Глава 8

На следующий день, после обеда, на всеобщее обозрение вывесили расписание экзаменов. Первым экзаменом мы писали сочинение. Затем следовали история и география, и последним экзаменом была математика.
Экзаменационная сессия была рассчитана на две недели. По понедельникам и четвергам - экзамены, а в остальные дни - подготовка к экзаменам.
Там же была вывешена программа на воскресенье. Что ж, не зря наше училище называли конно-спортивным. Весь воскресный день был заполнен спортивными мероприятиями: от турниров по волейболу утром до перетягивания каната и поднятия штанги вечером. Причем в каждом виде спорта должны были участвовать по шесть команд: три команды от военной абитуры и столько же от гражданской. Так сказать, спартакиада между военными и гражданскими.
В субботу до обеда была последняя консультация по русскому языку и литературе. А после обеда все занялись определением команд. Сначала пробовали составлять команды по желанию, но из этой затеи ничего не получилось. Если в футбол и волейбол хотели играть почти все, то тягать штангу и метать гранату не хотелось почти никому. Ну а бежать эстафету не соглашался вообще никто. Решили составлять команды по спортивным разрядам и физическим данным. Не знаю, в какую команду включили бы меня с моим КМС по радиоспорту, но тут прибежал посыльный и сказал, что меня вызывают на КПП.
Получив соответствующее указание от нашего взводного сержанта Шпака, я с огромным удовольствием отправился на КПП. Там, в комнате для посетителей, меня ждали родители. Еще находясь в Челябинске, я написал им, в какие дни буду в Ленинграде. А родители планировали летом съездить в гости к родственникам в Эстонию. Обычно они ездили через Москву. Но в этом году, чтобы повидаться со мной, поехали в Таллин через Ленинград.
Я не видел маму уже больше года, отца - чуть меньше. Он заезжал ко мне в Свердловск, когда я был там в учебке.
Первые объятия, "сопли - слезы", все эти "ах, как ты повзрослел" и "ах, как тебе к лицу военная форма" сменились вопросами: "А как там он? А она? Замуж еще не вышла?" Мы проговорили с родителями почти до самого ужина. Причем мама постоянно пыталась меня чем-то накормить. А отец поговорил с дежурным по училищу офицером. Тот вызвал на КПП сержанта Шпака. Решено было, что завтра после завтрака мне выпишут увольнительную до вечера и я проведу этот день с родителями.
На следующее утро я еле дождался окончания завтрака. Затем сержант Шпак еще полчаса "инструктировал" меня, как вести себя в увольнении. Почти весь инструктаж сводился к тому, чтобы я вертел головой на 360 градусов, дабы вовремя заметить наряд военного патруля. Этих патрулей и в будни на улицах города было как собак нерезаных, а по выходным их число удваивалось. И если с военным патрулем теоретически еще можно было договориться, то с морским патрулем договариваться было бесполезно.
Не знаю почему, но между "солдатами" и "моряками" велось негласное соревнование по количеству задержанных нарушителей воинской дисциплины с обеих сторон.
Наконец инструктаж был закончен, и я получил на руки долгожданную "Увольнительную". Парадку я выгладил еще с вечера. Ровно в девять утра, тщательно выбритый и со стрелками на форменных брюках, о которые, как говорится, можно было порезаться, благоухая одеколоном "Шипр", я вышел из дверей КПП. Родители уже ожидали меня. Они еще вчера сняли отдельный домик недалеко от училища. Оказывается, нелегальная сдача в наем жилых помещений уже тогда была одним из видов подпольного бизнеса жителей Горелова да, наверное, не только их.
Возник вопрос, чем нам заняться. На улице стоял отличный солнечный день. Кстати,  коротко отвлекусь, я всегда представлял себе город на Неве, как в песенке, услышанной еще в детстве:
"Не изменяя веселой традиции,
Дождиком встретил меня Ленинград.
Мокнут прохожие, мокнет милиция,
Мокнут которое лето подряд..."
Надо же! Столько лет прошло, а я до сих пор помню её слова!
