из собачьей шерсти...
А утром, впервые в жизни, он получил ответное письмо: «Сударь, буду ждать вас на Южной станции в субботу ровно в полдень. Виола»
Ярмонкин спросонья изумился. Потом какое-то время сдержанно, с каменным лицом захлёбывался от восторга. А глянув в зеркало, ахнул: круги под глазами, тощая шея, небритый подбородок. Чёлка, как всегда, порадовала, но за ней блестела уже приличная плешь.
Времени было в обрез и он помчался в чулан на поиски шляпы. Сплющенный котелок и мятые канотье отбросил в сторону, а на голову водрузил белую ковбойку с подогнутыми по бокам полями.
Жена оторвалась от лепки пирогов и понимающе кивнула, когда он, издали помахав конвертом, сообщил о срочном вызове на железнодорожную станцию:
- Насос высокого давления не давит. Привод от сжимаемого в цилиндре воздуха — не приводит. Да ещё и эти форсунки бескомпрессовые.
 
Состав двигался не спеша. За окном мелькали цветущие сады, поля колосящейся ржи и метели тополиного пуха. Иван Ярмонкин настороженно вглядывался вдаль. Сердце его колотилось, лысина взмокла, руки слегка дрожали. Он думал о том, как расскажет Виоле о своей любви. Как признается, что ещё в младые годы до полуночи ходил вокруг её дома в модных тесных туфлях и с арбузом в руке, да так и не посмел постучать в калитку. Как на выставке нёс ей букет высоченных гладиолусов и, не вписавшись в дверной проём, обломал их наполовину. И как придумал уйму рифм к её имени, надеясь когда-нибудь написать о ней поэму: Виола — гондола, порола, молола, камзола, рассола, монгола, глагола...
 
Протрубил паровозный гудок, пейзажи сменились привокзальными постройками. По перрону уже сновали люди с чемоданами, узлами, коробками. Иван высунул голову в окно и, задыхаясь от встречного ветра, разглядел дивный женский силуэт у колонны, и ещё похожий — под часами, и ещё один — у лестницы, а из-за угла прямо на него смотрело дуло охотничьего ружья... Прогремел не то выстрел, не то гром, не то очередной гудок. Белая ковбойская шляпа слетела с головы Ивана и, кувыркаясь в воздухе, улетела в неизвестном направлении.
 
Заскрежетали тормоза, состав дёрнулся и замер. Пассажиры заторопились — кто на высадку, кто на посадку. Вскоре на перроне остался лишь Ярмонкин — один-одинёшенек. Он вынул из серого, с белым голубем, конверта послание от Виолы и долго то ли что-то обдумывал, то ли о чём-то догадывался. Наконец, его лицо озарилось подобием улыбки. У нас одинаковые конверты! - восхитился он нежданно-негаданному единомыслию. И до того на душе его стало легко и радостно, будто не ковбойка с головы, а пелена с глаз его упала. И захотелось ему домой - к Клаве с её пирогами, к сыну с его учебниками, к ненаглядному мотоциклу... к преданной псине, в конце концов. О ружье старался не думать — мало ли что померещится, когда и руки дрожат, и в висках вибрации.
Он вошёл в здание вокзала и написал в жалобной книге: «Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа. И. Ярмонкин»
 
 
 


© Copyright: Мария Шпинель, 2021
Свидетельство о публикации №221040202164

http://proza.ru/comments.html?2021/04/02/2164