7. Редактура. Ая. Персонаж

Редактура


Автор:      Ая


 
Июльский вечер осел туманной дымкой на влажные рельсы. Смеркалось.

        Учитель словесности Курской гимназии Дмитрий Васильевич Мотыльков прохаживался взад-вперед по перрону пригородной станции в ожидании поезда.

        Настроение у него было наиприятнейшее – он возвращался от одной симпатичной особы, снимавшей дачку неподалеку от этого полустанка. В свои сорок с хвостиком Дмитрий Васильевич оставался холостяком, при этом слыл большим ценителем женского общества и душкой. Маленькие романчики со скучающими дамочками ни к чему его не обязывали и наполняли жизнь легкостью бытия и завистью его женатых товарищей.

        На Дмитрии Васильевиче был чуть измятый белый парусиновый костюм и соломенная шляпа канатье, прикрывавшая розовую лысинку на затылке.  Он был высок, упитан и гладко выбрит. На добродушном лице блуждала мягкая улыбка, отчего румяные щечки его то и дело украшались ямочками. В руках он держал пузатый коричневый портфель, из которого торчало заткнутое бумажкой зеленое горлышко бутылки.

       Смущенно оглядываясь, Дмитрий Васильевич периодически заходил за густые ветви сирени, нависавшие над низеньким заборчиком перрона, и недолго возился там над портфелем. Довольно крякнув, он выходил из ветвей во все более веселом расположении духа, потирая мясистый нос и похрустывая молодым яблочком. Приятные воспоминания навевали на него некий лиризм, и он в полголоса напевал полузабытый романс:
«Прощайте, дивные чертоги, и ты, любившая меня… траля-ля-ля, траля-ляля».

             У дверей маленького одноэтажного здания станции стоял долговязый гимназист седьмого класса Зудьев Алексей. Он уже в третий раз, сняв картуз, безответно кланялся проходившему мимо Мотылькову, который надувал щеки и вытягивал дудочкой губы в надежде, что гимназист его не признает.

            Взглянув на циферблат часов над дверью станции, Мотыльков в очередной раз вальяжно проследовал мимо Зудьева к кусту сирени и скрылся среди ветвей.
Где-то вдали гукнул паровоз, из перелеска ему ответила сонная птица.

           Дверь станционного вокзальчика со стуком распахнулась.

          На пороге появился начальник станции с папкой подмышкой и ключами на цепочке. После скушанной за обедом баранины у него ныл правый бок и горчило во рту. Осмотрев перрон, он чуть заметно кивнул в ответ на поклон гимназиста и уставился на куст сирени.

В ветвях что-то шевелилось, потрескивало и почмокивало.

- Эй, Костька, сукин ты сын! А ну, подь-ко сюды! – сердито прокричал начальник в сторону куста сирени.

Куст замер.

- Костька! Я вижу рожу твою в кустах! Я ж ее ни с чьей не спутаю! Вон нос отсвечивает, без фонарей перрон видать. Иди-ко, объясни мне, почему в буфете пиво разбавленное. Ну! Вылазь, говорят тебе, я твой белый фартук да пузо бочковое прекрасно вижу! Я ж тебя на всю линию того этого! Чтоб рыло твое кувшинное ни на одной станции ни этого, ни того!

           Куст сирени дрогнул, раздался, из него, высоко поднимая колени, вышагнул Дмитрий Васильевич. Он был красен как рак. Произведя в воздухе некую загогулину растопыренными пальцами левой руки, он качнулся и грозно изрек:

- Милостивый гхэ-сударь! Извольте объясниться! Соизвольте, гхэ, пояснить! Недопустимый тон и оскорбительные гхэ, гхэ, обороты речи!

Начальник станции растерянно оглянулся на гимназиста, прикрыл ладошкой рот и задвигал кустистыми бровями.

- Я это, не имел Вас в виду, я не к Вам, я Костьку, буфетчика-с звал. Ошибочка вышла-с. Перепутал-с. Уж больно Вы с ним схожи-с, не имею чести… простите, кто будете-с?
- Вы, гхэ, в своем уме, милейший?! Да я отродясь такого хамства гхэ! – Мотыльков гневно тряхнул портфелем, тот открылся, из него выкатились два зеленых яблочка, высунулось горлышко бутылки, и на перрон потекла струйка ароматнейшего портвейна.

- У Вас портвейнчик потек, господин… как Вас прикажете величать?

Мотыльков задергал щекой, искоса взглянул на гимназиста и буркнул:

- Никак не величать! Дачник! Просто, гхэ, дачник!  Я этого так не оставлю! Извольте выдать мне Книгу жалоб! Это я ВАШУ физиогномию по линии представлю! Гхэ-мство какое!

Мотыльков закрыл портфель и неверной походкой протопал в здание станции. Начальник станции морщась и потирая затылок проследовал за ним.

               Через несколько минут они вышли.

               Мотыльков больше не гневался. Удовлетворенно хмыкнув, он заложил пером Книгу жалоб и объявил:

 - Это вам на память от меня, гхэ-сударь мой! За сим прощайте!

              В эту минуту послышался шум прибывающего поезда.

              Мотыльков положил книгу на скамью, выставил под сидение пустую бутылку, заспешил к вагону, вытирая носовым платком испачканные пальцы. На его лице вновь сияла улыбка, а на щечках играли ямочки. Отдуваясь, он поднялся по ступенькам вагона, обернулся, на прощание помахал шляпой остающимся на перроне и пропел сочным баритоном:

- Прощайте, дивные чертоги,
И ты, любившая меня!
Неунывающий твой дачник,
Траля ляля-ляля-ляля!

              Поезд в ответ загудел, зашумел, застучал и умчался в бархатную ночь.

              Начальник станции покачал головой, покрутил ключами и ушел на станцию, держась за правый бок.

              Гимназист Зудьев открыл Книгу жалоб и прочитал:
 
«В ожидании отхода поезда обозревал физиогномию начальника станции и остался ею весьма недоволен. Объявляю о сем по линии. Неунывающий дачник».

Гимназист подумал-подумал и дописал:

«Я знаю кто это писал. Это писал М. Д.».
 
 


© Copyright: Мария Шпинель, 2021
Свидетельство о публикации №221040202167

http://proza.ru/comments.html?2021/04/02/2167