Так вот, за всё время моего пребывания в Ленинграде дождя не было, дождь пошел только в последний день.
Но об этом позже.
Ни я, ни отец раньше в Ленинграде ни разу не были. А вот мама лет пять назад была здесь целых три месяца на курсах повышения квалификации. Правда, курсы были не в самом Ленинграде, а в Гатчине, но каждые выходные мама с сокурсницами ездила в город и теперь считала себя почти "коренной ленинградкой".
Куда в первую очередь идут приезжие в Ленинграде? Конечно же, в Эрмитаж! Было решено, что мы до обеда походим по Эрмитажу, затем пообедаем в каком-нибудь кафе, а за обедом решим, что делать дальше. Через полчаса, выйдя из электрички на Балтийском вокзале, мы отправились в Эрмитаж. Мама знала, как туда добраться с этого вокзала, так как электрички, проходившие через Горелово, шли с Балтийского вокзала до Гатчины.
Я уже не помню, как и на чем мы туда добирались, как оказались в группе экскурсантов. Даже не помню, в каких залах мы побывали и что нам удалось посмотреть. Помню только, что часа через два я чертовски устал от хождения по залам Эрмитажа, к тому же в музее было довольно жарко, а китель снимать было нельзя. Фуражку же приходилось носить в руке - этикет и устав обязывали. Я еще с полчаса терпел эту культурно-просветительскую пытку, потом заявил родителям, что уже довольно навпечатлялся шедеврами одного из величайших музеев мира и, если мы пробудем здесь еще хотя бы пять минут, то я от глубины впечатлений "задушу экскурсовода". Оказалось, что родители тоже терпели из последних сил, думая, что мне нравится экскурсия. Мы вышли на улицу. Время подходило к обеду. Решено было найти какое-нибудь кафе и пообедать. Но не тут-то было. Это сейчас везде понатыкано разных ресторанов, кафешек и других пунктов общественного питания. А тогда кафе или просто столовую в Ленинграде найти было довольно сложно, особенно людям, которые совершенно не знали города. А в те пункты общественного питания, которые нам удавалось найти, стояли такие огромные очереди из таких же, как мы, "неорганизованных туристов", что моего увольнения, наверное, просто бы не хватило для стояния в них.
А тут еще эти патрули, которых, и правда, было сумасшедшее количество. Я не успевал поднимать руку, отдавая честь. Причем многие патрули проверяли мои документы. И все это на жаре, под палящим солнцем.
И тут отец предложил, чтобы мы все поехали обратно в Горелово и продолжили моё увольнение в снятом ими домике. А мама сказала, что она привезла столько продуктов "своему солдатику", что ни в одном ресторане нас так не накормят. На этом и порешили. К тому же мне очень хотелось попробовать отцовского самодельного вина, которое он вез родственникам в Эстонию. Я правильно рассчитал, что, если выпью стаканчик сухого вина сейчас, к вечеру у меня все выветрится и я вернусь в училище "ни в одном глазу".
Уже через час мы расположились в прохладной комнате снятого родителями домика. С каким же удовольствием я снял с себя китель, пропитанную потом форменную рубашку и скинул с ног ненавистные парадные ботинки. Мама ушла хлопотать на кухню, а я прилег на раскладушку и вытянул уставшие от "приобщения к прекрасному" ноги.
Через полчаса мама приготовила шикарный обед. Мы сели за стол. Отец налил по стакану домашнего вина, и мы выпили сразу и за встречу, и за мое поступление, и за множество других пожеланий под этот, единственный, стакан вина, что я мог себе тогда позволить.
После обеда потекли разговоры. Меня очень интересовало, знают ли родители что-нибудь о моем лучшем друге Сане Кравчике (Фунтиком мы его тогда еще не называли). Все дело в том, что вместо того, чтобы идти вместе с нами в армию, Сане пришлось жениться.
Он встречался с одной девушкой, и они...гм... доигрались. Будущая теща, чтобы отмазать Саню от призыва в армию, закапала что-то ему в глаза, и на медкомиссии он не прошел окулиста. Ему была дана отсрочка от призыва для восстановления зрения. Мы ушли в армию, а Саню отвели в ЗАГС. Мама рассказала, что она несколько раз встречала Сашкину маму тётю Симу (мы жили в соседних домах) и та была не в восторге от всего этого. Но деваться было некуда. В те времена по-другому смотрели на такие вещи. Видела мама и Саню с молодой беременной женой, но не разговаривала с ними. Правда, потом от тети Симы она узнала, что у Сани родился сын и его назвали Андрей.
Вот в таких разговорах и прошло оставшееся время моего увольнения. Родители проводили меня до ворот училища, где мы с ними и попрощались до следующего года. Потому что, как бы ни пошли дальше мои дела, раньше следующей весны, а если я поступлю, то и лета, мне побывать дома не придется. Еще раз пожелав мне удачи, родители ушли. Им предстояло рано вставать, чтобы успеть на поезд Ленинград - Таллин, который отправлялся утром. А я, доложив дежурному по училищу, что из увольнения прибыл и замечаний во время увольнения не имел, отправился в казарму.В казарме вовсю обсуждали результаты Спартакиады. "Наши" начисто продули "штатским" в футбол и волейбол, зато "сделали их" на штанге, перетягивании каната, брусьях и турнике. Перед отбоем, в курилке, я рассказал о своих впечатлениях о Ленинграде. Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, сразу скажу, что Ленинград мне тогда не понравился. Пройдет еще очень много времени до того момента, когда я смогу оценить этот великий город во всей его красе и величии. Но об этом я, может быть, расскажу в другом рассказе.
И вот наступил понедельник, день первого экзамена.
После завтрака нам дали еще час на подготовку, перекур и т.п. Ровно в десять утра нас завели в класс, где проводился экзамен. Класс был довольно большой. Нас рассадили по одному, благо столов и стульев в классе хватало.
В экзаменационной комиссии было три человека. Председателем комиссии был мой "благодетель", а членами комиссии - две женщины, преподаватели с кафедры русского языка и литературы, как нам их представили.
На весь экзамен давалось четыре часа. За это время нужно было написать сочинение на одну из трех тем. Объяснив нам эти правила и пообещав, что пойманные за списыванием автоматически получают "неуд" и незамедлительно едут обратно в войска, подполковник раздвинул шторки, закрывающие доску. На доске были написаны темы сочинений.
Две первые темы, так называемые "заданные", мне не подходили. Я уже не помню, как они дословно назывались, но одна из них была по "Войне и миру" Толстого, а вторая - по "Грозе" Островского. Позор на мои седины, но обе книги я не прочитал полностью по сей день.
Зато третья тема, так называемая "свободная", была как раз для меня. Точное ее название я уже, конечно же, забыл, но помню, что писать нужно было про комсомол и его роль "в становлении советской власти и построении социализма, а затем и коммунизма, в одной, отдельно взятой, стране". Словом, опираясь на некоторые художественные произведения советских литераторов, можно было "лить воду", так как размер сочинения должен был быть не менее трех листов.
Немного подумав, я "взялся за перо". Начав с книги Островского "Как закалялась сталь", я рассказал о становлении комсомола, его подвигах во время гражданской войны. Правда, сюда я приплел и гайдаровского Мальчиша-Кибальчиша. Затем рассказал о трудовых подвигах комсомольцев 30-х годов, но здесь в основном пересказал своими словами содержание фильма "Добровольцы". О подвигах комсомольцев во время Великой Отечественной войны было написано множество книг, так что особого труда, чтобы отразить этот период в моем сочинении, не потребовалось. Можно было за основу взять только одну книгу Фадеева "Молодая гвардия", но я был начитанным юношей. О послевоенном строительстве и участии в нем комсомола, я написал на примере освоения целины и приплел еще что-то, что сейчас уже не вспомню. Конечно, нашлось в моем сочинении и место полету в космос Юрия Гагарина.
А вот самое "вкусное" я оставил на "наши дни". Все дело в том, что буквально перед самым призывом меня в армию в нескольких номерах журнала "Юность", подписку на который "по большому блату" каждый год оформляла для меня моя мама, напечатали повесть одного молодого, начинающего писателя. Повесть мне очень понравилась. В принципе, автор (не помню уже, как его звали) описал Павку Корчагина наших дней. Сюжет был такой: при аварии в шахте парень-комсомолец  спас жизни нескольких человек, но сам при этом потерял обе ноги.
Через два часа, исписав четыре тетрадных листа, я закончил свое сочинении. Да, забыл сказать: не знаю почему, но я никогда не писал на черновик и до сих пор этого не делаю. Пару раз проверив сочинение на отсутствие орфографических и пунктуационных ошибок, я поднял руку.
- Ты хочешь что спросить? - сразу же подошел ко мне подполковник.
- Я закончил.
- Ты уверен? Может, еще подумаешь, вдруг что-то упустил? - беспокоился "куратор национальных кадров".
- Нет, товарищ подполковник, я закончил, - еще раз твердо ответил я и, положив листки с сочинением на стол комиссии, четко, по Уставу, повернувшись через левое плечо, вышел из класса. Сочинение я написал самый первый. Очень хотелось курить. Я зашел в курилку, закурил и стал обдумывать, что, может быть, и правда нужно было еще раз все проверить, не поспешил ли я, так рано сдав сочинение. Но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что я все написал и сделал правильно.
По одному в курилке появлялись написавшие сочинение абитуриенты. Начались обсуждения, вопросы, кто какую тему писал. Оказалось, что "свободную" тему писал только я и еще один парень. Остальные почему-то считали, что сочинение на заданную тему повысит их шансы на хорошую оценку.
После окончания времени, отведенного на экзамен, поступила команда сдать сочинения. Три человека не успели проверить орфографию, а двое не успели переписать сочинения начисто. Пришлось им сдавать сочинения так.
Мы пошли на обед, а после него меня вызвал к себе подполковник. Я зашел в класс, там находилась вся экзаменационная комиссия. Я сразу почувствовал, что случилось что-то хорошее. Оказалось, что мое сочинение уже проверили. У меня не было ни одной ошибки! А про само сочинение подполковник сказал:
- Это просто настоящий рассказ! Вы могли бы стать писателем, но судя по теме сочинения политработник из вас тоже получится хороший. Обе женщины, члены комиссии, полностью разделяли его мнение. На прощание подполковник пообещал, что даст прочитать мое сочинение завкафедрой математики и другим преподавателям, а если получится, то и начальнику училища. Обрадованный и в отличном настроении я вышел из класса.
После ужина вывесили списки с результатами экзамена. Отлично по русскому языку и по литературе было только у меня и еще одного парня. За сочинение выставляли две оценки. Два человека получили "неуд". Сержант Шпак сказал им, что завтра они получат проездные документы и поедут служить дальше по своим частям.
Итак, начало было положено, и первый блин оказался совсем не комом. Мы весело отметили успешную сдачу первого экзамена в курсантской чайной.
Следующим экзаменом была история. Я один раз прочитал в методичке, из каких разделов будут вопросы в экзаменационных билетах, и успокоился. По истории у меня тоже всегда было "отлично". Оба дня, отведенные на подготовку к экзамену, ни в один учебник я не заглядывал, как, впрочем, и большинство военной абитуры. Стояла отличная летняя погода, и мы предпочитали проводить время на свежем воздухе, рассказывая анекдоты, разные истории из гражданской жизни и армейской службы. А также во всю флиртовали с местными красотками через забор.
В четверг, после завтрака, мы снова прошли в класс, где сдавали предыдущий экзамен. Состав комиссии был такой же, как и на первом экзамене, только подполковник был с кафедры истории и преподаватели тоже. Для начала каждый из нас подходил к столику, на котором были разложены экзаменационные билеты. Взяв билет и сказав его номер председателю комиссии, абитуриент садился за отдельный стол и начинал готовиться к ответу.
Вопросов в билете было два. На подготовку отводилось два часа. Кто был готов отвечать, поднимал руку и после вызова садился за стол к свободному экзаменатору, начинал отвечать. Если ответы на вопросы были правильные, то экзаменатор задавал один или два дополнительных вопроса. Если ответы на эти вопросы были тоже верны, абитуриент получал отметку "отлично". Если полный ответ был только на один вопрос из билета, а на второй вопрос ответ был неполным или неточным, при правильных ответах на дополнительные вопросы ставили "хорошо". В случае правильного ответа только на один вопрос из билета дополнительные вопросы задавал уже председатель комиссии. По результатам ответов на эти вопросы теоретически, конечно, можно было получить "хорошо", но практически это всегда была оценка "удовлетворительно". А тот, кто "проваливал" ответы на оба билетных вопроса, без лишних слов получал "неуд" и на следующий день отправлялся дослуживать в свою часть.
Подойдя к столу, я взял билет, сказал его номер подполковнику и прошел за тот же стол, за которым в понедельник писал сочинение. Едва прочитав вопросы, я захотел сразу же поднять руку и идти отвечать без подготовки. Ответы на вопросы билета я знал. Но секунду подумав, я не стал этого делать. Наоборот, взяв лист бумаги и карандаш, я начал писать какие-то даты, фразы, причем, как говорится, "совершенно от балды", к вопросам в билете эти мои записки никакого отношения не имели. Так, изображая бурную подготовку к ответу, я выждал, пока выйдут отвечать первые два человека, и только после этого поднял руку и доложил, что готов к ответу. Получив разрешение, я подсел за стол к экзаменатору, а уже через пятнадцать минут выходил из класса "с чувством глубокого удовлетворения", как любил говорить тогдашний генсек, дорогой Леонид Ильич Брежнев.
После обеда меня снова нашел мой "ангел-хранитель" в звании подполковника. Он опять меня очень хвалил, говорил, что две пятерки подряд - это очень хорошо. Кстати, сказал, что завкафедрой математики прочитала мое сочинение и оно ей очень понравилось. Это меня обнадежило, но познаний в математике, к сожалению, не прибавило. Пожелав мне успехов на экзамене по географии, довольный подполковник удалился, приказав отдыхать.
В пятницу после завтрака прошла запланированная консультация по географии. Ничего нового для себя я на ней не узнал.
В субботу и воскресенье в клубе показывали какие-то фильмы, но, что это было за кино, я уже не помню.
Экзамен по географии проходил по тем же правилам, как и по истории. Взяв билет, я направился к знакомому по предыдущим экзаменам столику, но, увы, он оказался уже занят. Я сел за стол рядом. Ответы на вопросы билета, как мне казалось, я тоже знал. Разыграв такую же сценку с "тщательной" подготовкой к ответу, как на истории, я снова третьим вышел отвечать и ... немного напутал в ответе на второй вопрос. Правда, я правильно ответил на дополнительные вопросы, но экзаменатор поставил мне только "хорошо". Если вы думаете, что я расстроился, то вы обо мне плохо думаете. Две пятерки, четверка, и если я получу все же тройку по математике, то наберу проходной балл даже без всяких льгот. Ну а если по математике будет "неуд", то все остальные оценки будут до одного места.
Эти мои соображения полностью разделял и курирующий подполковник, когда зашел после обеда похвалить меня.
До "главного" экзамена оставалось два дня. Я снова попробовал полистать учебник математики, но потом решил, что перед смертью не надышишься, и бросил это безнадежное занятие.
На что я при этом надеялся? Естественно, на авось. Ведь сдал же я экзамен в техникуме, а знаний у меня тогда было не больше. "Будь что будет!" - решил я и больше к учебникам не притрагивался.
Утром в четверг все начиналось как обычно: подъем, туалет, завтрак... И вот мы в экзаменационном классе. Снова комиссия из трех экзаменаторов.  Все трое - женщины. И, конечно, председатель комиссии - сама завкафедрой. Мы берем билеты и идем готовиться. Мой "счастливый" стол, готовясь за которым, я получил две пятерки, снова занят. Прочитав вопросы и посмотрев уравнение, которое нужно было решить, я понял - ВСЁ! Ответов на вопросы не знал, а уравнение было для меня непонятным набором цифр, латинских букв и математических знаков. Но "марку" нужно было держать. Где-то часа полтора я делал вид, что усиленно готовлюсь, поджидая пока освободится место возле стола завкафедрой. Я решил, что отвечать буду только ей. Как говорится, помирать, так с музыкой.
- Ну, покажи, что ты там нарешал, - сказала главная математичка училища с улыбкой.
Я протянул ей листок, где был переписан моей рукой пример и больше ничего.
- Так, ответов на устные вопросы, я полагаю, ты тоже не знаешь? - негромко спросила она меня.
И, глядя ей прямо в глаза, я честно ответил:
- Ни в зуб ногой!
- Ну хоть что-то ты знаешь?
- Теорему Пифагора, - ляпнул я, сам не зная почему.
Вы не поверите, но она рассмеялась. А затем уже серьезно сказала:
- Я знала, что в математике ты ни бум-бум. Иначе не стал бы задавать вопросов, зачем математика политработнику.
Мне очень понравилось твое сочинение, я знаю, что и по другим предметам ты получил высокие оценки. За тебя каждый день просит подполковник (не помню я уже его фамилию), и я, конечно же, могла бы, закрыв глаза на твое полное незнание моего предмета, поставить тебе трояк, а потом тянуть тебя весь курс математики, ставя на экзаменах "удовлетворительно", но не буду этого делать. И когда-нибудь ты скажешь мне за это большое спасибо. За столько лет работы преподавателем, а затем завкафедрой я очень хорошо научилась разбираться в людях. Может быть, из тебя и получится неплохой политработник, но это не твоё.
Я читала твое сочинение, и мне кажется, что вот этим тебе и нужно заниматься. Так что, вот тебе "неуд", отправляйся обратно в часть, дослуживай и попробуй поступить на литературный.
С этими словами она взяла экзаменационную ведомость и против моей фамилии вывела жирную двойку. Я встал, по уставу повернулся и вышел из класса.
Наверное, я должен был расстроиться... Но знаете, я почему-то испытывал чувство какого-то облегчения. С того самого дня, как я подал рапорт на поступление в училище, у меня постоянно было ощущение, что я что-то не то делаю. Но я гнал от себя эти ощущения и не хотел даже думать об этом. Меня расстраивало только одно, это совет математички поступать в литературный. Если бы она знала, как часто я думал об этом. Также меня привлекала профессия юриста, но на эти специальности нужно было сдавать иностранный язык, а его я знал еще хуже математики.
- Да пошло оно все! - сказал я сам себе и отправился в курилку.
Там меня и нашел подполковник. Он был сильно расстроен, но говорил, что не надо расстраиваться, еще не все потеряно, что завтра он будет разговаривать с начальником училища...
Но я, поблагодарив его за все заботы обо мне, попросил ничего не делать, чем очень удивил своего "ангела-хранителя".
На следующий день, после завтрака, я и еще шесть бедолаг, не сдавших математику, получив предписания, проездные документы и суточные, вышли за двери КПП ЛВВПУ ПВО и направились к станции Горелово. И тут, впервые за все время моего пребывания в Ленинграде, пошел дождь! Наверное, город так решил попрощаться с нами.
На этот раз никаких проблем с билетами не было, и уже через два часа я сел в поезд Ленинград - Челябинск. Это удивительно, но я попал в вагон с теми же проводниками, что и по дороге в Ленинград. Хотя чему удивляться, состав был челябинского формирования, а бригады проводников обслуживали одно и то же направление. Это я знал еще из рассказов "гармониста-залетчика" Толи Супруна.
 Мы поздоровались как старые хорошие друзья. Не буду долго рассказывать, как я ехал обратно. Такой компании, как по пути в Ленинград, не было. Конечно, ехала в вагоне молодежь, но это было не то.
А через трое суток я уже докладывал командиру нашего узла связи, что прибыл для дальнейшего прохождения службы, так как при поступлении не набрал нужного количества баллов и не прошел по конкурсу. Такую запись в моих документах сделал на прощание мой "благодетель", подполковник.